Написано для альманаха «Медианн»

_____________________________________________________________________________

Ассимиляция

Меня ужасает вечное безмолвие этих пространств.

Блез Паскаль.

I

— С самого детства мне говорят, что я странный. Понимаете, после переселения люди часто сбиваются... в общины. Где-то много евреев, местами одни испанцы или как минимум испаноязычные. Средний ярус целиком заселён русскими. Ну а я...

— А вы грек по происхождению.

— Если вам угодно так меня назвать. В школе часто травили. Но не только из-за происхождения… Послушайте, мне обязательно всё рассказывать заново? Я понимаю, что вы новый психоаналитик, но у вас ведь есть моё дело, психокарта и прочее...

— Мистер Констатидионис, психокарта не расскажет о вас всё, — психоаналитик помахал прозрачной карточкой, исчерченной кривыми графиками деятельности мозга пациента. — Мне необходимо познакомиться ближе, услышать всё от вас лично, да и вообще — составить собственное впечатление о клиенте. Не останавливайтесь, продолжайте, пожалуйста.

— Ладно, — сидящий в глубоком кожаном кресле маленький щуплый мужчина вздохнул. — На чём я закончил?

— Вас травили в школе, Костас, — мягко напомнил собеседник — неопределённого возраста и пола человек с добрыми глазами. Он доверительно смотрел прямо на Костаса, что вызывало раздражение. Прежний мозгоправ знал о его неприязни к прямому вербальному общению, в том числе и к пристальным взглядам.

— Да, травили. Ну, скорее объявили бессрочный бойкот. Я всегда был один... Если бы не Аллегра...

— Аллегра это ваша жена, верно? Вы познакомились в школе?

— В точности так. Женились в семнадцать лет. Она тоже была изгоем, так как негритянка из африканской коммуны.

— А по какой причине, кроме национальности, с вами не общались?

— Из-за моей травмы, конечно! — раздражённо ответил Костас. — Я же "пробирочный". Сейчас такое в порядке вещей, а пятнадцать лет назад считалось странным. При этом я родился не на Земле или Марсе, а в космосе — и это единственный раз, когда я бывал там наяву, — от спаренной яйцеклетки двух матерей и спермы донора-мужчины. Что-то пошло не так в инкубаторе. Таким образом, при появлении на свет я получил редкую травму и букет неизлечимых психических девиаций, прошёл длительный курс мнемонического вмешательства и вообще всю жизнь страдаю от панических атак, симптомов высокофункционального аутизма и приступов обсессивно-компульсивного расстройства. Вы довольны? — выпалив эту тираду, Костас сложил руки на коленях, как послушный школьник, и злобно посмотрел на въедливого государственного психолога. За ненастоящим окном кабинета психотерапии транслировалась инсталляция цветущего сада. Ненастоящая птица села на ветку и издала ненастоящий крик. По обратной стороне иллюзии стекла полз ненастоящий земной жук. Всё здесь казалось Костасу фальшивым, и фальшью оно и являлось.

— Вполне, — хозяин кабинета что-то написал на виртуальной клавиатуре. — А как вы...

— Знаете что? Я решил отказаться от ваших услуг. Хватит этого дерьма!

— Подождите, Костас, но мы ведь только познакомились... — опять этот дурацкий доверительный жест руками.

— Я позвоню в службу психологической поддержки и попрошу назначить мне другого специалиста. Прощайте, вы, как вас там.

Не успел собеседник что-то сказать, как Костас Констатидионис отключил трансляцию и откинулся на спинку кресла, тяжело дыша. Голограмма кабинета психологической терапии растворилась, и он снова находился на своём рабочем месте, немного странном на первый взгляд: детская кроватка у двери, мягкие ковры, стены и потолок с интерактивным рисунком звёздного неба. Окон не было: Костас не любил окна, ведущие в никуда.

Чувствуя, как вспотели ладони, мужчина вытер их салфетками, стараясь не думать о микробах, которые повсюду, даже здесь, в его стерильном доме на престижном нижнем ярусе Геллариума. Скоро вернётся с работы Аллегра. Подумай об Аллегре, приказал себе Костас. Забудь об этом идиоте с купленным дипломом психолога.

Однако разбуженные воспоминания в мозгу не желали уходить. О школе в принципе больно вспоминать — боль, боль, озарённая только мгновениями общения с Аллегрой, — но дальше всё пошло на лад.

Как ни парадоксально, но ненормальность Костаса обеспечила его высокооплачиваемой работой на всю жизнь. Стать оператором мнемоники способен не каждый. Многие хирургическим путём наносят себе механические нарушения определённых долей мозга в стремлении получить место за аппаратом расшифровки памяти. У Костаса же с рождения имелся необходимый изъян.

