Севастополь. Ноябрь 1920 года

Услышав, как дверь открывается с наружной стороны, Иннокентий вытащил браунинг, вышел в коридор и прицелился в дверной проем. Он чувствовал себя здесь как в мышеловке — полуподвальная комнатка с глухим окошком на уровне мостовой, бывшая дворницкая. Если за ним придут, оставалось одно — дорого продать свою жизнь, взять с собой как можно больше «товарищей» на тот свет. Это не значило, что он был фанатичным идейным врагом новой власти, пришедшей с красными дивизиями в Крым. Волею судьбы он оказался по эту сторону баррикад, хотя во время учебы ходил в сочувствующих революционерам и даже помогал им по мере сил.

Во время войны с Германией он в первые же дни сменил студенческую тужурку на офицерскую форму и успел дослужиться на передовой до штабс-капитана, при этом ни разу не получил в боях серьезного ранения, а только пару царапин. Участвовал в знаменитом Брусиловском прорыве и был неоднократно отмечен наградами. Он с одобрением встретил новость об отречении императора от престола и о провозглашении республики. Среди солдат он пользовался уважением, и его даже избрали в полковой комитет, в котором из офицеров он оказался один. А затем началась вакханалия — фронт практически прекратил существование, вместо военных решений стали приниматься решения политические, и Иннокентий перестал что-либо понимать.

Он вышел из состава полкового комитета, посчитав, что на этом его война окончена. К этому времени у него завязался бурный роман с сестрой милосердия Марией Голодой. Они решили пробираться в Москву к родителям Иннокентия, а потом уже отправиться к маме Марии за благословением, но война распорядилась иначе.

По дороге Мария заболела лихорадкой, и они решили остаться на время болезни у ее двоюродной тетки Анастасии в имении Куцовка, заодно надеясь встретить там кузину Наденьку. Когда на наемной телеге добрались до села, то вместо старинного господского дома увидели лишь обгорелые развалины. Но им повезло: первая же встреченная женщина, жительница села, успокоила Марию, объяснив, что с ее родственниками все в порядке — они успели уехать до разгрома имения, и даже помогла отыскать их киевский адрес. Просила передать родственникам, чтобы те не гневались — тогда в них словно бес вселился, а после многие очень сожалели о содеянном.

— Сожалели — не сожалели, а имение полностью разорили, — хмыкнул Иннокентий. — Вещи господские поворовали — поэтому и сожгли дом, чтобы концы спрятать. В былые времена налетели бы сюда казаки, жандармы, дознаватели и определили степень жалости каждого.

— Время наступило смутное — мы мечемся, и все мечутся, не знают, к какому берегу пристать. Вот и происходят подобные нонсенсы. Слава Богу, что хоть они живы остались! — произнесла Мария и перекрестилась.

«Вот так нонсенсы!» — подумал Иннокентий. Они решили, учитывая болезненное состояние Марии, заехать в Киев и навестить ее родственников. Город встретил их накалом политических страстей, разнообразием партий и сформированным правительством — Центральной Радой. Иннокентий отметил про себя, что город был просто наводнен большим количеством офицеров, покинувших разложившуюся армию. Некоторые даже не сняли упраздненные погоны, так и ходили по улицам, провоцируя солдат с красными бантами на груди на эксцессы. Ясно было, что они, как и сам Иннокентий, не знали, что предпринять.

Анастасия Ивановна и Наденька встретили их радушно и разместили у себя — они снимали четырехкомнатную квартиру на Малоподвальной.

— Здесь такое творится, но, слава Богу, у нас значительно спокойнее, чем в Петрограде и Москве, по крайней мере не стреляют. Спорят до хрипоты, чуть за чубы друг друга не таскают, но относительно тихо — разве что иногда по ночам шалят да солдаты, возвращающиеся с фронта, временами безобразничают на окраинах или возле вокзала. А в Питере стреляют, дома и даже фамильные ценности реквизируют, за бывшими приближенными ко двору охоту устроили. А здесь оперетку играют — создали свое, «гайдамацкое», войско, нарядили вояк в средневековую одежду — жупаны и шлыки на папахах, кривые сабли, — рассказывала Анастасия Ивановна. — Мне это напоминает кастрюлю с кипящей водой — шипит, крышку поднимает, а как с огня снимешь — то и успокоится. Перетерпеть надо.

