Действия властей и общественности

Надо сказать, что как неурожаи, в том числе весьма сильные, были в России и ранее рассматриваемого периода, так и правительство отнюдь не сидело во время них сложа руки. Среди наиболее распространённых мер можно упомянуть следующие: прямые пособия нуждающимся хлебом и деньгами (заимообразные и безвозмездные), открытие общественных работ, смягчение государственных повинностей, платежей долгов и сборов в казну, отмена рекрутских сборов (в наиболее пострадавших губерниях), безакцизный отпуск соли из казённых магазинов для поддержки скота государственных крестьян и т.д. Отдельно стоит упомянуть и такую меру, как повышение пошлин на вывозимый за границу хлеб, а в самых тяжёлых ситуациях — ограничение или полное воспрещение вывоза (1848 г. и 1854-1856 гг.).

В 1884 г. Императором был выпущен специальный Указ о том, что земства должны сотрудничать с губернской администрацией при организации помощи на поражённых неурожаем территориях. Благодаря совместной работе двух структур, позволившей разделить зоны ответственности, оказались смягчены последствия неурожаев 1880-х гг.

Тем не менее, небывалый масштаб голода 1891—1892 гг. весьма озадачил как государственные структуры, так и общественность. На внешнем рынке в предшествующие годы сложилась отличная конъюнктура на хлеб, посему, озабоченный поддержанием торгового баланса и высоких цен, министр финансов И.А. Вышнеградский поощрял вывоз, и долгое время противился принятию каких-либо ограничительных мер (на которых настаивал, к примеру, его заместитель А.С.Ермолов).

Видимо, популярная фраза «недоедим, но вывезем» (в дореволюционной версии: «Сами не будем есть, а будем вывозить!»), приписываемая министру, родилась именно из-за этой его политики. Хотя, надо отметить, что впервые фраза зафиксирована лишь после смерти Вышнеградского, в 1901 г., в книге крупного чиновника П.Х.Шванебаха.

Положение на местах, между тем, сложилось тяжёлое: как показали обследования, на низовом уровне системы продовольственного капитала, в общинах, царили большое непорядки, запасы сплошь и рядом оказывались неполны, в целом по стране этот источник содержал менее 25% от потребного количества (в Тульской губернии так и вовсе 5%). Земства спешно принялись закупать хлеб у торговцев, но поднятая ими суматоха привела к резкому взвинчиванию цен на хлеб. Резко обозначилась проблема доставки продовольствия: в августе 1891 г. тысячи железнодорожных вагонов, полных зерна, были направлены в голодающие районы, однако из-за недостаточной развитости железнодорожной сети и большого количества составов возник кризис, выразившийся в «закупоривании» транспортных артерий и общей перегрузке железных дорог. Для разрешения трудностей были назначены специальные уполномоченные из числа военных.

Правительство принимало энергичные меры: так, на закупку хлеба и выдачу ссуд населению за 1890—1892 гг. было выделено в общей сложности 152,3 млн. руб., на которые закупили около 1,7 млн. т продовольствия, дополнительно 7 млн. руб. поступило из губернских и общественных продовольственных капиталов²³. Осенью Министерство внутренних дел получило чрезвычайные полномочия для оказания помощи пострадавшим (как за счёт казённых средств, так и через маневрирование продовольственными излишками в местностях, которые обошёл голод). Были организованы общественные работы для крестьян (строительные, лесные, обводнительные, дорожные), хотя, как пишет Ермолов, из-за недостатка кадров они дали весьма низкий эффект²⁴.

Отрицательно сказалась и такая, казалось бы, положительная мера, как запрет хлебного экспорта указом Императора в июле 1891 г. Он не привел, как ожидалось, к понижению хлебных цен на внутреннем рынке (во многом из-за действий земств), одновременно став причиной вытеснения России с важнейших немецкого и английского рынков (эту нишу принялись активно осваивать США), ввиду чего произошло понижение цен на российский хлеб за границей и падение доходов земледельцев. Из-за введения новых, высоких таможенных тарифов, призванных защитить промышленность от иностранной конкуренции, началась «таможенная война» с Германией. Только к концу 1893 г. удалось восстановить привычный объём экспортных перевозок.

