Символическое отношение в опытв восприятия

Символизм,

ЕГО смысл И ВОЗДЕЙСТВИЕ

Издательство «Водолей» томск — 1999

ББК 87

Учредитель издательства «Водолей»

Томская областная научная библиотека им. А.С.Пушкина

Уайтхед А.Н. Символизм. его смысл и воздейУ 13 ствие.—Томск: издательство «Водолей», l999.— 64 с.

В этой книге выдающийся философ логик А. Н. Уайтхед (186l1947) стремится решить проблему раздвоения образа мира в сознании человека и показать путь преодоления дуализма чувственного опыта и элементов природы в восприятии субъекта. Этот путь и есть символизм, синтезирующий в мышлении «каузальное воздействие» объектов л «презентативную непосредственность» образов. Книга переведена на русский язык впервые.

Главный редактор Е. Кольчужкин

Сдано в набор 11.07.98. Подписано в печать 04.09.98.

Формат 70х100 ¹ ». Гарнитура Бодони. Печать офсетная.

Печ. л. 2. Условн. печ. л. 3,36. Уч.-изл. л. 1,2.

Тираж 1000. Заказ № 461

Лицензия ЛР М 070405 от 14 августа 1997 г.

Издательство «Водолей». 634000, пер. Батенькова,

Отпечатано с оригинал-макета, подготовленного издательством «Водолей»

Сибирское издательско-полиграфическое и книготорговое предприятие «Наука»

630077, Новосибирск- 77, ул. Станиславского, 25

700000000

без объявл.

lSBN

С' Сычева СГ., перевод, 1999

С! «Водолей». оформление, 1999

ПРЕДИСЛОВИЕ ПЕРЕВОДЧИКА

В творческой ЭВОЛЮЦИИ А. Н. Уайтхеда (1861 -1947) выделим три периода. Первый из НИХ связан непосредствен. но с решением научных проблем а именно ЛОГИКИ математики. Ярким выражением творчества данного перп ода. охватившего первую декаду ХХ века, является трехтоMHbIti труд <Principia Mathematica• (19l0-1913), написанный в течение почти десяти лет в Соавторстве с Б. Расселом. Эта книга во многом определила дальнейшее развитие математической логики. Второй период начинается в 1917 году с выходом произведения Уайтхеда «Организация мышления» и заканчивается 1925 годом, когда появляется «Наука и современный мир». Новый. трети“ этап духовного развития философа открывается публикацией в 1929 году книги «Процесс и реальность».

Второ|} период творчества Уа“тхеда обычно называют неореализмом. Основную идею этой теории адекватно описывает термин Рассела «нейтральный монизм». Это учение о том, что главные философские противоположности, такие как субъект и объект, природа и дух по существу и попарно  одно и то же. Иными словами, психика есть физнка, связанная с субъектом, а физика есть психика, связанная с объективной причинностью. Все вместе представляют соЬИ «чувственные данные».

Именно в это время Уайтхед разрабатывает основоположения своей философии. В 1917 году он становится деканом Лондонского университета, переехав в столицу из Оксфорда, а в 1924 году философ переезжает в Америку и остается там навсегда. Основные произведения периода неореализма это «Исследование принципов познания природы» (1919), «Понятие природы» (1920), «Принцип относительности» (1922), «Наука и современный мир» (1925). Таким образом. 1 917-1925 годы деятельности Уайтхеда проникнуты пафосом философского оправдания науки и выведения понятия природы из философских постулатов.

Книга «Процесс и реальность», открывающая последний третий период творчества философа, признана его основным произведением. Здесь Уайтхед предлагает схему философскн.х категории, выводимых из категории Первоначаль4 А. Н. Уайтхед

ного. а также идею природы как организма, природы во всех ее ипостасях. Учение философа в последний период обретает религиозный смысл.

