Глава 3. Чистосердечное признание

 

Золотой осенью как-то совсем не думается о минувшей зиме. Позади лето, весна, впереди новая зима, и до нее еще надо благополучно дожить. А о прошлогоднем снеге кто будет сожалеть, как о чем-то утраченном?

Новогодние каникулы в Санкт-Петербурге уже почти стерлись из памяти Кати — Екатерины Сергеевны Петровской, по мужу Кравченко. Если вы служите в таком нервном, чутко реагирующем на все криминальные происшествия месте, как пресс-центр ГУВД Московской области, вам, как криминальному обозревателю, не до ностальгии о прошлом. Каждый день несет с собой новое, новое, новое. И от этого нового — сенсационного, из ряда вон выходящего, удивительною, ужасного, парадоксального — некуда скрыться, некуда спрятаться.

И страусу не уподобишься — вокруг ни оранжевого пляжного песочка, ни соломки, чтобы подстелить абы где, одни острые камни, о которые при излишнем профессиональном рвении так можно шандарахнуться, что…

Одним словом — сейчас на дворе уже сентябрь.

Этим делом Катя заинтересовалась совершенно случайно. Только что она сдала в «Вестник Подмосковья» интервью начальника паспортно-визовой службы, и редактор «Вестника» попросил разбавить криминальную полосу очерком о раскрытии какого-нибудь очередного убийства.

— Чтобы живенько так было, живенько, — напутствовал редактор. — Чтобы у читателя мурашки по спине забегали. И чтобы с продолжением в двух, трех частях. Субботняя полоса и следующая субботняя полоса. Интригующе так, увлекательно. Чтоб взбодрился читатель, вздрогнул. Чтоб у него, подлеца, лысина дыбом встала!

Катя направилась к своему начальнику за советом. Начальник был человек мудрый и опытный. Часто и весьма корректно он подсказывал Кате правильные пути поиска оригинального материала. Но на этот раз только развел руками:

— «Вестнику» все страшилки подавай. Ты, Екатерина, построже с ними будь, похитрее. Для нас интервью, где говорится о положительном опыте работы милиции, гораздо важное. Правда, и на голодном пайке «Вестник» по части сенсаций держать не следует. С точки зрения общей стратегии… Ладно, тут надо подумать. Кстати, ты о находке в Октябрьском-Левобережном в сводке читала?

— Читала. Женский труп неопознанный вроде бы, с признаками насильственной смерти, — без особого энтузиазма ответила Катя. — Все так скупо. Я не думаю, что…

— Ты с розыском в хороших отношениях, — сказал начальник. — Я бы порекомендовал обратиться за комментарием по этому случаю в отдел убийств.

Катя посмотрела на начальника — мудрый змий, он всегда умел вкладывать в слова «обратиться за комментарием» совершенно особый смысл.

Так и вышло, что события в Октябрьском-Левобережном мимо Кати не прошли. Следовало позвонить в обеденный перерыв начальнику отдела убийств Никите Колосову, с которым она не виделась и не разговаривала вот уже два месяца. Из-за пустячной ссоры.

Набрав знакомый номер до половины, Катя задумалась: вот надо же, и ссора-то глупая, из-за ерунды, и все уже кажется таким несерьезным, а все же на душе кошки скребут. И ей приходится делать первый шаг к примирению. А в чем она, собственно, провинилась перед нашим Гениальным Сыщиком, красой и гордостью убойного отдела?

Подумаешь…

Да, Никита пригласил ее на свой день рождения. Ему исполнялось тридцать три, и этой дате он придавал особое значение. Да, он пригласил ее вместе с Серегой Мещерским. Да, она сначала согласилась — Серега ради друга хоть кого мог уговорить, а потом… Потом, в самый день рождения, Катя позвонила Колосову, горячо, сердечно поздравила его и сказала, что, к сожалению, вечером она не придет.., никак, увы, не сможет.

Муж Вадим Андреевич Кравченко, именуемый на домашнем жаргоне «Драгоценным В.А.», не переваривавший по целому ряду причин Колосова давно и всерьез, сказал свое веское «нет», едва лишь Катя робко заикнулась о приглашении коллеги по службе.

В принципе ничего такого фатального в данной ситуации Катя не видела: мало ли что бывает, сказала «да», потом «нет», обстоятельства заставили. Но Никита Колосов воспринял все уж как-то слишком мелодраматично:

— Значит, не придешь? — спросил он.

Катя залепетала: «Нет, не смогу, Никита, ты понимаешь, я не…»

— Обойдусь. Горячий привет мужу, — и бросил трубку.

