Положение женщины в обществе

На Западе в конце XIX — начале XX века было распространено ложное представление о положении женщины в Японии. Вина за это ложится на самих японцев: большинство романов и новелл, укиёэ и картин того времени изображали женщину как тихое, робкое существо, чрезвычайно сдержанное и подчиненное во всем мужу. Этот образ имеет право на существование, но ему соответствовало не так много японок. Такое представление было справедливо прежде всего по отношению к представительницам городской буржуазии. Мы видели, что буржуазия, стремясь копировать порядки правящих классов прошлого (то есть военного сословия, исповедовавшего конфуцианство), приняла одну из форм брака, характерного для самураев, и относилась к женщинам с некоторым презрением. Согласно конфуцианской морали, женщина должна была полностью посвящать себя заботам о родителях мужа, собственно муже и о детях, так что на жизнь для себя у нее уже не оставалось времени. Но такая ситуация была характерна для семей самураев высокого ранга, где женщина занималась тем, что управляла хозяйством мужа при помощи многочисленного штата прислуги.

Но среди других классов общества, крестьян и тёнин (жителей городов) все было по-другому. В деревне женщины наравне с мужьями участвовали в производстве. Они также отвечали за домашнее хозяйство, поддержание огня в ирори, посевные работы, рассаду риса, веяние и помол пшеничных зерен. Также очень часто они занимались огородом и живностью. Во время жатвы они наравне с мужчинами участвовали в полевых работах. Нередко женщины занимались продажей излишков урожая и заключали сделки. Разведение шелковичных червей и все, что было с этим связано, находилось только в их ведении. Поэтому, когда в Японии появились первые промышленные прядильные фабрики, возникла необходимость привлечь к производству огромное количество женщин, так как только они знали все тонкости этого ремесла. В рыбацких деревнях значимость женщин была ничуть не ниже значимости мужчин. Когда мужья уходили в море, на женские плечи ложилось все домашнее хозяйство, а также экономическое управление делами деревни. Кое-где в деревнях женщины даже устанавливали подобие матриархата. Большую часть времени женщины в рыбацких поселках занимались продажей рыбы. Способность женщин к торговле признавалась всегда, и в этом деле мужчины предоставляли им полную свободу. Даже в городах владельцами лавок торговцев и ремесленников почти всегда были женщины. Их мужья предпочитали общаться с клиентами на некотором расстоянии, и если намечалась серьезная сделка, всегда предпочитали, чтобы ею занялась супруга. Жена ремесленника помогала ему в работе. Действительно, женщины из народа были чрезвычайно активны и, что противоречило устойчивым представлениям европейцев о японской женщине, им не были присущи ни робость, ни «забитость», даже если они скрупулезно следовали правилам хорошего тона, принятым в обществе.

Многие женщины весьма успешно занимались торговлей и зачастую выказывали больше смелости в этом деле, чем иные мужчины. Среди них особенно выделяются имена Кайфу Ханы (1831–1917) из Токусимы, которая изобрела способ ткачества крепона, названный авасидзира (он успешно продавался не только в Японии, но экспортировался в Корею, Китай и в азиатские страны юго-восточного региона); или Оура Окэи (1828–1884), наладившей торговлю чаем с иностранцами в Нагасаки и приобретшей такую известность, что генерал Грант во время своего визита в Японию пригласил ее подняться на борт своего судна.

Но все же на публике женщины вели себя очень скромно, даже те из них, кто занимался торговлей или военным делом, подобно Накано Такэко (1847–1868), в совершенстве обращавшейся с нагината (алебарди), отличившейся в сражении у замка Цуруга в Исэ, где она и погибла вместе с сестрой Юко и матерью. Почти во всех случаях, когда семья появлялась на публике, на первом плане был мужчина, и именно ему доставались все почести и поздравления. Женщины спокойно принимали этот обычай, который, как им было хорошо известно, помогал их мужьям сохранить лицо, ведь истинным главой дома, за которым всегда оставалось последнее слово, кто ведал расходами и кто в конечном счете управлял семьей или предприятием, — были именно они. Женщина, казавшаяся такой мягкой, приветливой и покорной в обществе, дома часто вела себя властно и главенствовала над всем. И вся Япония была поражена, когда императрица однажды появилась вместе с императором на вокзале Симбаси, чтобы попрощаться с ним, когда он отправлялся в путешествие — раньше этот поступок расценивали как пренебрежение женской скромностью.