Служба мнемоник-оператора вообще довольно специфична. Начать с того, что заказы поступают нечасто, а деньги капают ежемесячно "за вредность". Работа частично контролируется государством, но одновременно можно работать и на частных клиентов. Большую часть времени Костас проводил за рисованием; к сожалению, картины нельзя демонстрировать, поскольку рисовал он чужие воспоминания. Однако ему хватало и восторга Аллегры от каждого получившегося шедевра.

Аллегра с детства понимала его во всём и поддерживала в каждом начинании. Они обручились на восходе в верхнем саду Геллариума, стоя под лучами далёкого солнца почти на самом верху марсианского купола. Прямо над головой искрились пьезоэлектрические разряды, отражавшиеся на иссиня-чёрной коже Аллегры; её улыбка сияла ярче солнечного света, когда семнадцатилетний Костас надевал ей на палец обручальное кольцо.

Сейчас, спустя пятнадцать лет после женитьбы, чувства нисколько не остыли. Каждый день, встречая жену с работы (он сам работал из дома), Костас вспоминал ту улыбку. И она улыбалась ему всякий раз. Ну не счастье ли?..

Детей у них пока не было, но в доме уже имелась детская комната с кроваткой и интерактивной звёздной росписью на стенах. Сюда же Костас временно перетащил мнемонический аппарат. Ему почему-то больше нравилось работать здесь, а не в безликом, холодном освещении кабинета.

Если бы не заказ, пришедший на почту сразу после беседы с дотошным мозгоправом. Костас везде ставил в приоритете именно работу из дома, в сопряжении с мозгом клиента по удалёнке, и отклонял предложения по выезду к заказчикам на дом. Он вообще редко выходил в Геллариум.

Новый заказ, однако, исключал возможность удалённой работы. В поступившем сообщении отсутствовало даже имя отправителя, не говоря уж о характере самой работы. Только адрес, время и сумма вознаграждения в три раза выше обычной стоимости заказа. С припиской "За срочность выполнения!" Сообщение выглядело как приказ, поступивший непонятно от кого.

— Что думаешь? Военные? Спецслужбы? — спросила вечером Аллегра, когда они лежали в кровати перед сном.

— Не знаю, — признался мужчина, — но я не люблю таких заказчиков. Эти сволочи стирают тебе память после выполнения. А потом трут память оператору, который стёр её тебе. Полный идиотизм с их секретностью.

Она молчала какое-то время, после чего тихо произнесла:

— Смотри сам... Но твоего оклада в последнее время не хватает, сам знаешь. Если тебе заплатят такие деньги, то мы сможем отдать заранее за инкубатор для нашей девочки. Останется только сдать сперму и яйцеклетку.

— И подождать девять месяцев, — добавил он.

— Да, и подождать.

— Слушай... Давай я скажу утром, окей? Пока не могу решить точно.

Но уже засыпая, он знал, что поедет завтра по указанному адресу.

II

Названный в письме адрес конторы находится в дальнем надземном уровне Геллариума, где сильно фонит радиацией, поэтому перед поездкой Костас натянул прорезиненный костюм, захватил перчатки и респиратор. В общем потоке пассажиров, едущих в магнитном монорельсе, он напоминал чучело, однако ближе к пункту назначения вагон наполнили рабочие, одетые в подобные костюмы и комбинезоны.

Некоторые из них на ходу ели морскую капусту из банок. Поймав удивлённый взгляд Костаса, один из рабочих протянул банку и сказал:

— Проглоти немного, дружище. Нейтрализует хорошо.

Грек посмотрел на банку с грязными краями, в которой плавали склизкие куски морской капусты. К горлу подкатила тошнота.

— Нет, спасибо...

— Да что ты отказываешься? На, жри! Помогает, я же говорю!

— Не надо, пожалуйста...

— Да отстань ты от него, Михаил, — сказал другой человек, мужчина с совершенно красным лицом, спрятанным за прозрачной маской, — он же этот, мозгляк из Центра. Ему противно с нами из одной посуды жрать.

Присутствующие в вагоне заржали. Костас отвернулся к стенке, тоскливо глядя на проплывающую за окном безжизненную панораму Марса, усеянную выступами метеорологических станций, заводов и ламинариевых плантаций. За восемьдесят лет человеческого присутствия, к концу первого этапа терраформирования, небеса планеты приобрели голубой оттенок, а атмосфера стала более плотной. Говорят, теперь по поверхности можно даже прогуляться в лёгком скафандре.

Поезд сделал остановку у местной АЭС, и рабочие с гоготом высыпали наружу. Костасу ехать до конечной. Чтобы скоротать время, он протёр антибактериальными салфетками сначала ладони, потом ручку чемодана с оборудованием, следом тщательно вытер поручни сидений, к которым прикасались рабочие, а под конец заново лицо и руки. Надел перчатки, аккуратно свернул салфетки и выбросил их в урну.