С того броска прошло два месяца. Они не только не разговаривали, но даже мельком не виделись в главке. Колосов мотался по районам. Последние сведения о нем у Кати через десятые руки были следующие: он лично участвовал в задержании двух солдат-дезертиров, сбежавших из части и расстрелявших из автомата патруль ДПС.

И вот приходилось самой делать шаг к примирению.

Но что лукавить? В глубине души Катя была даже рада, что вот подвернулся какой-то там неопознанный труп в Октябрьском, в результате чего у нее появился законный повод позвонить начальнику отдела убийств. Позвонить Никите.

— Алло, Никита, здравствуй.

— Кто говорит?

Бог мой, какой у него голос! Катя даже слегка струсила — просто цепной барбос.

— Это я. Если ты занят сейчас, я перезвоню попозже.

— Подожди, Катя. Я не занят. То есть занят, но… Ты откуда говоришь?

Бог мой, как в одночасье может измениться мужской голос. И вроде ведь ничего не случилось.

— Откуда я могу творить? Из кабинета, конечно, — Катя усмехнулась. Так-то, дружок, — я по делу. Насчет убийства в Октябрьском-Левобережном. Это ведь убийство?

— Да.

— Ты им занимаешься?

— Да.

— Это не моя инициатива, — Катя сказала это строго, официально. Пусть он не воображает, что она ищет повод, чтобы капитулировать. — Мне мой начальник поручил заняться этим материалом. Если он, конечно, есть — материал по этому убийству.

— Есть. Сколько угодно.

— Я, — Катя почувствовала, что в таком тоне разговаривать ей трудно, — наверное, все-таки я не вовремя, Никита. Я тебе перезвоню. Потом как-нибудь.

— Подожди, — спохватился он. — Если у тебя есть время, зайди ко мне.

Вот так просто после двухмесячной глухой вражды по пустячному поводу — «зайди ко мне». Катя пожала плечами — он приказывает ей, а ведь она в розыске не работает. Или таким неуклюжим способом он пытается помириться с ней? В конце концов, какая разница? У нее служебное дело к Колосову, а дело не ждет.

Она выключила компьютер и поспешила вниз, в розыск. За дверью колосовского кабинета монотонно бубнил мужской голос. Катя постучала, открыла дверь и… Колосов был не один. Напротив него сидел долговязый, худой гражданин лет сорока, одетый в мятый синий костюм. Рядом с гражданином на полу стоял толстый кожаный портфель. Лицо гражданина было остреньким, птичьим. Щеки бороздили багровые прожилки. Разговаривал он, часто облизывая губы и то и дело отпивая глоточек минеральной воды из стоявшего перед ним стакана.

Колосов увидел Катю на пороге и глазами указал ей на стул возле сейфа.

— Значит, вы, Лизунов, утверждаете, что убили неизвестную вам женщину второго сентября в поселке Октябрьский-Левобережный в одиннадцать часов вечера?

Катя вся обратилась в слух. Все было сразу забыто — вражда, примирение.

— Возможно, было уже около полуночи, я на часы не смотрел, — нервно ответил гражданин по фамилии Лизунов. — Я явился к вам, чтобы во всем чистосердечно признаться и отдаться в руки правосудия. Чтобы сесть в тюрьму и испить до дна, так сказать, горькую чашу. Я отказываюсь от адвоката и… А это кто, врач? — он подозрительно уставился на Катю.

— Нет, это не врач. Это мой коллега из другого отдела. Тоже занимается этим убийством по своему служебному профилю. — Колосов обменялся взглядом с Катей. — Итак, все произошло около полуночи, вы говорите? Где же вы подкараулили потерпевшую?

— У автобусной остановки на окраине поселка.

— А там на окраине есть остановка?

— Да, маршрут восемнадцатый, — Лизунов отвечал с чувством собственного достоинства. — А вы что, не в курсе?

— Мы в курсе. Что же потерпевшая, была единственной пассажиркой, сошедшей с автобуса? — Нет. Там сошли еще две женщины. Слишком полные. Уже в летах. Это совсем не мой тип, — Лизунов поморщился. — До них мне не было никакого дела. А вот эта юная блондинка сразу же привлекла мое внимание. Классический силуэт. Прямая спина балерины. Маленькая головка, гибкая талия. Воплощенное очарование. Лживое очарование. Соблазн… Маленькая балерина в белой пачке, легкая, как пушинка. Не верьте ее очарованию. Все это мираж. А на самом деле это просто тело, сплошное тело, жадное до секса, до скотской привычки совокупляться в самых изощренных позах. Как же я ненавижу весь этот обман, всю эту лживую мимикрию!