Тем временем, в России одновременно с действиями государственных органов развернулась широчайшая благотворительная деятельность, во главе которой встал Особый комитет Наследника Цесаревича Николая Александровича. Под эгидой Комитета оказывалась помощь всем нуждающимся без различия сословий: поддержка хозяйств, борьба с болезнями и эпидемиями, снабжение безлошадных дворов лошадьми, закупка кормов для скота и семян для полей, сбор пожертвований, организация благотворительных лотерей. Активно действовало Российское общество Красного Креста (РОКК): оно осуществляло продовольственную помощь, закупку лошадей, корма для скота, земледельческих орудий, собрало в пользу голодающих 5 млн. руб. пожертвований. На эти средства было открыто 2763 столовых, 40 приютов и ночлежных домов, выдано 3,5 млн. обедов, помощь получили 35 тыс. голодающих. В районы, пораженные эпидемиями (с весны 1892 г. начали распространяться цинга, оспа, тиф, холера), Красный Крест направлял передвижные санитарные отряды²⁵.

Православная церковь также не осталась в стороне: был установлен особый сбор в пользу пострадавших от неурожая во всех храмах и церквах, лавры, наиболее обеспеченные монастыри и церкви обязаны были уделять из своих средств денежные пособия в пользу нуждающихся и «не переставать питать неимущих». Епископы совершали поездки по своим епархиям и увещевали паству оказать помощь, не оставаться равнодушными²⁶.

Создавались различные общественные организации: Московский комитет под председательством великой княгини Елизаветы Фёдоровны, Санкт-Петербургский епархиальный комитет, местные губернские и уездные комитеты и попечительства. За счёт частной благотворительности открывались столовые и питательные пункты (свыше 10 тыс.), пекарни (обслужившие в целом свыше 636 тыс. чел.), покупались лошади и корм²⁷ — на этом поприще активно действовали В.И. Вернадский с сотрудниками и жертвователями²⁸, Л.Н.Толстой и др.

Пытались оказывать помощь помещики — в этом виделось средство преодоления враждебности к ним крестьян — но, к сожалению, по этой линии много сделать не удалось из-за недоверия жителей села.

Иностранные исследователи оценивают предпринятые правительством меры чрезвычайно высоко — так, американский исследователь Р. Роббинс называет их «remarkably successful» («в высшей степени успешными»), указывая, что «помощь получили более 12 миллионов человек и голодный мор был в значительной степени предотвращён»²⁹. Увы, действия правительства, отмечает Роббинс, «зачастую подвергались несправедливой критике. В результате [голод положил] начало новой волне оппозиции царскому режиму». Крестьяне, впрочем, усилия оценили: «Широкие масштабы предоставления помощи отчасти нейтрализовали неблагоприятные политические последствия голода. Источники не отмечают подъема крестьянских волнений; крестьяне не проявляли политической активности, они были по-прежнему покорны властям...»³⁰.

Влияние «Царь-голода» на сельское хозяйство оказалось очень тяжёлым: он в основном поразил зерновое производство, но также сильно ударил и по животноводству. Сократилось количество крупного рогатого скота, рабочего скота (лошадей, прежде всего). Сказался голод и на торговле; упал размер оборотов промышленности.

Верховная власть озаботилась облегчением положения крестьян — Александр III в 1892 г. разрешил им возвращать полученные ссуды по своему усмотрению, натурой либо деньгами, а в 1893 г., с целью облегчения уплаты ссуд, установил, что взыскиваться они должны не по заготовительным ценам, а по средним ценам за последние 10 лет. С воцарением же Николая II все долги крестьян по ссудам в Общеимперский продовольственный капитал и в казну до 1866 г. были списаны, из долгов же, выданных позже, списана половина (всего списали около 50 млн. руб.)³¹.

Ермолов, перечисляя эти меры, указывает, что тем самым оказались подорваны сами основы системы продовольственной помощи: в глазах крестьян она начала из временной помощи с обязательным возмещением превращаться в нечто безвозмездное и непременное — то, что сами крестьяне назвали «царским пайком»³².

Впрочем, надо отметить, что пострадали не одни только крестьяне — наблюдалось массовое разорение помещичьих хозяйств, в основном средних и мелких. В 1892 г. по 66 губерниям России (включая привисленские, прибалтийские и Кавказ) было заложено около 20% всех имений и до 40% всего частного землевладения³³.

