В Магдале. Притча о доброй и дурной воле

24 июня 1946

1. «Куда, Учитель?» - спрашивает Петр, совершающий маневры и приготовления к плаванию и возглавляющий на своей лодке маленькую флотилию, которая, с людьми на борту, готова последовать за Учителем.

«К Магдале. Я обещал Марии Лазаревой».

«Хорошо», - отвечает Петр и маневрирует рулем, чтобы задать верное направление.

Иоанна находится в лодке вместе с Учителем, Благословенной Девой, Марией Клеоповой, Марцианом, Матфеем, Иаковом Алфеевым и человеком, который мне не знаком. Она указывает на множество лодок на озере в этот тихий летний вечер, который смягчает свет заката с каскадами пурпурных вуалей, как если бы небо проливало ливни аметистов или цветущие соцветия глицинии. Иоанна замечает: «Возможно, лодки римских дам высшего света находятся среди них. Притворяться, что заняты рыбной ловлей – это одно из развлечений их фаворитов в такие тихие вечера».

«Но они должны быть дальше к югу», - замечает незнакомец.

«О! Нет, Вениамин. У них быстрые суда и опытные моряки. Они доплывают до этих мест».

«Хотя то, что они собираются делать…», - ворчит Петр, и продолжает ворчать в бороду, так как он нетерпимый рыбак, который считает плаванье и рыбную ловлю профессией, а не развлечением, почти религией, полностью регулируемой серьезными полезными законами, а их несовершенное использование кажется ему профанацией: «Своим фимиамом, своими цветами и ароматами и другими демоническими вещами они отравляют эту воду; своей музыкой, громкими криками и языком они беспокоят рыб; своими дымными светильниками они пугают их; своими проклятыми сетями, заброшенными ни с кем и ни с чем не считаясь, они портят дно и вредят воспроизводству… Это должно быть запрещено. Галилейское море принадлежит галилеянам, которые также являются рыбаками, а не проституткам и их партнерам… Если бы я был хозяином! Я бы разделался с вами, вашими мерзкими языческими лодками, с вашими плавучими выгребными ямами порока,  с вашим парусными альковами, плавающими здесь, на этих водах Божьих, нашего Бога, Его Детей, вашими… О! Посмотрите! Они плывут прямо сюда! Можно ли это терпеть!... Можно ли это позволять… Можно ли…»

2. Иисус прерывает обвинительную речь, в которой Петр дал выход своим чувствам израильтянина и рыбака, раскрасневшись, задыхаясь от гнева, тяжело дыша, как если бы он боролся с адскими силами, и говорит с безмятежной улыбкой: «Это хорошо, что ты не хозяин. К счастью ты им не являешься. К счастью для них и для себя. Потому что ты помешал бы им последовать хорошему побуждению, запечатленному на их духе, - языческом, Я согласен, но от природы хорошем, - запечатленном на их духе Вечным Милосердием, которое ведет эти создания, не виновные в том, что они родились римлянами, а не евреями.  И Бог смотрит на них милостивыми глазами, потому что видит, что они склонны к тому, что хорошо. А ты бы причинил себе вред, совершив поступок противоречащий милосердию и смирению…»

«Смирению? Я не понимаю… Если бы я был хозяином озера, то имел бы законное право распоряжаться им как мне нравится».

«Нет, Симон Ионин. Нет. Ты не прав. Вещи, которые принадлежат нам, также принадлежат нам потому, что их нам дал Бог. Таким образом, даже если мы обладаем ими ограниченный период времени, мы должны всегда принимать во внимание, что Тот, Кто обладает всем без какого либо ограничения времени или меры, только Один. Только Один является Хозяином. Люди… О! Они только распорядители крупиц великого Творения. Но Хозяином является Он – Мой Отец и ваш, и всех живущих существ. Далее, Он Бог, следовательно, в высшей степени совершенный во всех Своих мыслях и действиях. Значит, если Бог смотрит милостиво на движение этих языческих сердец к Истине, и не только смотрит, но и поощряет такое движение, сообщая им все более и более сильное побуждение к Благу, то не думаешь ли ты, человек, что желая прекратить это, ты в действительности хочешь воспрепятствовать Богу что-то сделать, Когда ты не считаешь это хорошим? Значит вот как ты думал бы о твоем Боге: что Он творит дела, которые не хороши. Теперь, если не правильно судить наших братьев, потому что каждый человек имеет свои ошибки и его возможности знания и суждения так ограниченны, что семь раз из десяти его суждение ошибочно, то абсолютно безнравственно и грешно судить Бога в Его действиях. Симон, Симон! Люцифер захотел осудить Бога в одной из Его мыслей, и он счел ее неверной и захотел занять место Бога, думая, что он более справедлив, чем Бог. Ты знаешь, Симон, чего достиг Люцифер. И ты знаешь, что все боли, которыми мы страдаем, произошли от той гордости…»

3. «Ты прав, Учитель! Я жалкий человек! Прости меня, Учитель!» И Петр, который всегда импульсивен, бросает румпель руля, чтобы броситься к стопам Иисуса. А на лодку, внезапно предоставленную самой себе, и как раз на гребне волны, накатывает волна, и она страшно накреняется, отчего Мария Клеопова и Иоанна пронзительно визжат, а из легкой соседней лодки раздаются крики, потому что они видят как тяжелая лодка Петра идет прямо на них.

