Не сдаваться: Судьбоносные приказы

На следующий день после моего возвращения в Футамату, произошло сильное землетрясение. Отряд, которому я принадлежал, получил приказ проследовать к аэродрому Уцуномия в шестидесяти или около того милях от Токио, и погрузиться в транспортный самолет тем же вечером. Обычно, до Токио мы должны были бы добираться по железнодорожной линии Токайдо. Из-за землетрясения движение по этой ветке было нарушено, так что нам пришлось выезжать на грузовике, надеясь, что севернее поезда будут ходить нормально.

Когда грузовик проезжал Кадою, гостиницу, где я обычно останавливался, ее владелец, жена и вся его семья ждали на улице, чтобы попрощаться. Мы остановились, и они дали нам бутыль сакэ и корзину с печеными каштанами и сушеными кальмарами. Не вылезая из грузовика мы откупорили бутыль и обменялись прощальными тостами.

Нам удалось сесть на поезд в Какегаве, потом пересесть в Токио и прибыть в Уциномия глубокой ночью. Оказалось, что транспортник стоит на ремонте, и нам пришлось убить несколько дней в гостинице перед железнодорожной станцией Уциномия. В эти дни мы узнали, что американские войска высадились в Сан Хосе на острове Миндоро, Филиппины. Услышав это, мы посмотрели друг на друга с дурными предчувствиями, а я весь напрягся.

Двадцать два человека из наших вылетели с аэродрома Уциномия на трех самолетах, No 97 Converted Heavy Bomber-Transpot and two N 100 Heavy Bombers. План состоял в том, чтобы в один присест добраться до Тайпея, перезаправиться, и в тот же день вылететь на авиабазу Кларк на острове Лузон, но из-за плохой погоды нам пришлось сесть на Окинаве и пробыть там три дня. Потом оказалось, что транспорту требуется дополнительный ремонт; и так то одно, то другое, и мы прибыли на базу Кларк лишь 22 декабря, через шесть дней после вылета с Уциномия.

Когда мы приземлялись, была объявлена воздушная тревога, но я с удивлением наблюдал, как обслуживающий персонал ходили повсюду так, будто ничего особенного не происходило. Я спросил, почему так, и он ответил – "Сегодня очередь Манилы". Противник бомбил базу Кларк и Манилу поочередно, через день.

Нам было приказано по прибытию связаться с Особым Разведывательным Дивизионом Четырнадцатой Area Армии. Когда мы прибыли, из дивизиона прислали встретить нас Масару Шимоду и Кусуо Цучихаши. Они почти сразу же уехали, чтобы сообщить о нашем прибытии в штаб дивизиона в Манилу, в пятидесяти милях, и заверили нас, что вернуться самое позднее – утром.

На следующий день в полдень их все еще не было. Мы уже стали опасаться, что с ними что-то случилось по дороге, но через несколько минут они приехали на грузовике. Они рассказали, что их заметил P-38 Локхид Лайтнинг и устроил охоту за ними, и им пришлось убегать, петляя по объездным путям большую часть расстояния. Их лица еще несли отпечаток напряжения от гонки на выживание.

Мы остались в Кларке еще на одну ночь и отправились в Манилу двадцать четвертого. Тем утром вражеский B-24 разбросал над городом рождественские открытки, адресованные филиппинцам, с изображением ягненка и текстом по-английски "Теперь мы in the South Pacific, надеемся отпраздновать Новый Год вместе с вами!".

Когда один из коллег-офицеров перевел мне это, я заскрежетал зубами и казал "Дураки! Идиоты! За кого они себя принимают?"

Особый Разведывательный Дивизион располагался в Маниле в месте, похожем на жилой район для иностранцев. Дивизион находился в двухэтажном бетонном здании, и на вывеска над входом было написано "Институт естественных наук".

Нас поприветствовал смугловатый человек, оказавшийся майором Йошими Танигучи, командиром дивизиона. После того, как мы предъявили документы, майор сказал, что меня и еще пятерых человек разместят в Бригаде Суги, так назывался Восьмая Дивизия из Хиросаки. Он сказал, дальнейшие распоряжения придут из штаба дивизии.

Бригада Суги отвечала за оборону западную центральную часть Лузона от Назугбу до Батангаса. Ее штаб находился в Липе.

В тот вечер у нас было прощальное собрание в "институте". Мы из Футаматы поняли, что нас, по-видимому, разделяют в последний раз, но мы ожидали этого. Я не видел никаких признаков уныния, хотя вечер проходил тихо. Мы пили холодное сакэ друг с другом, а майор Танигучи объяснял нам боевую обстановку. Она не сильно изменилась.

