Ответственность, эта ужасная ответственность

Начальник Пограничной службы, о котором я рассказывал выше, тоже ожидал сложного вопроса, но все равно не сдержался и накинулся на меня. Напомню вам: это случилось после того, как офицер Пограничной службы США выстрелил в одиннадцатилетнего мальчика, находившегося в тот момент на территории Мексики, и едва его не убил. Я задал ему вопросы об обучении, подготовке и опасности, связанными с работой в Пограничной службе. Я поездил в автомобиле одного из офицеров, чтобы испытать на себе, что из себя представляет смена на границе. Я спросил начальника об агрессии со стороны людей по другую сторону границы. Спросил о том, каково это – когда в тебя бросают камни. А потом спросил буквально следующее:

– А вам не кажется, что все‑таки с вашей стороны имела место чрезмерная реакция? Мальчик бросил в вас камень, а в ответ получил пулю?

В ту самую секунду, когда я произнес этот вопрос, пограничник схватил стеклянную пепельницу и бросился на стол, оттолкнув ногой стул позади себя. В одно мгновение он схватил меня за грудки, размахнулся с пепельницей в руке и остановился только тогда, когда она оказалась в сантиметре от моего лица. У него было багровое от гнева лицо, когда он выкрикнул:

– Ну а вы что, не дали бы сдачи?

– Я точно не выстрелил бы в вас, – ответил я.

И тогда уже подумал, не получу ли сейчас по лицу.

Он отпихнул меня обратно в кресло, поднял с пола стул и немедленно прогнал меня и моего фотографа Юджина из кабинета. Остыть у него так и не получилось. На самом деле я уверен, что мой вопрос его не удивил. Он пытался доказать свою точку зрения. А я – свою.

Прокручивая в памяти этот случай, я вспоминаю, что в тот момент думал о разном. Например, одна из мыслей звучала как «Ну все, я труп». Вторая касалась фотографа. Я думал: «Фотографируй как можно больше, Юджин. На вскрытии пригодится». Третьей мыслью в моей голове было окончание анекдота, который мы с детьми обожаем рассказывать друг другу: «Юнга, тащи мои коричневые штаны». Как‑нибудь могу рассказать вам весь анекдот в частном порядке, но думаю, вы и сами догадаетесь, в чем там смысл.

Когда мы с Юджином вышли из кабинета, около него стояла группа других пограничников, которые все слышали. На их лицах красовалась ухмылка. Батяня только что проучил врага народа. Уходя, я кивнул им, делая вид, что такое со мной происходит постоянно, ничего особенного. Пытался изобразить мужика «с яйцами». А потом дошел до парковки и обнаружил, что запер ключи в машине.

Мне пришлось проглотить свою гордость, пойти обратно и робко попросить:

– Может быть, у кого‑то из вас есть отмычка? Мне бы машину открыть.

Какое же слово вертится у меня на языке? Ах да. Это слово «унизительно».

Позволю себе повториться: обязательно задайте сложный вопрос. Если вы этого не сделаете, ложный нарратив, глянец, тщательно проработанный имидж останется на своем месте. Точно так же мы покупаем идиотские товары, выбираем некомпетентных политиков, ввязываемся в бессмысленные войны. Укрепление мифов не служит потребностям аудитории и не помогает докопаться до правды.

Предлагаю рассмотреть пример того, как вовремя заданный сложный вопрос может развенчать пустые обещания одной местной организации. В конце 1990‑х годов Единый школьный округ Сан‑Диего взял известного адвоката на позицию школьного инспектора. Странный выбор, ведь у него не было никакого опыта работы в образовании, но учебный округ был в таком плачевном состоянии, и все понимали, что системе нужен кто‑то со стороны, чтобы расчистить весь бардак.

Вскоре после поступления на службу тот адвокат нанял заместителя и присвоил ему титул «главного по инструктажу». Заместитель явился из системы государственных школ Нью‑Йорка, наш инспектор отзывался о нем как о мессии, призванном спасти школы. В актовом зале местной школы была собрана конференция с целью представить общественности этого нового оракула.

В те дни я работал фрилансером в газете The New York Times, и мне поручили поехать на пресс‑конференцию и задать несколько вопросов. Не о школах в Сан‑Диего, а о сложностях нового заминспектора со школьной системой Нью‑Йорка, которую он покидал. Мне прислали несколько документов для ознакомления.

Потом я пришел на пресс‑конференцию и начал слушать, как инспектор цветисто расписывает достижения своего заместителя в Нью‑Йорке и предвкушает положительные изменения в системе школьного образования, которые непременно последуют за его назначением в Сан‑Диего. Тем же самым занимались и другие члены школьных советов. Затем сам новоназначенный чиновник выступил с заявлением о том, как много он для нас собирается сделать – и в какие сжатые сроки. Настоящий вечер чествования получился. Никто не приводил никаких фактов, скорее все событие напоминало инсценировку поговорки «хайп умирает последним».

Местные СМИ мгновенно повелись и начали задавать вопросы, которые только больше разжигали этот священный огонь. Вопросы наподобие «Как скоро оценки школьников за контрольные улучшатся после того, как вы заступите на службу?». Совершенно серьезно.

Я поднял руку.

– А в какой мере решение перебраться в Сан‑Диего связано с проверками в Нью‑Йорке, где вас обвинили в нарушении нравственных стандартов и дурном исполнении профессиональных обязанностей? – спросил я.

Глядя на мины чиновников Департамента образования и журналистов местных СМИ, можно было подумать, что я только что спустил штаны и наложил кучу на их праздничный торт.

– Никак не связано, – ответил заместитель инспектора с наигранной обидой. – Я здесь для того, чтобы исправить ситуацию в Сан‑Диего.

Репортеры стали наперебой спрашивать, как он собирается всех нас спасти, а затем снова наступила моя очередь задавать вопрос.

– А расследование того, как вы использовали своих школьных подчиненных в качестве бесплатных маляров и нянек для ваших детей? Оно не повлияло на ваше желание переехать? – спросил я.

И заместитель, и его начальник притворялись удивленными и оскорбленными, но я уверен, они подозревали, что кто‑то узнает о том, как он сбежал из Нью‑Йорка под особым подозрением. Они должны были знать, что им грозит.

Помните самое важное: читатели и зрители заслуживают того, чтобы от их лица кто‑то задавал подобные вопросы. Разве родителям и сообществу преподавателей Сан‑Диего, людям, платящим ему зарплату и доверяющим своих детей, не обязательно знать, что этот чудо‑человек на самом деле сбежал от проблем, которые сам себе создал на прошлом месте работы?

Когда пресс‑конференция подошла к концу, я задержался в зале, дописал свои заметки и отправил несколько цитат редактору в Нью‑Йорк. Выходя из здания, я заметил, что новый школьный инспектор и его заместитель ожидают меня на улице у выхода.

Первым заговорил старший по должности.

– Кто вы? – спросил он.

– Дин Нельсон из The New York Times, – ответил я.

– Ну конечно, – ответил инспектор, закатив глаза. – Разумеется, The New York Times может предположить только одно: что человек уедет из Нью‑Йорк в Сан‑Диего только в том случае, если захочет избежать скандала.

– А это так? – спросил я.

– Конечно нет, – ответил заместитель. И повторил обещания вернуть школам Сан‑Диего былое величие.

Мы пожали друг другу руки и разошлись.

Сильные мира сего, особенно те, кто получает зарплату из средств налогоплательщиков, должны нести ответственность за свои действия, чего они часто не понимают. Но это понимает общество. И этого заслуживает.