По экрану закреплённого на кронштейне телевизора ползла красная бегущая строка: "ВНИМАНИЕ! ВЫ НАХОДИТЕСЬ В ЗОНЕ РИСКА! ПРОСЬБА ПОЛЬЗОВАТЬСЯ СРЕДСТВАМИ РАДИАЦИОННОЙ И УЛЬТРАФИОЛЕТОВОЙ ЗАЩИТЫ! НЕ ВЫХОДИТЕ НА ПОВЕРХНОСТЬ, СОБЛЮДАЙТЕ ВСЕ НЕОБХОДИМЫЕ МЕРЫ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИ. ВНИМАНИЕ..."

Поезд затормозил. Безэмоциональный голос ИскИна объявил конечную станцию. Через кишку шлюза Костас вышел в холодный длинный ангар с покрытыми свинцом стенами, в дальнем конце которого виднелся маленький дверной проём. Оттуда навстречу уже направлялся улыбчивый человек в костюме, но без маски. Он был похож на индуса смуглой кожей и завязанными в пучок на затылке тёмными волосами.

— Костас Констатидионис? — громко спросил человек.

— Да, это я. А вы...

— Называйте меня Азим. Это я писал вам сообщение. Простите за такую секретность, но дело... специфическое, прямо скажем, — он снял перчатку и протянул руку.

Костас с усилием заставил себя ответить на рукопожатие. Он почти физически ощутил, как невидимые микробы перепрыгивают на его ладонь и ползут вверх по запястью. Пообещал себе обтереться при первой возможности и сразу натянул обратно перчатку.

— Очень... очень приятно, — выдавил он из себя.

— О вас отличные отзывы, мистер Констатидионис! Уже работали с правительством?

— Было пару раз.

— Да-да, я знаю, не прибедняйтесь. И полиция, и военные, и спецы. Обширная биография. Говорят, что вы лучший мнемоник на Марсе!

Азим громко и счастливо рассмеялся, отчего стал ещё более неприятен Костасу. Он ненавидел таких жизнерадостных людей.

Вслед за говорливым индусом он проследовал в какое-то подсобное помещение за ангаром, откуда они через коридор вошли в лифт и долго куда-то спускались. По ощущениям, как минимум на километр под земную толщу. По дороге Азим болтал без остановки, рассказывая о чём угодно, кроме предстоящего задания.

В помещении, куда они попали в итоге, было темно и тесно, лишь мигали на стенах светодиоды серверной точки. Здесь сидели ещё двое человек, один явно военный или космонавт, судя по выправке и холодному волевому взгляду. Ну и по наглаженной гражданской одежде, тем не менее напоминающей мундир строгим фасоном. Второй — рыхлый чиновник с пузом и бульдожьими щеками, практически свисающими на плечи.

Внимание Костаса сразу привлекло другое. Одна стена комнаты была стеклянной, и за ней виднелось другое помещение: пустая комната с большим термопластиковым медицинским кубом посередине. Внутри медкапсулы в геле жизнеобеспечения плавало... мясо, сплошное месиво из сухожилий, изломанных костей и кусочков мозгов, собранных в некое подобие человеческого тела. Подведённые к "организму" катетеры и трубки бурлили, пытаясь вдохнуть жизнь в то, что явно было давно уже мертво.

— Что это?.. — прошептал Костас.

— Объект, из которого вам предстоит извлечь воспоминания, мистер Констатидионис, — ответил ему "военный". — Думаю, с таким заказом сможете справиться только вы.

III

"Военного" звали Стефан. Чиновник не представился, а во время всего разговора тихо сидел в углу, протоколируя происходящее на экране планшета. Азим тоже не участвовал, сразу выйдя наружу.

— Мистер Констатидионис, — сразу взял быка за рога Стефан, — мы не хотели вас пугать, поэтому назвали неверную сумму оплаты. На самом деле вам заплатят в десять раз больше, чем при обычном заказе. Но, естественно, все воспоминания о процессе будут удалены.

— Что... — растерянно пробормотал Костас, не в силах оторвать взгляд от порубленного в фарш человеческого тела. — Вы в курсе, что законодательством запрещено извлекать воспоминания мёртвых людей? И вообще я сомневаюсь, что можно что-то вытащить из... из этого! Там же от мозга почти ничего не осталось!

— Мистер Констатидионис, — увещевающе сказал Стефан, положив руку Костасу на плечо, отчего грек непроизвольно дёрнулся. — О законе не беспокойтесь. Мы и есть закон. А вот работа предстоит огромной важности. Возможно, от её исхода будет зависеть судьба многих людей, и не только на Марсе.

— Да что вообще происходит?