К счастью Матфей быстро берет руль, и лодка продолжает свой курс после ужасной килевой качки, вызванной также тем, что в другой лодке, чтобы избежать столкновения использовали весла и стали энергично грести, усилив волнение.

«Эй! Симон! Однажды ты кичился перед римлянами, которых считал новичками в морском плавании, потому что они шли прямо на нас. Но сейчас ты производишь плохое впечатление… и, тем более, в их присутствии. Посмотри, как все они встали в своих лодках, чтобы увидеть…» - говорит Искариот, дразня Петра и показывая на римские лодки. Они сейчас так близко, на поверхности воды перед Магдалой, что с борта можно четко видеть, хотя фиолетовая вуаль вечера становится все темнее и темнее и дневной свет ослабевает.

«Ты потерял также корзину с продуктами и маленькое ведро, Симон. Не попытаться ли нам выловить их крючками?» - говорит Иаков Зеведеев из другой лодки, до которой сейчас рукой подать, потому что после происшествия все лодки подплыли к лодке Петра.

«Но как тебя угораздило такое сделать? Такого с тобой никогда не случалось!» - восклицает Андрей с другой лодки.

Петр отвечает всем им, одному за другим, хотя они говорили почти все вместе. «Они увидели меня? Это не важно! Мне хотелось бы, чтобы они увидели также и мое сердце и… Хорошо, лучше не говори этого, Петр… Но ты должен знать, что ты не обидел меня. Это не было неправильным маневром, это произошло с хорошей целью, которая может подавить мои страсти… Не беспокойся, Иаков! Старые вещи пошли на дно… Я хотел бы выбросить вслед за ними прежнего человека, остающегося во мне! Я готов потерять все, даже мою лодку, чтобы быть точно таким, каким хочет меня видеть Учитель… Как меня угораздило? Э! Я доказал самому себе, своей гордости, которая захотела учить даже Бога духовным вещам, что я являюсь абсолютной тварью также в вещах, относящихся к лодкам… Это пойдет мне на пользу. Я сделал из себя притчу для самого себя… Верно, Учитель?»

Иисус улыбается, кивая… сидя на корме, на Своем обычном месте, белея в темнеющем воздух, безмятежный, Его волосами мягко играет вечерний бриз, Он вырисовывается в сумерках подобно светлому ангелу мира.

4. Лодки римлян настигли их.

«У них очень хорошие лодки и совершенные паруса… не говоря уже о моряках! Они плывут быстро и спокойно, используя каждое дуновение ветра и даже самые слабые течения…»

«Почти все гребцы с Крита или из региона Нила», - объясняет Иоанна.

«Моряки из дельты самые искусные, и такие же те, которые с Крита. Но и те, которые из Италии, очень хороши… Они проходят между Сциллой и Харибдой… и этого достаточно, чтобы считать их очень хорошими», - соглашается неизвестный мне человек, которого зовут Вениамином.

«Куда мы направляемся, Господь? В Магдалу, или… Посмотри! Из Магдалы плывут сюда…»

Действительно, все маленькие лодки этого селения спешат отплыть от покрытого галькой берега и маленькой гавани, нагруженные, нет, ужасно перегруженные людьми, так сильно, что планширы[14] находятся почти на уровне поверхности воды, и они с трудом рулят к лодкам из Капернаума.

«Нет. Остановимся здесь, на некотором расстоянии от города. Я буду говорить с лодки…»

«Это источник неприятностей… Эти неразумные люди хотят потонуть. Посмотри, Учитель! Верно, что озеро такое же гладкое, как запруда у мельницы… но вода всегда остается водой… а вес остается весом… и там… кажется, они думают, что находятся на земле, а не на воде… Скажи им, чтобы повернули обратно… Они потонут…»

«Человек малой веры! Разве ты не помнишь, что пока ты верил в Мое приглашение, ты ходил по воде, как по твердому грунту? У них есть вера. И таким образом, назло законам равновесия между весом и плотностью, воды поддержат эти перегруженные лодки».

«Если это случится… то это действительно вечер великих чудес…» - ворчит Петр, пожимая плечами и бросая маленький якорь, чтобы обезопасить лодку, которая остается, таким образом, в центре круга из лодок, часть которых из Капернаума, часть из Магдалы, а некоторые из Тиверии. Последние принадлежат римским аристократкам, и они разумно держатся за лодками из Капернаума, по направлению к центру озера.