— Дай Бог! — Мария вздохнула.

— Как славно, что вы приехали! Мне так скучно было! — воскликнула неугомонная Наденька. — Расскажешь мне про войну, про фронт, Мари?

— Наденька, там нет ничего интересного — грязь и кровь. В лазаретах полно не только раненых, но и больных.

— Мы недельку побудем, пока Мария окрепнет, и поедем дальше, — сообщил Иннокентий.

Но неделька растянулась на долгие месяцы, и происходящее уже не напоминало дешевую оперетку, как казалось обывателям вначале. Подошедшие войска бывшего подполковника царской армии Муравьева, командующего теперь войсками большевиков, пятого февраля начали обстрел Киева артиллерией с Левого берега Днепра и Куреневки, вызвав панику и разрушения в городе, пожары. Через четыре дня войска Центральной Рады вместе с несколькими министрами правительства тайно покинули город. Установился новый режим, большевики действовали жестко и беспощадно. Началась охота на офицеров, в Царском саду расстреляли их несколько тысяч, а также бывших «гайдамаков», которых узнавали по сбритым чубам и «оселедцям», оставившим светлые пятна на головах.

Весь этот период Иннокентий не покидал квартиру, при каждом постороннем шуме хватался за браунинг, а домочадцы жили в страхе за его и свои жизни. Мария и Наденька стали работать в городской больнице, так как цены неуклонно ползли вверх. Анастасия Ивановна занялась репетиторством — давала уроки английского, французского и немецкого языков. Иннокентий чувствовал себя будто в тюрьме, находясь целыми днями в опостылевшей ему квартире, поскольку пообщаться удавалось только вечером, когда все возвращались домой. Несмотря на испытываемый страх, никто из жильцов четырехэтажного дома не донес на скрывающегося у соседей офицера.

Весной на смену большевикам на немецких штыках пришло правительство двадцатисемилетнего премьера Голубовича. Новая власть пыжилась показать свою самостоятельность, пока немецкий лейтенант с взводом солдат не разогнал правительство и не арестовал несколько министров в связи с делом киевского банкира еврея Доброго.

На Хлеборобском конгрессе был избран гетманом Украины Павел Скоропадский, к которому от Центральной Рады перешла вся власть. Он начал формировать свое войско, где костяком должны были стать офицеры, и Иннокентий, которому надоело бездействие, поступил на службу. За это время он получил известие из Москвы от родственников — оказалось, доходные дома родителей были реквизированы большевиками, а мать и отец вместе с младшей дочкой, не ожидая дальнейшего развития событий, уехали, надеясь переправиться через границу. Но больше о них ничего не было известно. Отныне путь им в Москву был закрыт.

Ему, боевому офицеру, не так давно участвовавшему в боях с немцами, было больно смотреть, как теперь немцы чувствуют здесь себя хозяевами и устанавливают свои порядки. Правда, он должен был признать, что все время, пока он здесь находился, в городе было относительно спокойно. Гибель немецкого главнокомандующего Айхгорна в результате террористического акта его только порадовала — значит, есть люди, которые не смирились с немецкой оккупацией.

Он словно бы раздвоился — служил Скоропадскому, которого поддерживали недавние враги, оккупанты, а в душе надеялся, что все изменится, и… ничего не мог предпринять. Взрывы на Зверинце, уничтожившие вместе со складами боеприпасов Лысогорский форт, он посчитал знаком грядущих перемен и стал активнее общаться с офицерами — бывшими сослуживцами, строя с ними дальнейшие планы.

Уход немецких войск из Киева в связи с революцией в Германии и отречение гетмана Скоропадского от власти не застали его врасплох. Четырнадцатого декабря, когда в город вошел авангард армии Симона Петлюры — «сечевые стрельцы» — и была устроена охота на бывших «гетьмановцев», он с группой офицеров отправился на Дон, где формировалась Добровольческая армия. Мария осталась в Киеве.

В следующий раз он встретил Марию уже в августе 1919 года, когда его часть вошла в Киев с песней:

Слушай, гвардеец,

Война началася!

За Белое Дело

В поход собирайся.

Смело мы в бой пойдем

За Русь Святую…

 

На прежней квартире на Малоподвальной Марии не оказалось, никто не мог подсказать, куда съехало семейство, но она сама его разыскала в тот же день, и с тех пор они не разлучались. Он служил командиром эскадрона, она — сестрой милосердия в походном госпитале.