Вместо ответа чиновник щёлкнул по планшету, и на одной из стен возникло изображение космического корабля, падающего навстречу Марсу. Он бы рухнул на планету, но тут космолёт окружили сияющие точки мелких аппаратов; общими усилиями они затормозили объект на орбите, а из вскрытого лазерами люка извлекли открытую компенсаторную капсулу, в которой плавало то самое подобие человека: размазанное огромной перегрузкой тело пилота корабля.

— Кто он?

— Август Нойман. Пилот космического грузовика «Butterfly-7801». Их, кстати, было двое, но второго пилота, Марину Дюваль, мы внутри не обнаружили.

— Вспомнил, я видел их в новостях. Почему капсула была открыта?

— Это вам и предстоит выяснить. Так бы он выжил. «Баттерфляй» направлялся к точке Лагранжа L5, где у троянского астероида «Эврика» находится недавно построенная терраформирующая платформа «Тангейзер». «Баттерфляй» должен был отбуксировать «Тангейзер» на марсианскую орбиту. Марина и Август работали в штатном расписании, но по прибытии на «Тангейзер» начали отправлять странные прерывистые сигналы, а потом и вовсе пропали из эфира. Через сутки мы засекли «Баттерфляй», который двигался в сторону Марса с огромным ускорением. Корабль удалось затормозить мусорщикам, внутри обнаружили останки тела Августа.

— Что за сообщения они отправляли?

— Всякую чепуху, что-то мешало передаче сигнала. Но вы можете взглянуть на сохранившиеся фрагменты.

Включилось новое видео. Будто чужими глазами (видимо, камера была закреплена на шлеме скафандра) Костас увидел залитый алым аварийным светом коридор, в котором витали в невесомости разные предметы и микроскопические капли воды, свернувшейся в блестящие шарики. Раздавалось тяжёлое дыхание. Испуганный мужской голос выкрикнул:

— Марина, ты здесь? Марина?! Марина, я иду на помощь!

Видео оборвалось, исказилось помехами, и на экране возникло новое изображение: плохо освещённая округлая комната, в центре которой застыло неподвижное женское тело. Костас отметил про себя, что девушка весьма симпатичная. Она висела в воздухе, широко распахнув глаза, которые были почему-то совершенно чёрными, будто наполненными нефтью или чернилами. На стенах шевелились мягкие тени, кажущиеся живыми; они извивались, образуя паутинообразную сеть, и ритмично пульсировали.

— Нет, Марина, нет! Оставьте её, твари! — воскликнул тот же мужской голос. Видео оборвалось, но перед этим Костас заметил какую-то подвижную тень, рванувшуюся к оператору. Тень была похожа на огромного паука или облитого блестящей чёрной краской осьминога.

Зарябили помехи.

— Это всё, что у нас есть, — сказал Стефан. — Ну, кроме ещё пары бессвязных фраз Ноймана и их штатной передачи в радиоэфире за час до стыковки с «Тангейзером». Аппаратура «Баттерфляя» повреждена, ничего не сохранилось. Даже "чёрный ящик" пуст.

— Есть предположения о том, что там произошло?

Стефан переглянулся с чиновником. Тот сказал, отложив планшет:

— Ему всё равно сотрут память, Стефан. Так или иначе.

— Ладно. Есть мнение, что это такой акт агрессии с Земли. В земном правительстве имеются люди, недовольные быстрым темпом терраформинга Марса. Возможно, они могли организовать подобное. Не знаю…

— А что это за чёрная тварь в конце видео? — спросил Костас.

— Какой-то новый биоробот или дроид, чёрт его знает... Вот вы нам и скажете, мистер Констатидионис. Ну как, согласны на работу?

Костас посмотрел на превратившееся в кровавое месиво тело бывшего пилота по имени Август. Вспомнил о пустующей кроватке в детской комнате. И после длительного молчания тихо сказал:

— Ну давайте попробуем.

IV

Нарушения в коре головного мозга необходимы для более точной работы с мнемоническим аппаратом. Сознание человека — сплошная путаница, в которой события со временем покрываются пеленой когнитивных искажений, и чем сильнее разнятся психокарты людей, тем более разные показания они дадут об одном и том же событии, увиденном одновременно. Это подтвердит каждый полицейский, когда-либо проводивший допросы. Один свидетель скажет, что убийца был низкого роста, одет в спортивный костюм и покинул место происшествия на красном седане. Второй свидетель возразит ему, что среднего роста убийца, одетый в рабочий комбез, уехал на коричневом джипе. И кому верить?

Чтобы уточнить истину, зовут мнемоник-операторов. Они тоже сталкиваются с когнитивными искажениями, но хороший оператор способен залезть в мозги настолько глубоко, что там, среди сложной структуры человеческого мозга, распознает подсознательный "кэш", не замутнённый фантастическими набросками разума. И вот именно его используют как доказательство, последнюю инстанцию и неопровержимый свидетельский факт.