Иисус смотрит в противоположную сторону от них. Он смотрит в сторону лодок из Магдалы, в сторону большого тенистого сада Марии Лазаревой, в сторону маленьких домов, белизна которых выделяется в ночи, так как они тянутся вдоль берега.

Озеро, которое больше не возмущается судами и веслами, вновь стало спокойным: обширной поверхностью зеркального стекла, испещренной серебром раннего лунного света и усеянной чешуйками топазов и рубинов там, где пламя факелов или свет светильников, расположенных на носу каждой лодки, отражается в озере.

Лица выглядят странно в контрасте между красно-желтыми огнями и лунными лучами; некоторые видны очень ясно, некоторые едва различимы, некоторые кажутся разрезанным надвое, вдоль или поперек, с одним только освещенным лбом или подбородком, или только с одной щекой, половиной лица, с одним только резко очерченным профилем, как если бы на другой стороне ничего не было. Некоторые глаза сияют, некоторые выглядят как пустые глазницы, и подобным же образом некоторые рты видны радостно улыбающимися, являя крепкие зубы, тогда как другие кажутся стертыми с затененных лиц.

Но чтобы все видели Иисуса, лодки из Капернаума и Магдалы передали большое количество светильников, которые расположили у стоп Иисуса, на маленьких скамеечках, а другие повесили на бездействующие весла, или разместили на носу и корме, или даже повесили гроздьями на мачту, парус на которой спущен. Лодка Иисуса, таким образом, сияет в круге лодок, оставшихся без светильников, и сейчас Он ясно виден, так как залит светом. Только римские лодки все еще выглядят красноватыми из-за их красных факелов, пламя которых мерцает на очень легком бризе.

5. «Да пребудет с вами мир!» - начинает Иисус, вставая, стоя твердо несмотря на легкое покачивание лодки, и простирая Свои руки для благословения. Затем Он продолжает, говоря медленно, чтобы Его было слышно всем, и Его голос разносится сильно и гармонически над молчаливым озером.

«Недавно один из Моих апостолов подсказал Мне притчу, которую Я теперь предлагаю вам, и она может оказаться полезной для всех, так как все смогут понять ее. Выслушайте ее.

Человек, плавая по озеру в тихий вечер, подобный этому, и чувствуя уверенность в себе, предполагал, что он безупречен. Он был чрезвычайно искусен в маневрировании и, следовательно, считал себя более совершенным, чем все другие люди, которых он встретил на озере, многие из которых были на нем ради развлечения и, таким образом, им недоставало опыта, который приходит от привычной работы, исполняемой, чтобы заработать себе на жизнь. Более того, он был хорошим израильтянином и потому думал, что обладает всеми добродетелями. Наконец, он на самом деле был хорошим человеком. Итак, однажды вечером, когда он самоуверенно плавал, он позволил себе вынести суждение о своем ближнем. О ближнем, по его понятиям, настолько удаленном, что его можно было не считать за ближнего. Никакие узы: ни национальные, ни профессиональные, ни веры, не соединяли его с этим ближним и, таким образом, не сдерживаемый национальной, религиозной или профессиональной солидарностью, он откровенно, нет, сурово высмеял его, и сожалел, что не является хозяином этого места, потому что если бы он им был, он бы выдворил своего ближнего оттуда, и в своей нетерпимой вере он почти упрекнул Всевышнего за то, что Он позволил этому другому человеку, который отличался от него, делать то, что делал он сам, и жить там, где жил он сам.

В его лодке находился друг, хороший друг, который любил его по справедливости и потому желал, чтобы он был мудрым и, когда это было необходимо, исправлял его неправильные идеи. Итак, в тот вечер этот друг сказал лодочнику: “Зачем у тебя такие мысли? Разве Отец у людей не только один? Разве Он не Господь всей Вселенной? Разве Его солнце не светит на всех людей, согревая их, и разве Его облака не проливают дождь на поля язычников, как и на поля евреев? И если Он делает это ради материальных нужд человека, разве Он не обеспечит также и их духовных нужд? Станешь ли ты подсказывать Богу, что Он должен делать? Кто подобен Богу?”

Человек был хорошим. В его нетерпимости было много невежества, много ложных идей, но его воля не была злой, у него не было намерения оскорбить Бога, напротив, его намерением было защитить Его интересы. Выслушав эти слова, он бросился к стопам своего мудрого друга и попросил его простить его за глупые речи. Он просил его так импульсивно, что чуть не стал причиной бедствия, утопив лодку и тех, кто в ней были, потому что в своем страстном желании попросить прощения, он пренебрег рулем, парусами и течениями. Таким образом, после его первой ошибки злого суждения, он совершил вторую ошибку неправильного маневра и доказал самому себе, что он был не только плохой судья, но также неловкий моряк.