— Что ненавидите?

— Мимикрию. Весь этот дьявольский камуфляж. Сам дьявол сидит и их точеных головках, сам дьявол глядит на нас их невинными глазами. Короче, я пошел за ней следом. За этой лживой, подлой, завуалированной сукой.

— Куда?

— Туда, куда она направлялась. Как раз в сторону того участка, на котором ее потом нашли.

— И вы преследовали ее по пятам, да? Она вас видела?

— Нет, не думаю, — на лице Лизунова блуждала кривая усмешка. — Когда это самое на меня накатывает, я не узнаю себя. Я начинаю видеть в темноте, как кошка, я делаюсь стремительным и ловким. Я крадусь, и ни одна ветка не хрустнет у меня под ногами. Я, знаете ли, воображаю себя тигром, хищником. Этакой беспощадной машиной для убийства.

— У вас было с собой оружие?

— Естественно. Вот этот нож, — Лизунов нагнулся, щелкнул замком портфеля и достал жуткого вида поварской нож. — Вот, тут и кровь запеклась, видите? Я намеренно не стал уничтожать улики. Мне нечего скрывать, — он небрежным жестом положил нож на стол. — Это самое лезвие я и вонзил.., в это упругое, жадное до секса, развратное тело.

Катю больше всего поразило то, что Колосов никак внешне не отреагировал ни на «орудие», ни на слова Лизунова. Следующий вопрос был задан самым обыденным тоном:

— Ну и как же это все между вами произошло?

— Да очень просто. Я догнал ее. Она вскрикнула, испугалась. По моему лицу она догадалась, что ее ждет. Попыталась ударить меня, вырваться. Но ей ли со мной бороться? — Лизунов закудахтал смехом. — Я ощущал жар ее тела. Меня охватил какой-то дикий первобытный восторг. Я чувствовал себя на необыкновенной высоте. Я повалил ее на землю. Разорвал на ней платье…

— Вы сначала говорили, что потерпевшая была одета в джинсы и куртку.

— Ну, я не помню таких деталей. Я был возбужден, опьянен. Я разорвал на ней верхнюю одежду. Разорвал бюстгальтер. Он-то на ней был?

— Вам это лучше знать, Лизунов.

— У нее была красивая грудь, у этой маленькой потаскушки. Грудь — это наипервейшая вещь… Я видеть спокойно не могу это.., эти… — Лизунов наклонился, закрыл лицо руками. — Я шалею. Она завизжала, и я нанес ей удар ножом в грудь. Потом ударил еще, еще. Это было море крови. Вы себе не представляете. Это половодье чувств, крови и плоти. Я просто обезумел. Я схватил ее за руку.

— За руку?

Кате в вопросе Колосова почудилась настороженность. Весь предыдущий монолог Лизунова он слушал молча.

— Ну да, за руку, — Лизунов вздохнул. — Вы хотите знать, что я сделал дальше?

— А что вы сделали дальше? Ваша жертва была мертва или еще жива?

— Она еще дышала. Но я перерезал ей горло вот так, одним движением. Схватил труп за руку и потащил. Я хотел его спрятать. Там была куча гравия на этом участке. Я забросал труп гравием.

— Зачем же было себя утруждать? — спросил Колосов. — Не проще было бы оставить все как есть?

— К этому времени я пришел в себя и ужаснулся содеянному. Меня мучил страх и угрызения совести. Я не мог видеть это истерзанное тело. Я страдал… Как я страдал! Я ведь не сразу явился к вам с повинной — заметьте. Все эти дни я боролся с собой. Поле битвы — душа человеческая… — Лизунов со свистом втянул воздух сквозь стиснутые зубы, — после жесточайшей борьбы я решил явиться к вам добровольно. С этим во мне ведь надо же что-то делать, понимаете?

— Да, конечно, — Колосов спрятал нож в сейф. — А как же наш с вами прошлый случай — тот, задушенный старичок в Мытищах?

— О, это была ошибка, — Лизунов развязно отмахнулся. — Не знаю, что на меня тогда нашло. Мужчина — это вообще не мой тип. Старика я, естественно, не душил. На черта мне сдался старик? Я убил девушку в Октябрьском-Левобережном и спрятал се тело в гравий. За это я готов сесть в тюрьму. Вот, все необходимое я взял с собой, — он ткнул ногой портфель. — Смена белья, безопасная бритва, пресса… В тюрьме разрешают выписывать газеты? Я привык регулярно читать прессу. Очень важно, что и обо мне теперь напишут. Я надеюсь, мое дело вызовет большой интерес общественности. Возможно, я сам напишу книгу. У меня есть о чем рассказать миру.