При такой периодизации из жизни философа выпадает несколько лет. А именно l926-1928 годы, и это не случайно. Н убеждена. что это особый, отдельный этап жизни мыслителя. Его можно назвать этапом адаптации к новым условиям существования. Смена образа жизни меняет горизонт сознания, ведет к ломке прежних умонастроений. Не было скачка от неореализма к религиозной философии, хотя эти учения в чем-то противоположны, поскольку первое связывает философию и науку, а второе религию и философию. Отсутствие скачка объясняется наличием двух книг, выполнивших роль идейного моста через пропасть, а именно: «Создание религии» (1926), где, несмотря на новый объект исследования, Уайтхед пытается оправдать религию наукой, и «Символизм, его смысл и воздействие» (1927). В этой книге философ стремится решить проблему раздвоения образа мира в сознании человека и показать путь преодоления дуализма чувственного опыта и элементов природы в восприятии субъекта. Этот путь и есть символизм, синтезирующий в мышлении «каузальное воздействие» объектов и «презентативную непосредственность» образов.

Всю свою жизнь Уайтхед посвятил умозрительным построениям. Мало что из его идей понадобилось людям. И данная книга осталась фактически незамеченной у нас в стране. Тем не менее думаю, что она представляет большой интерес для русских читателей. Эго глубоко философское и остроумное произведение.

Перевод был сложен. Нюансы, актуальные для двадцатых годов ХХ столетия, во многом стерлись из памяти людей. Тонкий юмор, присущий автору, местами был непонятен и, тем более, непереводим. И все же я рискну представить эту книгу на суд читателя и надеюсь, что она будет оценена по достоинству.

Большое спасибо И. А. Черемисиной за важные советы при редактировании перевода.

Перевод выполнен по изданию: Whitehead АЛ. Symbolism. lts Meaning and Effect. New York. 1927.

С. Г. Сычева

23 июня 1998 г.

смысл

ПРЕДИСЛОВИЕ

В соответствии с соглашением с Barbour-Page Foundation, эти лекции публикуются уживерситетом Вирджинии. Автор приносит свою благодарность руководству университета за их любезность, выраженную согласно его желаниям, в уважении к некоторым важным деталям публикации. За исключением некоторых незначительных изменений, лекции напечатаны в том виде, в каком были переданы.

Эти лекции будут лучше поняты по прочтении «Опыта о человеческом разумении» Локка. Автор выражает благодарность профессору Джеймсу Гибсону, его книге «Теория познания Локка и ее исторические параллели», профессору Норману К. Смиту за книгу «Пролегомены к иаеалистической теории познания», а также Джорджу Сантаяне и его книге «Скептицизм и животная вера».

А.Н. Уайтхед.

Гарвардский университет, июнь 1927.

ЧАСТЬ

Виды СИМВОЛИЗМА

Беглый обзор различных эпох цивилизации обнаруживает большую разнищ• в их ОТНОШ(мИИ к символизм\'. Например, в средние века в Европе символизм как будто преобладал в человеческом восприятии. Архитектура была символической, церемониал был символическим, геральдика была символической. С Реформацией наступила реакция. Человек пытается освободиться от символов как «неосновательных вещей, напрасно придуманных» и концентрируется на своем прямом понимании первичных фактов.

Однако такой символизм оказался не жизненным. Он имеет ненужный элемент в своей конституции. Сам факт, что он может быть затребован в одну эпоху и отвергнут в другой, доказывает его поверхностную природу.

Существуют более глубокие типы символизма, в смысле искусственности, и даж•е такие, без которых мы не можем обойтись. Язык, письменный или устный, является таким символизмом. Просто 3BVk слова или его изображение на бумаге все равно. Слово есть символ, и его значение составлено из идей, образов и эмоций, которые он вызывает в уме слушателя.

Есть и другой тип языка, чисто письменный язык, составленный из математических символов науки алгебры. Некоторым образом эти символы отличны от символов повседневного языка, так как манипуляция алгебраическими символами дает вам доказательство при условии, что вы соблюдаете алгебраические правила. Иное дело с повседневным языком. Вы можете никогда не забывать значение языка и верить, что простой синтаксис поможет вам выразить себя. В любом случае язык и алгебра, кажется, служат примером более фундаментальных типов символического, чем, скажем, соборы в средневековой Европе.