Такова притча. Теперь слушайте. Как, по-вашему, был ли этот человек прощен Богом, или нет? Помните: он согрешил против Бога и своего ближнего, осудив действия обоих, и он чуть не стал убийцей своих товарищей. Подумайте и ответьте…»

И Иисус сложил Свои руки и оглядывает все лодки, до самых дальних, до римских лодок, которые являют линию внимательных лиц патрициев и гребцов, глядящих поверх планширов…

6. Люди говорят вполголоса и советуются друг с другом… Едва слышимый шум голосов, смешанный с едва различимым плеском воды о корпуса лодок. Решение трудно. Большинство, однако, придерживается мнения, что этот человек не был прощен, потому что он согрешил. Нет, он не был прощен, во всяком случае, насколько это касается первого греха…

Иисус слушает этот шум, который становится все громче в этом духе и улыбается, тогда как Его прекраснейшие глаза сияют даже в ночи подобно двум сапфирам в лучах луны, которая становится все более и боле красивой и яркой, настолько, что многие гасят факелы и светильники и остаются только в фосфоресцирующем свете луны.

«Потуши также и эти светильники, Симон. Они крошечные как искры в сравнении со звездами и планетами, которыми усеяно это небо», - говорит Иисус Петру, который с беспокойством ждет решения толпы. А Иисус ласкает Своего апостола, пока он тянется, чтобы отвязать светильники, и спрашивает у него вполголоса: «Почему ты выглядишь таким расстроенным?»

«Потому что на этот раз Ты судишь меня через людей…»

«О! Почему ты боишься их?»

«Потому что… как и я… они несправедливы…»

«Но судит Бог, Симон!»

«Да. Но Ты еще не простил меня и теперь Ты ожидаешь их суждения, чтобы сделать как решат они… Ты прав, Учитель… Я неисправим… Но…почему это решение Бога для Твоего бедного Симона?...»

Иисус кладет руку на его плечо и делает это легко, потому что Петр находится в нижней части лодки, а Иисус стоит на кормовой доске, то есть, гораздо выше Петра. Он улыбается… но не отвечает ему. Вместо этого Он спрашивает у людей: «Ну? Высказывайтесь. Лодка за лодкой».

Увы! Бедный Петр! Если Бог судил бы его согласно мнению присутствующих людей, Он бы осудил его. За исключением трех лодок, все остальные, включая апостольские, осудили его. Римляне не высказали своего мнения, и у них его не спрашивали, но очевидно, что они тоже решили, что этот человек должен быть осужден, потому что они показывают знаки от одной лодки к другой, - здесь их три, - опустив вниз большой палец.

Испуганные глаза Петра, смотрящие вверх, на лицо Иисуса, встречают добрый умиротворяющий взгляд сапфировых глаз. Петр видит лицо, светящееся любовью, склонившееся над ним, и чувствует, как рука Иисуса, привлекает его к Нему, так что его седая голова оказывается на Его груди, а рука Учителя прижимает его к Нему, обнимая за плечи.

7. «Так судит человек. Но Бог так не судит, дети Мои! Вы говорите: “Он не был прощен”. Я же говорю: “Господь даже не увидел в нем чего-нибудь, что следовало бы прощать”. Потому что прощение предполагает вину. Но в этом случае нет вины. Нет, не ропщите, качая своими головами. Я повторяю: здесь не было вины. Когда человек становится виновным? Когда есть воля к совершению греха, знание о грехе и настойчивое желание грешить также после того, как узнали, что данное действие является греховным. Будет ли действие добродетельным или греховным, это всецело зависит от воли, с которой оно исполняется. Когда кто-то делает что-нибудь, что очевидно является добром, но не знает, что это хорошее действие, нет, верит, что это дурной поступок, то он совершает грех, как если бы он совершил дурной поступок, и наоборот.

Возьмем, к примеру, человека у которого есть враг, знающий, что этот человек болен. Ему известно, что по распоряжению врача его враг не должен пить какой-либо холодной воды, нет, никакой жидкости. Он идет навестить его, притворяясь дружелюбным. Он слышит, как этот человек стонет: “Я хочу пить! Я хочу пить!” – и, имитируя жалость, он спешит дать ему немного ледяной воды из колодца со словами: “Пей, друг мой. Я люблю тебя и не могу вынести зрелища твоих столь сильных страданий от жажды. Посмотри, я принес тебе эту воду из колодца, она такая прохладная. Выпей ее, ибо великое вознаграждение дано тем, кто помогает больным людям и поит жаждущих”, - и дав ему воду, он убивает его. Думаете ли вы, что этот поступок, хороший сам по себе, ибо он содержит в себе два деяния милосердия, является хорошим и теперь, когда он совершен со злым умыслом? Нет, это не так.