— Вы от нас ничего не утаили? — спросил Колосов.

— Я? Что вы! Я ведь даже нож вам принес.

— Нож-то совсем новый. Только что купленный. — Колосов покачал головой. — Да, история. Ну что же, пойдемте, нас с вами заждались.

— В тюрьме? Я готов, — Лизунов встал, взял портфель. — Позвольте, я только сначала позвоню маме.

— Я позвоню вашей матери сам. Пройдемте в соседний кабинет.

— В прошлый раз вы ей наговорили про меня бог знает что. Нет уж, лучше я сам.

— Пройдемте в другой кабинет, — Колосов без всяких церемоний начал теснить Лизунова к выходу.

Катя осталась одна. Ну дела. Что же, можно садиться и писать готовый репортаж о раскрытии?

Колосов вернулся через пять минут. Прямо из бутылки выпил минеральной воды.

— И как твое впечатление? — спросил он.

— Во-первых, здравствуй, Никита. Рада тебя снова видеть живого и здорового. — Катя сравнила: изменился ли начальник отдела убийств за эти месяцы? Да нет, ничуть. — Это и есть убийца? Типичный психопат по поведению. Ну хотя бы сам во всем признался. — Катя следила за реакцией Колосова. — Ножик нон окровавленный приволок в подтверждение.

— Все врет сукин сын.

— Кто, Лизунов?

— Все вранье от первого до последнего слова. — Колосов сел на угол стола рядом с Катей. — И что мне с этим уродом делать? Пятый раз он ко мне с вещами является — сознается. В прошлый раз брал на себя убийство пенсионера в Мытищах. Проволоку, паразит, в качестве улики приволок, мол, это удавка у него была такая. А до этого брал на себя убийство в подъезде барменши из Отрадного, а еще раньше…

— Откуда же он узнает о преступлениях?

— А из местной прессы, — Колосов смотрел на Катю. — Из центральной прессы, из областной. Он и «МК» почитывает, и этот ваш «Вестник», и «Криминальную хронику». Узнает какие-то подробности из газет и является каждый раз мотать мне нервы.

— И как же ты реагируешь?

— Ну, ты же все видела. — Вы, когда из кабинета вышли, часом его с лестницы не спустили?

Колосов устало усмехнулся.

— А в этих его показаниях действительно ни одного слова правды? — Катя не помнила лицо Лизунова. — Вообще кто он такой? Чем занимается?

— Да ничем он не занимается. Живет с престарелой матерью в двухкомнатной квартире. У них еще квартира есть — от бабки досталась. Ту они сдают. На это и живут. Сам он холостяк. Инвалид второй группы.

Катя покрутила пальцем у виска.

— Нет, — ответил Колосов, — Сколько мы экспертиз ему ни назначали, каких-то особых отклонений психиатры у него не нашли. Инвалидность у него из-за диабета. А явка с повинной у него вроде хобби. Сахар, что ли, ему каждый раз в башку ударяет?

— Возможно, он жаждет внимания к своей персоне, хочет прославиться, попасть в газеты. И фантазии у него весьма своеобразные: женофобия. Вы глядите за ним в оба. От таких фантазий до поступков — один шаг. — Катя покачала головой. — Значит, он все лжет?

— Ни по одному признаку, кроме того, что убитая — молодая женщина, совпадений нет. Я уж не говорю про факты, которые мы намеренно скрыли.

— А что вы скрыли? Что-то серьезное?

— Хочешь материал по этому делу написать?

— Начальник поручил — куда деваться?

— А без начальника? Так и не позвонила бы?

— Никита, ну что произошло? — Катя вздохнула. — Из-за чего мы с тобой так глупо поссорились?

— Всего лишь глупо, по-твоему?

— Ну, я поступила плохо. Обидела тебя, но я… А ты тоже хорошо. Из-за такой ерунды…

— Да я много-то давно уже не прошу у тебя. — Колосов отвернулся. — Так, каплю хотел от всех щедрот. Да и то ты для меня поскупилась.

— Пожмотничала? — Катя опять вздохнула. — Не пожмотничала я. Мне жаль, что так вышло, Никита. Но думаю, что на этом мы поставим точку. Я не стану тебя больше отрывать от дел. Начальнику скажу, что из этого убийства хорошего репортажа не выйдет. Займусь другим происшествием, мало ли.

— Подожди, ты куда? — воскликнул Колосов растерянно. — Как же это? Ничего толком у меня не спросила, а уже говоришь, материала не получится! То есть как это не получится? А ты слышала, как Лизунов потерпевшую описывал? Силуэт балерины, осиная талия, легче пушинки… А вот на это взглянуть тебе не интересно?