Японская писательница Эма Миэко в своей книге «Хида но Оннатати» (Женщины Хиды) описывала мать семейства, живущую на ферме в префектуре Тояма:

«Я сознавала, что эта женщина, с ее простой манерой поведения, ее активностью и деловитостью, обладала невероятным чувством собственного достоинства, которое так сложно описать. Дело было не только в безупречной манере держать себя, но в каком-то «традиционном» благородстве, присущем Матери клана. Сидя в спокойной и бесстрастной позе, она была поистине прекрасна».

Эта женщина, перешагнувшая рубеж пятидесятилетия, не только заботилась о свекрови и свекре, которым было больше восьмидесяти, но и контролировала работу сына и невестки, помогала им воспитывать детей, в то же время заправляла всем хозяйством на ферме.

Такой тип японской женщины все еще встречается в деревнях и среди представителей среднего класса. Те японки, которые работали вне дома, имели очень сильный характер и были склонны скорее к практической деятельности, чем к умствованиям. Конечно, их способности к философии или к учебе были ничуть не ниже, чем у мужчин, ведь насчитывалось большое количество поэтесс и писательниц, вроде Мацуо Тасэко (1811–1894), творившей под псевдонимом Кинно Басан и прославившейся лирическими произведениями (среди которых «Мацу но Хомарэ», «Мияко но Цуто»), или Вакаэ Ниоко (1835–1881), являвшейся учительницей императрицы Сокэн, или же Ёсано Акико (1878–1942). И это лишь несколько имен из длинного списка. Но в большинстве своем жещины были слишком заняты домашним хозяйством и другими заботами, чтобы уделять время самообразованию. Это была привилегия тех, кто принадлежал к высшим классам, кто имел свободное время, «свободную» профессию или занимался вопросами религии.

До того как в стране начали распространяться школы, немногие из жительниц деревень, даже из тех, кто считался «современными», могли похвастаться умением читать и писать. Все образованные женщины принадлежали к высшим слоям общества или являлись буддийскими монахинями, и их было не так уж и много. С 1872 года женщинам разрешили посещать уроки в школе. Матери надеялись, что их дочери получат лучшее образование, чем они сами, хотя суть этого женского образования сводилась в основном к практическим знаниям, необходимым для ведения домашнего хозяйства. У замужних женщин оставалось мало времени на посещение занятий, и часто элементарным навыкам чтения и письма их обучали собственные дочери. Отмена запрета на женское образование не слишком увеличила число тех, кто воспользовался этим, и только к 1890 году родители стали отправлять в школу всех девочек. И все же мало кто из них продолжал учебу после завершения начального образования. Умение читать и писать казалось им совершенно необходимым не столько для личной культуры, сколько для управления семейными делами, особенно теми, которые касались семейного бюджета, для чтения специально выпускаемых женских газет, в которых печатались кулинарные рецепты, советы по кройке и шитью, шелководству и т. п. Немногих из читательниц этих газет интересовали политические события, так что о них и вовсе не писали. Но зато публикуемые романтические истории и сказки с непременной моралью в конце питали их воображение в редкие часы досуга. Иногда молодым девушкам было сложно присутствовать на всех школьных занятиях, и случалось так, что ученицы приходили на уроки, неся на спине маленького брата или сестру, поскольку посещение школы ни в коем случае не освобождало их от домашних обязанностей. Так что часто их образование оставляло желать лучшего. Только в 1905 году, после того как в Японии, пережившей две войны, условия жизни изменились в лучшую сторону, девочки стали приходить на занятия более или менее регулярно. Во время войн женщины, разлученные с мужьями, братьями или сыновьями, должны были вести с ними переписку, чтобы сообщать новости из дома об урожае, о состоянии семейного бюджета, о здоровье родных. Те, чьи мужья были грамотными, не хотели, чтобы письма им читали посторонние люди. Поэтому приходилось учиться чтению самостоятельно, а для этого следовало посещать школу. Пожилые или очень занятые женщины просили своих детей учить их. В японском языке помимо иероглифов существует слоговая азбука (хирагана). Ее нетрудно выучить, поэтому и сегодня четырех- пятилетние японцы могут читать простые тексты, записанные с помощью хираганы. Но для того, чтобы в письменном виде выразить свои мысли, необходимо умение пользоваться заимствованными из Китая иероглифами, изучение которых может занимать гораздо больше времени.