Трудности с подвозом продовольствия в пострадавшие районы привлекли пристальное внимание правительства: начался второй со времён Александра II бум железнодорожного строительства, причём его масштабы оказались гораздо более широкими. В 1893-1899 гг. ежегодно открывалось от 1668 до 5248 км железнодорожных линий³⁴, за 1896—1900 гг. было построено 15 тыс. вёрст железных дорог³⁵. «За последние десятилетия XIX века были завершены линии, связавшие с рынком хлебородные районы Востока, Юга и Юго-востока Европейской России... Доведена в начале 1890-х гг. до Челябинска железная дорога Самара—Златоуст... Закончены вслед за тем линии Царицын—Тихорецкая—Новороссийск и Саратов—Уральск»³⁶, «построены линии, связавшие центр с Поволжьем, железные дороги Вологда—Архангельск, Пермь—Котлас и др.»³⁷. Благодаря этому «подвоз хлеба в нуждающиеся местности в XX в. уже не встречает тех затруднений, как в старое время... в настоящее время с развитием жел.-дор. сети в Европейской России едва ли найдутся такие местности, которые голодали бы из-за невозможности подвезти хлеб из урожайных районов»³⁸. Получил импульс для дальнейшего развития и водный транспорт, на долю которого в конце XIX в. приходилось около 1/3 всего объёма грузовых перевозок³⁹.

Наконец, сильные неурожаи начала 1890-х гг. стали мощным толчком для развития такой научной дисциплины, как почвоведение, а также положила начало практическим мерам по улучшению условий и методов хозяйствования. В первую очередь они связаны с именем такого выдающегося учёного, как В.В.Докучаев. В 1893 г. он выпустил книгу «Наши степи прежде и теперь», в которой предложил комплексную программу борьбы с засухами и план охраны чернозёмов. Одновременно Докучаев, получив согласие правительства, добился организации в рамках Лесного департамента Особой экспедиции по испытанию и учёту различных способов и приёмов лесного и водного хозяйства в степях России для экспериментальной проверки эффективности его программы.

Эксперимент предполагалось провести на трёх участках: в Каменной степи, Старобельском массиве «бурьянной степи» и Велико-Анадольском участке, облесению подлежало 10—20 % их общей территории. Закладывались лесополосы разной ширины (от 6 до 200 м) и к 1898 г. участки были облесены. После смерти Докучаева в 1903 г. реализация его проекта значительно затормозилась, хотя посаженные им лесополосы поддерживались в составе казённых лесничеств. Однако с началом Столыпинской аграрной реформы лесоустройство получило новый импульс, и к 1917 г. оказалось заложено 130 тыс. га защитных лесных насаждений⁴⁰.

Помимо Докучаева к проблеме борьбы с засухой обращались и другие видные учёные: А.И. Воейков (статья «Климат и народное хозяйство», 1891 г.), К.А.Тимирязев (лекция «Борьба растения с засухой», 1892 г.), А.А.Измаильский (книга «Как высохла наша степь», 1893 Г.), ПА.Кос-тычев («О борьбе с засухами в Чернозёмной области посредством обработки полей и накопления на них снега», 1893 г.). В 1899 г. начал выходить журнал «Почвоведение» — первый в мире печатный орган почвоведов, который в 1910 г. на второй международной конференции учёных этого направления был признан международным органом почвоведения. Русские учёные заняли в этой отрасли научного знания лидирующее положение. В этой связи сложившуюся в советской исторической науке ещё в сталинский период установку «Царское правительство никакой борьбы против неурожая не вело»⁴¹ следует признать откровенно фальсификаторской. Увы, этот стереотип оказался крайне живуч и в той или иной форме его до сих пор можно встретить в различных работах, посвящённых положению крестьянства на рубеже XIX-XX вв.

На новые засухи и неурожаи государственные структуры реагировали уже более слаженно: в 1897 г. из Общеимперского капитала отпущено ссуд на сумму 5,4 млн. руб., в 1898 — 35,2 млн. (как на «продовольствие населения» — хлеба закуплено 34,4 млн. пудов, — так и на поддержание скотоводства крестьян)⁴², организованные общественные работы на сей раз были проведены более успешно и, в частности, включали перевозку крестьянами на места закупленного правительством для голодающих хлеба. Ермолов отмечал, что «общественные работы встречаемы населением весьма сочувственно и при умелой организации приносят значительную пользу»⁴³. Вызванный нехваткой кормов падёж лошадей компенсировали закупкой у степных жителей лошадей тамошних пород (как наиболее выносливых) и поставкой их на льготных условиях к началу полевых работ (этим путём в 1898 г. распределено 70 тыс. лошадей), льготной доставкой сена по железным дорогам, снабжением населения кормами для скота на весь период зимнего содержания; Министерство земледелия открыло для выпаса крестьянского скота казённые угодья и разрешило бесплатную заготовку сена на казённых лугах. Снабжение кормами нуждающихся хозяйств производилось на «ссудных началах» (с выплатой в течение 3—5 лет), в 1898 г. на эти нужды было израсходовано 7 млн. руб.

