Глава 9. Вы опоздали на очень важное свидание

Эта глава о памяти, обмане, кроличьих норах, бородавках и смерти.

Мы поговорили о семи выбоинах на пути к подлинной причинно-следственной связи. Теперь мы входим в неспокойные воды: влияют ли эти ямы на эпидемиологию питания? Чтобы получить ответ на этот вопрос, я позвонил специалисту по биостатистике Бетси Огберн, которая сказала, что я неправильно все понимаю. «Если бы вы попросили эпидемиологов питания перечислить слабые стороны их исследований, то они сказали бы обо всем этом». Иными словами, все согласны с тем, что колдобины на дороге есть. Она продолжила:

Думаю, очень сложно принять тот факт, что все это могло повлиять на, казалось бы, веские доказательства, особенно если ученый вложил все силы и душу в свое исследование.

Огберн была права. Эпидемиологи питания, с которыми я разговаривал, признали существование проблем. Все они согласились, что вы не можете просто ехать по научной дороге и молиться о том, чтобы не попасть колесом в яму. Однако у них были активные разногласия по двум пунктам: попадала ли машина в выбоины и является ли она управляемой.

Кажется странным, что двое ученых могут стоять в начале дороги, четко видеть перед собой выбоины, соглашаться, что колдобины есть и что они опасны, а затем сесть в машину, начать движение и орать друг на друга, спрашивая, не попали ли они куда-нибудь колесом и не разбили ли автомобиль.

Чтобы понять, почему эта тема так горячо обсуждается, давайте вернемся в конец 90-х и начало 2000-х годов. В 2005 году греческий эпидемиолог Джон Иоаннидис написал статью с совершенно безобидным и непровокационным названием «Почему большинство опубликованных результатов исследований недостоверно». Если в то время вы следили за новостями науки, то читали ее. Независимо от того, согласны вы с ее названием или нет, она вызвала резонанс в научном сообществе. Она запустила несколько проектов по воспроизводимости результатов в психологии и фундаментальных исследованиях рака (в них ученые повторили описанные в статьях эксперименты, чтобы проверить, придут ли они к таким же результатам). Иоаннидис переехал в Стэнфорд и переключил свое внимание на эпидемиологию питания. Он сказал канадскому репортеру, что эта наука «должна отправиться в мусорный бак», и журналисту Vox, что «это область, которая состарилась и умерла». «В какой-то момент нам придется похоронить тело и двигаться дальше», – добавил он.

Вот это заявление!

Эпидемиологи питания высказались в ответ, однако им не хватило драматизма Иоаннидиса. Уолтер Уиллетт, эпидемиолог питания из Гарварда, ответил: «Вы серьезно искажаете то, чем занимается эпидемиология питания». Это примерно то же самое, что ответить: «У нас просто разные мнения по этому вопросу» – на заявление: «Все, что ты делаешь, – это куча гниющего дерьма». Разногласия между Иоаннидисом и Уиллеттом, которые я отныне буду называть войной, разгоревшейся из-за эпидемиологии питания, являются самой большой и глубокой кроличьей норой из всех, о которых я читал, собирая материал для этой книги. Если вам кажутся забавными жутко спутанные статистические данные, борьба между Гарвардом и Стэнфордом[133], а также сомнения в ясности рассудка, то вам понравится эта кроличья нора. Мне кажутся забавными другие вещи, поэтому, вместо того чтобы опускаться с вами в глубь, я повожу вас по ее периферии. Мы наклонимся, заглянем в темноту и зададим вопросы обитателям норы, но не станем заходить за горизонт событий.

Один из аргументов Иоаннидиса против эпидемиологии питания состоял в том, что мы уже обсуждали в седьмой главе: чем больше гипотез вы проверяете, тем выше вероятность, что хотя бы одна из них случайно окажется статистически значимой. Однако он утверждает, что это особенно касается еды и заболеваний, потому что число связанных с ними гипотез бесконечно.

Каждая из этих линий – это потенциальный эксперимент. Если бы вы взяли 300 продуктов и 800 заболеваний, то вы бы получили 240 тысяч потенциальных испытаний. Даже если бы всего 5 % из них случайным образом выявили статистически значимые связи, то вы бы все равно получили 12 тысяч экспериментов, демонстрирующих корреляции между, например, кумкватами и анальными абсцессами[134]. Иоаннидис также говорит, что исследования, показавшие связь между пищевым продуктом и заболеванием, легко опубликовать (в этом я с ним согласен). Такие эксперименты чаще привлекают внимание СМИ, поэтому вы с большей вероятностью увидите заголовок «ПОТРЕБЛЕНИЕ ЕВРОПЕЙСКОЙ СОЛЕИ[135] СВЯЗАЛИ С ПОВЫШЕНИЕМ РИСКА РАКА ЯИЧЕК НА 23 %», а не заголовок «ЛАВРОВЫЙ ЛИСТ НИ С ЧЕМ КОНКРЕТНЫМ НЕ СВЯЗАЛИ»[136].