Всё обстоит намного сложнее, когда "кэш" предстоит вытащить из мозга покойника, уже прекратившего нейронную деятельность. И ещё встократ сложнее добыть что-то связное из размазанной жижи, плавающей в биорастворе.

— Мне нужно, чтобы вы включили ток после подключения, — сказал Костас, садясь в кресло, похожее на парикмахерский стул. После разговора прошло полтора часа, и сейчас он, с выбритой головой и активированным шунтом на затылке, тщательно готовился к болезненной процедуре сопряжения.

— Да, я помню, — ответил вновь появившийся Азим. — Напряжение слабое?

— Сначала самое слабое, а дальше по нарастанию, как понадобится. Я скажу, если что. Надеюсь, его мозги запустятся с первого раза.

— Если ещё есть, чему запускаться, — иронично хмыкнул Стефан. — Но вы уж там постарайтесь, мистер Констатидионис.

Костас промолчал, подключая нейрошунт к длинному кабелю с блестящим серебристым штуцером на конце. Он оглядел собравшихся по очереди — Азима, сидящего за пультом, Стефана с по-прежнему прямой спиной, в которую будто воткнули штырь, и чиновника, что-то набирающего на экране планшета. В медицинской капсуле за стеклом плавали останки человека, в чьей памяти предстоит оказаться через минуту.

— Ну, ни пуха, ни пера, — вспомнил он старую русскую поговорку, услышанную когда-то в школе.

— К чёрту! Хотя вроде это должны сказать вы, — откликнулся Азим и включил мнемонический аппарат.

Костас окунулся во мрак.

V

Первым, что увидел Костас, было собственное отражение в зеркале. Нет, не собственное. Напротив сидел не темноволосый мужчина с греческими корнями, а мальчишка лет семи, кудрявый блондинчик, выпучивший доверчивые голубые глазёнки. Мальчик ковырялся в носу, сидя на унитазе со спущенными штанами. Маленький Август Нойман и не подозревал, что спустя три десятилетия кто-то прочтёт его память и увидит, как он внимательно рассматривает собственные сопли перед тем, как съесть.

— Август? Август, мне нужно в туалет! Выходи уже!

— Сейчас, мам!

Он закончил свои дела, натянул штаны и помыл руки в раковине. Руки были тонкие, детские, с кровавыми коростами на локтях, оставшимися после падения с велосипеда накануне. За сломанную раму велика здорово влетело от мамы. Она купила его недавно, а он уже умудрился...

Костас переключился на другой нейронный пучок. Его не интересовало детство пилота. Но мозг работает корректно, на удивление. Что есть хорошо.

Грек открыл глаза (настоящие глаза) и прошептал:

— Оставь это напряжение, Азим. Я вошёл в связку с объектом.

В это время другими глазами (чужими глазами) он наблюдал Землю. Оказывается, Август в прошлом землянин. Воспоминания перелистывались, как кадры пущенной на быструю перемотку плёнки: Берлин, Триумфальная арка, толпа разъярённых демонстрантов, драка ночью в подворотне, похороны матери, годы в лётном училище, падение на истребителе и катапультирование из него, первый выход в космос, решение переселиться на Марс, долгий полёт, Геллариум, знакомство с Мариной...

Близко! Близко, очень близко. Некоторые воспоминания были безвозвратно повреждены, но нужная зона мозга сохранилась идеально. Замедление, не так быстро, Азим! Работа на взятом в кредит «Баттерфляе», симпатичная француженка Марина Дюваль, ставшая напарницей, любовная связь... Да, любовная связь имелась. Они были очень близки с Мариной, но близки не как любовники, а как...

“Compagnon”, — прошептал нежный голос напарницы.

Да, верно. Близки как боевые товарищи, напарники, друзья; как могут быть близки пальцы на одной руке или два глаза на лице. И в их отношениях отсутствовала доминация одного над другим; они были абсолютно равны. Назвать это любовью? Вряд ли. Разве любят друг друга ветви на дереве? Но они неспособны существовать, если дерево срубить.

Близко, чрезвычайно близко. Костас чувствовал, что он практически нащупал. Он снизил скорость "перемотки" уже до уровня стандартного времени: кадры чужой жизни теперь не мелькали перед глазами, а текли медленно, неторопливо. Костас терпеливо наблюдал за тем, как Август спит, ест, умывается, работает, ходит за покупками, переписывается по вечерам с Мариной. Словом, совершает обычные повседневные дела.

Вот оно! Костас воскликнул бы это своим ртом, если б не погрузился так глубоко в раздробленное на фрагменты беспорядочное сознание мертвеца. Он находился полностью внутри. Сейчас Костас даже с трудом осознавал себя; он оказался в положении наблюдателя, застрявшего в памяти Августа.