смысл

Символизм П ВОСПРИЯТИЕ

Есть совершенно другой символизм, который более фундаментален, чем описанные типы. Мы смотрим и видим цветовой образ перед нами lI говорим, что это кресло. Но все. что мы видели только цветовой образ. Возможно художник способен не переходить к понятию кресла. Он может остановиться на простой констатации прекрасного цвета и очаровательной формы. Но те из нас, кто не являются художниками, очень даже склонны, особенно если устали, перейти прямо от восприятия цветового образа к обладанию креслом любым путем, чувственным или умственным. Мы можем легко объяснить этот пассаж через цепочк\' сложных ЛОГИЧеСКИ.Х выводов, из которой, обращаясь к нашим предыдущим переживаниям различных форм и цветов, мы выводим вероятное заключение, что здесь мы имеем дело с. креслом. Я очень скептичен в том, что для перехода от цветовой формы к креслу требуется очень высокий тип ментальности. Одна из причин моего скептицизма в том, что мой друг художник, которому надо заниматься констатацией цвета, формы и позиции, был очень тренированным человеком и развил в себе эту способность игнорирования кресла за счет больших трудов. Нам не нужно совершенствоваться тренировками только ради того, чтобы удержатьс.я и не вступить в замысловатые цепочки выводов. Такое воздержание слишком легко. Другая причина скептицизма в том, что если мы возьмем щенка собаки в дополнение к художнику, то пес будет действовать с гипотетическим креслом немедленно И прыгнет в него, как 011 обычно это делает. Опять же, если собака откажется от такого действия, то только потому, что это хорошо тренированная собака. Следовательно переход от цветовой формы к понятию объекта, которое может быть использовано для всех целей, не имеющих ничего общего с цветом, по-видимому, очень естественен, и нам человеку И щенку нужна тщательная тренировка, если мы хотим освободиться от действия с ним.

Следовательно цветовые формы будут символами для некоторых других элементов нашего опыта, и если мы видим цветовые формы, то мы настраиваем наши действия по отношению к этим другим элементам. Такой символизм от наших ощущений к символизируемым телам часто обманчив. Хитрая комбинация источников света и зеркал может полностью обмануть нас. И даже когда мы не введены в заблуждение, мы спасем себя от этого только усилием. Символизм от чувственного представления к физическим телам наиболее естественен и чаще встречается среди других символических форм. Это не просто тропизм или автоматическое движение в определенном направлении, потому что как люди, так и щенки часто не обращают внимания на кресла, когда видят их. И мотылек, летящий к свету, имеет, вероятно, самый минимум чувственного представления. Я буду аргументировать исходя из предположения, что чувственное восприятие есть в основном характеристика более развитых организмов, тогда как все организмы имеют опыт каузального воздействия, благодаря которому их функционирование обусловлено их окружением.

З. О МЕТОДОЛОГИИ

Фактически символизм очень важен для использования чистых чувственных восприятий в качестве символов для более примитивных элементов нашего опыта. Соответственно, так как чувственные восприятия, какой бы то ни было важности, характерны для высокоразвитых организмов, я ограничу данное изучение символизма главным образом его влиянием на человеческую жизнь. Общим принципом является то, что низкоуровневые характеристики лучше изучить, в первую очередь, рассматривая соответствующие низкоуровневые организмы, в которых эти характеристики не затемнены более развитыми типами функционирования. И наоборот, высокоуровневые свойства можно изучить, в первую очередь, при рассмотрении таких организмов, в которых они впервые проявились во всей полноте.

Разумеется, в качестве второго приближения к различению полной гаммы отдельных типов, мы хотим узнать эмбриональную стадию высокоуровневых типов и пути, по которым низкоуровневые типы могут содействовать высокоуровневым типам функционирования.