И еще: сын, отец которого пьян, запер винный погреб, чтобы отец не упился до смерти, отобрал у него деньги и сурово навязывает ему свою волю, чтобы он не мог ходить по селу, выпивать и губить себя. Считаете ли вы, что он согрешает против пятой заповеди просто потому, что он упрекает своего отца и поступает как глава семьи также в отношении своего отца? По всей видимости, он заставляет отца страдать и кажется виновным. В действительности он хороший сын, потому что его воля добрая, так как он хочет спасти своего отца от смерти. Достоинство и ценность какого-либо поступка всегда определяет воля, с которой он был совершен.

И еще: является ли солдат, который убивает на войне, человекоубийцей? Нет, если его дух не согласен на массовое жестокое убийство, и если он сражается, потому что вынужден делать это и делает это с той минимальной степенью человечности, которую ему навязывают суровый закон войны и подчиненная этому закону ситуация.

Поэтому этот лодочник, который из-за своей доброй воли верующего, патриота и рыбака, не смог переносить тех, кто, по его понятиям являются осквернителями, не погрешил против любви к ближнему, но имел только ложную идею о любви к ближнему. Не погрешил он также против почтения к Богу, из-за своего негодования против Бога, возникшего из его доброго, но не достаточно гармоничного или чистого духа верующего. И он не совершил человекоубийства, потому что лодка накренилась из-за его доброй воли попросить о прощении.

8. Итак, вы должны всегда различать. Бог является скорее Милосердием, чем бескомпромиссной непримиримостью. Бог добр. Бог является Отцом. Бог является любовью. Таков истинный Бог. И истинный Бог раскрывает Свое сердце для всех, говоря каждому: “Приди”, указывая на Свое Царство всем. И Он свободен так поступать, потому что Он есть Единственный, Вселенский, Творец, Вечный Господь. Я умоляю вас, вас, народ Израиля. Будьте справедливыми. Запомните эти Мои слова. Опасайтесь того, что последние из тех, кого вы считаете нечистыми, поймут их, тогда как они останутся непостижимыми для вас. Непомерная и необузданная любовь к религии и Отечеству также греховна, потому что она становится эгоизмом. А эгоизм всегда является поводом и причиной греха.

Да. Эгоизм есть грех, потому что он сеет в сердцах злую волю, которая побуждает людей восставать против Бога и Его заповедей. Ум эгоистичного человека больше не видит Бога или Его истину ясно. Гордость выдыхает дым в эгоиста и затемняет истину. Ум, который больше не видит во мгле чистого света истины, как он видел его до того, как стал гордым, начинает процесс сомнений, а от сомнений он переходит к неверию, от неверия к безразличию не только в отношении любви и веры в Бога и Его справедливость, но также в отношении страха Божьего и Его наказания. и, таким образом, к легкости согрешения, и от этой легкости к уединению души, отступившей от Господа. И так как она больше не имеет воли Божьей в качестве руководителя, то подпадает под закон своей собственной грешной воли.

О! Эта грешная воля является отвратительной цепью, один конец которой находится в руках Сатаны, а другой конец крепится к пушечному ядру на ноге человека, чтобы удерживать его, раба, там, в грязи, согнутым, во тьме. Тогда возможно ли человеку не совершать смертельных грехов? Возможно ли, чтобы он не совершал их, если он побуждается только своей злой волей? Только в этом случае Бог не прощает. Но когда человек оживлен доброй волей, а также совершает добродетельные спонтанные поступки, он, конечно, кончит тем, что овладеет Истиной, потому что добрая воля ведет к Богу, И Бог, Пресвятой Отец склоняется любовно, сострадательно, чтобы снисходительно помочь, благословить, простить Своих детей, которые имеют добрую волю.

Итак, тот человек в той лодке был нежно любим, ибо, не желая грешить, он не совершил никакого греха.

9. Теперь плывите с миром к своим домам. Звезды заполонили все небо, а луна облачила мир в чистоту. Идите, и будьте такими же послушными, как звезды, и станьте такими же чистыми, как луна. Ибо Бог любит тех, кто послушен и чист в духе, и Он благословляет тех, кто во всех своих поступках прилагают свою добрую волю, чтобы любить Бога и своих братьев и работать ради Его славы и их блага. Да пребудет с вами мир!»

И Иисус протягивает Свои руки, вновь благословляя, тогда как круг лодок удаляется, разомкнувшись, и каждая лодка следует своим курсом.