За все годы, проведенные вместе, ему казалось, что они знают друг о друге все и нет ничего утаенного. Но у Марии все же была тайна.

В последний вечер перед отправкой на фронт, в феврале 1916 года, мама, Маргарита Владимировна, передала ей резную деревянную шкатулку и поведала сохранившиеся семейные предания о золотой маске богини Девы, хранящейся в ней.

— Мари, я отдаю тебе эту золотую маску, которую получила от деда Владимира перед его смертью, а также передаю услышанные от него истории, которые обязалась хранить в тайне. Но, по-моему, наступил тот час, когда ты должна все узнать. Власть императора пала, и это не просто смена государственного устройства — наступают совершенно новые времена, к которым мы не готовы. Нам предстоит пережить многие события, которые, возможно, перевернут всю нашу жизнь. Хотим мы этого или нет — завтра мы будем другими. Золотую маску нельзя продать, подарить, добровольно уступить кому-либо, поэтому она не является ценностью в прямом понимании этого слова, хотя сделана из золота. Она может тебя уберечь от смертельной опасности, но если ты ей поддашься — превратит в своего раба и в конце концов погубит. Я надеюсь на твое здравомыслие — сейчас ты откроешь шкатулку и увидишь ее, но пообещай, что больше без нужды не будешь на нее смотреть. Никому не рассказывай о ней, ибо этим ты можешь принести горе не только себе, но и другим людям. Анечка, твоя сестренка, остается со мной, я присмотрю за ней, а тебе даю маску как талисман, который должен тебя уберечь в кровавой мясорубке войны. Пообещай мне, что ты выполнишь все, о чем я тебя прошу!

— Обещаю, мама. И не говори так, словно ты со мной прощаешься навсегда. — И девушка заключила ее в свои объятия.

Когда они приходили к незнакомым людям, те их принимали не за мать и дочь, а за двух сестер. Обе высокие, стройные, с большими приметными серыми глазами на красивых личиках, с длинными, тяжелыми, тщательно уложенными каштановыми волосами. Только цвет юной свежей кожи отличал Марию да еще веселый задор во взгляде — ведь мир принадлежал ей, а не она ему. Ей казалось, что понятие «судьба» придумали люди, чтобы оправдать свои слабости, а она сильная, смелая, решительная и чертовски умная женщина. Мама, умудренная жизнью, понимала, что происходит в ее душе, ведь вроде бы не так давно она была точно такой, и ей не верилось, что с тех пор прошли многие десятилетия. Маргарита Владимировна не стала убеждать дочь в чем-либо, ибо разочарование в начале пути всегда равноценно проигрышу, пусть лучше не иссякает надежда, которая, как известно, творит чудеса.

Иннокентий убрал браунинг в карман, помог Марии снять верхнюю одежду и лишь после этого спросил:

— Что нового в городе?

— Беспредел — такого ужаса пришлось насмотреться! — Ее голос задрожал, и он понял, что бледный цвет ее лица вызван отнюдь не декабрьской непогодой. — Исторический и Приморский бульвары, Нахимовский проспект, Екатерининская, Большая Морская улицы — на всех качающиеся тела тех, кто не успел на последний транспорт с Графской пристани!

— Успокойся — мы тоже не успели и пока живы. — Иннокентий взял ее за руку, чтобы успокоить.

— На регистрацию километровая очередь, стоят тысячи человек в надежде спасти жизнь, а по ночам слышны несмолкаемые пулеметные очереди в здании ЧК.

— Я не пойду на регистрацию — думаю, это ни к чему хорошему не приведет.

— Вынуждена с тобой согласиться, хотя утром тебя убеждала в обратном. Мне удалось поговорить с одним «товарищем» в кожанке, так он проговорился, что получена телеграмма от Бела Куна[23], в которой тот приказал не церемониться с «белой сволочью». Затем рассмеялся и добавил: Крым — это та «бутылка», в которую заскочил беляк, а обратного хода у него нет, так что только в расход, вне зависимости от того, зарегистрировался он или нет.

— Откуда такое доверие к тебе у «товарища»? — с подозрением спросил Иннокентий.