В открытых Красным Крестом столовых кормилось до 1,5 млн. чел., в основном женщины, дети, старики и немощные, но в исключительных случаях и работоспособные мужчины (при отсутствии заработков), паёк же получили свыше 2 млн.⁴⁵ Начало действовать созданное по инициативе Императрицы Александры Фёдоровны Попечительство о домах трудолюбия и работных домах. Среди частных благотворителей особенно отличился бессарабский помещик В.М.Пуришкевич — благодаря его кипучей деятельности на собранные пожертвования удалось открыть около 20 столовых и спасти тем самым от голодной смерти сотни людей. Кстати, благодаря этому его заметили и оценили в Петербурге⁴⁶.

Повторившийся сильный недород вызвал серьёзную озабоченность в верхах и в 1898 г. в Комитете министров по инициативе Государственного контролёра Т.И. Филиппова и при поддержке Николая II был поставлен вопрос о «чрезмерном напряжении платёжных сил сельского населения, особенно в центральных губерниях». В 1899 г. сформировано Особое совещание под председательством А.И.Звягинцева, задачей которого было исследование экономического положения Центрально-Чернозёмных губерний. Это совещание выделило «группу риска», т. н. регион оскудения, подвергавшийся наибольшей опасности при неурожаях: Воронежская, Курская, Орловская, Пензенская, Рязанская, Саратовская, Симбирская, Тамбовская и Тульская губернии. Положение населения в них, как констатировалось, полностью зависело от результатов земледельческой деятельности⁴⁷.

Надо отметить, что именно широкая огласка правительством проблемы неурожаев в 1890-е гг. и породила все те тезисы, которые господствовали в советской пропаганде и которые живы до сих пор: «беспросветное существование крестьянства», «постоянное недоедание, переходящее в голодовку», «всероссийское бедствие, переходящее во всероссийское разорение» и т. д.

Значение земств в продовольственном деле к концу XIX в. пошло на убыль. Довольно неумело проведённая в 1891— 1892 гг. закупка хлеба сильно увеличила долги крестьян и подорвала их доверие к органам местного самоуправления. Родилась идея отвести последние от участия в продовольственном деле, что и было сделано в июне 1900 г. Временными правилами по обеспечению продовольственных потребностей, изданными Министром внутренних дел Д.С.Сипягиным. Согласно этим правилам, общее руководством делом обеспечения населения продовольствием и семенами переводилось в ведение МВД, на местах им руководили губернаторы и генерал-губернаторы, губернские присутствия и уездные съезды, а на низовом уровне — земские участковые начальники. Последние должны были работать непосредственно с общинами: наблюдать за состоянием запасных магазинов, правильным составлением списков нуждающихся, расчётом размеров необходимой помощи и т. д. Несколько корректировалась и сама система продовольственного капитала: она разделялась на общественные хлебные запасы и денежные капиталы четырёх видов (общественные, частные, губернские, Общеимперский). Общине теперь полагалось определять способ обеспечения своих нужд: продовольствием, деньгами, либо тем и другим вместе. Члены общин были обязаны участвовать в составлении хлебных запасов (выделяя 0,5 пуда хлеба в год с каждой наличной души), сельские же обыватели иных сословий — делать взносы деньгами.

Новая система получила шанс показать себя уже в 1901 г., когда имел место очередной заметный неурожай. Ситуацию предвидели и успешно подготовились к ней: Министерство финансов заблаговременно закупило хлеб для создания продовольственного запаса (этой операцией руководило специально учреждённое Временное управление по правительственной закупке хлеба). Денежных средств на помощь жителям пострадавших территорий было израсходовано свыше 32 млн. руб., общее количество выданного хлеба составило свыше 58 млн. пудов⁴⁸. Оперативность действий государственных органов сильно облегчила населению период до следующего.