Петр так счастлив, что и не думает о начале движения. Матфей трясет его: «Ты не собираешься плыть, Симон? Я не очень опытен…»

«Это верно… О! Мой Учитель! Значит Ты не осуждаешь меня?! А я так боялся…»

«Не бойся, Симон Ионин. Я взял тебя, чтобы спасти, а не потерять. Я взял тебя, потому что у тебя была добрая воля… Ободрись. Возьми руль, смотри на Северную Звезду и плыви с доверием, Симон Ионин. Никогда не колеблись… Во всех твоих плаваниях… Бог, твой Иисус, всегда будет стоять рядом с тобой на носу твоего духовного судна. И Он всегда поймет тебя, Симон Ионин. Ты понял? Всегда. И Ему будет нечего прощать тебе, потому что ты также можешь упасть, подобно слабому ребенку, но у тебя никогда не будет злой воли к падению… Будь счастлив, Симон Ионин…»

И Петр кивает… он слишком тронут, чтобы быть в состоянии говорить, задыхаясь от любви, и его рука на руле слегка дрожит, но его лицо сияет миром, доверием, любовью, когда он смотрит на Своего Учителя, стоящего рядом с ним, на корме маленькой лодки, подобно яркому белому Архангелу.

 

…

Маленький Алфей Меробы

 

24 июня 1946

«Возьмите провизии и одежды на несколько дней. Мы идем к Гиппии, а затем к Гамале и Афеку, потом мы дойдем до Гергесии и вернемся сюда перед Субботой», - распоряжается Иисус, стоя на пороге дома и рассеянно лаская нескольких детей Капернаума, которые пришли поприветствовать своего великого Друга, как только заходящее солнце перестало смертельно палить и позволило людям покинуть свои дома. И Иисус одним из первых делает это в этом городке, оживающем после удушливого оцепенения жарких часов дня.

Апостолы не проявляют большого энтузиазма в связи с полученным ими распоряжения. Они смотрят друг на друга, смотрят на безжалостное солнце, прикасаются к стенам дома и чувствуют, что они все еще горячие, своими босыми ступнями они касаются грунта и говорят: «он горячий, как кирпич возле огня…» - подразумевая этой пантомимой, что надо быть сумасшедшим, чтобы выходить в это время…

Иисус отстраняется от притолоки, к которой Он слегка прислонялся, и говорит: «Тот, кто не захочет пойти, может остаться здесь. Я никого не принуждаю. Но Я не хочу оставить этот регион без Моего слова».

«Учитель, не говори так! Мы все пойдем… Только… мы думаем, что было бы еще рано выходить сейчас…»

«Перед праздником Кущей Я хочу пойти на север, так далеко, куда лодки не могут доплыть. Следовательно, мы должны сейчас заняться этим регионом, так как, плавая по озеру, мы можем значительно сократить путь».

«Ты прав. Я иду готовить лодки…» - и Симон Ионин выходит со своим братом и двумя сыновьями Зеведея и несколькими учениками, чтобы приготовиться к отплытию.

Иисус остается с Зелотом, Своими двоюродными братьями, Матфеем, Искариотом, Фомой и неразлучными Филиппом и Варфоломеем, которые готовят свои сумки и наполняют фляжки, пакуют хлеб, фрукты, все что необходимо.

2. Маленький ребенок хнычет, прильнув к коленям Иисуса.

«Почему ты плачешь, Алфей?» - спрашивает Иисус, нагнувшись, чтобы поцеловать его…

Никакого ответа… Он хнычет еще громче.

«Он увидел фрукт и хочет его», - говорит скучающий Искариот.

«О! Бедный малыш! Он прав! Нельзя позволять детям видеть определенные вещи, не дав их им. Возьми это сынок. Не плачь!» - говорит Мария Алфеева, срывая золотую гроздь винограда с ветви лозы, положенной в корзину со всеми листьями и гроздями еще остающимися на ней.

«Я не хочу винограда…» - плачет он еще громче.

«Он, конечно же, хочет медовой воды», - говорит Фома и предлагает свою маленькую фляжку со словами: «Дети любят ее и она полезна для них. И мои маленькие племянники…»

«Я не хочу твою воду…» - тон и интенсивность его плача возрастают.

«Чего же ты тогда хочешь?» - спрашивает Иуда Алфеев наполовину серьезно и наполовину раздраженно.

«Два шлепка, вот чего он хочет!» - говорит Искариот.

«Почему? Бедный мальчик!» - говорит Матфей.

«Потому что он надоеда».

«О! Если бы мы били по ушам всех надоедливых личностей… то нам пришлось бы потратить наши жизни, заушая самих себя», - очень спокойно говорит Фома.

«Возможно, он себя плохо чувствует. Фрукты и вода, вода и фрукты… вызывают боль в животике», - констатирует Мария Саломея, находящаяся среди учениц.

«Если он получает хлеб, воду и плод, то он счастлив… Они так бедны!» - говорит Матфей, который благодаря своему опыту сборщика налогов осведомлен о всей финансовой ситуации в Капернауме.

«Что с тобой такое, мой маленький сыночек? Здесь болит?... Но тебя не лихорадит…» - говорит Мария Клеопова, опустившаяся на колени рядом с ребенком.

«О! Мама! Он просто капризничает!..  Разве ты не видишь? Ты бы избаловала любого».

«Я не избаловала тебя, мой дорогой Иуда. Но я любила тебя. И ты не понимал, сын, что я любила тебя до такой степени, что защищала тебя от суровости Алфея…»

«Это верно, мама… Я был не прав, упрекая тебя».