Что касается женщин из аристократических семей, то они довольно рано начали учиться грамоте и были первыми, кто начиная с 1872 года стал отправлять дочерей в школу. Некоторые из них хорошо успевали и могли продолжить занятия в колледже, но поступать в университеты им было разрешено только с 1901 года. Следует отметить, что задолго до этого времени некоторые японки из благородных семей очень продвинулись в самообразовании. Освоив чтение и письмо, они с помощью преподавателей приступали к изучению иероглифов и классических японских произведений. Не меньшее внимание они уделяли искусству. Так в Японии появились талантливые поэтессы, знатоки по части составления композиций из цветов (икебана), проведения чайной церемонии (тано-ю) или искусные танцовщицы. Те, кто происходил из военных семей, занимались военным искусством, каллиграфией и живописью.

Общество охотно позволяло женщинам свободно изучать традиционные формы культуры, но если дело заходило о достижениях западной цивилизации, более ориентированных на науку, то в этой сфере доступ к знаниям был для женщин не то чтобы запрещен, но дозволялся только в определенных и узких областях: гинекологии (первая японка-гинеколог Кусумото Инэ (1827–1903), использующая западную методику, была дочерью Франца фон Шибольда), педиатрии или уходе за детьми грудного возраста. Часто женщины, принадлежавшие к благородным семьям, но ограниченные в средствах, должны были зарабатывать себе на жизнь и открывали детские сады, а самые образованные — школы для девочек. В 1882 году насчитывалось около двадцати пяти тысяч учительниц, что составляло 3 процента от всего числа школьных учителей. Некоторые учительницы самостоятельно или при помощи преподавателей продолжали свое образование и достигали порой очень высокого уровня и составляли штат преподавателей в женских университетах. В 1899 году была открыта медицинская школа для девушек, но она не имела еще университетского ранга. Наконец, появились многочисленные женские учебные заведения и вечерние курсы, обучающие искусству живописи, музыки, составления букетов и т. д.

Только к 1890 году женщины начали постоянно работать на заводе. До этого девушки работали на прядильных фабриках эпизодически или сезонно, в зависимости от желания, и не являлись квалифицированными работниками. Начиная с 1890 года прядильные фабрики стали организовываться по более рациональному принципу, чем раньше, так что в этой отрасли возникла острая потребность в квалифицированных кадрах. Женщины охотно отзывались на это актуальное для них предложение, и вскоре они уже составляли 90 поцентов от всего штата рабочих. Другие профессии стали им доступны позже. Так, только в 1899 году женщины смогли работать телефонистками. Предполагалось, что женщины должны работать в помещениях, куда мужчины не имели права входить, и занимать должности, которые не требовали непосредственного общения с клиентами. Ситуация изменилась лишь к 1903 году, когда женщинам было позволено продавать билеты в кассах железнодорожных станций, а в 1907 году в некоторых административных учреждениях — занимать должности, ранее предназначенные исключительно для мужчин. Тем не менее большинство рабочих мест, которые занимали женщины, считались источником временного заработка, а замужняя женщина могла лишь изредка совмещать какую-либо работу со своими семейными обязанностями. До конца эпохи Мэйдзи общественное мнение по этому поводу делилось на два противоположных лагеря.