26 декабря, посреди ночи, шестеро из нас, направлявшихся в Бригаду Суги выехали из Манилы с майором Танигучи на грузовике, везущем помимо нас достаточно большой груз боеприпасов. Одетые в летнюю форму, с мечами, револьверами и биноклями, мы шестеро выглядели как обычные армейские офицеры, но майор Танигучи носил форму филиппинской Area Полиции и альпинистскую шапочку.

В ярких лучах Луны грузовик катился на юг, к Липе. Вскоре после отъезда слева я увидел Bay Lake, и вид его спокойной, залитой лунным светом глади избавил меня от внутреннего напряжения. Было трудно поверить, что этот прекрасный ландшафт скоро станет полем боя. Вид был неземной, завораживающий, но меня скоро вернул к суровой действительности шум проезжающих нам навстречу грузовиков. Чем дальше мы ехали на юг, тем их становилось больше.

Наш грузовик прибыл в штаб дивизии прямо перед рассветом. Приказы, которые я должен был получить там, определили мою судьбу на последовавшие тридцать лет.

X
Дорога, по которой мы ехали, построенная инженерны корпусом, вела глубоко в пальмовый лес. Штаб бригады Суги располагался прямо на обочине дороги. Он представлял собой разбросанные nipa houses, круглые хижины, в каких живут местные жители, с простыми дощатыми стенами и крышами из пальмовых листьев. Вслед за майором Танигучи мы вошли в одну из них. Внутри было несколько офицеров: подполковник Мотояма из стратегического командования, майор Такахаши из разведывательного командования, капитан Ямагучи из Rear Squadron, старший лейтенант Кусано из Разведывательного дивизиона и другие.

Мы напряженно ожидали в углу, пока майор Танигучи и майор Такахаси тихо обсуждали наши назначения. Я почувствовал, что сейчас решается моя судьба, я сжал кулаки. Вскоре Шигеро Моригучи и Шигейчи Ямамото были назначены возглавлять пятьдесят бойцов в атаке на Сан Хосе. Затем Шин Фурута и Иширо Такаку назначили руководить партизанским отрядом на острове Миндоро.

Теперь была моя очередь. Майор Такагаши сказал "Офицер Онода направляется на остров Лубанг, и возглавит партизанские действия гарнизона Лубанга."

Тогда я впервые слышал о Лубанге. Я не имел представления, где он находится и какого он размера.

Майор Такагаши написал приказ гарнизон Лубанга и заверил его печатью командира Восьмой дивзии, генерал-лейтенанта Йокогамы и сказал "Я телеграфирую им приказы, но возьми это с собой на всякий случай."
В приказе говорилось "Командиру гарнизона Лубанг развертывать другие дивизионы и подготовиться к партизанским действиям. Этот приказ не касается групп под руководством старших офицеров. Офицер Хиро Онода направлен для возглавления партизанских действий".

Когда я прочитал документ, майор Такагаши сказал "Наша задача – помешать противнику атаковать Лузон. Ваша первая задача – уничтожить на Лубанге аэродром и пирс в гавани. Если противник высадится и попытается использовать аэродром, уничтожить самолеты и убить экипажи."
Майор Танигучи добавил: "В партизанской миссии должно быть по крайней мере два командира, но у нас нет больше людей. Так что вам придется действовать самостоятельно. Это будет непросто, так что от вас ожидается всё возможное. Когда впервые делаешь что-либо самостоятельно, почти наверняка где-то ошибешься. Так что будь начеку."

Из шестерых остался только Мисао Ямадзаки, и когда ему был зачитано назначение остаться в штабе дивизии в качестве резервного пополнения, отдача приказов завершилась. Нам, новоприбывшим, полагалось отчитаться перед командиром дивизии, но получилось так, что генерал-лейтенант Акира Муто, начальник штаба Четырнадцатой Area Армии, возвращаясь с инспекции, заехал в штаб дивизии и сейчас находился в командирской комнате.
Генерал Муто был старшим из присутствующих офицеров, так что б салютовали ему первому. Внимательно оглядев нас, он сказал: "Я знал, что вы скоро приедете, но думал, что буду слишком занят, чтобы вас увидеть. Я рад, что мне удалось встретить вас. Сейчас война идет для не очень удачно для нас. Важно, чтобы вы приложили все усилия, чтобы выполнить свои приказания. Ясно? Я не шучу."
Было странно выслушивать ободрение от такого известного генерала. Мы былы польщены и впечатлены. Когда мы начали салютовать командиру дивизии, он остановил нас, подняв руку. "Обо мне не беспокойтесь. Вы уже отсалютовали Его превосходительству начальнику штаба".
Затем, глядя прямо на меня, он сказал "Вам категорически запрещается умирать от своей руки. Может понадобиться три года, может понадобиться пять лет, но, что бы ни случилось, мы за вами вернемся. До тех пор, пока у вас остается хоть один солдат, вы – его командир. Вам, может, придется питаться кокосами. Если так – питайтесь кокосами! Ни при каких обстоятельствах на отдавать свою жизнь по собственному желанию."