«Ничего, сын. Но если ты хочешь быть апостолом, стремись иметь сердце матери для верующих. Они как дети, ты знаешь… и надо быть с ними терпеливым и любящим…»

«Хорошо сказано, Мария!» - одобрительно говорит Иисус.

«Мы кончим тем, что нас будут учить женщины», - ворчит Иуда Искариот. «И возможно даже женщины-язычницы…»

«Вне всякого сомнения. Они превзойдут тебя во многих вещах, если ты останешься таким, какой ты сейчас, и тебя, прежде всего, Иуда. Тебя обойдут все: малые дети, нищие, невежественные люди, женщины, язычники…»

«Ты мог бы сказать, что я буду выкидышем этого мира, а ты будешь живым плодом», - отвечает Иуда с насмешкой.

«Остальные возвращаются… и нам лучше пойти, вы так не считаете?» - говорит Варфоломей, чтобы положить конец сцене, которая мучительна для многих, хотя и по разным причинам.

3. Плач малыша достиг своего пика.

«Ну, чего ты хочешь? В чем дело с тобой?», - кричит Искариот, неистово тряся мальчика, чтобы оторвать его от колен Иисуса, в которые он вцепился, но, прежде всего, чтобы дать выход своему гневу, излив его на невинного мальчика.

«С Тобой! С Тобой!... Уйти… и бьет, бьет…»

«Ах!... О! Бедное дитя! Верно! С тех пор как его мать снова вышла замуж, дети ее первого мужа… как нищие… как если бы не она родила их… Она посылает их повсюду в качестве нищих и… о! здесь нет хлеба для них…» - говорит жена хозяина дома, и кажется, что она хорошо осведомлена о фактах и их главных действующих лицах. И она заключает: «Было бы хорошо, если кто-нибудь принял этих трех несчастных, покинутых сыновей…»

«Не говори об этом Симону Ионину, женщина. Его теща возненавидела бы тебя смертельной ненавистью; она очень сердита на него и на всех нас. Даже этим утром она оскорбила Симона, Марциана и меня, так как я был с ними…» - говорит Матфей.

«Я не скажу Симону… Но таковы обстоятельства…»

«А ты не взяла бы их? У тебя нет детей…» - говорит Иисус, пристально глядя на нее…

«Я… о! Я бы хотела… Но мы бедны… и потом… Фома… У него племянники… и у меня тоже… и… и…»

«И, прежде всего, ты не желаешь помочь своему ближнему… Женщина, вчера ты критиковала фарисеев Капернаума за то, что они жестокосердные, ты критиковала своих сограждан за то, что они глухи к Моим словам… Но чем же твое поведение отличается от их, хотя ты знаешь Меня свыше двух лет?...»

Женщина опускает голову, теребя платье своими пальцами… Но она не говорит ни слова в пользу ребенка, который все еще плачет.

«Мы готовы, Учитель», - кричит подходящий Петр.

«О! Быть бедным!... И преследуемым!...» - говорит Иисус, вздыхая, подняв руки и потрясая их жестом отчаяния…

«Сын!...» - говорит до сих пор молчавшая Мария, чтобы утешить Его. И Ее слова достаточно, чтобы успокоить Его.

«Идите вперед с провизией. Я пойду с Моей Матерью к дому мальчика», - приказывает Иисус подошедшим и тем, кто были с Ним, и уходит вместе с Матерью, Которая несет ребенка на руках.

4. Они направляются к окраине.

«Что Ты скажешь ей, Сын?»

«Мама, каких слов Ты ожидаешь от Меня для женщины, чье сердце не имеет любви даже к тем детям, которые являются плодом ее чрева?»

«Ты прав… Итак?»

«Итак… будем молиться, Мама».

Они идут молясь.

Старая женщина спрашивает у них: «Вы несете Алфея к Меробе? Скажите ей, что время ей позаботиться о них. Они могут стать ворами… Они подобны саранче, куда бы им ни случится пойти… Я возмущена ею, а не этими тремя несчастными бедняжками… О! Как несправедлива смерть! Разве не мог Иаков жить, а она умереть? Ты мог бы заставить ее умереть, так чтобы…»

«Женщина, ты такая старая и все еще не мудрая? И ты говоришь такие слова, когда сама можешь умереть в любое мгновение? В действительности ты так же несправедлива, как Мероба. Покайся, и не греши больше».

«Прости меня, Учитель… Это из-за ее грешного поведения я сказала глупость…»

«Да, Я прощаю тебя. Но никогда не говори больше таких слов, даже про себя. Ты не можешь исправить ошибку, проклиная, но только любя. Если бы Мероба умерла, изменилась ли бы судьба этих детей? Возможно, вдовец вновь бы женился и у него были бы дети от третьего брака, а у мальчиков была бы мачеха… Таким образом, их судьба была бы хуже».

