Глава V. Новые мистерии. — Страдание, Смерть и Воскресение Христово

 

Радостными и солнечными были эти три года проповедческой деятельности для Иисуса. Странствующая жизнь по берегам озера и по пустыне сочеталась с наиболее серьезными поучениями. Терапия души и тела чередуется с упражнениями высшего ясновидца. Иногда говорят, что головокружительное Вознесение Иисуса произошло для того, чтобы увлечь сторонников к своей собственной духовной высоте; По мере того, как он поднимается, большинство срывалось по пути. Только трое сопровождают его на вершину, откуда они падают, как бы сраженные откровением. Таким было лучистое проявление силы и возрастающей красоты Христа через учителя Иисуса. Затем внезапно Бог спускается из этой славы в бездну низости. Сознательно, на глазах своих учеников он позволяет врагам взять себя и без сопротивления идет навстречу крайним обидам, на мучение и на смерть. К чему это глубокое падение?

Платон, скромный и чудесный посвященный, служащий переходным мостом между древнегреческим гением и христианским духом, сказал когда-то, что «душа мира распята на ткани Вселенной во всех созданиях и ждет своего освобождения». Странное слово, в котором автор «Тимея», кажется предчувствует миссию Христа в самом глубоком и трансцедентном смысле. Ибо это слово содержит одновременно загадку о развитии планетарной эволюции, ее решении через таинство креста. После долгого пребывания человеческой души в узах материи необходимо было жертвоприношение Бога, чтобы вырвать ее оттуда и показать ей дорогу к Духу.

Иначе говоря, чтобы выполнить свою миссию, Христос, после посвящения своих учеников, должен был завершить их обучение, пройдя через посвящение личное. Бог должен был спуститься до самого дна страдания и до смерти, чтобы идентифицировать себя с сердцем и кровью человечества и передать Земле новый импульс. Духовное могущество полностью соразмерно с самопожертвованием. Вот почему для самого Христа было возвышением то, что он отдал себя человечеству, войдя в человеческое тело и приняв мученичество.

Здесь присутствуют новые уникальные таинства, такие, каких еще никогда не видели и каких, вне сомнения, никогда не увидят во время будущих эволюции Земли, хотя ее ожидают все новые метаморфозы. Ибо в этих таинствах Бог, солнечный Архангел является посвящением, а чистый Дух, Отец — иерофантом. Христос воскресает в облике Спасителя человечества. Для человека результат заключается в безграничном расширении границ своего духовного восприятия и, как следствие, в неизмеримом расширении его земной и небесной судьбы.

* * *

Больше года фарисеи подстерегали Иисуса, но он хотел отдаться им только в свое время. Сколько раз он беседовал с ними на пороге синагог и под порталом Иерусалимского храма, где прогуливались в роскошных одеждах самые высшие должностные лица религиозной власти. Сколько раз он заставлял их замолчать своей сильной диалектикой, отвечая на их ловушки более тонкими ловушками. Но также сколько раз он их пугал словами, которые, казалось, падали с небес, как молния: «За три дня я разрушу храм... и за три дня я его восстановлю!» Слишком часто он вел себя заносчиво с ними и некоторые из его эпитетов застревали в их теле, как гарпуны; «Лицемеры! Змеиное племя! Окрашенные гробы!» И когда, разъяренные, они хотели схватить его даже в храме, Иисус неоднократно использовал тот же самый способ, который будет позднее использовать Аполлоний Тианский на суде императора Домициана. Он набрасывал пелену на их глаза и становился невидимым, и «Он проходил между ними незамеченный», говорит Евангелие.

Однако все готово в большой Синагоге, чтобы свершить суд над опасным пророком, который грозился разрушить храм и который называет себя Мессией, С точки зрения иудейского закона, этих двух жалоб достаточно для того. чтобы приговорить его к смертной казни. Каиафа сказал в переполненном синедрионе: «Это хорошо: когда один человек умирает за весь Иудейский народ». Когда небо говорит устами ада, катастрофа неизбежна. Наконец, соединение звезд под знаком Девы обозначило вещее время на небесных и исторических часах. Это соединение бросило свою черную стрелу в солнечную душу Христа. Он собирает своих учеников, в своем обычном убежище, в пещере на Горе Елеонской и там сообщает им о своей скорой смерти. Пораженные, они не понимали его; они поймут его позднее. Это был день Пасхи. Иисус устроил прощальный ужин в одном иерусалимском доме.