Он чуть ли не силой усадил Катю, собравшуюся было уйти, снова на стул, к компьютеру, тут же врубился в поисковый файл. Кликнул мышью на одном из множества фотоснимков, увеличил изображение.

С экрана компьютера на Катю в упор смотрела чрезвычайно непривлекательная молодая женщина. Медно-рыжие, прямые, как палки, волосы, разделенные пробором, падали па плечи, обрамляя грубое одутловатое лицо. Тяжелая бульдожья челюсть выдавалась вперед, нос был приплюснут, от крыльев носа шли резкие складки. Кое-где на лице были заметны прыщи, кое-как замазанные тональным кремом, слишком темным для бледного цвета кожи. Взгляд глубоко посаженных темных глаз незнакомки был исполнен презрения и какого-то горького вызова. Женщина со снимка словно говорила всем своим видом: да, я безобразна, но что из этого следует? Вам неприятно на меня смотреть? Так не смотрите, катитесь к черту.

— Как ее имя? — спросила Катя. — Вы все-таки установили личность убитой?

— Звали ее Валерия Борисовна Блохина. — Колосов увеличил еще несколько фотографий. — А это она же, только уже после.

Катя смотрела на снимки — мертвое женское тело. Совершенно голое, грязное, точно выкопанное из могилы.

— Как ее убили?

— Пулевое ранение в голову. Выстрел был сделан с близкого расстояния, в затылок из пистолета «ТТ».

— Пуля, гильза?

— Пулю извлекли из тела. А гильзы кет. Искать ее надо не на стройке в Октябрьском-Левобережном, — Колосов смотрел на снимки с места происшествия. — На стройку труп попал приблизительно спустя неделю после убийства. Такова давность смерти по заключению патологоанатома.

И он рассказал Кате о грузовике с гравием под управлением шофера Мотовилова и бригаде украинских шабашников.

— Шофера я допрашивал первым, сразу же после осмотра места. На мужике прямо лица не было — так вроде перепугался. Но знаешь, Катя, что-то темнил он, рассказал мне этакую сказочку-небылицу по поводу этого самого гравия, в котором труп нашли.

— А на теле Блохиной имелись какие-то другие повреждения, помимо пулевой раны? — спросила Катя. — Те, что вы скрыли от… Слушай, Никита, я не понимаю, откуда Лизунов-то узнал об убийстве?

— Я же тебе говорю — из прессы. Местная газетенка «Маяк» в хронике событий тиснула заметку о неопознанном женском трупе на стройке. Информация из дежурной части местного отдела поступила в усеченном виде. По сути, Лизунов пересказал нам то, что в газете прочел. Ну и от себя добавил брехни.

— А в газете было сказано, что на теле имелись ножевые раны? Лизунов говорил, что бил жертву ножом.

Колосов помолчал. Потом достал уже из стола еще пачку фотографий.

— Вот, это уже в морге снимали. Вид спереди, вид со спины.

На коже убитой на снимках четко были видны прерывистые багровые полосы — на груди, на животе почти до лобка. И на спине — от шейных позвонков до ягодиц.

— Что это такое? — спросила Катя.

Колосов достал поварской нож Лизунова, потрогал лезвие.

— Кроме пулевого ранения, которое и было смертельным, на теле, как видишь, есть еще и неглубокие ножевые порезы. По заключению патологоанатома, они имеют посмертный характер. Кто-то удалил с трупа всю одежду, разрезав ее ножом вот так. — Колосов провел ребром ладони себе по груди. — Об этих порезах в заметке не было ни слова. Эту деталь мы намеренно опустили. Лизунов не говорил, что он таким вот способом раздевал жертву.

— Он сказал, что разорвал верхнюю одежду, — напомнила Катя.

— Да забудь ты о его болтовне, — Колосов поморщился. — Зря я этого ханурика тебе показал.

— Ты его показал мне не зря. Я раньше только слышала о таких, а теперь увидела собственными глазами. Так, как он рассказывал об убийстве, он мог бы убедить в своей причастности кого угодно, не только меня, наивную. Я не знаю всех обстоятельств, не знаю, какой информацией вы располагаете. Не знаю, как вам удалось установить личность этой Блохиной, а ты требуешь, чтобы я не верила тому, что…

— Личность мы почти сразу установили, — перебил ее Колосов, — проверили банк данных по пропавшим без вести и объявленным в розыск — наш, областной и столичный. Данные последних двух недель. Блохина была заявлена в розыск матерью и теткой 29 августа. Прописаны по паспорту они были вместе, в одной квартире. Это то пока все, что мы о ней знаем.