Мария молча достала из-за пазухи красную косынку, надела на голову, а затем из возникшей в ее руке пачки вытащила папиросу и зажала ее в зубах.

— Похожа? — процедила она сквозь зубы. — Побоялась в таком виде прийти к тебе — вдруг бы выстрелил, увидев красную косынку.

Иннокентий выхватил из ее рта папиросу.

— Мой последний папиросный резерв — а ты им «товарищей» балуешь!

— Информация стоила того. — Мария вздохнула, снимая с головы косынку. — Ясно, что регистрироваться нельзя, и надо поскорее уносить ноги.

— В горах засели «зеленые» — ты сама рассказывала, что они там не на посиделки собрались, а то и дело наносят удары по большевикам, — оживленно заговорил Иннокентий.

— Хватит — уже навоевались. Непонятно — за что воевать? За великую Белую идею? Оказалась мифом, который укатил на пароходе в Стамбул. За царя-батюшку? А нам какое до него дело? И нет уже Николая — расстрелян, вместе с семьей! — взвилась Мария. — Хватит крови. Сейчас большевики вешают — а помнишь, как «озоровали» казаки, когда отбивали города у Деникина? Сколько крови было и повешенных! У Врангеля дисциплина покрепче была, но повешенных тоже хватало. Поэтому — хватит крови!

— Хорошо, — неожиданно согласился Иннокентий. — Я знаю, куда поедем. Это здесь, в Крыму.

— Интересно куда? — насторожилась Мария.

— К Аделаиде Герцык — в Судак. У меня с ней почти шапочное знакомство, но она производила впечатление очень порядочного человека.

— Хорошо — другого варианта все равно нет. Не прятаться же в Затерянном мире[24] — большевики и там найдут.

— Значит, решено. — В голосе у Иннокентия прозвучала уверенность. — Будем уходить горами. Как здесь говорят — «на цугундер через канифас блок!».

— Не ругайся, Кеша.

— Сколько можно говорить — не называй меня Кешей!

— А ты не ругайся. Для тебя я уже давно припасла паспорт одного вольноопределяющегося, умершего от тифа в Киевской больнице, — теперь ты будешь Иннокентием Дмитриевичем Матусевичем — даже имя совпало.

— Ты предусмотрительна. Давно обзавелась документом?

— Давно. Даже точно не помню, когда. Предчувствие у меня возникло, как увидела имя умершего. Изучай свою новую биографию по паспорту, благо здесь все подробности имеются. Теперь ты учитель — не пугайся, в прошлом. Призыву не подлежал по состоянию здоровья — сухоты. Смотри приметы: рост средний — подходит. Цвет волос — черный, а ты шатен. С помощью хны исправим. Особых примет нет. Тоже подходяще. Да, вот только ты женат — и, к сожалению, не на мне. Поэтому обвенчаться в церкви нам уже не удастся.

— Спасибо. Ты, можно сказать, меня спасла.

— Пока рано об этом говорить — вот когда отсюда выберемся, тогда другое дело. С деньгами у нас плохо, а это значит, придется поголодать.

— Ха-ха-ха! — Иннокентий заразительно рассмеялся. — Помню, перед отъездом встретил адъютанта командующего, который за полмиллиона наших[25] купил пять фунтов конской колбасы. Неужели все еще больше подорожало? Сколько сейчас стоит фунт стерлингов?

— Хуже, Кеша, теперь все еще хуже.

— Я тебя просил…

— Извини меня — вырвалось. Новая власть отменила все старые деньги: николаевки, керенки, знаки нашего командования, а свои еще не привезла. А за фунты стерлингов можно попасть в ЧК. У тебя они еще сохранились?

— Есть, последние пять.

— Это хорошо. Я схожу на рынок, рискну. Надо купить провизию на дорогу.

— Пока обойдемся, — остановил ее Иннокентий. — Я уже придумал, каким путем мы выберемся. Ложись отдыхать, набирайся сил — ночь предстоит трудная. А когда спишь, тогда и есть не так хочется.

Они легли вместе, не раздеваясь, так как в комнате было прохладно, а в буржуйке догорали угли последних поленец. Обнявшись и тесно прижавшись друг к другу, они оба думали о новой жизни, о том, что им предстоит и чего они от нее ждут, если переживут ночь бегства.