И вот, двенадцать учеников с наступлением ночи сели в сводчатой зале. На столе — закопченный пасхальный агнец, который напоминал иудеям о бегстве из Египта и который вскоре станет символом самой величайшей жертвы. Через окна аркады можно было заметить тень цитадели Давида, сверкающую золотом крышу храма Ирода, зловещую башню Антония, где властвовало римское копье — и над всем этим — мрачные сумерки. В воздухе нависли гнетущая тишина, тяжелые испарения и красноватое зарево. Иоанн, который видел и догадывался о большем лучше, чем все другие ученики, спросил себя, почему в сгущающейся темноте над головой Христа появился бледный ореол, от которого исходят лучи, которые тотчас угасают, словно душа Иисуса дрожала в глубине его тела и трепетала перед последним решением. И безмолвно любимый ученик склонил свою голову на грудь Иисусу. Наконец, Иисус нарушил молчание: «Истинно, истинно, говорю вам, что один из вас предаст Меня сегодня вечером». Слово, произнесенное тихим голосом, обрушилось на двенадцать учеников, как крик об опасности на корабле во время кораблекрушения.

— «Кто? Кто это?» Иисус указал на Иуду, который судорожно сжимал кошель с деньгами, и добавил без гнева: «Иди и делай то, что собираешься сделать». Видя, что его разоблачили, предатель вышел в состоянии сильного гнева.

Тогда, преломив хлеб и подав чашу, Иисус торжественно произнес слова, которые освятили его миссию и которые будут звучать через века: «Примите... сие есть Тело Мое,.. пейте... сие есть Кровь Моя...» Мало что из этого поняли озадаченные Апостолы. Только Христос знал, что в этот момент он совершает самое прекрасное деяние в своей жизнию. Этими словами, записанными в Невидимом, он открыл свою душу человечеству, он заранее обрек себя на жертву. До этого Сын Божий, Глагол, более свободный, чем все Элохим, мог вернуть все назад, отказаться от кровавого жертвоприношения. Но сейчас он уже не мог ничего изменить. Могущественные силы получили от него обещание. Элохим чувствовали, как божественная часть Иисуса Христа поднимается к ним в виде огромного ореола, его солнечная душа со всеми ее возможностями, они бережно удерживали ее в своем круге, огненном залоге божественного жертвоприношения. Элохим вернут ее ему лишь после его смерти. На Земле он останется только как Человеческий Сын, жертва, идущая на мучения.

Но только он один знал, что означает «тело и кровь Христа». — Когда-то Престолы отдали свои тела для создания туманности; Начала отдали свой последний выдох для того, чтобы заставить Солнце выйти из сатурнианской ночи; Архангелы отдали свою огненную душу, чтобы создать Ангелов, прототипов Человека. Теперь Христос отдаст свое тело для того, чтобы спасти человечество. Из его должно произойти человеческое братство, возрождение вида, воскресение души... И в то время, как его ученики пили из чаши терпкое красное иудейское вино... Иисус вновь погрузился в небесную мечту... в космическую мечту перед инкарнацией... и тогда же, когда он пребывал еще в солнечной зоне... двенадцать великих пророков предложили ему, тринадцатому, опасную чашу... которую он принял.

Но апостолы, кроме Иоанна, который догадался о недосказанном, не могли понять Иисуса. Они предчувствовали, что должно произойти что-то ужасное. Они задрожали, побледнели. Неуверенность, сомнение, страх овладели ими. Тогда Христос встал и сказал: «Идем молиться в Гефиманию», и ученики, по двое, последовали за ним. Грустное шествие вышло через потайную золотую дверь, спустилось к мрачной долине Хинаи, — Иудейскому кладбищу и к долине Призрака Смерти. Он перешел по мосту через Кедрон. чтобы спрятаться в пещере Елеонской горы. Апостолы пребывали в глубоком молчании, бессильные и ошеломленные.

Под большими деревьями, на горе Елеонской, в угловатых движениях, в густой листве, дьявольский круг смыкался над сыном Человеческим, желая крепче связать его своими узами.

Апостолы спали. Иисус молился и лоб его покрылся каплями кровавого пота. Нужно было, чтобы он испытал удушающий ужас, чтобы он испил свою чашу до дна, чтобы он вкусил горечь потери и отчаяние человечества. Наконец, толпа солдат с факелами появилась между деревьями. Это был Иуда с воинами. Предатель поцеловал Иисуса, и это был знак наемным воинам. Чувствуется бесконечная нежность в ответе Христа: «Друг мой, для чего ты пришел?», столь подавляющая нежность, что она доведет предателя до самоубийства, несмотря на всю черноту его души. После этого акта совершенной любви, Иисус останется невозмутимым до конца. Он стал неуязвимым для всех мучений.