— Марина, привет.

— Здравствуй, compagnon. Что-то случилось? Я немного занята.

— Ты видела новый заказ? Я попробую урвать, думаю, нам по плечу.

— Ты про «Тангейзер»?

— Да. Вот прямо сейчас смотрю. Всё совпадает, мы на «Баттерфляе» притащим без проблем, куда скажут.

— А им не занимается государство?

— Нет, это тендер. Ну так что, браться? Ты за?

— Попробуй.

— Увидимся завтра?

— Конечно. Пообедать?

— Да. Я ещё хотел спросить…

— Марина, кто это? С кем ты разговариваешь? — раздался незнакомый женский голос.

— Это Ави, звонит насчёт работы…

Марина положила трубку. Мгновения растворились в грусти Августа, который сидел, уставившись перед собой застывшими глазами; дыхание перехватило, и он согнулся, выблевав на ковёр съёмной квартиры съеденный утром сублимат. Перед взглядом плавал причудливый орнамент ковра. За окном гудели автоматические погрузчики.

Далее целый месяц в какой-то рваной красной мути, похожей на свернувшуюся, но ещё жидкую кровь. Повреждённая нервная ткань. Костас испугался, что уничтожены все воспоминания перед смертью, однако качество резко восстановилось. Август стоял на пресс-конференции, широко улыбаясь собравшимся в зале корреспондентам. Их было немного, и Август испытывал некоторое разочарование. Он ожидал, что буксировка сверхдорогой терраформ-платформы вызовет больше внимания у общественности. Ну хоть денег правительство не пожалело: благодаря барышам с этого жирного заказа они с Мариной смогут не работать как минимум пару лет. И выплатить остаток кредита за «Баттерфляй».

— Мистер Нойман, скажите, вы уверены в том, что сумеете выполнить такое задание вдвоём? — спрашивают из зала.

— Думаю, не просто так мы выиграли тендер, — улыбается Август корреспонденту. — Компания у нас маленькая, всего на два человека. Но опытная. У меня за плечами пятнадцать лет полётов и работы в космосе, часто в экстремальных условиях. И один межпланетный перелёт, с Земли на Марс. Моя напарница, мадмуазель Дюваль, тоже опытная пилотесса, имеющая вдобавок образование механика и военную спецификацию.

— Военную?..

— Спецификацию. У неё модифицированы мозжечок и спинной мозг, а также добавлены биомеханические сервоприводы, поэтому моя компаньонка быстрее, сильнее и ловчее, чем все присутствующие в этом зале.

— Мадмуазель Дюваль, вы киборг? — прямо спрашивает корреспондент.

Марина отвечает со спокойной улыбкой:

— Мы, киборги, предпочитаем называть себя "апгрейдерами". Потому «Баттерфляй» и выбрали — в команде чётко соблюдено правило "50/50": полностью биологический человек и человек с модификациями. И пора бы вам знать, что в наше время космонавтика не может обойтись без людей с кибернетическими модами. Да-да, мы с Августом знаем, что вы напишете завтра в своих таблоидах. "На буксировку терраформ-платформы «Тангейзер», на создание которой ушли миллиарды кредов налогоплательщиков, правительство снарядило землянина и женщину-киборга". Что-нибудь подобное, верно? Однако вы не учли одного, господин корреспондент. Мы намерены выполнить свою работу, и выполнить хорошо. А разношёрстность нашей маленькой команды — не баг, а фича, если говорить на старом земном жаргоне. В космосе необходимо учитывать вероятность любого события, каждую мелочь. Космос не прощает ошибок, господин корреспондент. Поэтому выбрали нас. Мы — лучшие.

«Кто я? Где я нахожусь? Я вижу чужой сон?.. Аллегра?..»

VI

«Баттерфляй» вышел из дока орбитальной станции 1 февраля 2104-ого года. Уже далеко не новый, но надёжный грузовик работал исправно после полугодового простоя. Август переживал, что на техпроверке упустил какую-нибудь мелочь, поэтому решил не жалеть топлива и произвести пробный вылет.

Он покружился возле станции, после чего включил дюзы на полную и совершил виток вокруг Марса. Снизу проплыл Геллариум, следом его город-близнец Фрикс, расположенный в районе долин Маринера; из пелены облаков выступила величественная гора Олимп, раскинувшая ржавые крутые склоны по провинции Фарсида, усеянной куполами ферм и станций. Август совершил сложный двухимпульсный манёвр по переходу между геостационарной и низкой орбитой. «Баттерфляй» затрясся, но устоял.

— Как там наша малышка? — раздался в наушниках голос Марины.

— Неплохо ходит. Хватит называть его "малышкой". Вообще-то он мужик.