Для девушек без образования было не так много вариантов устроиться на работу. Тем, кто должен был зарабатывать на жизнь (а после двух войн таких женщин, потерявших сына или мужа-кормильца, было много), приходилось наниматься прислугой или нянями в богатые семьи, работать на заводе или в мастерской. Несмотря на свое желание повысить уровень образования, чтобы найти лучшую работу, времени на это у них не оставалось, к тому же учебники и само обучение стоили относительно дорого.

Среди женщин, вынужденных работать, часто встречались вдовы, к повторному замужеству которых общественность относилась неодобрительно, хотя формально ничто не запрещало им вновь вступить в брак Но если в деревне это случалось довольно часто из-за того, что вдовам нужно было как-то управляться с сельскохозяйственными работами, то в городе повторное замужество вдовы было редкостью, и, чтобы выжить, им приходилось идти работать на завод или на прядильную фабрику.

Женщина и любовь

В Японии любовь не составляла непременный ингредиент брака и не являлась условием счастливой жизни супругов. И здесь также существовало заметное различие между простыми жителями деревни, горожанами и аристократией. Как мы уже видели, в деревне молодые люди выбирали спутника жизни, руководствуясь собственными предпочтениями, и брак по любви был там делом обычным. Но в городах, где бал правила пуританская мораль, а свободные отношения между юношей и девушкой встречались гораздо реже, чем в деревне, на брак по любви смотрели как едва ли не на извращение. Супруг или супруга выбирались по другим соображениям, таким как финансовое состояние, общественное положение и т. д., и именно от этих факторов, а отнюдь не от чувства, зависело счастье молодоженов. Дружба, взаимное уважение, нежность были призваны заменить минутную вспышку любви, озарившую начало отношений, если таковая, конечно, имела место. Цель свадьбы в Японии того времени — не удовлетворение собственных эгоистических желаний, но создание семейного очага, рождение детей и установление союза, который призван был сплотить две семьи или две социальные группы; любовь же оставалась делом второстепенным. Случалось, что любовь все-таки возникала между супругами позже, но в действительности этому чувству уделялось мало внимания. Конечно, молодые люди питали идеалистические мечты, окрашенные в романтические тона, тайно (и чаще всего платонически) влюблялись, но им и в голову не приходило строить отношения с любимым человеком вне брака. Очень редко влюбленные становились мужем и женой, потому что на их пути встречалось множество препятствий в виде семейных требований и «приличий». Часто даже случалось так, что пара, которой не позволяли соединиться, совершала совместное самоубийство (дзунси) или же с собой кончал один из отчаявшихся влюбленных, что становилось предметом обсуждения и подкрепляло романтическое воображение молодых женщин. Желание физической близости, присущее всем живым людям, можно было легко удовлетворить на стороне. Вплоть до появления западных умонастроений и христианской морали к проституции ни в коей степени не относились как к чему-то позорному, скорее как к необходимости, проистекающей, с одной стороны, из естественных потребностей человеческой природы, а с другой — из жестокости жизни. На жрицу любви смотрели как на женщину, занимавшуюся одной из множества профессий, и не более того. Ее уважали так же, как и остальных, и иногда, если позволяли способности и статус, она занимала почетное место в обществе.

Большинство проституток происходили из бедных деревенских семей, которые вынуждены были продать дочь в публичный дом, чтобы расплатиться с долгами. Случалось и так, что девушка из почтенной, но ограниченной в финансах семьи занималась проституцией, чтобы собрать старшему брату деньги на учебу. Люди не видели в этом ничего преступного и даже восхищались такой жертвой.