И вот отвели его к первосвященнику Каиафе, черствому книжнику, некой разновидности священнической спеси без веры. Иисус признал себя Мессией и первосвященник разодрал одежды свои, это означало приговор к смерти. В римском трибунале Пилат пытается спасти Галилеянина, в котором он видел безобидного мечтателя. Ибо этот мнимый «Царь Иудейский», который называл себя «Сыном Божим», прибавляет, что «Царство его не от мира сего». Но иудейские первосвященники могли возбудить темную зависть Цезаря, и толпа неистовала: «Распни его!», и проконсул, после того, как умыл руки пред народом, отдал Мессию в грубые руки римских легионеров. На Него одели багряницу; на голову Ему возложили венец из терна; в руки дали трость, похожую на смехотворный скипетр. На него сыпались удары и оскорбления. Пилат, выражая свое презрение иудеям, сказал им: «Вот ваш царь!»

Затем добавил, с горькой иронией: Ecce Homo! [125], как если бы вся человеческая низость и мерзость сосредоточилась в этом бичеванном пророке.

Заканчивалась античность, и даже стоики поняли Страсти Христовы не лучше, чем сам Пилат. Они увидели в этом лишь внешнюю прискорбную сторону и его явную инертность, которая вызывала у них возмущение. Но все эти деяния из жизни Иисуса имели одновременно символический смысл и мистическое воздействие на будущее человечество. Явления Креста, вызываемые в астральных образах святыми Средних Веков, стали для них инструментом посвящения и совершенствования. Братья святого Иоанна и Тамплиеры, Крестоносцы, которые вознамерились завоевать Иерусалим, чтобы создать там столицу мира, таинственные Розенкрейцеры XV века, которые подготовили примирение Науки и Веры, Востока и Запада в высшей мудрости, все эти люди духовного деяния, в самом сильном смысле этого слова, должны были обрести безграничный источник силы в страданиях Христовых. Во время видения Бичевания, образ истерзанного Христа говорит им: «Учись у меня умению оставаться безразличным к ударам судьбы, противостоять всем страданиям, и ты обретешь новый смысл: понимание всех горестей, чувство единства со всеми существами. Именно поэтому я согласился пострадать за людей, для того, чтобы проникнуть в самую глубину их души», — Терновый венец научил их не бояться мира духовного и интеллектуального, выдерживать презрение и нападки по отношению ко всему, что дорого нам. Он им говорил: «Оставайся на ногах, когда весь мир ополчился против тебя. Умей сказать Да!, когда все говорят Нет! Только тогда ты станешь самим собой». Сцена Несения Креста учила их другому мужеству и говорила им: «Научись нести мир на своей совести, также, как Христос согласился нести Крест, чтобы слиться в одно целое с землей и миром. Научись нести свое тело, как что-то внешнее. Нужно, чтобы дух удерживал тело в своей воле также, как рука держит молот!» Таким образом, это вовсе не безучастности учит Запад и народы Севера таинство Страстей, но — новой энергии через Любовь и Жертвоприношение.

Сцена Голгофа — это заключительный этап жизни Христа, печать, поставленная его Миссией, и отсюда наиболее глубокая тайна христианства. Гете справедливо замечает по этому поводу: «Высшее таинство страдания — это нечто настолько священное, что выставление этого образа на обозрение толпы может показаться кощунственным осквернением». К чему эта скорбная сцена распятия? — спрашивали язычники первых веков. Неужели от этого ужаса должно произойти спасение мира? И не один современный мыслитель повторял: «Могло ли человечество спастись благодаря смерти одного праведника?» Стало быть Вселенная — станок пыток, а Бог — палач! Рудольф Штайнер дал более глубокий философский ответ на эту мучительную проблему: «Доказательство того, что духовное всегда торжествует над телесным, должно быть выставлено на обозрение всего мира. Посвящение, перенесенное на план всемирной истории, вот что означает событие на Голгофе. Поток духовной жизни вытекает из капель крови, пролитой на кресте. Кровь — это моя субстанциализация. Вместе с кровью, пролитой на Голгофе, любовь Христа пропитывает человеческий эгоизм, как живительный флюид».