— Мужик у тебя в штанах, а наша «Бабочка» женского рода. Ты маневровые потестил?

— Как раз этим занят. Штормит малость, но не критично. Пора менять всю систему. Как расплатимся с кредитом, я этим займусь, всё равно года два будет в доке стоять. И сойдёмся на трансгендере тогда.

— Никаких соглашений, «Бабочка» это девочка с вагиной. А одноразовый ускоритель? Как вообще маршевые двигатели поживают?

— На облёте всё пока нормально. Сейчас для перехода обратно на геостационар скину ступень. И заодно проверим основной движок.

Он чуть повернул корабль, начавший уже падать в более низкие слои атмосферы, и для выхода обратно на геостационарную орбиту использовал одноразовый твердотопливный ускоритель. От корпуса «Баттерфляя» отделилась на четверть заполненная топливом ступень; чуть ниже её должны подобрать мусорные дроны. Бак улетел навстречу Марсу.

С некоторым визгом малыш «Баттерфляй» поднялся на один уровень с МКС-17, висящей совсем неподалёку орбитальной структурой из множества модулей, подстанций и стыковочных узлов. Август выключил двигатели и на некоторое время просто "выключился" сам, задумчиво разглядывая поверхность Красной планеты, голубой горизонт с пятном терминатора вдали и огромное количество автоматических "мусорщиков", снующих туда-обратно в атмосфере. После земной Мусорной катастрофы к мусору относятся чрезвычайно серьёзно. К тому же "мусорщики" одновременно выполняют роль метеоритного щита.

Вверху заманчиво перемигивались звёзды.

— Ави? Ну так что, всё исправно? Стартуем завтра?

— Подтверждаю. Старт назначен на завтра, — Август подтвердил своё решение, нажав клавишу автопилота.

«Баттерфляй» медленно поплыл к ремонтному доку.

VII

За Марсом всегда следует кучка астероидов, названных троянскими. Это обломки не родившейся мини-планеты, которая могла бы стать близнецом Марса благодаря схожему химическому составу. Из-за гравитационного воздействия других небесных тел эти астероиды, обладающие малой массой, находятся в состоянии равновесия или, как замысловато говорят астрофизики, в «триангуляционной точке либрации». Одной из таких точек является L5 – шаткая зона равновесия, образовавшаяся вокруг астероида Эврика, на гало-орбите которой последние десять лет автоматические дроиды собирали платформу «Тангейзер».

Лететь от Марса до L5 приблизительно 70 часов на малой тяге. Расстояние 0.3 астрономической единицы. И обратно с грузом в виде гигантской платформы плестись почти вдвое дольше, несмотря на отсутствие гравитации в космосе. Слишком щепетильный процесс, чтобы гнать на всех скоростях. К тому же придётся в буквальном смысле слова догонять движущийся по своей орбите Марс. А он не менее шустрый, чем Земля.

Все трое суток, исключая старт, «Баттерфляй» движется на автопилоте под руководством простенького ИИ, купленного Августом за две тысячи кредов ещё лет пять назад. Большего и не требуется. Пилот, насмотревшийся на проделки ИскИнов на Земле, не собирался доверять свою жизнь какой-то сверхсложной фиговине из битов и байтов. Марина была с ним солидарна в этом вопросе.

Полёт тянулся как обычно. Красный диск планеты удалялся в темноту, становясь всё меньше и меньше, зато Солнце начало ярко сиять, заливая кубрик корабля слепящими волнами света через единственный иллюминатор. Марина в первый день полёта приготовила настоящий пир из сублиматов: говяжий язык, антрекот, мясная солянка, и всё свежее, недавно упакованное в вакуумные пакеты. Даже выпили немного водки, и девушка, подлетев к иллюминатору, пропела с пьяной хрипотцой:

– Voir l'espace,

Rêver d'un ailleurs,

Recommence

Dans un monde meilleur.

Le ciel profound,

Où je plonge,

Amas d'étoiles,

Un songe…

– Милен Фармер? – спросил Август, соскребая хлебной булочкой остатки пиршества.

– Похвальные познания в музыке, месье Нойман!

– Случайно вспомнил. У меня мать любила её песни. Но ты ведь раньше фанатела по Эдит Пиаф?

– Настроение подходящее, – Марина пожала плечами. – Космос, звёзды… И много денег скоро будут нашими, так ведь?

– Верно. Знаешь, я тут подумал…

– Что?

– Может, к чёрту эти космические мытарства, а? Такого количества кредов хватит, чтобы купить несколько ламинариевых ферм. Или разводить микроорганизмы, например. Сейчас это пользуется спросом, бизнес доходный. Возможно, пора нам остановиться и подумать о будущем? Пилотов сейчас хватает, зато вот фермеров нехватка.

Марина хихикнула.