В зависимости от степени способностей и красоты девушка, проданная в публичный дом, становилась либо дзёро, простой проституткой, живущей в особом квартале (юри), либо гейшей. Но и среди дзёро существовали различные категории, и агэ-дзёро, или профессиональные проститутки, отличались от мисэ-дзёро, то есть тех, кто занимался проституцией, не будучи зарегистрирован как представительница этой профессии. Мисэ-дзёро также делились на четыре категории в зависимости от своего образа жизни. Только настоящие знатоки своего дела принимались в юри. С наступлением вечера они надевали роскошные наряды, наносили изысканный макияж и собирались маленькими группами в помещениях, отделенных от улицы решеткой, чтобы прохожие могли за ними наблюдать, а родные — навещать их. Согласно отчету, в Японии к концу эпохи Мэйдзи насчитывалось около пятидесяти тысяч официально зарегистрированных дзёро и более восьмидесяти тысяч не занесенных в списки (в основном мисэ-дзёро низшего класса), и это не считая гейш, численностью около тридцати тысяч, составлявших совершенно особую категорию. Помимо проституток и гейш в Японии все чаще стали появляться те, кого сами японцы с презрением называлижэтсяхэ, или «иностранные конкубины», и чей образ выведен под именем мадам Хризантемы (Кику-сан) писателем Пьером Лоти, не сумевшим понять Японию. Эти мэкакэ не были проститутками в нашем понимании, скорее кем-то вроде «жен на время», которых местные власти рекомендовали почетным иностранцам на время их пребывания в стране, покупая девушек у их семей. Иногда сами иностранцы выбирали спутницу и преподносили ее семье щедрые дары. Эти мэкакэ были у соотечественников на плохом счету, и к ним относились скорее как к иностранкам, чем как к японкам. Одной из самых знаменитых среди мэкакэ («маленьких жен») стала Окити (1841–1891), которую губернатор насильно разлучил с мужем Цурумацу и сделал «супругой» американского консула Т. Харриса в течение всего времени пребывания этого дипломата в Японии. Окити была выбрана за исключительную красоту и типично японские качества. В глазах японцев мужчине, пусть даже иностранцу, не полагалось жить одному: необходима была женщина, чтобы смотреть за домом. Но после того как консул покинул Японию, жизнь Окити сильно усложнилась: она не могла вернуться к мужу, так как тот боялся «потерять лицо». Она попыталась стать гейшей,  но, презираемая всеми из-за того, что была тёдзин,  «иностранкой», в конце концов утопилась.

Жизнь проституток, не привязанных к какому-либо определенному публичному дому и вынужденных стать мисэ-дзёро, могла иногда служить сюжетом драмы. В Японии часто вспоминают Такагаси Одэн (1851–1879), сироту, не знавшую своих родителей и вышедшую замуж за некоего Наминосукэ в 1872 году. Супруги покинули город Кёдзукэ (префектура Гумма), чтобы отправиться в Токио на консультацию с врачом (муж страдал проказой). Но медицина оказалась бессильна и спустя несколько месяцев Наминосукэ умер. Такагаси Одэн пришлось заняться проституцией и сделаться мисэ-дзёро просто для того, чтобы выжить. Как-то, при достаточно темных обстоятельствах, она убила одного из своих клиентов, чтобы получить крупную сумму денег. Спустя три дня после убийства ее задержали и приговорили к гильотинированию в 1879 году. Эта история имела огромный общественный резонанс, и защитники прав женщин воспользовались ею, чтобы развернуть кампанию против проституции. Их поддержали христианские женские организации, вдохновляемые американскими пуританскими лигами.