Медленно поднялся крест над зловещим холмом, что возвышался над Сионом. В кровавой жертве, которая трепетала и дрожала у позорной виселицы, жила сверхчеловеческая душа. Но Христос отдал свои силы Элохим. Он чувствует себя отрезанным от своей солнечной ауры, в ужасном одиночестве, в глубине темной пропасти, откуда раздавались крики солдат и вопли врагов. Черная туча нависла над Иерусалимом. Ибо земная атмосфера — это только призма вселенской жизни. Ее флюиды, ветры, стихийные духи иногда питаются человеческими страстями, и в тоже самое время они отвечают на космические импульсы своими бурями и конвульсиями. И вот, настали для Иисуса часы агонии, тяжелые как вечность. Несмотря на страдания от мучений, он оставался Мессией. Он простил своих палачей, он утешил разбойника, который сохранил веру. С приближением смерти Иисус почувствовал неутолимую жажду-предзнаменование избавления. Но, чтобы испить свою чашу, нужно было, чтобы он дошел до того чувства одиночества, которое заставит его сказать: «Отец мой, для чего ты Меня оставил?», затем последовало последнее слово: «Свершилось», которое поставило печать Вечности на челе удивленных веков.

Последний крик вырвался из груди распятого, пронзительно, подобно трубе или звуку арфы, у которой оборвались сразу все струны. Этот крик был таким ужасным и мощным, что римские легионеры отошли, бормоча: «Не был ли Он Сыном Божьим?»

Иисус умер, но Христос — живой, более живой, чем когда-либо! В глазах людей, от него остался только подвешенный на кресте труп, под небом более черным, чем ад. Но в астральном и в духовном мирах, за вспыхнувшим лучом света последовал раскат грома с тысячекратным эхом. Одним прыжком душа Христа соединилась со своей солнечной аурой, преследуемая океаном душ и возгласом «Осанна!» небесных легионов. Отныне, загробные ясновидцы и Элохим знали, что победа достигнута, что смерть потеряла свою остроту, что камень отвален от гробницы, и можно было увидеть, как блистательные души парят над их пустыми гробами. Христос через жертвоприношение возвратился в свое царствие с увеличенными во сто крат силами. И уже новым прыжком он готов был войти в глубину Бесконечности, в центр, залитый светом, любовью и красотой, который он называл своим Отцом. Но сострадание привело его обратно на землю, где он стал учителем через свои муки.

Зловещий туман, гробовое молчание навсегда заполнили Иерусалим. Святые женщины плакали над трупом учителя; Иосиф из Аримафеи совершил над ним обряд погребения. Апостолы спрятались в пещерах Хинома. Их учитель умер, и они потеряли всякую надежду. С виду ничего не изменилось в непроницаемом мире материи. Однако, странное событие произошло в храме Ирода. В тот момент, когда Иисус скончался, сверкающая пелена, сплетенная изо льна, цвета пурпура и гиацинта, за которой скрывалась дарохранительница, разорвалась сверху донизу. Один левит, который там проходил, увидел в святилище золотой ковчег с золотыми Херувимами по сторонам, и крылья их поднимались до свода. Неслыханная вещь, глаза профанов смогли созерцать мистерию святая святых, где даже сам главный верховный жрец должен проникать сюда только один раз в год. Испуганные жрецы прогнали людей, чтоб они не стали свидетелями святотатства. — Этот знак имеет определенный смысл. — Образ Херувима, с телом льва, с крыльями орла, с головой ангела — похож на сфинкса. Он символизирует всю эволюцию души человеческой, ее схождение в тело и возвращение к Духу. Благодаря Христу, пелена святая святых разорвалась, загадка сфинкса разрешена.

Отныне мистерия жизни и эволюции открыта для всех, кто осмелится и захочет его узнать.

Чтобы объяснить теперь деяние, осуществленное духом Христа в то время, когда близкие наблюдали за спуском тела в могилу, нам необходимо еще раз вспомнить главное событие египетского посвящения. Посвященный проводит три дня и три ночи в саркофаге, погруженный в летаргический сон, под наблюдением иерофанта. В течение этого времени он совершает путешествие в другой мир, в соответствии со степенью своего развития. Когда после пробуждения он вспоминал об этом и то, как он раньше времени посетил царство мертвых, он был похож на воскресшего и рожденного повторно, на языке служителей храма. Христос тоже совершил космическое путешествие, в то время, когда его опускали в могилу, перед духовным воскресением на глазах у близких; здесь также присутствует соответствие между древним посвящением и новыми мистериями, принесенными в мир благодаря Христу. Соответствие, но и огромное расширение. Так как астральное путешествие Бога, прошедшего через испытание смерти на земле, должно было быть другого вида и гораздо большей дальности, чем то боязливое плавание простого смертного в царстве умерших, находясь в барке Исиды[126].