— Опознание уже было?

— Официально пока еще нет, — Колосов пристально смотрел на Катю, — но вообще-то опознать ее нам было нетрудно.

— Ты имеешь в виду ее внешность?

Колосов прошелся по кабинету. Паркет поскрипывал.

— Еще что-то было, что вы решили пока не афишировать? — прямо спросила Катя. О, она слишком хорошо знала, что скрывается под этими зависающими в воздухе паузами.

— Вот что было на трупе. Приобщено к делу, как и пуля. Я должен предъявить это на опознание ее близким. — Колосов потянулся к своей папке, расстегнул «молнию» и достал опечатанный пластиковый пакет.

Катя с любопытством склонилась над его содержимым. Внутри было что-то наподобие металлического жетона, из тех, которые положено носить военнослужащим. Однако форма жетона была необычной — квадратной. Справа имелось круглое отверстие, в которое была продета капроновая нитка. На жетоне были выгравированы цифры и буквы.

— Это было на ее левой кисти — капроновой ниткой намертво прикручено. Нам разрезать пришлось, чтобы снять, — сказал Колосов. — По-твоему, на что это похоже?

Катя придвинула к себе лист бумаги и переписала то, что было выбито на жетоне. Получилось «К2011У № 258».

— Какой-то странный номер. — Катя рассматривала жетон сквозь пластик. — Что-то мне эта железка напоминает.

— Это вот? — Колосов расстегнул ворот рубашки и вытащил свой жетон с личным номером на цепочке.

— С каких это пор ты стал носить это на шее? — спросила Катя. — Раньше он у тебя болтался на связке ключей.

Колосов убрал свой военный талисман.

— Похоже, но форма иная, — Катя осторожно взяла пакет с жетоном в руки. — Тут квадратик, и тоньше на ощупь. Может, Блохина носила это на запястье как браслет?

— Это на капроновой-то нитке?

— А может, это оригинальное дизайнерское решение? Никита, а ты что же, сегодня к семье Блохиной собираешься?

— Сейчас с тобой договорю и айда.

— Я с тобой! — Катя забрала листок с номером. — Впрочем, может быть, ты совсем и не хочешь, чтобы мы ехали вместе?

— Знаешь, что я обо всем этом думаю? — медленно спросил Колосов.

— Обо всем? О чем?

— О наших с тобой отношениях.

— О наших отношениях? — Катя снова струсила — такой у него вдруг сделался мрачный вид. — А что опять не так с нашими отношениями? Мы же только что помирились, золотко мое?

— Золотко? Что в отношениях не так?! Пригласи я тебя как любой нормальный мужик на свой день рождения в бар, в ресторан, что ты мне скажешь? «Ой, Никита, ой, не могу, пламенный тебе привет, но не могу, не поеду». А заикнись я, что еду голый труп какой-то чертовой бабы в морг осматривать, так ты помчишься наперегонки со мной, словно я.., я не мужик, а бревно какое-то бесчувственное, бесполое!

— Ты бревно? — тихо спросила Катя. — Ой, Никита… — она взяла его за руку. — Это скорее уж я бревно.

— Веревки ты из меня вьешь. Ну, это уж в последний раз. Все, баста, к черту. — Руки своей он не убрал. — Пропаду я, наверное, со всей этой каруселью, ну туда мне и дорога, идиоту. Уж по мне-то ты точно плакать не станешь.

— Стану. Не пропадай, — Катя сама отпустила его руку. — Ну все, поехали к Блохиным. Они где живут? Далеко?

— В Бескудникове. — Колосов с грохотом задвинул ящик письменного стола, словно это он, бедный, деревянный, был во всем виноват.

Дорогой Катя помалкивала, давая возможность всем вспыхнувшим было так некстати искрам погаснуть, а неловкости испариться. В их с Колосовым отношениях как раз ее-то сейчас все устраивало. И она не хотела перемен. Они могли лишь помешать делу, которым она уже начала всерьез чисто профессионально интересоваться.

 

Глава 4. У БЛОХИНЫХ

 

Это была неприветливая, насквозь пропитанная слезами горя квартира на семнадцатом этаже высотного дома в новом микрорайоне в Бескудникове. Дом-башня, возведенный посреди пустоши, был открыт всем ветрам. По лестничным клеткам гуляли сквозняки. Но в квартире Блохиных были наглухо задраены все окна и форточки.

В двух комнатах клубилась спертая духота. Кате, вошедшей вслед за Колосовым в прихожую, едва не стало дурно.