Однако весной 1902 г. имели место первые прецеденты массовых крестьянских волнений — в Полтавской и Харьковской губерниях. Крестьяне громили и разбирали хлебозапасные магазины, мотивируя тем, что «мы голодны и будем забирать хлеб, а за хлеб не могут наказывать, так как каждому нужно есть»⁴⁹. На высшем уровне для нового обследования социально-экономического положения Центральной России была создана т. н. «Комиссия Центра», которая в ходе своей работы выделила не 9, а уже 18 губерний «зоны риска» (Воронежская, Казанская, Курская, Нижегородская, Оренбургская, Орловская, Пензенская, Полтавская, Рязанская, Самарская, Саратовская, Симбирская, Тамбовская, Тульская, Уфимская, Харьковская, Черниговская плюс Область Войска Донского)⁵⁰. И пока на заседаниях Комиссии (а затем сменившего её в 1904 г. Особого Совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности) дискутировали о путях вывода этих территорий из кризиса, с подачи Императора продолжалось списание долгов с населения: за 1901—1904 гг. было снято около 25 млн. руб.⁵¹ В 1903 г. отменена круговая порука за внесение прямых налогов (в результате налоги стали поступать в основном от городов). В 1904 г. издан Высочайший Манифест о сложении со всех крестьян недоимок выкупных, земских и других сборов, накопившихся на день его издания (11 авг.). В 1905 г. вышел Высочайший Указ Правительствующему Сенату о сложении продовольственных долгов крестьянства Государственному Казначейству.

Новым серьёзным испытанием для государственных структур стал период 1905— 1907 гг., который, по оценке Ермолова, вплотную приблизился по тяжести к голоду 1891—1892 гг. Как и тогда, в большинстве губерний запасы общин обнаружили сильную недостачу, из-за чего Госказначейство вынуждено было экстренно выделять средства на закупку хлеба (77,5 млн. руб. выделено, куплено на них свыше 75 млн. пудов хлеба⁵²). Министерство путей сообщения организовало внеочередную перевозку закупленного хлеба в пострадавшие губернии, а Министерство финансов установило льготные тарифы на перевозку. Революционеры как раз к этим мерам приурочили осеннее обострение ситуации в стране: железнодорожные стачки, террор против представителей власти, волнения в городах. Однако решительные меры по усмирению бунтовщиков позволили своевременно доставить продовольствие в пострадавшие районы.

После создания Государственной Думы госструктуры (МВД, Казначейство) вынуждены были испрашивать её согласие на ассигнование средств на все внеочередные траты. Однако прошение МВД перед первой Думой в 1906 г. о выделении 50 млн. руб. на борьбу с голодом оказалось отклонено: народные избранники согласились выделить лишь 15 миллионов, насчёт же остальных средств предложили Министерству «войти с ходатайством» вторично⁵³. Это сильно затянуло бы процесс оказания помощи, однако вскоре Дума, открыто занимавшаяся «разжиганием смуты», Указом Государя была распущена, а МВД получило средства в полной мере (и даже большую сумму — 55 млн.). В 1907 г. выделено свыше 71 млн. руб.⁵⁴ Хлеб для голодающих на 1/3 закупался МВД, остальное закупали губернские присутствия. Земства ведали подсобными видами помощи: организацией общественных работ, поддержкой хозяйств и скота крестьян, врачебной частью (борьба с эпидемиями и болезнями на почве недоедания). Впрочем, средства на эти виды помощи все равно поступали по линии Министерства.

Кроме того, правительство пошло на увеличение хлебного импорта и сокращение экспорта. Так, вывоз хлебов с 1905 по 1908 гг. упал на 42,5%, ввоз же (из США и Аргентины) увеличился с 3,015 тыс. пудов в 1905 г. до 13,733 тыс. пудов в 1908 г.⁵⁵ Всё это позволило правительству провести, к примеру, такую меру, как ежемесячная выдача 40 фунтов муки всем лицам младше 18 и старше 59 лет⁵⁶. В публикации «Помощь народу хлебом и кровом», посвященной ликвидации голода 1905 г., сообщалось о правительственной помощи голодающим Поволжья: повсюду для детей, женщин и неспособных к труду открывались пункты питания, в каждом из которых питалось до 1000 чел.⁵⁷

По мнению наблюдателей, «продовольственная кампания 1906—1907 гг. была проведена Продовольственной частью МВД с таким успехом, который при данных условиях и при действии существующего закона только и был возможен»⁵⁸.

В то же время активно оказывали помощь голодающим благотворительные организации. К сожалению, политика оказывала на их работу серьёзное влияние. Так, официальные организаторы благотворительной помощи (РОКК, Комиссия по борьбе с чумою, Попечительство о трудовой помощи) поддерживались Государственным казначейством (хотя одновременно собрали значительные суммы путём пожертвований). Красный Крест при содействии местных властей открыл бесплатные столовые и питательные пункты, выдавшие за время бедствия 270 млн. обедов и пайков.