Но эта история наделала столько шуму, во-первых, из-за того, что случай был из ряда вон выходящий, во-вторых, из-за того, что в тот момент умы людей находились в состоянии кипения. И движение против проституции осуждало прежде всего мисэ-дзёро, контроль над которыми властям удавался не слишком хорошо. Образ жизни агэ-дзёро, или «регулярных» проституток, не вызывал такого возмущения. В отличие от европейских жриц любви японские дзёро ничем — ни речью, ни поведением не отличались от «порядочных» женщин, и люди к ним относились благосклонно. Презирали лишь тех из них, кто отдавался иностранцам. Что касается гейш, то они были скорее актрисами (это, собственно, и означает слово «гейша»), с юности обучались искусству пения, танца, музыки, разбирались в литературе, поэзии и, разумеется, в науке обольщения, часто были прекрасно образованы и составляли совершенно особый класс. Их общество было желанным: «Говорили, что каждый уважающий себя студент начала эпохи Мэйдзи должен был иметь две цели в жизни: стать государственным министром и иметь подругу -гейшу». Пример показывали крупные государственные деятели, ведавшие общественными делами. Жены Ито, Ямагаты, Окумы и по меньшей мере трех членов гэнро до замужества были гейшами. Крупные предприниматели вроде Окуры, Сибусавы, Масуды также в качестве любовниц имели гейш, которые были гораздо более известны, чем их законные жены (впрочем, последние не видели в сложившейся ситуации никакого неудобства). Владельцы чайных домов (а ими часто являлись сами гейши) могли через гейш, находящихся под их покровительством, оказывать заметное влияние на мир политики и деловые круги. Одну из хозяек такого заведения даже называли «неофициальным секретарем главы кабинета министров», настолько сильным было ее влияние на этого крупного государственного деятеля. Действительно, все влиятельные чиновники имели гейш в качестве любовниц, что нимало никого не смущало. Некоторые гейши, женщины очень высокой культуры, и не думали скрывать свое влияние на членов правительства и даже писали произведения об «изнанке» политической жизни, как поступила, например, знаменитая Окои-сан, любовница принца Кацуры Таро. Другая гейша, Момо-кити (принадлежавшая к тому же чайному дому, Тэру-оги, который находился в квартале Симбаси в Токио), став любовницей принца Ивакуры, открыла трехэтажный ресторан в европейском стиле в квартале Юракутё. В книге «Рюко Синси», написанной Нарусимой Рюхоку (1857–1884), ученый, последователь конфуцианства, бывший опекуном сёгуна Токугавы Иэмоти, жалуется на то, что гейши современности уже не те, какими были раньше, во время правления Токугавы:

«В старые времена гейша из квартала (юри) Янаги-баси непременно обладала хотя бы одним из трех качеств: красотой лица, утонченными манерами и умом. Конечно, мало кто мог похвастаться одновременным наличием всех трех, да и сейчас такие жемчужины попадаются редко. По красоте головы и плеч они превосходят всех обычных женщин в городе. В наши дни в квартале Янагибаси с трудом можно отыскать одну-двух гейш, обладающих одним из этих качеств. Если какая-нибудь кажется вам хорошенькой, то своей привлекательности она обязана умелому использованию пудры и роскошному кимоно. Раньше истинные гейши  презирали подобные ухищрения, считая их привилегией обыкновенных куртизанок. Они гордились своим сугао (ненакрашенное лицо) и кимоно скромных расцветок. Но современные гейши только и знают, как перенимать моду и манеры у женщин из Ёсивары (самый большой и современный юри в Токио), которые выряжаются в яркие вульгарные одежды и пренебрегают духом прошлого».

Между чайными домами и кварталами, где они находились, существовала жесткая конкуренция. В Токио такими вечными соперниками были Ёсивара и Янагибаси, а вскоре к ним присоединился бывший пригород Акасака из-за того, что с ним соседствовали богатые районы Адзабу и Гиндза. Города гордились своими «кварталами развлечения», названия которых были у всех на устах. Гейши —хозяйки ресторанов и крупных чайных домов, которых в этом случае именовали карюкай, поддерживали тесные отношения с деловыми и политическими кругами, и их влияние на протяжении всей эпохи Мэйдзи было очень заметным. Ни один официальный банкет или деловое собрание не обходились без присутствия знаменитых гейш. И хотя правительство неоднократно предупреждало об опасностях, связанных с проституцией и с вытекающей из него коррупцией, этот обычай продолжал жить, и в Токио, так же как и в провинции, по-прежнему приглашали гейш на все деловые встречи. В газетах часто писали о модных гейшах и даже периодически выпускали каталоги, где перечисляли их имена, описывали их качества, указывали адрес чайных домов или карюкай, а также уточняли имеющиеся достоинства, будь то умение читать стихотворения или играть на сямисэне, этой трехструнной гитаре, фактически ставшей символом их занятия. Художники и граверы, вдохновленные Утамаро, изображали бидзин (красивых женщин) Ёсивары или других кварталов в целомудренно-скромных тонах, как и полагалось японке, играющих на сямисэне или на тамбурине, читающих любовное письмо, наносящих последний штрих на свой туалет, курящих короткую трубку (кисэру) или пьющих чай. Гейша была предметом любви, и часто мужчина, не испытывающий этого чувства к законной жене, искал его с гейшей. Она далеко не являлась рядовой проституткой, она скорее соответствовала тому, что во Франции в 30-е годы называли «дамой полусвета»…