Командир, невысокий человек с приятным лицом, отдал мне этот приказ тихим голосом. Он говорил как отец, разговаривающий с сыном. Когда он закончил, я ответил как можно бодрее "Есть, сэр!"
Я снова вспомнил, чему меня учили в Футамате, и поклялся себе, что исполню данный мне приказ. Вот я, младший офицер, получаю приказ прямо от командующего дивизией! Такое не могло случаться часто, и я был вдвойне впечатлен легшей на меня ответственностью. Я сказал себе "Я справлюсь! Даже если у меня не будет кокосов, даже если мне придется есть траву, я справлюсь! Это мои приказы, и я их исполню!" Теперь это звучит странно, но тогда это было всерьез.

X
Большинство гражданских не знает, что армейские приказы должны отдаваться непосредственным командиром. Офицеры, имеющие право отдавать приказы это командир дивизии, командир полка и командир роты. Командиры взвода или командиры отделения не более чем помощники командира роты, и отдаваемые ими приказы лишь обеспечивают выполнение отданных командиром роты приказов.
Если солдат стоит на часах по приказу своего командира, а офицер из другого подразделения приказывает ему делать что-то еще, часовой не обязан подчиняться. Он должен сообщить офицеру, что он стоит на часах, и не может оставить свой пост, кроме как по приказу своего командира. Это так, даже если этот офицер – генерал.

В Футамате мне было приказано служить вместе с Четырнадцатой Полевой Армией, а затем я был назначен в Бригаду Суги.

Моим непосредственным командиром был командир бригады Суги, который отправил меня на Лубанг. Майор Танигучи и майор Такагаси имели право инструктировать или направлять меня, но не имели права изменить приказ генерал-лейтенанта Йокогамы.

Для офицера возможно иметь право развертывать войска, не имея права изменить ранее полученные ими от непосредственного командира приказы. Развертывание не имеет преимущества перед приказами. Когда я отправился на Лубанг, у меня был приказ возглавить партизанские действия солдат, но не командовать ими. Я мог сказать им как что делать, и заставить их делать именно так, но право решать, вести ли им партизанскую борьбу, принадлежало их непосредственным командирам. В последовавшие за тем дни, эта нехватка полномочий стала для меня ужасной обузой.

X
Отсалютовав и получив приказы, я вернулся в офицерскую комнату. Когда я вошел, майор Такагаси засмеялся и сказал "Онода, ты удивишься, какое угощение припасено для тебя на Лубанге. Почему, потому что это подразделение – лучшее во всей японской армии!"
Майор Танигучи, укоризненно глядя на него, сказал "Он шутит".
Тут командир дивизиоа Яманучи неожиданно улыбнулся. "В любом случае, - он сказал, "Лубанг очень хороший остров, таких, как он, немного. Та всегда много еды, Онода. По крайней мере об этом не нужно беспокоиться."
Лицо майора Танигучи посерьезнело и о продолжил "Те из вас, что котовились к ведению секретных операций, должны были командовать иностранными войсками в тылу врага. Вы должны почитать это за честь, Онода, что вы возглавите солдат Его Величества."
"Да, сэр" – ответил я громко.
Он был прав. Нас действительно тренировали организовывать и возглавлять иностранных солдат в тылу противника. Быть поставленным во главе японских солдат было привилегией. Они по крайней мере понимали мой язык.
Майор Танигучи показал мне две карты Лубанга и постарался произвести на меня впечатление стратегической важностью острова. "Неважно, насколько трудно будет вести партизанскую кампанию" – сказал он, - "ты должен хорошо подумать, прежде чем двигаться на другой остров".
Первая карта имела масштаб 500.000:1. Названия на ней были написаны по японски, это важно, но сам Лубанг на карте был не больше игральной карты, и информации о характере местности почти не было. Другая карта была в масштабе 25.000:1, и на ней были все рифы вокруг острова, но информации о суше было опять немного.
"Загляни в штаб дивизиона по дороге в порт, я дам тебе карту по данные аэрофотосъемки, снятой после постройки аэродрома," – сказал Танигучи. После этого он вщял с собой двоих, собиравшихся в Миндоро и вышел из офицерской комнаты.
Когда все ушли, я отправился на артиллерийский склад дивизиона и раздобыл кое-какое нужное снаряжение- динамит, мины, ручные гранаты и так далее – и погрузил всё это в грузовик. Тем вечером я разложил две карты на полу nipa house, в котором я жил и стал изучать их при свете свечи. Остров Лубанг был очень маленьким. Достаточно ли он большой для партизанщины?
Ну что же, достаточно, или недостаточно, у меня был приказ и было снаряжение, и не оставалось ничего, кроме как действовать с ними. Я закрыл глаза и снова услышал обещание командира дивизии "Что бы ни случилось, мы вернемся за вами".
Я сказал себе громко "Я буду драться, пока этот день не настанет."