Девятнадцатое столетие преувеличило силу исторического метода и предполагало само собой разумеющимся, что каждое свойство необходимо изучать только в его эмбриональной стадии. Так, например, «любовь» изучалась среди дикарей и под конец среди идиотов.

ПОГРЕШНОСТИ СИМВОЛИЗМА

Существует большая разница между символизмом и прямым знанием. Прямой опыт непогрешим. Чему вы научились, тому и научились. Но символизм более подвержен погрешности, в том смысле, что он может индуцировать действия, чувства, эмоции и доверие к вещам, которые являются просто понятиями без той достоверности в мире, которую символизм заставляет нас предположить. Я хочу развить тезис о том, что символизм является важным фактором для того, как мы действуем в результате нашего прямого знания. Высокоразвитые организмы возможны только при условии, что их символические действия обычно оправданы постольку, поскольку это связано с важными результатами. Однако ошибки человеческого рода равным образом проистекают из символизма. Задача рассудка — понять и очистить символы, от которых зависит человечество.

Адекватная оценка человеческого менталитета треб ^тет разъяснения: а) как мы можем знать истинно; б как мы можем ошибаться и в) как мы можем критически отличить истину от ошибки. Такое разъяснение требует, чтобы мы отличали такой тип ментального функционирования, который по своей природе дает непосредственное согласие с фактом, от такого типа функционирования, который заслуживает доверия только по причине его удовлетворения некоторым критериям, даваемым первым типом функционирова-

НИЯ.

Я считаю, что первый тип функционирования стоит назвать «прямое распознавание», а второй тип «символическое отношение». Я также. попытаюсь проиллюстрировать доктрину, что весь человеческий символизм, сколько бы он ни казался поверхностным, в конечном счете сводится к цепочкам этого фундаментального символического отношения; цепочкам, которые, в конце концов, связывают восприятия в альтернативные формы прямого распознавания.

ОПРЕДЕЛЕНИЕ Символизлп

После такого предварительного рассмотрения мы должны начать с формального определения символизма: человеческий разум функционирует символически, когда некоторые компоненты его опыта формируют сознание, поверяя, эмоции и обычаи по отношению к другим компонентам его опыта. Первое множество компонент это «символы», а последнее множество составляет «смысл» символов. Органическое функционирование, благодаря которому существует переход от символа к смыслу, мы будем называть «символическим отношением».

Это символическое отношение является активным синтетическим элементом, привносимым природой воспринимающего. Оно требует почвы, ОсНОВтШОЙ на некоторой общности между природой символа и смысла. Однако такой общий элемент в двух природах сам по себе ни влечет за собой символического отношения, ни позволяет решить, где символ, а где смысл, ни гаранти ует того, что символическое отношение было бы усто чиво к порождению ошибок и недоразумений для воспринимающего. Мы должны представить восприятие как первоначальную фазу в самовоспроизведении события актуального существования.

В 3itll\11TV понятия самовоспроизведения, вы астающего из некоторой первоначальной заданной азы, я напомню вам, что независимо от этого, тут не может быть никакой моральной ответственности. Гончар, а не горшок, ответственен за форму горшка. Актуальное. событие (actual occasion) вырастает как соединение в один реальный контекст разных восприятий, разных чувств, разных намерений и других различных активностей, вырастающих из этих первоначальных восприЯТИЙ. Здесь активность — другое имя для самовоспроизведения.

ОПЫТ КАК АКТИВНОСТЬ

Итак мы приписываем субъекту восприятия активность в создании своего собственного опыта, хотя такой момент опыта в своем единичном проявлении есть не что иное, как воспринимающий сам по себе. Поэтому, по крайней мере для субъекта восприятия, само восприятие есть внутреннее отношение между ним и воспринимаемыми вещами.