Однако радикально настроенная часть интеллигенции отказывалась сотрудничать с «реакционерами», предпочитая группироваться вокруг земств. По инициативе последних в декабре 1905 г. образовано Общество помощи голодающим, которое объединило 22 общественные организации, в том числе Крестьянский союз, Всероссийский союз медицинского персонала, Железнодорожный союз, Учительский союз и другие.

Нельзя забывать и о церкви, по традиции активно участвовавшей в деле помощи пострадавшим: Святейший Синод ввёл сбор в пользу голодающих во все воскресные и двунадесятые праздники.

Наконец, на сцену вновь выступила частная благотворительность — чьё влияние, однако, оказалось сильно ослаблено. Ранее её основу составляла помощь помещиков, но вследствие беспорядков на селе в 1905 г. многие усадьбы были варварски разорены (почти везде уничтожались рабочий инвентарь и даже скот), а их владельцы бежали в города и не имели возможности принять участие в оказании помощи. Да и надо сказать, что после холодного принятия их усилий крестьянством в 1890-е гг. желания помогать ему в помещичьей среде сильно поубавилось. Кстати, разграбление усадеб сказалось и в том ещё, что селяне, во-первых, потеряли традиционные заработки, выручавшие их в прежние годы, а во-вторых — не могли, как прежде, покупать или занимать у помещиков зерно или корма для скота.

Всё же организации частных благотворителей развили большую активность. В их числе оказались Вольное экономическое общество, Пироговское общество врачей, Русское техническое общество, Московское общество грамотности, Санкт-Петербургское и Московское евангелические общества, Санкт-Петербургское общество «Копейка». Кроме того, возникли многочисленные частные попечительства, местные общества, союзы, комитеты. Помощь «частников» стала серьёзнейшим подспорьем для государства, чьи запасы (как Общеимперский, так и губернские продкапиталы) сильно истощились ещё в недород 1905 г. По инициативе Центрального комитета по оказанию врачебно-продовольственной помощи населению Министр внутренних дел П.А.Столыпин выпустил циркуляр, направленный на устранение всех возможных недоразумений и излишних стеснений благотворительной деятельности агентов различных частных обществ со стороны, как пишет Ермолов, «местных и по преимуществу низших, иногда не в меру усердных органов администрации»⁶⁰.

Надо отметить, что усилия общественности во многом зависели от доброй воли самих благотворителей: если в одних губерниях они действовали слаженно, то в других между ними по разным причинам разворачивалась настоящая конкуренция.

В целом, за 1906—1907 гг. общая сумма изо всех источников, истраченная на помощь населению пострадавших от недорода территорий, оставила 180 млн. руб.⁶¹ Для удовлетворения семенных и продовольственных потребностей было приобретено, развезено по губерниям и роздано в ссуду 146,4 млн. пудов хлеба — впрочем, как указывает Ермолов, «в этот счёт не входит хлеб, купленный земствами, а также другими организациями и благотворителями»⁶². На снабжение хозяйств кормами в 1905— 1907 гг. израсходовано 14 млн. руб.⁶³.

Последним испытанием в мирное время стал недород 1911 г. Общинные запасы вновь оказались неполны, так что на закупку хлеба Госказначейство выделило 170 млн. руб. На снабжение кормами в 1911—1912 гг. истрачено 9—12 млн., выдавались ссуды на прокорм (так, в Сибири выдавали по 300 руб. пособия на корову), распределено на льготных условиях 16 тыс. лошадей. Общественные работы для крестьян в качестве эксперимента решили в этот раз сделать основным видом помощи. На их проведение ассигновано 42 млн. руб., причём 84 % суммы пошло на заработную плату⁶⁴. В благотворительной деятельности в 1911 г. монополия была закреплена за финансировавшимися государством организациями (Красный Крест и пр.) — это мотивировалось широким размахом, который приняла антиправительственная пропаганда во время голода 1905-1907 гг. Даже общеземская организация не получила из казны ни рубля. Тем не менее, помощь имела широкий размах: голодающим было выдано 222 млн. порций, под руководством священников и учителей только в Поволжье было открыто более 7000 столовых при школах, где детям выдали 24 млн. обедов⁶⁵.

Надо отметить, что, несмотря на запрет частной благотворительности, отряды, организованные на средства жертвователей и земств, всё равно действовали, не без помощи местных администраций обходя распоряжения Центра. Они, как и в прошлые годы, открывали в поражённых губерниях бесплатные столовые для населения, занимались санитарно-медицинской помощью населению⁶⁶.