30 декабря я получи от майора Такагаши пять тысяч йен в военной валюте для покрытия особых расходов и отбыл из штаба дивизии. В грузовике вместе со мной был сержант по имени Сузуки и шестеро его людей, которые отправлялись на Лубанг, чтобы забрать оставленное там авиационное топливо. Самолеты уже отступили на Лузон, но топливо и бомбы, а также часть персонала, оставались на Лубанге.
Когда я пришел в штаб дивизиона в Маниле, майор Танигучи уехал проводить Ямамото и других, и никто не знал, когда он вернется. Кто-то по моей просьбе заглянул в стол майора, но не нашел фотосъемки, которые я надеялся получить. Я был разочарован, но решил, что, добравшись до Лубанга, я смогу осмотреть его целиком своими собственными. глазами.
Рядом с мостом Банзай, про который мне сказали, что он назван в честь генерала Масахару Хомма, командира Четырнадцатой Полевой Армии, я нашел ожидавшую меня парусно-моторную лодку. Она называлась на японский манер Сейфуку Маару и, должно быть, весила около пятидесяти тонн. Капитан, которому было около сорока, выглянул из-за борта и крикнул "Давай, грузи своё барахло на борт."
Я сказал ему, что мой груз состоит из взрывчатки, и он может отказаться брать ее на борт, если хочет. Майор Такахаши сказал мне, что если капитан действительно откажется, за мной пришлют военное дизельное судно.
"Я не против взрывчатки"- крикнул капитан, "но тебе нужно получить разрешение в канцелярии порта."
Я пошел добывать разрешение, и пока я это делал, лейтенант, ответственный за его выдачу, спросил меня "Ты собираешься оставить взрывчатку на Лубанге и вернуться на лодке?"
"Я не вернусь"- ответил я. "Я отправляюсь на Лубанг, чтобы использовать эту взрывчатку".
Он посмотрел на меня несколько мгновений и сказал: "Жаль. Выпьешь со мной пива на прощанье."
Он предложил мне бутылку Сан Мигеля, но я поблагодарил его и скащал, что не пью. Это была не совсем правда, но я торопился.
"Жаль" – сказал он. "В любм случае, желаю удачи."
Его добродушные манеры подействовали на меня успокаивающе. Я почувствовал немного неудобно, что не принял его гостеприимство.
Когда я вернулся к мосту Банзай, груз уже перегрузили с грузовика на корабль. Шел дождь, ненадолго прекратился, и пошел снова. Я сидел скрестив ноги на палубе под навесом рядом с другими солдатами, и мы ели ужин, приготовленный для нас экипажем лодки.
Капитан сказал мне, что в Маниле было множество частных лодок, возивших грузы для армии, но когда враг высадился в Миндоро, они все ушли в залив Lingrayen. "Моя лодка тут последняя"- сказал он.
Я спросил его, почему он не ушел со всеми, а он ответил: "Мне нужны деньги. На самом деле, расходы растут, мне даже не хватало денег, что дает армия. Поэтому хожу на Лубанг. Тамошние растят много коров, и каждый раз, возвращаясь в Манилу, беру несколько на продажу. Штаб дивизии мне разрешил."
Он сказал, что договорился сделать пять ходок до Лубанга, а эта была третьей. Я вспомнил разговор с лейтенантом Ямагучи.
"Однажды, когда я ехал в Манилу за бензином, я видел лодку, идущую с Лубанга. На ней было множество коров, лежащих на палубе со связанными ногами. У тебя не будет проблем с едой на Лубанге."
Тем вечером в девять Сейфуку Маару вышел из гавани Манилы. Сначала мы пошли на запад. Хотя море было спокойным, всё еще шел дождь, и кругом была кромешная тьма.
В час ночи мы прошли остров Коррегидор в устье бухты. Вместо того, чтобы идти вдоль берега, мы продолжили идти на запад, потому что вражеские торпедные катера появлялись в прибрежных водах то тут, то там. Стояла абсолютная темнота, и единственным звуком был шум двигателя. Мы шли со скоростью около девяти узлов. Я стоял с капитаном в крошечной рулевой рубке и вглядывался во тьму. В любой момент могли появится силуэт вражеского судна. Возможно, в этот самый момент они наводят на нас пушки. Со всей этой взрывчаткой на борту, одного попадания хватит, чтобы мы взлетели до небес мелкими кусочкам. Не могу сказать, что меня это особенно беспокоило. Если это должно произойти, это так тому и быть. Я ничего не мог с этим поделать.
"Если меня убьют" – думал я, "Меня будут почитать как бога в Храме Ясукуни, и люди будут поклоняться мне. Это не так уж плохо."
Сколько еще японских солдат, должно быть, говорили себе то же самое!
Капитан резко повернул штурвал, и лодка накренилась, поворачивая к югу. "Если отсюда идти строго на юг, мы придем в бухту Тилик" – сказал он.
Я кивнул, не сказав ничего, но сам напрягся. Тилик – это название порта, в котором я должен был взорвать пирс.
Дождь закончился к рассвету. Я не спал всю ночь. Остров Лубанг начал виднеться на горизонте.
Постепенно он становился всё больше, пока я не смог видеть в бинокль отдельные листья пальм. На нем были горы, но на вид их высота была не больше пятисот-шестисот метров. Мое первое впечатление от Лубанга было – он должен быть очень неудобным для партизанской войны. Наша лодка набирала скорость и приближалась к острову.