В ходе анализа вся активность, вовлекаемая в восприятие символического отношения, должна быть отнесена к субъекту восприятия. Такое символическое отношение предполагает, что имеется нечто общее между символом и смыслом, что может быть выражено без отсылки к настоящему субъекту восприятия; но оно также требует определенной активности субъекта восприятия, которая может быть рассмотрена без обращения за помощью к конкретному символу или к его отдельному смыслу. Рассматриваемые сами по себе символ и его смысл не нуждаются ни в наличии символического отношения, ни в том, что это символическое отношение между членами пары работает в том направлении, а не в другом. Природа их взаимоотношения не определяет сама по себе, чтб есть символ, а что есть смысл. Не существует компонент опыта, которые являются только символами или только смыслами. Наиболее распространенное символическое отношение состоит из наименее примитивной компоненты в качестве символа наиболее примитивной компоненты в качестве смысла.

Это положение есть основание радикального реализма. Оно устраняет таинственный элемент нашего опыта, который скорее мыслится, и, таким образом, скрыт от прямого восприятия. Оно (положение.

провозглашает тот принцип, что символическое отношение заключает в сложный опыт две компоненты, каждая из которых по своей природе поддается прямому распознаванию. Отсутствие подобного сознательного аналитического распознавания есть ошибка, проистекающая из дефекта менталитета субъекта восприятия, имеющего относительно низкий уровень интеллекта.

Язык

Для иллюстрации инверсии символа и смысла рассмотрим язык и вещи, им обозначаемые. Слово есть символ. Но слово может быть либо письменным, либо устным. В случае письменного слова можно предложить соответствующее произнесенное слово, и этот звук может вызвать смысл.

В данном примере письменное слово есть символ, а его смысл есть произнесенное слово; в то же время произнесенное слово есть символ, а его смысл есть смысл этого слова в словаре, будь то произнесенного или написанного.

Однако написанное слово часто проявляет свою функцию без привлечения слова устного. А именно тогда, когда письменное слово прямо символизирует словарный смысл. Но так изменчив и сложен человеческий опыт, что в общем ни один из этих случаев не иллюстрирует в чистом виде тот путь, который излагается здесь. Часто письменное слово означает одновременно и устное слово, и смысл; и символическое отношение становится яснее и более определеннее через дополнительное отношение звучащего слова к его смысл\'. Аналогично мы можем начать с мугного слова, которое может вызвать визуальное восприятие слова письменного.

Далее, почему мы говорим, что слово «дерево» устное или письменное — является для нас символом дерева? Как слово само по себе, так и сами деревья входят в наш опыт через одинаковые термины; и будет весьма разумно, рассматривая вопрос абстрактно, деревьям символизировать слово «дерево» так же, как слову символизировать деревья.

Несомненно это верно, и человеческая природа иногда следует данному пути. Например: если вы поэт и хотите написать лирическое стихотворение о деревьях, вы пойдете в лес с тем, чтобы деревья могли внушить вам подходящие слова. Поэтому для поэта в состоянии экстаза, — а может быть, агонии — деревья являются символами, а слова — смыслами. Он концентри уется на деревьях для того, чтобы извлечь слова. о большинство из нас не поэты, хотя мы и читаем их лирику с надлежащим почтением. Для нас слова суть символы, способные вовлечь нас в состояние восторга, переживаемого в этом лесу. Поэт — это личность, для которой все индивидуальные зрелища, — и звуки, и эмоциональные переживания, — символически отсылают к словам. Читатели — это люди, для которых слова символически отсылают к визуальным зрелищам, звукам и эмоциям, которые поэт хочет вызвать. Поэтому при использовании языка возникает двойное символическое отношение: от вещей словам со стороны говорящего, и от слов обратно к вещам со стороны слушателя.

Когда в акте человеческого переживания присутствует символическое отношение, то, во-первых, возникает два набора компонент с определенной объективной связью между ними, и эта связь будет сильно меняться в различных случаях. Во-вторых, общая конституция воспринимающего субъекта вызывает символическое отношение между одним набором компонент — символами, и другим набором компонент — смыслами. В-третьих, вопрос о том, какой набор компонент формирует СИМВОЛЫ, а какой —- смые.л, также, зависит от своеобразного склада данного акта переживания.