Контраргумент Уиллетта и компании звучит так: мы не просто слепо проверяем каждую возможную гипотезу, как роботы, а используем свои знания химии, эксперименты на животных и метаболические эксперименты, чтобы сузить список гипотез до самых достоверных. Кроме того, мы недавно переключились с тестирования отдельных продуктов на тестирование рационов (например, средиземноморской диеты), что сокращает общее число гипотез и более точно отражает то, как люди питаются в реальной жизни.

Иоаннидис приводит еще один аргумент: эпидемиология питания основана на обсервационных, а не рандомизированных контролируемых исследованиях. Напомню, что в ходе обсервационных исследований вы не пытаетесь изменить поведение людей. В лучших из них ученые набирают группу добровольцев, следят за ними в течение нескольких лет, пока у кого-нибудь из участников не разовьется рак, сердечно-сосудистые заболевания или любые другие болезни, которые им интересны, а затем сравнивают больных участников исследования со здоровыми. Они больше курили? Меньше занимались спортом? Ели меньше кротов?

Мы поговорим о претензиях Иоаннидиса к обсервационным исследованиям, но давайте сначала воздадим им должное: Уиллетт утверждает (и я с ним согласен), что такие эксперименты бывают успешными. Лучшим и самым известным примером является курение. Ранние доказательства вреда этой привычки были получены в основном благодаря наблюдению. Напомню, что количество рандомизированных контролируемых исследований, упомянутых в докладе чиновников системы общественного здравоохранения от 1964 года, равнялось… нулю. Конечно, это не совсем эпидемиология питания, ведь мы не едим сигареты, но эта наука тоже проводила успешные обсервационные исследования. Команда Уиллетта привела несколько примеров, самым свежим из которых было обсервационное исследование трансжиров. Ученые также отметили, что они полагаются не только на них, но и на рандомизированные контролируемые исследования, однако, как они справедливо заметили, первые обходятся дешевле, а вторые иногда являются неэтичными или непрактичными.

Итак, что не нравится Иоаннидису в обсервационных исследованиях? Во-первых, тот факт, что они обсервационные и их можно сравнить скорее с нюханьем общественных бассейнов, чем с добавлением мочи в мензурку. Даже если бы они могли выявлять подлинные связи между конкретной едой и заболеванием, они бы не показали, вызывает ли продукт болезнь. Вторая проблема – это память. Разговор об этом будет долгим, так что приготовьтесь.

* * *

Прочтите историю, произошедшую в Индиане, которая начиналась достаточно невинно: «На прошлой неделе сотрудник офиса шерифа округа Марион купил „Макчикен” в „Макдоналдсе”, расположенном по адресу 3828 Моррис-стрит, Индианаполис». Затем он положил сэндвич в холодильник и ушел по делам. Через семь часов мужчина вернулся и заметил, что КУСОЧЕК СЭНДВИЧА ОТСУТСТВУЕТ!»

Та-да-да-дам!

Он сразу пришел к выводу, что сотрудник ресторана «Макдоналдс» испортил его еду, ведь он является представителем правоохранительных органов! Он вернулся в ресторан и пожаловался. Согласно Washington Post, и «Макдоналдс», и офис шерифа округа Марион запустили расследование Дела о пропавшем кусочке.

Какова же разгадка этой тайны?

«Сотрудник откусил сэндвич в начале смены в тюрьме округа Марион, а затем положил его в холодильник в комнате отдыха. Он вернулся примерно через семь часов, забыв, что ранее уже начал есть его».

Если вам интересно, то да, это реальная история.

Я привожу цитаты из заявления с кратким пересказом событий, поданного офисом шерифа округа Марион.

В чем суть этой истории? В том, что вам тяжело запоминать все, что вы съели.

Напомню, что задача эпидемиологии питания заключается в том, чтобы попытаться выяснить, вызывает ли потребляемая пища болезни. Таким образом, если ученые не могут точно узнать, что вы съели, у них не получится связать определенные продукты или весь рацион с заболеваниями. Это просто невозможно. По этой причине эта наука (и ее критики) в значительной степени сосредоточены на вопросе о том, насколько сильно вас подводит память. Теперь Уиллетт сказал бы, что Дело о пропавшем кусочке ничего не доказывает, и был бы прав: история из жизни – это не наука. Тогда давайте поговорим о науке.

Вам тяжело запомнить все, что вы съели.

В идеале должен быть простой, дешевый и точный способ выяснить, насколько плохо или хорошо мы запоминаем, что и в каких количествах ели. К сожалению, такого способа нет. На самом деле проверить нашу способность запоминать что-либо сложно. К тому же память – это лишь составляющая часть более обширного вопроса: насколько надежно то, что говорят люди? Представьте, что вы спрашиваете человека, как часто он посещает тренажерный зал, и он отвечает: «Три раза в неделю». Стоит ли ему верить?

Есть несколько способов ответить на этот вопрос. Позвольте мне сначала познакомить вас с Национальным исследованием состояния здоровья и питания, которое проводится Центрами по контролю и профилактике заболеваний США. Каждый год они:

1 ) отбирают показательную группу из пяти тысяч американцев;