Два психофлюидных потока обволакивают земной шар своими многочисленными кольцами, похожими на электрических змей, которые постоянно двигаются. Один, названный Моисеем Horeb и Орфеем Ereb, который также можно было бы назвать центростремительной силой. Ибо он имеет свой центр на земле и он притягивает к ней все, что падает в текущий поток. Это — бездна рождений, желания и смерти, сфера испытания, названая также религиями чистилищем. Все души, еще предающиеся своим земным страстям, уносятся в свои завихрения и круговороты. Другой поток, названный Моисеем Ионой, можно также назвать центробежной силой. Так как в нем заключается сила экспансии, точно так же, как в другом — сила сжатия; и он связан со всем Космосом. С помощью его, души возносятся к солнцу и к небу; через него также приходят божественные влияния; с его помощью Христос спустился в образе Голубки. Если посвященные, подготовленные к космическому путешествию посредством сильно развитой души, всегда знали как соединиться с потоком Ионы после своей смерти, то значительная масса душ, затемненных парами плоти, с трудом достигала этого и почти не выходила из потока Horeb, двигаясь от одной инкарнации к другой. Переход Христа в сумрачное преддверие рая сделал там отверстие, он оставил там светящиеся круги и отворил для этих потерявшися душ, подобно душам из второго круга Дантового Ада, небесные пути. Таким образом, миссия Христа должна была осветить и расширить жизнь после смерти, точно так же, как он расширил и осветил жизнь на земле.

Но главное в его миссии заключалось в том, чтобы уверенность в духовном воскресении вошла в сердца апостолов, которые должны были разносить его мысль по свету. После того. как он воскрес для самого себя, нужно было воскреснуть в них и для них, и чтобы этот факт реял над всей будущей историей. Воскресение Христа должно было быть залогом воскресения душ, начиная с этой жизни и с их верой в другую жизнь. И для всего этого было не достаточно, чтобы Христос показал себя своим сторонникам в астральном видении, во время глубокого сна. Нужно было, чтобы он предстал перед ними во время бодрствования, в физическом облике, и чтобы его воскресение им показалось событием до некоторой степени материальным. Этот феномен, трудный для других, был легким для Христа. Так как эфирное тело великих посвященных — а тело Христа должно иметь жизненную силу, особенно сильную и субтильную — долго удерживается после их смерти и сохраняет часть своего могущества над материей. Духу достаточно одушевить ее, чтобы сделать ее видимой при определенных условиях.

Вера в воскресение не сразу овладела апостолами. Она должна была проникнуть в них, как голос, который внушается через ритмы сердца, передаваться как дыхание жизни. Вера завоевывала их душу подобно тому, как день постепенно приходит после долгой ночи. Как ясный рассвет поднимается над серой Палестиной. Явления Христа постепенно увеличиваются для того, чтобы произвести все большее и большее впечатление. С начала легкие и мимолетные как тени, они увеличивается в силе и в яркости. Но как исчезло тело Христа? Было ли оно истреблено Огнем-Принципом, под дыханием космических Сил, как тела Зороастра, Моисея и Илии. и содрогалась ли земля и падали ли стражники, как этого хотел Евангелист? Или же очищенное, одухотворенное до почти что нематериального состояния, оно само растворилось как аромат в напитке, как благоухание в воздухе? Как бы то ни было благодаря чудеснейшей алхимии его прекрасная квинтэссенция была впитана атмосферой.