8. ПРЕЗЕНТАТИВНАЯ

Наиболее фундаментальное пояснение символизма в виде примера уже было сделано в обсуждении поэта и обстоятельств, вызывающих его поэзию. Мы имеем здесь особый пример отношения слов к вещам. Но это общее отношение слов к вещам есть только частный пример еще более общего факта. Наше восприятие внешнего мира разделяется по своему содержанию на два типа: первый тип — это обычное непосредственное восприятие одновременного мира при помощи проекции наших непосредственных ощущений, определяющих для нас свойства одновременных физических сущностеп. Этот тип есть переживание непосредственного мира вокруг нас, мира, изукрашенного чувственными данными, зависящими от непосредственного состояния различных частей нашего тела. Психология окончательно установила этот последний факт; но психологические детали неуместны для данной философской дискуссии и только запутывают расследование. «ч"вспенные данные» это современный термин, ТОм

слово «впечатление».

Для человека этот тип переживания проявляется особенно ярко в пространственных сферах и в отношения.х внутри одновременного мира.

Повседневный язык, который я использовал в рассуждении о «проекции наших ОЩУЩеНИЙ», весьма обманчив. Не существует голых чувств, которые сначала переживаются, а потом «проецируются» на наши ноги, КаК их ощущения, или на противоположную стену, как ее цвет. Проекция — это интегрирующий момент всей ситуации, такой же подлинный, как и чувственные данные. Было бы столь же точно, сколь и ошибочно, говорить о проекции на стену, которая затем характеризуется таким-то цветом. Использование термина «стена» равно ошибочно из-за того, что оно предлагает информацию, полячепнмо символически из дру•ой формы восприятия. Эта так называемая «стена», обнаруженная в чистой форме. презентативной непосредственности, отдает себя нашему переживанию только в облике пространственной наличности, в сочетании с пространственной перспективой и в сочетании с чувственными данными, которые в этом примере сводятся только к цвету.

Я предпочитаю говорить, что стена отдает себя в этом облике, чем говорить, что она отдает эти универсальные характеристики, данные в их сочетании. Ибо характеристики соединяются через описание ими единстве.нной вещи во всем мире, включая нас, той самой вещи, которую я называю «стена». Наше восприятие не заключено в универсальные характеристики; мы не воспринимаем отделенный от конкретного воплощения цвет или отделенное от конкретного воплощения пространство. Мы воспринимаем цвет и пространство стены. Экспериментальным фактом является то, что «для нас цвет отделен от стены». Таким образом, цвет и пространственная перспектива суть абстрактные элементы, характеризующие конкретный путь, по которому стена входит в наше переживание. Таким образом, они — элементы, соотносящие «субъект восприятия в данный момент» и другую столь же активную сущ ность, ПЛИ набор сущностей, который мы называем «стеной в данный момент». Чистый цвет ИЛИ чистая пространственная перспектива — очень абстрактные вещи, потому что они приходят к нам только через отбрасывание конкретного отношения между стенойв-данный-момент и субъектом-восприятия-в-данныймомент. Это конкретное соотношение. есть физический факт, который может быть весьма несущественным для стены и весьма существенным для субъекта восприятия. Пространственное отношение равно существенно как для стены, так и для субъекта восприятия: но та сторона отношения, которая связана с цветом, в данный момент безразлична для стены, являясь в то же время составной частью облика стены для субъекта восприятия. Следовательно, при рассмотрении их пространственных соотношений, одновременные. события совершаются независимо. Я называю этот тип опыта «презентативной непосредственностью». Она демонстрирует, как одновременные события относятся друг к другу и сохраняет их взаимную независимость. Эта презентативная непосредственность важ•на только для высокоразвитых организмов и является физическим фактом, который может (пли не может) войти в сознание. Такое вхождение будет зависеть от внимания и от активности концептлального функционирования, посредством чего физический опыт и концептуальное воображение сливаются в познании.