В целом, кампания оказалась проведена на очень высоком уровне — и интересно, что государство, оба раза имея в руках полный контроль над ситуацией (1901 и 1911 гг.), сумело не допустить развития ситуации по неблагоприятному сценарию. К тому же, прогресс сельского хозяйства обусловил повышение урожайности всех иных сельскохозяйственных культур, что вкупе с широкомасштабной государственной помощью помогло крестьянам без потерь переносить тяжёлые периоды.

Таким образом, в России к началу XX в. была сформирована целостная система перераспределения продовольственных ресурсов, которая эффективно функционировала в периоды неурожаев и при истощении в крестьянских хозяйствах запасов хлеба. Кроме того, постоянно предпринимались дополнительные меры по поддержанию хозяйств жителей поражённых неурожаем территорий. Активно участвовала в деле помощи пострадавшим общественность России, что имело следствием широкое развитие благотворительности, формирование действенных структур оказания помощи населению. Всё это гарантировало население от вымирания и, как будет показано ниже, голодных смертей удавалось после 1892 г. избежать даже при самых неблагоприятных условиях (вроде «революционной ситуации» середины 1900-х гг.).

Смертность

Утверждения об огромном числе жертв голода характерны для многих современных публикаций, посвященных аграрной проблематике поздней Российской Империи, приводимые цифры «гуляют» от сотен тысяч до нескольких миллионов умерших в период каждого недорода. При этом с источниковой базой дело обстоит из рук вон плохо — никаких подтверждений своим словам (ссылок на исторические исследования, архивные материалы и пр.) авторы зачастую предоставить не в состоянии. Между тем вопрос это очень серьёзный, требующий пристального внимания.

Пожалуй, наиболее серьёзной из основанных на документах дореволюционных работ является фундаментальный труд «Наши неурожаи и продовольственный вопрос», написанный академиком А.С. Ермоловым, который в 1892—1905 гг. возглавлял Министерство земледелия Российской Империи, а затем руководил Центральным комитетом по оказанию врачебно-продовольственной помощи населению. Затрагивая активно муссировавшуюся в тот период оппозиционными публицистики тему голодной смертности, он писал: «Согласно сообщениям всех опрошенных мною земских деятелей, представителей Красного Креста, членов местной врачебной администрации — если уже не верить чинам администрации общей — ни одного случая смерти непосредственно от голода, от полного отсутствия всякой пищи, не говоря уже про случаи самоубийств или убийств детей из-за голода, не было констатировано ни разу и нигде. Все такого рода случаи, о которых сообщалось в газетах — всегда очень глухо, без точного указания места, селений и без обозначения имён лиц, якобы умерших от голода или прибегнувших к самоубийству или убийству детей — расследовались на местах, насколько это было возможно при неопределённости указаний, и нигде не подтверждались»⁶⁷. Напротив, «прирост населения в 1906—07 гг. отмечался везде, а в некоторых губерниях (Орловская, Тамбовская, Уфимская) даже превзошел прирост за предшествующий год».

Однако картину формировали, увы, не такие серьёзные исследования, а средства массовой информации. Как справедливо замечает современный российский историк В.Г.Тюкавкин, «абсолютное большинство газет, особенно в 1906—1917 гг., когда была снята цензура, имели антиправительственный характер и помещали только критические материалы и заметки... По многим фактам давались опровержения, но они тонули в массе новых обличительных заметок»⁶⁹. В том же духе выдержаны и публицистические произведения, зачастую основанные на слухах и непроверенных данных, носящие откровенно спекулятивный характер.

В качестве характерного примера можно упомянуть книгу А.С.Панкратова «Без хлеба (Очерки русского бедствия. Голод 1898 г. и 1911—1912 гг.)»⁷⁰. В ней характерно как отношение автора к свидетельствам (он отвергает как показные бодрые ответы крестьян и безоговорочно принимает на веру алармистские рассказы местных интеллигентов), так и приводимые им с чужих слов данные о «голодной» смертности: всего несколько случаев смертей и покушений на самоубийство (в т.ч. неудачных) на оба случая неурожаев, причём прямой связи между «голодом» и смертью/ самоубийством, как правило, нет. И это несмотря на то, что автор объехал обширные территории Поволжья с многомиллионным населением и опросил большое количество людей самых разных категорий и сословий. При этом надо ещё учесть, что в основном Панкратов работал в районах компактного проживания татар и башкир, которые по уровню жизни стояли ниже даже бедняцкой части русского крестьянства.