Но вот, Мария Магдалина, принесшая бальзам, увидела в пустой могиле «двух ангелов с озаренными лицами и в белом как снег одеянии». Ужаснувшись, она обернулась и заметила человека, которого от волнения не узнала, но в голосе, который произнес ее имя «Мария!..» и который взволновал ее до глубины души, она узнала Учителя и кинулась к ногам его, чтобы дотронуться до полы одежды, но Он как-будто боялся материального прикосновения от той, из которой он «изгнал семь бесов»: «Не прикасайся ко Мне,.. Иди и скажи апостолам, что Я воскрес!» Здесь Спаситель говорит с женщиной, обуреваемой страстями, грешницей, превращенной в обожательницу Господа. Одним своим словом он влил прямо в глубину ее сердца бальзам вечной Любви. Он знал, что через женщину он достигнет души всего человечества. — Затем, когда Иисус предстал пред одиннадцатью учениками Его, собравшимися в иерусалимском доме, за закрытыми дверями, и когда он встретился с ними в Галилее, то это Учитель собирал лучших из своего воинства для будущих деяний. — В трогательных сумерках Еммауса этот божественный целитель душ, воспламенил веру в пламенных сердцах двух печальных учеников своих. — На берегах Тивериадского озера он появился пред Петром и Иоанном, чтобы подготовить их к тяжелой участи. — Когда, наконец, последний раз он предстал пред сторонниками, на горе Галилее, чтобы сказать эти последние слова: «Идите и проповедуйте Евангелие всем народам. А я с вами во все дни, до скончания века!» Это было торжественное прощание Учителя и завещание Царя солнечных Архангелов.

Таким образом, мистический факт воскресения, который пришел к апосталам вначале в виде робкой зари, со временем разгорался и возрастал, достигая своего апогея в знаменитом закате, который навсегда окунул их мысль в его пышный и пророческий пурпур.

И еще раз, несколько лет спустя, Христос появился особенном виде своему врагу Петру, по дороге в Дамаск с тем, чтобы сделать из него своего наиболее пылкого защитника. Если предыдущие явления Христа были окутаны как бы ореолом мечты, что это имело исторический неопровержимый характер. Более неожиданное чем другие, оно несло в себе победный свет. Здесь, наконец, величина раскрытой силы измерима с желанным действием. Так как от этого видения и от этого молниеносного слова началась миссия апостола Язычников, который должен был обратить в веру Христа греко-латинский мир и весь Запад.

* * *

Как блестящая звезда светит на горизонте сквозь густой туман, возвещая о будущем мире, точно также факт духовного воскресения витает над всем деянием Христа. В нем — необходимое заключение и резюме. — Ни ненависть, ни сомнение, ни зло не побеждены. Они еще не задолжали бытию, ибо они сами суть ферменты эволюции. Но отныне бессмертная Надежда не может больше вырвана из сердца человека. Сверх всех поражений и всех смертей неослабевающий хор будет петь через века: «Христос воскрес!.. Пути от земли к небесам вновь открыты!»

 

 

Заключение

 

Christus Luceferus verus.

Розенкрейцерское изречение

Будущее

 

Мы только что поэтапно рассмотрели планетарную эволюцию и развитие мира до его центральной точки: явления Христа. Я отдаю себе отчет во всех недостатках этого эскиза. Надеюсь, по крайней мере, что он докажет одну вещь, а именно, существование западных эзотерических традиций, которые тесно связаны с Христом — главной опорой человечества, появляющимся как осуществление прошлых и залог будущих предзнаменований.

История была бы лишь учением педантов или развлечением для сомнительных рассказчиков, если бы она умела только собирать разрозненные факты в анналах человечества, Нет, История не мрачный тюремщик, закрывающий нас в свои камеры, а светлая Муза, которая отпускает нас на волю, перенося на вершины, где все свободно развивается в необъятном пространстве. Пусть она играет не роль невозмутимой Парки, готовой в любой момент перервать нить жизни, а Ариадны, указывающей нам путь в своем лабиринте. Раскрывая нам Законы вечности и Первопричины, она доверяет нам светящийся факел, чтобы пронзить мрак, окружающий нас. Вооруженные таким образом, сумеем же захотеть и увидеть. Это относится как ко всему человечеству, так и к отдельному человеку. Совладать с собой, собрать все приобретенные силы, чтобы броситься навстречу будущему, следуя импульсам, исходящим из нашей души и мистерии Бесконечного.

* * *

Два главенствующих течения сформировались две тысячи лет тому назад в истории. Они повсеместно встречаются в этом бурном море формирования человечества. Они то бешенно сталкиваются друг с другом, то, успокаиваются, как если бы они хотели объединиться во время этого обманчивого затишья. Иногда они даже смешиваются, пытаясь раствориться друг в друге, но безуспешно; и снова вздымаются волны борьбы. Это борьба между религиозным и светским миром, между Верой и Наукой, между Христианством и Язычеством, между Вечным и Сиюминутным. Борьба неотвязная, настойчивая и ожесточенная, которой никто не может избежать. Это несчастье и величие, бедствие и честь нашего времени, потому что всякая история приходит к этому как к неизбежному кризису.