Не сдаваться: Нет воли драться

Лубанг – длинный узкий остров, протяженностью примерно шесть миль с севера на юг, и восемнадцать миль с запада на восток. Когда я прибыл, расположенные здесь войска состояли из гарнизона Лубанг (один взвод 357-го отдельного полка) под командованием младшего лейтенанта Шигенори Хаякава, гарнизона аэродрома под командованием младшего лейтенанта Суехиро, радарное отделение под командованием младшего лейтенанта Татегами (он тоже был из числа выпускников Вакаямы); отделение воздушной разведки под началом младшего лейтенанта Танака и отряд моряков, но без единого морского офицера. Гарнизон Лубанга включал около пятидесяти человек, гарнизон аэродрома – двадцать четыре человка, подразделения на радаре и в разведке в сумме – около семядесяти, отряд моряков – семеро. Кроме того, была еще группа авиатехнического персонала из пятидесяти пять человек под командованием младшего лейтенанта Осаки, но они уже получили приказ покинуть остров, хоть и не успели этого сделать.
Было еще темно, когда Сэйфуку Мару причаливал к пирсу в Тилике, но капитан приказал команде замаскировать лодку пальмовыми листьями. Грузовик, который привез авиационное топливо в бухту, стоял на пирсе. Я влез в него вместе с капитаном нашего корабля и сержантом, ответственным за перевозку бензина на Лусон, и мы выехали в город Лубанг, где располагался гарнизон лейтенанта Суехиро.
Город находился на западе острова, а аэродром – на западе города. Пока мы ехали вдоль берега, рассвет превратился в день.
Мы нашли лейтенанта Суехиро, и я спросил, где находится лейтенант Хаякава и его люди. Лейтенант сообщил нам, что после высадки врага в Сан Хосе, они выдвинулись к горе Амбулон. Я обнаружил их у подножия этой горы, чуть более мили от побережья, где они отрыли неглубокие траншеи и построили казармы среди деревьев. Я встретил лейтенанта Хаякаву перед казармой и вручил свои бумаги. Прочтя их, он озадаченно посмотрел на меня и спросил «Они хотели сказать «лодки»?
«Лодки?» - переспросил я. Лейтенант, которому на вид было чуть больше сорока, смотерел озадаченно и смущенно. Шифр, которым они обменивались со штабом дивизии, был очень простым, и в нём не было походящего слова для «партизанских боевых действий». В сообщении, в котором говорилось, что я прибуду с целью руководства «партизанскими боевыми действиями», штаб дивизии использовал обычное слово «югеки-сен». Оказалось, что слог «сен» значит не только «боевые действия», но и в некоторых случаях, «лодки», и командир гарнизона понял сообщение так, как будто я вывезу их с острова на чём-то, называвшемся «партизанскими лодками». Он уже подготовил десяток маленьких лодок и спрятали их в ближайшей бухте, полагая разместить в каждой по пять человек.
Не преувеличу, если скажу, что поняв ситуацию, я лишился дара речи.
Действительно, значение «партизанские боевые действия» для «югеки-сен» не было так уж распространено в то время, но такой вещи, как «партизанские лодки» не существовало вовсе. Чтобы так понять это выражение, нужно было ни больше ни меньше как принимать желаемое за действительное.
Эти люди не хотели вести партизанские боевые действия. Они хотели выбраться с Лубанга. И незнакомый термин «югеки-сен» стал соломинкой, за которую они ухватились.