Встретили их в прихожей обе женщины — мать Валерии Блохиной Елена Станиславовна и ее тетка Антонина Станиславовна. Она и отвечала на все вопросы. Мать Блохиной молчала. У Кати сложилось впечатление, что известие о смерти дочери помутило ее рассудок.

— Валерия проживала здесь с вами? — спросил Колосов.

— Нет, Лерочка жила отдельно, снимала квартиру, — Антонина Станиславовна, худая, жилистая, прямая, как жердь, отвечала односложно, без всякого выражения.

— Когда вы видели ее в последний раз?

— Она звонила.., звонила Лене, — Антонина Станиславовна оглянулась на сестру. — Это было.., когда же это было? Примерно числа двадцатого. Она сказала, что ей надо уехать на пару дней по делам фирмы. Сказала, что вернется в субботу и обязательно заедет к нам или позвонит. Но ни в субботу, ни в воскресенье, ни в понедельник она не приехала, и звонков тоже не было. Мы забеспокоились. Лерочкин телефон не отвечал. Во вторник мы уже обзванивали больницы. Потом пошли в милицию, заявили.

— Вы знаете адрес квартиры, которую она снимала? — Колосов приготовился записать.

— Знаем только, что это где-то в Химках. Лерочка говорила, что там снимать дешевле, а потом — самое главное ей удобнее и быстрее добираться до офиса. Она работала в фирме там, в Химках.

— А кем она работала? Что за фирма? — спросила Катя.

— Фирма.., точно не скажу. Мы были рады, что она нашла эту работу. Пусть и не в Москве. Сейчас на хорошие деньги женщине сложно устроиться, даже если она и без каких-то физических недостатков, здоровая, красивая. Что уж говорить о… — Антонина Станиславовна взглянула на сестру, и внезапно голос ее изменился, зазвучал совсем глухо. — Фирма.., мы не знаем, что за фирма. Лера говорила, что они дают объявления в газеты, в Интернет, что-то такое для молодежи.

— А куда она собиралась уехать, она вам не сказала? — Колосов задавал вопросы очень осторожно.

— Нет. Она никогда о своих делах не распространялась. Она взрослая была, самостоятельная.

— Выросла моя девочка, — тихо в пустоту произнесла мать Блохиной. — Ни единого дня радости с самого рождения, ни нормального детства, ничего… Крест свой несла, а теперь что же? Теперь как же? За все страдания — такая награда?

— Лена, ты пойди, ляг. Я уж сама тут. Ты пойди, тебе надо отдохнуть. — Антонина Станиславовна хотела было увести сестру в комнату, но та отстранила ее. Губы ее беззвучно двигались.

— Валерия одна квартиру снимала или, может быть, вместе с подругой? — уточнила Катя.

— Подругой? Какие подруги! У Леры не было подруг, друзей. Даже в школе она всегда была… — Антонина Станиславовна покачала головой. — Молодежь порой так жестока. Ну что вы спрашиваете? Неужели вы не понимаете, что этого спрашивать нельзя, это просто бесчеловечно!

Катя почувствовала, как Колосов сжал ее локоть. Удивленная, она замолчала и далее только слушала их во многом очень и очень странный диалог.

— Вы звонили ей всегда на ее мобильный телефон?

— Да, номер 8-901… — Антонина Станиславовна назвала номер, Колосов записал в блокнот. — Мы ждали, искали ее, нашу девочку, но телефон был отключен.

— А на той ее съемной квартире телефона что, не было?

— Нет.

— А фирма, где она работала, имеет телефон?

— Я не знаю. Наверное. Это же работа. Но Лерочка нам не сообщала номера. Мы всегда звонили ей на ее мобильный.

— Сколько времени она работала в этой самой фирме?

— Два года… Нет, больше. Два это она только квартиру снимала, жила от нас отдельно. Я даже сюда вот, к сестре, из Владикавказа переехать смогла. У меня там своя квартира осталась, от покойного мужа.

— Может, и этот вопрос прозвучит для вас неприятно, — Колосов кашлянул, — вы уж простите, но сейчас дело такое — убийство, не до церемоний… Короче, подруг у нее не было никогда, это я понял, а мужчина у нее когда-нибудь был?

Антонина Станиславовна отвернулась:

— Не спрашивайте меня. Вы же все видели сами!

— Я не могу не спрашивать. Ваша племянница убита. Валерия убита. Мы ищем убийцу. Мы должны знать все о ее последних днях, все о ее знакомых, круге ее общения. О людях, с которыми она встречалась после того, как звонила вам, сообщив, что куда-то едет. Без этого розыск вперед не продвинется. Убийца Валерии останется безнаказанным и, возможно, убьет кого-то еще. Вы этого хотите?