– Опять! Прекрати! Мы уже это обсуждали, Ави. Ничего не выйдет. Ты сам-то как себе это представляешь? Думаешь, ты сможешь ковыряться в земле или возиться с пробирками? Ты же живая легенда космонавтики, сам прославленный Август Нойман! Первый, кто высадился на Церере! Человек, который поймал китайский Танъе-15! Самый активный в соцсетях астронавт!

– Прекрати.

– Я и не начинала, Ави. Нет, я не могу себе вообразить, чтобы ты вместо кресла навигатора сидел в плетёном креслице с бутылкой пива по вечерам. Мы за вылет зарабатываем больше, чем фермеры за пять лет со своих сраных водорослей.

– И потом тратим на техобслуживание, сборы и налоги… – проворчал Август, но правоты Марины он отрицать не мог. Она была, как всегда, права: фермер из него получится такой же, как боксёр из нейробиолога.

– Но что-то ведь остаётся, да? Не бедствуем, по крайней мере. Хватит болтать о всякой ерунде. Лучше поцелуй меня.

Она оттолкнулась от стенки и подплыла к Августу. Мужчина обнял её, вдохнув слабый аромат цветочных духов, поцеловал полные сладкие губы…

И забыл о всякой ерунде.

VIII

В необъятной черноте платформа «Тангейзер» выглядит как гигантская вращающаяся тарелка, от которой исходят блики света проблесковых маячков. Форма диска дана сооружению неспроста: если сдвинуть кожух по центру, то в сердцевине "тарелки" обнаружится огромная тепловая линза, предназначенная для растопки полярных шапок и нагревания атмосферы. По бокам расположены выступы геомагнитных регуляторов интенсивного солнечного ветра – технологии, которая должна решить основную проблему марсианского терраформинга. В одном из них находятся стыковочный узел и ведущий внутрь шлюз.

Размерами «Тангейзер» приблизительно в тридцать раз больше «Баттерфляя». Ещё за двадцать тысяч километров Август вырубил автопилот и взял управление на себя, отключив маршевый двигатель и сближаясь с платформой на одной силе инерции. Исполинское сооружение вырастало во тьме, заслоняя обзор мерцающими краями.

Марина шумно дышала на ухо, пока Август выравнивал траекторию с помощью маневровых движков. Она держалась одной рукой за подлокотник, а другой за плечо мужчины.

– Выглядит… величественно.

– Ага. Десять лет назад тут была груда металлолома. Роботы неплохо потрудились. Пристегнись лучше.

Перед стыковкой он отправил зашифрованный сигнал, который должен принять логистический компьютер «Тангейзера». Однако отклика не последовало. Думая, что барахлит аппаратура, Август проверил приёмник. Нет, всё в порядке.

– Марина, глянь, в чём проблема.

– Я уже. Там сильные помехи. Что-то забивает приём. Похоже на какое-то поле… – девушка быстро двигала глазными яблоками под закрытыми веками: она подключилась напрямик к корабельному оборудованию.

– Поле?..

– Не могу сказать точнее. Но здесь нечто глушит сигналы. И наши в том числе. Можешь даже не пытаться радировать, – она открыла глаза. – Чертовщина какая-то.

– Может, аномалия от Эврики? В астероиде куча всякой породы, которую разрабатывали дроиды при постройке «Тангейзера». Могли они раскопать что-то такое, что способно создать подобное поле?

– Без понятия. Я не физик, Ави. Но я знаю, что сильная радиация глушит радиосвязь…

Посмотрев друг на друга, они одновременно рванулись от пульта управления в кубрик. Если тут действительно высокий радиационный фон, то им уже конец, несмотря на вольфрамовый экран «Баттерфляя», тормозящий гамма-излучение. Быстро переодевшись в защитные костюмы, напарники вернулись обратно; Август закрыл кожухом иллюминатор. Сердце бешено колотилось от испуга.

– Ави… Мы зря волновались, – Марина облегчённо рассмеялась, показывая счётчик Гейгера, – радиация на среднем природном уровне. Чёрт, а что тогда может экранировать сигналы?

– Не знаю. Но мне это не нравится. Если это электромагнитный импульс, то кто тогда его создаёт? И почему цела электроника? – мужчина снял маску и задумчиво поскрёб щетину на подбородке. – Ладно, раз уж мы без связи, придётся работать самим. Центр потерпит без наших докладов.

– Что? Ты собрался продолжать работу?

– Да, а что? – Август почувствовал раздражение. – Предлагаешь вернуться? Из-за такой ерунды, как отсутствие связи? На хрена мы тогда сюда пёрлись?

– Ави, это нарушение регламента… – неуверенно протянула Марина.

– Чёрт с ним, с регламентом! Мы потратили последние креды на топливо и техпроверку для этой колымаги, –