«Верно. Я старая и глупая. Вот и Мероба. Она уже проклинает… Я покидаю Тебя, Учитель. Я не хочу, чтобы она думала, что я говорила с Тобой о ней. Она змея…»

Но ее любопытство сильнее, чем страх перед «змеей», и маленькая старушка, хотя и отходит от Иисуса и Марии, не удаляется, вместо этого она наклоняется, чтобы нарвать у обочины какую-то траву, растущую близ источника, чтобы слушать, не будучи замеченной.

5. «Ты здесь? Что ты делаешь? Иди домой! Ты вечно бродишь повсюду как отбившееся от стада животное, как бездомная собака, как…»

«Как дети, у которых нет матери. Женщина, ты понимаешь, что если дети не всегда находятся у юбки своей матери, то это неблагоприятное свидетельство о ней?»

«Это потому, что они дурные…»

«Нет. Я прихожу сюда в эти последние тридцать месяцев. Раньше, когда Иаков был жив, и в первые месяцы вдовства, это было не так. Затем ты вновь вышла замуж… и вместе с памятью о твоей предыдущей свадьбе, ты забыла также о своих детях. Но в чем разница между ними и тем, кто зреет в твоем чреве? Разве ты не вынашивала и их? Разве ты не кормила их грудью? Посмотри на эту голубку там… Как нежно она заботится об этом маленьком птенце… А ведь она уже сидит на других яйцах… Посмотри на ту овцу. Она больше не питает молоком ягненка от предыдущего помета, потому что она вновь беременна. И еще видишь, как она облизывает его маленькую мордочку и позволяет веселому маленькому ягненку бодать свой бок? Ты не отвечаешь Мне? Женщина, ты молишься Господу?»

«Конечно, молюсь. Я не язычница…»

«А как ты можешь обращаться к справедливому Господу, если ты несправедлива? И как ты можешь идти в синагогу и слушать пергаментные свитки, которые говорят о любви Бога к Своим детям, не чувствуя раскаяния в своем сердце? Почему ты не говоришь, и почему твоя поза так высокомерна?»

«Потому что я не просила Твоих слов… и я не знаю, почему Ты пришел надоедать мне… Мое положение заслуживает уважения…»

«А разве состояние твоей души не заслуживает? Почему ты не уважаешь прав своей души? Я понимаю, что ты имеешь в виду: что приступ страха может быть угрозой для еще неродившегося ребенка… Но не позаботишься ли ты о жизни своей души? Она более ценна, чем неродившееся дитя. Ты знаешь это… Смерть может быть концом твоего нынешнего положения. И ты желаешь встретить этот час с расстроенной, больной, несправедливой душой?»

«Мой муж говорит, что Тебя никто не должен слушать. Я не хочу слушать Тебя. Алфей, пойдем…», - и она уже хочет уйти среди пронзительных воплей мальчика, который знает, что он пойдет, чтобы получить побои, и не хочет покидать рук Марии. А Мария, вздыхая, пытается убедить эту женщину и говорит ей: «Я тоже мать, и Я могу понять очень многие вещи. Я женщина… Поэтому Я могу пожалеть женщин. Ты проходишь через трудный период, не так ли? Ты страдаешь, но ты не добрая во время страданий, ты становишься такой ожесточенной… Сестра, послушай. Если Я дам тебе маленького Алфея сейчас, ты будешь несправедлива к нему и к себе самой! Оставь его со Мной на несколько дней, о! только на несколько дней. Ты увидишь, что когда его больше не будет с тобой, ты будешь томиться по нему… потому что сын – это такая драгоценность, что когда он вдали от нас, мы чувствуем себя бедными, холодными, лишенными света…»

«Но возьми его! Возьми его! Я бы хотела, чтобы Ты забрала также и остальных двоих! Но я не знаю где они…»

«Да, Я заберу его. Прощай, женщина. Пойдем, Иисус». И Мария быстро поворачивается и, всхлипывая, уходит прочь …

«Не плачь, Мама».

«Не осуждай ее, Сын».

Эти два высказывания были произнесены одновременно, с одной только мыслью, с их губ прозвучали одни и те же слова: «Если они не понимают естественной любви, могут ли они понять любовь Евангелия?» - и Сын и Мать смотрят друг на друга поверх маленькой головы невинного ребенка, который сейчас расслабился доверчиво и счастливо на руках Марии.

«У нас будет на одного ученика больше, чем мы предвидели, Мама».

«И он насладится днями мира…»

6. «Вы видели? Э! Она глуха, как дверной косяк. Я Вас предупреждала! А сейчас? А потом?»

«Сейчас здесь мир. Позже Бог дарует, возможно, сострадательное сердце… Почему не твое, женщина? Стакан воды, данный из любви, принимается во внимание на небесах. Но для тех, кто любит нев<