Мария надеялась на помощь Бога, которому про себя прочитала молитву, а потом ее мысли переметнулись к золотому божеству, которое, если верить старинному преданию, оберегает своего владельца от смертельной опасности. Она заснула, и ей приснилось, что они с Кешей оказались в Турции и там в ювелирном магазине получили за золотую маску божества мешок денег. Кеша взвалил мешок на спину, и они полетели навстречу поднимающемуся над морем солнцу. Сквозь сон подумала: «А может, так и надо будет поступить?» Не верила она всем этим предрассудкам, а золото могло пригодиться. Ведь рано или поздно у них закончится бродячая жизнь, возможно, будут дети.

 

10

Потоп

Ира осторожно подошла к входной двери — за ними явно что-то происходило, и это «что-то» сулило ей крупные неприятности, судя по истерическим женским крикам и грозному мужскому бормотанию, доносившимся сквозь какофонию сошедшего с ума дверного звонка и гулкие удары в бронированную дверь — не иначе как использовали таран.

— Машка, мы знаем, что ты дома, сволочь! Видели свет в гостиной! Если хочешь уладить все по-хорошему, то открой двери! Такой ремонт загубила: натяжные потолки… — и женщина, до этого истерически угрожавшая, неожиданно заплакала.

«Здесь что-то не то, — пронеслось в голове у девушки, не отошедшей от кошмарного сна. — Потолки… Вода!» Догадка пронзила ее, словно острие копья, и она помчалась к ванной. Еще до того как открыла дверь, поняла, что случилось непоправимое — коридор был залит водой. Открыв дверь, выпустила на свободу целое озеро горячей воды, образовавшееся в ванной, и теперь оно вольготно растеклось по всей квартире, приятно согревая Ире ноги. Она кинулась вперед, прямо в халате заскочила в переполненную ванну и перекрыла кран. Охватила взглядом ужасную картину потопа: плавающие мохнатые тапочки, набухший от воды шерстяной ковер. Ламинат под ним Машка боялась даже протереть мокрой тряпкой, а теперь он принял удар водной стихии.

«Натяжные потолки — ведь это ужасно дорого!»

Воображение нарисовало картину катастрофы, происшедшей этажом ниже, — и ей в первое мгновение захотелось умереть. Но в следующее она обозвала себя дурой — из-за того, что так дешево оценила свою жизнь. Затем она чуть было не распахнула дверь — ей захотелось заорать на распоясавшихся соседей: «Ну, чего разгалделись? Я, может, тоже переживаю!» Но Ира благоразумно удержалась от этого шага, оценив степень накала ситуации за дверью: это могло закончиться судом Линча. Вместо этого вооружилась тряпкой и ведром. Кот Тигрис важно ходил по дивану, напоминающему остров посреди разлива, и осуждающе шипел. Разозлившись, Ира стряхнула его тряпкой на пол, и тот, пока добрался до тумбочки с телевизором, скакал по воде, как по раскаленной сковородке. Наверное, в ее жизни это был самый напряженный труд, не было времени для раскачки и даже для перекуров. Вымакивала воду тряпкой — выжимала в ведро, и когда оно наполнялось до половины, выливала воду в унитаз.

Наконец звонок замолк, оглушив неожиданной тишиной. Из голосов за дверью Ира узнала, что эта группа людей пополнилась местным участковым, мастером из ЖЭКа, слесарем и делегацией жильцов с нижних этажей. Большинство присутствующих требовали взломать двери, к чему слесарь отнесся со здоровым скепсисом, оценив качество бронированной двери и импортных замков, но в конце неожиданно оптимистически заявил: «А попробовать можно». Разрядил обстановку участковый, который потребовал не предпринимать противоправных действий с чужой частной собственностью, но пообещал разобраться с гражданкой Машей, в отсутствие матери проживающей на данной жилплощади и творящей подобное безобразие, по всей строгости закона. К этому времени кто-то снизу сообщил, что воду в квартире убрали, по крайней мере, она прекратила прибывать. Мастер ЖЭКа предложил оценить размер ущерба пострадавшей квартиры на следующее утро, так как к тому времени «что-нибудь обязательно отвалится или проявится». Женский голос, истерически взвизгнув, сообщил, что на ремонт было потрачено более двадцати тысяч баксов и квартира выглядела как куколка. Но тут ожила мобилка у Иры, и она, отложив тряпку, отошла подальше от входной двери, чтобы не услышали ее голос.