Можно обратиться к трудам дореволюционных демографов — к примеру, одного из основоположников российской демографии академика С.А. Новосельского. Он относительно голодной смертности в Империи озвучивает единственную цифру: 350 тысяч умерших в период 1891—1892 гг.⁷¹

Вторая изученная группа — книги советских авторов, специализировавшихся на истории сельского хозяйства⁷². Из их работ можно почерпнуть общие сведения о недородах, ареале их распространения, иногда — о количестве населения, «охваченного голодом» (т.е. общем населении губерний, в которых случился недород, без детализаций). Но, несмотря на то, что тема голода и вызываемых им страданий населения «красной нитью» проходит через их работы, цифр, указывающих на количество умерших от него, данные авторы избегают. Более того, проблему смертности «аграрники» советских лет стараются не затрагивать без крайней необходимости.

Исключений немного. Так, посвящает «голодной теме» целую главу своего исследования П.Н. Першин. «Характерной особенностью пореформенного развития крестьянского хозяйства в России были часто повторявшиеся неурожаи и голодовки крестьян... Неурожаи и голодовки обрекали население на массовые заболевания и вымирание», — пишет он⁷³. Однако единственную цифру («умерло сверх обычного 650 тыс. чел.») приводит только по голоду 1891—1892 гг., ссылаясь при этом на работу «Влияние неурожаев на народное хозяйство России» (М., 1927). Указывая проценты роста смертности в нескольких губерниях (Пензенская, Казанская, Оренбургская, Уфимская, Воронежская, Самарская, Саратовская), он уточняет, что «в этих губерниях в 1892 г. смертность была настолько большая, что превысила рождаемость, общее количество населения уменьшилось»⁷⁴.

А.М. Анфимов называет сходную цифру умерших: «Только за 1892 г. в результате неурожая 1891 г. и последовавшего за ним голода с его обычным в то время спутником — холерой — смертность в России увеличилась на 5,5%, что при населении в 119 млн. чел. означало потерю 654,5 тыс. человеческих жизней сверх обычной смертности»⁷⁵. Ссылается он на книгу «Обсуждение продовольственного вопроса в Вольном экономическом обществе в 1897 — 1898 гг.» (СПб., 1898), которую, видимо, и нужно считать первоисточником данной цифры. Правда, озвучиваемая цифра некорректна, поскольку исчислена исходя из общего количества населения страны, а не из количества населения охваченных неурожаем местностей.

Наконец, Т.М.Китанина пишет: «Голод 1891 г. унёс миллионы жизней. «С 1891 г. голодовки стали гигантскими по количеству жертв»⁷⁶. Цитата отсылает... к статье Ленина в газете «Искра» (15 февраля 1902 г.). Никаких более серьёзных оснований для своего заявления автор не приводит, что заставляет отнестись к её заявлению скептически.

Как важный факт нужно отметить, что никаких цифр смертности от голода для поздних, «николаевских» неурожайных лет даже эти историки не приводят.

Нет искомых данных и в советской справочной литературе. Наиболее информативной является статья «Голод» в первом издании Большой советской энциклопедии: в ней весьма обстоятельно описываются объёмы затрат за закупки правительством хлеба для жителей пострадавших от недорода территорий, общественная активность в помощи нуждающимся (с весьма критических позиций) — однако отсутствуют даже упоминания о количестве умерших в результате голодовки 1891—92 гг. При этом, в той же самой статье наличествуют пассажи о «небывалом даже в летописях русских голодовок 1921—22 гг.», когда «от голода и его последствий погибло около 5 мил. человек, при этом особо тяжкие потери понесла беднота»⁷⁷. То есть, даже в те близкие к описываемым событиям времена данных, подтверждающих «вымирание» крестьянства от нехватки пищи, не было. Не нашлось их и в последующих изданиях БСЭ, в которых статьи о голоде носят общий характер и практически лишены каких-либо содержательных данных.

Приходится констатировать, что, несмотря на доступ к огромным массивам делопроизводственной документации государственных учреждений и общественных организаций Российской Империи, статистическим сведениям, несмотря на наличие заметного числа работ дореволюционных авторов, историки советских времён не обладали какими-либо цифрами, подтверждающими тезис о наличии смертности от голода в Империи (за исключением 1891— 1892 гг.).

Отсутствует подтверждение тезиса о массовых голодных смертях и у советских/ постсоветс<