В этой книге мы попытались найти оккультные причины этой борьбы, которая в эзотерических традициях называется Битвой в Небесах, и мы нашли там столкновение эпох, рас и народов.

Рассматривая эти течения синтетически, их изначальные причины, их влияние на неопределенный период времени, мы позволим себе назвать их: течение Христа и течение Люцифера.

Посмотрим сначала, каково их действие во внешней истории.

То, что Христос принес миру и чему обучал своих апостолов, не было абстрактной догмой, а новой жизнью, высшим импульсом, непоколебимой верой в обновление Земли, в небесах, вновь открытых присутствием самого Сына Божьего, излучающего свет. Со временем это излучение, благодаря феномену умственного воскрешения, создало первые христианские общины, и они довольствовались им. Для них все прошлое человечества, все религии, все достижения науки Азии, Египта и Греции, смешивались с греко-латинским упадком и казались им творениями демона. Лишь Христос существовал. Не прошел ли он по земле, как Бог? Но несмотря на это, в течение двух первых веков, некоторые христианские общины сохраняли античный принцип постепенного иерархического посвящения. Это то, что называли тогда гнозисом. Единение с Христом было для них мистическим феноменом, превосходящим все остальные, реальность одновременно индивидуальная и коллективная. Но как только святой Августин утвердил догму о том, что вера в Церковь определяет все остальное, принцип посвящения был уничтожен и слепая вера уступила место действительному знанию. Подчинение Церкви и ее приказам заменило союз с живым Христом. В то время, как святые и мученники обращали в свою веру северные народы своей величественной вдохновленностью и пролитой кровью, Церковь, все более и более романизированная, сузила круг своих догм, не помышляя больше ни о чем, кроме как о временном господстве и закабалении души посредством воздействия на разум. Действительно, последние великие ученые Церкви, известные под именем схоластов, Альберт Великий, Скот Эриугена и святой Фома Аквинский создали замечательную метафизику, объединяя системы Аристотеля и Платона с христианством. Но их доктринам недостает того, что требует современный разум: знания природы, которое синтетически содержалось в античном посвящении, и идею психической эволюции, основанную на принципе реинкарнации и множестве существований. Умственная ограниченность Церкви, довольно значительная уже со времен святого Августина, достигла своего апогея в двух параллельных явлениях: Реформация и Возрождение, когда первое провозгласило свободу сознания, а второе — свободу научного исследования. Церковь сожгла Яна Гуса за его независимую веру, приговорила Галилея, утверждавшего, что Земля вращается вокруг Солнца, сожгла доминиканца Джордано Бруно, потому что он видел Бога в Космосе и восхищался им в Бесконечности.

Провозглашение догмы о непогрешимости Папы может быть рассмотрено как последняя степень религиозного агностицизма, церковного цезаризма и материализма веры. Оно лишает воинствующую и думающую Церковь своего оружия и достоинства.

Нет больше надобности в Иисусе Христе, так как у нас есть Папа. Пусть мрак властвует в сознании, лишь бы Церковь существовала! Было ли это то, что бедняга Брунетьер называл «пророчеством», то что он принял безоговорочно на веру, ошибка, да, но может и в нем самом?

Таким было отступление христианства, увиденное извне, после его чудеснейшего расцвета в XII и XIII веках, расцвета связанного с эзотерической сдержанностью и мистериальным импульсом божественных сил. В ХIV-ХV веках наблюдается скорее торможение в развитии христианства. Говоря своим ученикам и народу Галилеи: «Царство небесное внутри вас», — Иисус пообещал миру завоевание неба через внутрений мир каждого. Мы только что на примерах увидели, до какой степени Церкви удалось заслонить свод Космоса и Души своим ограниченным интеллектом и желанием духовного господства.

Рассмотрим теперь, к какому результату пришло люциферианское течение Науки, которое продолжало существовать все это время рядом с христианским течением Церкви, и бороться с ним, и которое в наши дни поглотило его со всех сторон.