— Я этого не хочу, я бога молю, чтобы вы его нашли — иного-то ничего не остается. Но о мужчинах меня не спрашивайте.

— Так был у Валерии кто-то или нет?

— Я не знаю. Она с нами этим не делилась. Да поймите, у такой, как она… Впрочем, я не знаю — мужчины натуры извращенные. Сейчас столько разврата кругом, что кого-то из них вполне могла возбудить даже аномалия, даже уродство, что угодно!

При этих словах Антонины Станиславовны Елена Станиславовна Блохина закрыла лицо руками и начала раскачиваться из стороны в сторону. Общими усилиями они довели ее до постели, уложили. Антонина Станиславовна накапала в чашку корвалола. Дала выпить сестре. Где-то в глубине квартиры часы глухо пробили четыре раза. Оставив Елену Станиславовну в комнате, перешли на кухню.

— Лена бедная вне себя от горя, — сказала Антонина Станиславовна, капая корвалол и себе. — Ее вы, пожалуйста, не тревожьте сейчас. К нам из милиции до вас дважды уже приезжали. А ей ходить к следователю да в прокуратуру сейчас просто не по силам. А впереди-то у нас еще похороны. — Она выпила лекарство. — Вот наша женская доля какая. У меня своих детей нет. Сколько я в молодости переживала из-за этого, по врачам металась. А сейчас думаю — слава богу, что не завела. А то, как сестра, всю жизнь бы казнила себя. Гены у нас, что ли, такие, наследственность дурная? Муж-то сестры, отец Лерочки, такой здоровяк был, кровь с молоком. И не пил вроде. Бросил он их, едва мы Леру из роддома привезли. Настаивал, чтоб отдали ее в дом ребенка, отказались от нее, но Лена сказала тогда — это дочь моя, какая уж есть. Ну, он и бросил их, ушел. А теперь никого у нас с сестрой не осталась на этом свете…

— Вы разговаривали с Валерией по телефону примерно двадцатого августа, так? А виделись вы с ней в последний раз когда? Давно? — спросил Колосов.

— Где-то в середине августа она к нам заезжала. Приехала веселая такая, на такси. Денег нам привезла — пять тысяч, продуктов две полные сумки.

— Как она обычно одевалась?

— Она всегда брюки носила, кофты, свитера. Куртка у нее была такая модная, дорогая, из замши, удлиненная. Летом носила кардиганы из шелка, хлопка — тоже удлиненные, бедра прикрывала.

— А перчатки она носила? — спросил Колосов. Катя взглянула на него: перчатки? Это в августе-то месяце? Правда, дожди шли, по все же… Антонина Станиславовна кивнула:

— Да, постоянно, не снимая. Кожаные. У нее было несколько пар, сделанных специально, на заказ. Она сильно нервничала, когда кто-то смотрел на ее руки. Считала, что перчатки в какой-то мере скрывают, уберегают ее от… Господи, как они могли уберечь?

Катя увидела, как исказилось ее лицо: Антонина Станиславовна явно говорила о чем-то болезненном, важном — только вот Катя, в отличие от Колосова, пока мало что во всем сказанном понимала.

— Взгляните, пожалуйста, вот такой брелок Валерия в качестве браслета на руке не носила? — Никита Колосов достал из папки пакет с жетоном.

Антонина Станиславовна посмотрела и покачала головой:

— Нет, да и какой же это браслет? Вроде номерок от вешалки?

— Точно — это вещь не Валерии?

— Я такого никогда у нее не видела. Да и потом, не носила она никогда браслетов, колец. Часов даже и тех не носила. Я же говорю — она просто страдала из-за своих рук. И никогда не покупала украшений, которые могли бы привлечь к бедным ее рукам внимание.

В лифте, когда окончив допрос, они покинули квартиру, Катя спросила:

— Тебе доставляет удовольствие держать меня за дурочку, да? Это все-таки что-то вроде мести?

— О чем ты? — буркнул Никита.

— О том, о чем ты молчишь, — не выдержала Катя. — Что там еще у вас с Блохиной? Что за скрытые обстоятельства, которые ты мне так и не решился доверить? В конце концов, ты перестанешь со мной играть в эти тайны, умолчания? Или мы с тобой снова поссоримся, причем так, что ты никогда уже не…

— Хочешь знать, что у нее с руками? И со всем остальным? — тихо спросил Никита. — Я сам хотел предложить тебе в морг съездить. Там результаты вскрытия готовы. Только вот я не знал, как ты к этому моему предложению отнесешься. Это надо видеть, Катя, словами этого не передашь.