С досадой я вспомнил слова майора Такахаси в офицерской комнате: «Лучшее подразделение во всей Японской армии».
В тот вечер я вернулся в бухту с несколькими солдатами чтобы забрать свою взрывчатку. Часть я оставил у пирса, часть взял на аэродром, а остальное отнёс на гору Амбулон. Пока мы шли, звено из четырёх Локхидов «Лайтнинг» пролетело над нами, но скрылось, ничего не сделав.
Следующим вечером «Сэйфуку Мару», загруженный теперь топливом вместо взрывчатки, отплыл в Манилу. Если бы гарнизон аэродрома Суехиро и техперсонал, уже получившие приказ на оставление острова, отплыли на этом корабле, японские потери на Лубанге могли бы быть меньше.
Но командиры и их люди остались, полагая, что «Сэйфуку Мару» вернётся еще два раза. Старшина Коичи Тачибана, сражавшийся на Труке и Гуаме, убеждал всех, кому было разрешено покинуть остров, сделать это как можно быстрее. «Если мой опыт что-то значит» - сказал он, «атака противника случится раньше, чем вы думаете. Этот корабль может никогда не вернуться. Многие из нас не вооружены, так что нам бы лучше драпать в Манилу, и чем быстрее, тем лучше.»
Но офицеры не стали его слушать. Они продолжали говорить, что мы потеряли контроль над воздухом лишь временно, и что как только ситуация исправится, японские силы контратакуют. Снова выдали желаемое за действительное! Лейтенант Суехиро удерживал меня от подрыва пирса до тех пор, пока он не сможет погрузить весь бензин, а техобслуга возражала против подрыва аэродрома.
«Если взорвать его сейчас» - говорили они, - «мы не сможем использовать его, когда захватим контроль в воздухе».
Трудность заключалась в том, что у меня не было полномочий приказывать им. Я лишь мог направлять их в выполнении их задач, если им прикажут их командиры. Когда я пытался начать приготовления к будущией партизанской войне, все командиры отвечали мне, что их солдаты слишком заняты, чтобы помогать.
В четыре утра я закончил перемещение своей взрывчатки к подножию горы. Всходило солнце 1-го января 1945 года. Я не спал с тех пор, как мы отплыли из Манилы, и с самого прибытия я бегал по всему острову. Я смертельно устал, так что просто лёг на траву. Сквозь пальмовые листья я видел светлеющее небо первого дня нового года. Новый год и новые задачи, думал я. Думая об упрямстве, с которым пришлось стокнуться, я глубоко вздохнул. И заснул прямо там, на траве, скрестив руки на груди.
Я спал всего около двух часов, но когда я проснулся, было совсем светло. Я вскочил и, глядя на восток, поклонился восходящему солнцу.