— Иришка, сколько мне еще тут маячить? Ты опаздываешь на сорок минут — мы пропустим самое интересное, — раздался обиженный голос Вадима.

— Ошибаешься, самое интересное происходит здесь, — шепотом сообщила Ира и в двух словах разъяснила ситуацию.

— Подруга, похоже, ты влипла, — загрустил Вадим. — Понимаю, тебе сейчас не до «Царя».

— Да я просто не могу выйти за дверь — боюсь, что меня там разорвут на кусочки! Осталось еще немного довыбирать воду, чтобы она не просачивалась вниз. Я дождусь, когда придурки за дверью успокоятся, и полечу к тебе.

— О’кей. Позвонишь, когда освободишься, — я буду в клубе, выйду — встречу. Похоже, к тебе будет стремно после всего завалить — не исключено, что будут караулить всю ночь, ведь ты их накрыла на серьезное бабло.

— Не девочка — разберусь! Жди звонка.

Поговорив с Вадимом, Ирина почувствовала себя опустошенной, словно он забрал все ее силы. Кое-как закончила работу, заметив, что набухший ламинат стал морщиться волнами, свалила все пострадавшие от воды вещи в джакузи — «пусть сохнут естественным путем» — и сделала себе очередную чашку черного кофе. Голоса за дверью поутихли, но девушка решила выждать для верности еще минут сорок, а пока стала приводить себя в порядок. Когда сочла, что боевой окрас соответствует предстоящему мероприятию, позвонила Вадиму на мобильный, послушала рэп про крепкие орешки, но хозяин телефона не отозвался. Еще несколько попыток имели тот же результат. По всей видимости, Вадим уже успел закадрить новую девицу и потерял интерес к ее особе. Ира страшно злилась на себя, нажившую на голом месте на свою и Машкину головы крупные неприятности, на Вадима, так бессовестно поступившего с ней.

«Вот что мне сейчас делать: любоваться потопом, устроенным в квартире, и строить предположения по поводу того, во что мне это выльется в будущем? Но пусть это будет после, а пока я хочу от всего этого отгородиться, забыться в веселье». Зазвонил домашний телефон, долго и угрожающе, но она не стала брать трубку.

«Позвонить Илье? Но вчерашний вечер был никакой — человек он скучный, одним словом — математик!» Тут она вспомнила о случайном знакомстве с бильярдистом и о том, что его номер телефона должен быть в ее мобильном. Она его тогда не сохранила, но он должен был остаться в «принятых» звонках. Какого числа она поссорилась с Димой и познакомилась с бильярдистом? Как, неужели все это случилось только вчера? Ведь столько событий произошло за это время! Природа времени изменчива: то оно мчится галопом, то плетется черепахой. Хорошие события пролетают, как картинки за окошком поезда, плохие — поселяются, словно червь в яблоке, и чтобы от них избавиться, надо пожертвовать самим яблоком.

Номер мобильного бильярдиста нашелся — он был единственным неопознанным номером за тот день. Ира набрала номер и почувствовала волнение, словно собиралась договориться о первом свидании. Паша — она вспомнила, что так зовут бильярдиста. Гудки вызова шли, но Паша не спешил отвечать, и когда терпение у нее истощилось, его хрипловато-насмешливый голос возник в трубке.

— Привет, Ируля-красотуля! Как понимаю, у тебя сегодня свободный вечер?

— Проницательность, достойная майора Пронина!

— Пронин? Кто это?

— А тебе не все равно? Слышала где-то…

— Красотуля, вот только сегодня нам тяжело будет встретиться — серьезная игра у меня. Очень большое бабло на кон выставлено.

— Ой, как интересно! Я никогда при чем-то подобном не присутствовала. Я не буду мешать, пожалуйста! Удачу принесу!

— От удачи грех отказываться. Записывай адрес. Охране скажешь, что идешь к Павлу, — тебя проводят.