Опыт восприятия

Слово «опыт» одно из самых обманчивых в философии. Его адекватное обсуждение могло бы быть темой научного трактата. Я только могу указать те элементы моего анализа этого слова, которые относятся к данной цепочке рассуждений.

Наш опыт, поскольку он главным образом имеет отношение к нашему прямому распознаванию цельного мира внешних вещей, которые реальны в том же смысле, в каком реальны и мы, имеет три основных независимых формы, каждая из которых вносит свою часть компонент в рост нашей индивидуальности в один из конкретных моментов человеческого опыта. Две из этих форм опыта я назову воспринимающими, а третью назову формой концептуального анализа. По отношению к чистому восприятию я называю один из двух рассматриваемых типов формой «презентативной непосредственности», а другой — формой «каузального воздействия». Как «презентативная непосредственность», так и «каузальное воздействие» представляют в человеческом опыте компоненты, которые вновь анализируются в актуальных вещах реального мира и в абстрактных свойствах, качествах и отношениях, выражающих то, как эти внешние реальные вещи вкладывают себя в качестве компонент в наш индивидуальный опыт. Эти абстракции выражают то, как внешние реальности компонуют объекты для нас. Поэтому я скажу, что они «объективируют» для нас реальные вещи нашего «окружения». Наше наиболее непосредственное окружение состоит из различных органов наших собственных тел, наше более отдаленное окружение это физический мир по соседству. Но слово «окружение» означает те самые внешние реальные вещи, которые «объективируются» определенным необходимым способом так, чтобы сформировать составные элементы нашего опыта.

П. МЕНТАЛЬНОЕ П ФИЗИЧЕСКОЕ

Будучи вразумительными настолько, насколько это возможно, мы молчаливо закрепляем символическое отношение за ментальной активностью избегаем тем самым всяких детальных объяснений. Каким из наших опытных действий приписывать название ментальных, а каким физических, — это дело чистого соглашения. Лично я предпочитаю ограничивать ментальность теми опытными действиями, которые включают в себя концепции в добавление к перцепциям. Но основная часть наших восприятий существует благодаря повышенной остроте, проистекающей из действующего одновременно с НИМИ концептуального анализа. Вот почем\' фактически нельзя провести точной границы между физи-

СИМВОЛИЗМ.

ческой и ментальной конструкциями опыта. 110 не. существует осознанного знания без вторжения ментал ьнос.тј| в орме концептуального анализа.

Позже. удет необходимо обратиться к концептуальНОМУ анализу; но сейчас я должен рассмотреть сознание и частичный анализ его опыта и вернуться к двум моделям чистого восприятия. Утверждение, которое я хочу здесь сделать, таково: причина, по которой НИЗкоразвитые физические организмы не могут совершать ошибки, состоит не в том исключительно, что у них отсутств\'ет мышление, но в том, что у них отсутствует презентативная непосредственность. Эзопова собака, будучи слабым мыслителем, сделала ошибк\' по причине ошибОЧНОСТИ символического отношения между презентативной непосредственностью и каузальным воздействием. Короче говоря, истина и ошибки возникают в мире как результат синтеза: любая реальная мысль синтетична, и символическое отношение — одна из примитивных (орм синтетическоЙ активности, посредством которо реальное возникает из данных ею фаз.

М. ОБЪЕКТИВАЦИЯ

В таком толковании презентативной непосредственности я сообразуюсь с разграничением, согласно которому реальные вещи объективны в нашем опыте и формально сшествуют в своей собственной завершенности. Я полагаю, что презентативная непосредственНОСТЬ — это тот своеобразный п»ть, на котором одновременные вещи «объективны» в нашем опыте, и что среди абстрактных сущностей, которые создают факторы в форме представления, есть те абстракции, которые обычно называются чувственными данными: например, цвета, звуки, вкус, прикосновения и телесные чувства.