Около восьми тридцати утром 3 января, дозорный, которого я поставил на вершине горы, прибежал ко мне
Он крикнул «Вражеский флот в пределах видимости!»
Схватив свой бинокль, я поспешил на гору. То, что заметил дозорный, действительно было вражеским флотом. И каким флотом!
Так тщательно, как только можно, я пересчитал суда. Там было два линкора, четыре авианосца, четыре крейсера и лёгкие крейсеры и миноносцы, общим числом до тридцати семи или тридцати восьми кораблей.
Но что поразило меня больше всего, была не эта поразительная армада, а конвой войсковых транспортов, следовавший за ними. Их, должно быть, было около ста пятидесяти. И, как будто этого могло не хватить, море было буквально усеяно десантными судами – больше, чем я мог сосчитать.
Вторжение на Лузон должно было начаться вот-вот.
Я составил телеграмму с указанием количества кораблей разных типов, которые я насчитал. В конце я дописал «Помимо крупных судов, присутствуют бесчисленные катера и десантные суда. Из-за движения волн, я не мог сделать даже примерную оценку». В заключение я написал «Флот направляется на север».
По какой-то причине лейтенант Хаякава сделал ошибку и телеграфировал «Флот направляется на восток», но я заметил ошибку и быстро отправил исправление. Если бы флот действительно направлялся на восток, это значило бы, что он направляется прямо к Маниле, но настоящий курс на север без сомнения пролегал к заливу Лингаен.
Тридцать лет я не был уверен, что эта телеграмма дошла до адресата, пока не увидел майора Танигучи у точки Вакаяма. У гарнизона Лубанга была лишь маленькая радиостанция ближнего действия, из тех, что используются для связи между батальонами. Чтобы моё сообщение попало в штаб армии, оно должно было попасть от нашего отделения связи в штаб полка, затем в штаб дивизии, переписываясь и перекодируясь на каждом этапе.
Через тридцать минут после отправки сообщения, гарнизон аэродрома поймал сообщение от штаба морских сил, в котором приказывалось всем подразделениям западнее Лузона занять боевые посты, но мы не знали, был ли этот приказ следствием нашего предупреждения, или нет.
Я чувствовал определённое удовлетворение от того, что выполнил своё первое задание, но при этом был далеко не рад мысли о том, что часть флота, готовящего высадку на Лузон, может отделиться и атаковать Лубанг. Если это случится, атака начнётся с тщательной артподготовки, и взрывчатка, которую я перенёс в горы в последний день года, взлетит на воздух.
По моему настоянию лейтенант Хаякава мобилизовал своих солдат, чтобы они перенесли мою взрывчатку подальше от берега. К счастью, весь вражеский флот продолжил двигаться к заливу Лингаен, и ни один корабль не шёл к Лубангу. В то же время, из-за прибытия флота Сэйфуку Мару больше не возвращался на наш остров.
А раз судно больше не придёт, нам больше не нужен пирс. Я снова попросил разрешения взорвать пирс, но лейтенант Суехиро всё колебался.
«Подождём еще», сказал он, - «когда придёт время, я сам займусь его подрывом.»
Этот человек старался оттянуть выполнение задания так далеко, как только мог. Самое большее, чего я смог от него добиться – это позволить мне использоваь его солдат, чтобы подготовиться к срочному подрыву. Я приказал им распределить оставшуюся на пирсе взрывчатку по разным стратегическим точкам и соединить заряды проводами, так чтобы их можно было подорвать электродетонатором. На тот случай, если электродетонатор не сработает, я прикрепил к зарядам запалы.
Спустя несколько дней из штаба дивизии было получено два кодированных сообшения. В первом говорилось: «Настоящим гарнизон Лубанга передаётся в прямое подчинение штабу дивизии, и будет получать приказы непосредственно от командира дивизии. Рапорты от гарнизона Лубанга играют важную роль в выработке стратегии действий дивизии. Следовательно, вы должны подробно рапортовать непосредственно в штаб дивизии.
После получения этого сообщения гарнизон запросил дополнительные кодовые таблицы и запас батарей, но единственный полученный ответ был «Пропали без вести две дизельные лодки под командованием двух офицеров транспорта. Гарнизон должен провести обследование острова и сообщить в случае нахождения пропавших.»
В штабе дивизии мне сообщили, что, если до 10 января не будет указано иного, в этот день я стану полноправным младшим лейтенантом. Ни слова не пришо, так что я считал, что моё назначение стало официальным, но в течение следующих тридцати лет я ни разу не одел офицерскую форму.