 

11

Игра

По продиктованному адресу оказалось большое казино, каких много в городе. Она даже не обратила внимания на его название. В зале на восемь бильярдных столов Павла не оказалось. Тогда Ирина прошлась по всем его залам, наблюдая за игрой в покер, рулетку, и даже заглянула в зал «одноруких бандитов», переливающихся разноцветными огнями, — но нигде Павла не нашла. И тут вспомнила, что он посоветовал ей обратиться к охране, и уже через пару минут оказалась в ярко освещенном просторном подвальном помещении, где находился всего один бильярдный стол. Ее сразу усадили на один из диванчиков, стоявших вдоль стены, на которых расположились с десяток зрителей. Перед ними были маленькие столики, на которых стояли высокие фужеры с шампанским, низкие, сужающиеся кверху бокалы с коньяком, массивные стаканы с виски.

— Что желаете выпить? Что-нибудь покрепче или вино, коктейль? — Перед ней склонился официант с сильно набриолиненными волосами. Спрашивал он полушепотом, чтобы не помешать игрокам, которые, отрешившись от всего, священнодействовали около стола.

— Чтобы не попасть впросак, я предпочитаю вначале ознакомиться с ценами, а лишь затем…

— Павел предупредил, что ваш заказ следует внести в его счет. Можете не стесняться — он вчера очень хорошо «поднялся».

— Это как — хорошо? — заинтересовалась Ира.

Официант молча поднял глаза к потолку и вновь спросил:

— Так что пожелаете?

— Мартини… 200 грамм! Бьянко.

— Бутербродик с черной икоркой не помешает?

— Не помешает, но лучше два бутербродика. Я когда волнуюсь, очень хочу есть.

— Располагайтесь, я сейчас принесу заказ. Такие мастерские партии играют здесь не часто: раз в месяц, а то и реже.

Партнером Павла был худощавый седоватый мужчина лет пятидесяти, кавказской наружности, но, несмотря на явную принадлежность к горячему, импульсивному народу, показывал чудеса спокойствия. Проиграв подряд две партии, он не запаниковал, а сосредоточился и вскоре сравнял счет. Когда Ира доедала третий бутерброд с черной икрой, запивая его новой порцией мартини, Павел выиграл три партии из семи запланированных, а его противник только две. Павел явно выигрывал четвертую партию — в этом ни у кого сомнений не было, и это означало досрочное окончание матча. Когда он собирался произвести решающий удар, не особенно сложный — надо было по касательной загнать «чужака» в лузу, — Ирка подавилась, закашлялась до слез, пытаясь освободить дыхательные пути, и стала толкать локтем сидящего рядом полного пожилого мужчину в дорогом костюме.

— Тумбо-юмбо! — прохрипела она, пытаясь знаками показать, чтобы тот хлопнул ее по спине, но вместо этого сбросила со стола фужер с остатками мартини, и он разбился.

Мужчина неожиданно закричал фальцетом:

— Официант!

Павел на мгновение скосил глаза в их сторону и, нанеся удар, сразу понял, что неправильно рассчитал его силу. «Чужак», ударившись о край лузы, медленно откатился в сторону.

«Это конец!» — пронеслось у него в голове, и он почувствовал, как обмякли ноги. «Кавказец» не упустил шанс и выиграл партию. Следующую партию начинал он и провел ее блестяще, не оставив надежды Павлу. Четыре — три: матч закончился победой кавказца, и сразу все вокруг изменилось: все начали говорить, вспоминать наиболее удачные удары, официант бегал как заводной, разливая всем напитки, но при этом не замечал Ирину. Она поняла — случилось что-то ужасное. Павел уже стоял не возле стола, а, бледный и напряженный, о чем-то беседовал с тремя кавказцами, возникшими словно из-под земли. Его противник не обращал на него внимания, он пил шампанское в кругу восторженных болельщиков. Павел что-то написал на бумаге, подойдя к бильярдному столу, и направился к Ире.

— Много проиграл? — спросила девушка.

Павел лишь вздохнул и пошел к выходу, Ира последовала за ним.

— Извини, удачи я тебе не принесла, — нарушила молчание девушка, когда они устроились в автомобиле. Она вспомнила о черной икре и мартини и добавила: — Только ввергла в дополнительные расходы. Чего ты молчишь? Плюнь и разотри это поражение. Сегодня проиграл, а завтра выиграешь! Знаешь, у меня такое сегодня было… — И она рассказала о потопе. В заключение оптимистично добавила: — Ну и что такого? Со временем все перемелется, забудется, а вот нервные клетки не восстановятся.

— Я проиграл все — деньги, этот автомобиль и все равно остался должен.