Таким образом, «объективация» сама по себе есть абстракция, так как ни одна реальная вещь не «объективируется» в ее «формальной» завершенности. Абстракция выражает форму природного взаимодействия и не является чисто ментальной. Будучи абстрактным, мышление просто соответствует природе, или, скорее, проявляет себя как элемент природы. Синтез и анализ нуждаются друг в друге. Такая концепция парадоксальна для тех, кто упорствует, думая о действительном мире как о собрании пассивных реальных субстанций с их частными характеристиками или качествами. В этом случае нонсенсом прозвучит вопрос: каким образом одна такая субстанция может составлять компоненту структуры другой подобной субстанции? Поскольку

СИМВоЛИЗМ.

сохраняется эта концепция, трудность не уменьшить обозначением каждой реальной субстанции событием, или моделью, ИЛИ  Трудность, возникающая в данной концепции, состоит в объяснении, как субстан могут существовать вместе в СМЫСЛС, производном от того, в котором каждая индивидыльная субстанция является актуальной. Но та концепция мира, которая здесь приведена, является концепцией функциональной активности. Под этим я подразумеваю, что каждая реальная вещь является таковой по причине своей активности, посредством чего ее природа состоит в ее согласованности с другими вещами настолько, насколько они согласовываются с ней. Вопрошая о какойлибо индивидуальности, мы должны спросить, как другие индивидуальности «объективно» вступают в согласие с ее сооственным опытом. Это согласие с ее собственным опытом и есть формальное существование индивидуальности. Мы также должны спросить, как она вступает в формальное существование других вещей; и это ее вступление есть ее индивидуальное объективное существование, или, что то же самое, абстрактное существование, представляющее только некоторые элементы ее формального содержания.

В данной концепции мира, говоря о такоЙ актуальной индивидуальности, как человек, мы имеем в виду человека в одном из случаев его опыта. Такой

ИЛИ акт, является комплексным и, следовательно, способным подвергнуться анализу по фазам и другим компонентам. Это наиболее конкретное бытие, и жизнь человека от рождения до смерти есть историчес.кий ход таких слнаев. Эти конкретные компоненты связываются вместе в единое целое частичной идентификацией формы и специфическим полным суммированием их предшественниц, которых каждыЙ момент истории жизни вбирает в себя. Человек-в-данный-момент концентрирует в себе свет собственного прошлого и является истечением из него. «Человек в его полной жизненной истории» — это абстракция, сопоставимая с «человеком в данный момент». Существуют, следовательно, три различных понятия отдельного человека,

 Юлия Цезаря, например. Слово «Цезарь» может означать «Цезарь в какой-то момент своего существования» это самый конкретный из всех смыслов. Слово «Цезарь» может означать «исторический путь жизни Цезаря от его рождения до предательского»•бийства».• Слово «Цезарь» может означать «общий

метод или модель, повторяющуюся в каждом случае жизни Цезаря». Вы можете с полным правом выбрать любое из этих значений, но когда вы сделали свой выбор, вы должны придерживаться его в данном контексте.

Такая доктрина природы жизненной истории организма имеет силу для всех типов организмов, которые достигли единства опыта, — как для электронов, так и для людей. Но человечество достигло богатства эмпирического содержания в отличие от электронов. Или все случаи имеют силу, или ни один случай не имеет силы, мы одинаково имеем дело с одной и той же аквальной сущностью, а не с набором таких сущностей и не с анализом компонент, содействующих одной из таких сущностей.

Эта лекция утверждает доктрину прямого опыта по отношению к внешнему миру. Невозможно полностью согласиться с данным тезисом без значительного удаления от моей темы. Мне необходимо лишь отослать вас к первой части новой книги Сантаяны «Скептицизм и животная вера» для окончательного доказательства пустоты «солипсизма данного момента», или, другими СЛОВаМИ, полного скептицизма, который вытекает из опровержения этого предположения. Мой второй тезис, по поводу которого я не могу сослаться на авторитет Сантаяны, состоит в том, что если вы последовательно иве ждаете прямой индивидуальный опыт, то в ваш-ей билософской конструкции вы должны

будете прийти к концепции мира как взаимодействия функциональной активности, посредством которой каждая конкретная индивидуальная вещь происте