Лафкадио Херн, шотландский писатель, принявший японское гражданство и имя семьи своей японской жены, Коидзуми Ягумо, и сумевший проникнуть в тайны души этого народа, писал в своей повести, озаглавленной «Кимико», о гейше и о ее жизни в одном из юри:

«Ночью улица представляет собой одно из самых странных зрелищ в мире: она узкая, словно коридор, в фасадах домов светятся бесчисленные квадраты тщательно занавешенных окон. В каждом из этих окон находится маленькая скользящая створка, затянутая бумагой, похожей на стекло. Все это напоминает каюты пассажиров первого класса. Дома довольно высоки, но в темноте, особенно если не светит луна, можно различить только первый этаж. Сверху все обнимает мрак. Свет исходит только от ламп, спрятанных за бумажными щитами, и от светильников, подвешенных над каждой дверью. Улица тянется между двумя рядами бумажных фонариков, сливающихся вдалеке в сплошную неподвижную желтую линию. Некоторые из светильников имеют яйцеобразную форму, другие — цилиндрическую или форму многогранников. На всех нанесены названия домов и имена гейш, живущих в них. Улица пустынна и спокойна, подобно выставке интерьера в выходной. Почти все ее обитательницы на банкете или еще на каком-либо празднике: они живут ночью. Надпись на первом светильнике гласит: «Кинояути О-ката», то есть «Дом Киноя, где живет О-ката». Надпись на лампе справа возвещает, что название дома — Нисимура, а имя девушки — Мёцуру («великолепный журавль»). Слева — дом Кадзита, где живут Когана (Бутон) и Хинако («та, чье лицо напоминает кукольное»). Прямо — дом Нагаэ и его обитательницы Кимика и Кимико…»

В квартале Асакусы новый Ёсивара был окружен рвом и деревянным барьером. Сюда приходили гулять всей семьей по вечерам, чтобы полюбоваться на дзёро,  которые спокойно сидели за оградными решетками, не обращая ни малейшего внимания на прохожих. Иногда привратник окликал их, приглашая войти.

Между тем правительство официально запретило проституцию, стремясь «сохранить лицо» перед иностранными державами, но этот запрет на деле так и не был применен. Кимура Ки рассказывает в одном из своих произведений, что запрет на занятие проституцией был спровоцирован китайским кули, сбежавшим с перуанского судна, остановившегося в Йокогаме. Этот кули был одним из китайских рабов, которых везли продавать в Америку. Японское правительство, выслушав его жалобу, задержало судно и освободило всех рабов, чем вызвало официальный протест перуанских властей и Великобритании под предлогом того, что Япония, разрешая продажу и покупку людей, не может требовать обратного от другой страны. Думая, что иностранцы намекают на проституток, правительство решило немедленно устранить древнейшую из профессий. Это произошло в 1871 году. Но проститутки в Японии свободно занимались своим ремеслом, и сводничества в Японии не существовало. Поэтому постановление об освобождении оказалось малоэффективным. Второе постановление, выпущенное в 1901 году, разрешало дзёро всех категорий свободно покидать чайные дома, если они того желали, даже если они не закончили выплачивать хозяйке долг за обучение. Но этот закон не соблюдался, и до конца эпохи Мэйдзи дело дзёро и гейш процветало. Их вычеркнули из списков полиции нравов, но отнюдь не из списков Министерства финансов, потому что налоги они платили исправно!