Первого февраля противник начал высадку у Насугбу, на западе центральной части Лусона. Насугбу находился на побережье прямо напротив Лубанга, и я отреагировал на это событие, убедив гарнизонные войска перетащить продовольствие и боеприпасы дальше в горы.
Я прикинул, что эта операция займёт около недели. Оказалось, оценка была нереалистичной, поскольку лишь около половины из пятидесяти мужчин могли работать. Одни страдали от истощения, у других была лихорадка, и даже самые здоровые могли нести не более двадцати килограммов за раз.
Дополнительно ухудшило ситуацию то, что у лейтенанта Хаякавы обострилась болезнь почек, и он должен был делать частые остановки, чтобы отдохнуть и выпить кокосового молока. Видя своего командира в такой форме, люди стали вести себя всё более агрессивно. Мне не казалось, что в них сохранялось сколько-нибудь воли к борьбе.
От других подразделений тоже не было пользы. Они начали ворчать, что в случае атаки противника, гарнизон должен быть в первых рядах обороны и защищать их любой ценой. Раз гарнизон собирается прятаться в горах, с тем же успехом они могут совершить самоубийство на месте.
Сколько я ни старался, я не мог убедить ни одного из них в необходимости вести партизанскую войну. Они всё больше говорили о самоубийстве и принесении своих жизней в жертву за Императора. В глубине души они молились и надеялись, что на Лубанг не нападут. Я был в этом уверен, но поделать ничего не мог. У меня было так мало реальной власти, что они меня даже не воспринимали серьёзно.
Меня прозвали «Нода Сойу», по названию известной марки соевого соуса. «Нода» намекало на моё имя, а «сойу» подразумевало «шои», в переводе – младший лейтенант. Всё это означало, что я не был главным блюдом – всего лишь частью приправы. Нет нужды уточнять, что это происходило потому, что я не мог отдавать им приказы так же, как командиры их подразделений.
Сколько раз я жалел, что я даже не старший лейтенант! Тогда, может быть, что-то можно было сделать. А так мне приходилось слушать, как эти люди болтают о смерти за правое дело, безмолвно слушать, зная, что мне это не позволено. Я не мог даже намекнуть кому-либо, что мне приказано не умирать. Всё это бесконечно подавляло меня.
Сам я отбросил мысль о подрыве аэродрома, поскольку затея эта потеряла всякий смысл. Я мог испортить взлётную полосу канавами и рытвинами, но я знал, что враг использует специальные стальные листы, с помощью которых можно сделать новую взлётную полосу в один момент. Под листы подкладывался прочный каркас, так что если местность в целом была более-менее ровной, дыры в земле не были помехой. Самое большее, чего я мог достичь, испортив поле – это задержки в сутки или около того, так что мне казалось, что взрывчатку можно использовать более эффективно.
Раздумывая, что делать с аэродромом, я вспомнил знаменитого самурая Кусуноки Масашиге, который в сложном сражении использовал множество соломенных чучел, одетых в шлемы, чтобы заставить противника израсходовать драгоценные стрелы. Я решил воспользоваться идеей Масашиге.
С помощью лейтенанта Суехиро я собрал части уничтоженных самолётов и сложил так, чтобы они казались целыми, и замаскировал их травой.
Думая о нашей затее сегодня, она кажется мне по-детски простой, но она работала. После этого, когда появлялись вражеские самолёты, они неизменно обстреливали моих подсадных уток на поле. В то время самолёты появлялись через день, так что мы использовали промежутки, чтобы снова собрать наши поддельные самолёты. Я считал это хорошей партизанской тактикой – заставить боевые самолёты тратить как можно больше боеприпасов впустую.
Примерно в это времяв в бухту Тилик прибыли пятнадцатое и шестнадцатое отделения береговой обороны. Это были отряды солдат-самоубийц на маленьких деревянных лодках с автомобильными двигателями, нагруженные взрывчаткой. Идея состояла в том, что когда в море появится вражеский корабль, отряды взорвут его, протаранив своими лодками. Два отделения прибыли на Лубанг с предположением о том, что враг скоро пошлет десантный флот к Маниле, а они смогут атаковать его с фланга.
Японские войска уже оставили Манилу, а штаб Четырнадцатой территориальной армии переместился в Багуйо. Отделения береговой обороны в составе сорока человек под командованием капитана Садакичи Тсукии, прибыли без еды, и гарнизон должен был разделить с ними свой рис.
До моего прибытия гарнизон получил пятимесячный запас риса, и я убедил солдат растянуть его настолько, насколько возможно. С прибытием лишних людей, я начал думать, что долго мы так не продержимся, если только чего-то не предпринять.
Действуя по собственной инициативе, я приказал мэру города Лубанг предоставить нам пятьдесят мешков шелушеного риса. Когда подразделения Суехиро и Осаки узнали об этом, они потребовали у мэра дать риса и им тоже, не сказав мне ни слова. Мэр стал плакаться, говоря, что если островитяне будут удовлетворять все наши нужды, им самим придётся голодать.
Проверка показала, что другие подразделения потребовали по два мешка на человека. Я уговорил их сократиться до одного мешка, но после этого инцидента островитяне не верили ничему из того, что мы говорили. Они стали возражать, что не могут носить рис днём, потому что их могут убить американские самолёты. Когда мы сказали им работать ночью, они ответили что могут работать только при луне, а иначе они ничего не видят. Это была чушь. Правда была в том, что они просто не хотели помогать японским солдатам. Когда Манила окружена врагом, а американские воздушно-десантные войска высаживаются на Коррехидоре, дела Японии явно идут плохо. А островитяне пользовались нашей беспомощностью.
Если бы мы позволили событиям зайти слишком далеко, мы бы не обеспечили достаточное количество продовольствия до того, как враг высадится на нашем острове. Я приказал переносчикам риса использовать при необходимости светильники. Но тогда мэр пришёл снова, возражая, что они всё равно не могут носить рис, потому что у них нет топлива для ламп. Я приказал смешать оставшееся на аэродроме авиационное топливо со смазочным маслом и использовать эту смесь.
Так или иначе, я сумел спрятать запас риса в горах, но в это время семнадцать человек из подразделений радарной и воздушной разведки присоединились к нам. Они получили приказы в дальнейшем действовать в соединении с нами.
Именно они раньше задирали носы, когда я начинал говорить о партизанской тактике, и всё ждали последней уходяшей лодки, хотя уже получили приказ отступать. Теперь они были в отчаянии, и мы должны были принять на себя ответственность за них. Нас уже было сорок человек. С лишними семнадцатью ртами было ясно, что то, что мы считали пятимесячным запасом риса, едва хватит на два месяца.
Далее, некоторые принялись воровать рис и обменивать его у филиппинцев на сахар. город Сан Хосе на Коррехидоре был крупным сахарным центром, и беженцы, бегущие оттуда на Лубанг после высадки врага на Миндоро, привезли с собой немало саха