* * *

Истоки его в греческом мире. Когда Сократ вывел аксиому о том, что истина доказывается одним доводом и что диалектика — верный путь, ведущий к моральному совершенству как к высшему счастью, он сформулировал, в некотором роде, принцип современных наук, основой которых должна была быть позитивистская философия. Параллельно, основывая все науки на наблюдении явлений природы, Аристотель открыл новый метод научного познания. Наблюдение, анализ, умозаключение — эти принципы вскоре станут единственными основополагающими истинами и вынуждены будут отодвинуть из области науки созерцание, интуицию, ясновидение, которые одни лишь достигали сути вещей и управляли прежде человеческими расами через центры посвящения и храмы-школы. Отодвинутая назад военными действиями народов севера и угнетенная Церковью, наука дремала на протяжении первой половины Средневековья и ее разбудили лишь первые мировые исследования и блестящие открытия ХV-ХVI веков. Христофор Колумб, доказавший, что Земля круглая, Галилеи — что она вращается вокруг Солнца, Коперник и Кеплер, измерившие светила и их расстояния до Земли, человеческий разум, научившийся использовать физический мир, должны были изменить абсолютно все. Заметим, что эти великие астрономы должны были быть в еще большей мере верующим и ясновидящими на античный манер. Они рассматривали вселенную как живое существо, оживленное божественной силой, что доказывалось ее единством и чудеснейшей гармонией. К тому же, последние великие схоласты Церкви: Альберт Великий, Скот Эриугена и святой Фома Аквинский отдавали честь человеческому разуму, который пытался примириться с теологией, как и первоисследователи звездного пространства умели увидеть Бога в Природе и поклониться Ему. Можно даже утверждать, что без этой веры, исходившей из их интуиции, они никогда не постигли бы законов, управляющих миром. Что в последствии и произошло. Раз Церковь значительно сузила кругозор, изгоняя Природу из Религии, ученые должны были затмить свой разум, изгоняя концепцию Бога и Души из Науки. В наши дни получилось так, что человек, по мере завоевания материальной части Природы; химические тела, пар, свет, электричество, и используя их в своих нуждах, посчитал себя единственным повелителем, не признающим божественные силы, иначе как внешней оболочкой. Он ведет себя с ними как эгоистичный ребенок-тиран, злоупотребляет ими до такой степени, что нанося ответный оккультный удар, эти силы становятся враждебными и оборачиваются против него, подталкивая к неистовой алчности и жесткому материализму. Таким образом, новые апостолы науки, неверно использующие эти восхитительные открытия, пришли к тому, что верят лишь в свои средства и искаженную материю, которой они управляют в своих ретортах, они пришли к отрицанию души и Бога, развивающихся на протяжении долгого правления Природы, и проявляющихся только в безмятежных высотах созерцания через интуицию и ясновидение. Этот исключительный метод привел к ужасающим результатам: умственной и общественной анархии. Она разлагает человека, стерилизует его творческую силу и стремится убить в нем бессмертные принципы, принципы жизни. Со всеми своими машинами, орудиями и теориями ей удалось уже разрушить внешнюю красоту жизни.

Благодаря подобному менталитету случилось так, что если человек отведет взгляд от своей завоеванной непосильным трудом земли и посмотрит на самого себя, он увидит лишь анархический хаос своих разнузданых страстей, а если он поднимет свой взор к небу, то потеряется в пугающей ледяной пустоте.

Таков двойной тупик, к которому пришло христианство, ограниченное из-за уничтожения посвящения, и наука, лишившая себя Бога. С одной стороны, окостенение в абстрактных догмах, с другой — асфиксия мертвой материи.

* * *

Но тем не менее, с начала эры существовало меньшинство, непризнаваемое и преследуемое, но нерушимое и могущественное, которое неустанно шло к высшей цели: примирить христианское течение с люциферианским, органично соединить воедино Веру и Разум, Религию и Науку и поднять античную инициацию на высоту откровений Христа. Очень сложно узнать достоверно, кто были эти великие личности по тем искаженным документам, которые остались нам от их пребывания на Земле. Чаще всего они вынуждены были скрываться, изменять облик и скользить подобно призракам в полумраке истории. Ибо они были подозрительными как для установившейся религии, так и для официальной науки.

Эти деклассированные практически всегда считались еретиками и колдунами. Немногие их представители встречались во всех странах, любых сословиях. Одинокие философы, искусные врачеватели, ученые раввины, молчаливые монахи, скрывающие свои многочисленные идеи под монашеской рясой, алхимики, ищущие тайные свойства элементов на дне своих сосудов, астрологи, предсказывающие судьбы по движению светил. Иногда это были любопытствующие принцы и размышляющие в скрытых уголках своих дворцов короли, или мечтательные пастухи, затерянные в своих песчаных равнинах, или смиренные сказательницы легенд в глубине своих лачуг. Тайная симпатия объединяет это великое братство. Они узнают друг друга по одному жесту, взгляду, по магнетической атмосфере, витающей вокруг них, по их молчанию больше даже, чем по их речам. Это братья Души и мученики