— Ну и насрать! Извини, что так грубо, но в некоторых случаях крепкие словечки просто необходимы. Со временем рассчитаешься… Они что, на «счетчик» поставили?

— Нет, но если по истечении двух дней я не погашу задолженность, то обязан буду продать почку. Бумаги я уже подписал.

— Ты что — дурной? Думаешь, у тебя вырастет новая?

— Проехали… Куда тебя отвезти? Извини, но сегодня мне надо побыть одному.

— Это… жесть! В милицию можно обратиться, на худой конец.

— Ты сама понимаешь, что говоришь глупости. Обращусь в милицию — мне конец. И неважно, как это произойдет: распотрошат мое тело или меня закопают живьем.

— Какой же выход? Как я понимаю, деньги ты вряд ли достанешь?

— Я скроюсь… Выжду время — может, мне удастся сорвать куш, и тогда я рассчитаюсь с долгом. Ведь я сегодня был так близок к победе…

— Если бы я не сделала маленький тарарам…

— Не говори глупости — я сам совершил ошибку. Если хочешь — можешь мне составить компанию. Поедешь со мной?

— Извини, это нереально: учеба в институте, то да се…

— Если передумаешь, то позвони мне до шести утра. Потом у меня будет другая мобилка — начну новую жизнь.

 

12

«Все нормально!»

Мара, словно статуя, неподвижно сидела в центре очерченного круга, уставившись в невидимую точку на стене с облупившейся штукатуркой. Казалось, что ее, отрешившуюся от внешнего мира, больше ничто не волнует, даже шум, сигнализирующий о том, что в это полуразрушенное здание проникли люди. Шум шагов, треск ломающейся старой плитки, обломков кирпича под грузными телами, тяжело дышащими из-за тяжелой ноши, прекратились у нее за спиной, и наступила тишина. Вошедшие в помещение молча ждали, когда на них обратит внимание черноволосая девушка, пребывающая в нирване.

— Принесли? — наконец спросила девушка, не меняя позы и не оборачиваясь.

— Да. Были сложности с дежурным санитаром… — начал было рассказывать высокий черноволосый парень крепкого сложения.

— Это меня не интересует, Русик. Оставьте его здесь и ожидайте возле входа.

Когда стих шум шагов, она встала, приблизилась к большому черному пластиковому мешку, громоздившемуся на полу, и расстегнула молнию. Из него выглянуло безжизненное, уже посиневшее лицо археолога Владлена Петровича. Челюсть у него отвисла, глаза были закрыты.

— Ведь я предупреждала, что, если не отдашь маску, это может плохо для тебя закончиться. Вот скажи, зачем она тебе теперь? Ни за чем. Послушал бы меня, не лежал бы теперь здесь мертвый, а ковырялся бы в песках Африки, может, какое научное открытие совершил бы, — с усмешкой сказала девушка, оттянула у трупа веки, посветила в угасшие зрачки фонариком с узким направленным лучом, покрутила голову мертвеца в разные стороны, преодолевая сопротивление окоченевших мышц, и вновь закрыла мешок.

Вышла наружу, где ее ожидали два ее помощника.

— Все нормально. Молодцы. Сейчас он нам сослужит службу, а потом надо будет припрятать тело, — сообщила она им. — Ненадолго — дня на три-четыре.

— А он не завоняется? — с опаской спросил низенький коренастый Колобок.

— Нет. Вот только место должно быть очень надежное, чтобы никто случайно на него не наткнулся, да и бродячие собаки не растерзали.

— Прикопать бы его, да собаки могут разрыть свежую землю. А копать глубоко — это сколько времени потребуется! — подал голос Русик.

— Самое надежное место для мертвеца — это кладбище, — пошутил Колобок.

— Пожалуй, ты прав, и я знаю, где мы его там спрячем, — произнесла Мара после минутного размышления.

 

13

Ночной гость

Ира в целях предосторожности не стала подниматься на лифте, а пошла пешком. По площадке, на которой находилась затопленная квартира, прошла на цыпочках, затаив дыхание, но все было спокойно, никто ее не караулил. Лишь оказавшись в квартире, почувствовала себя в безопасности. Из-за потопа совсем забыла о кошмарах, которые ей снились на новом месте. Начала раздеваться, чтобы принять теплый душ на ночь (упаси Господи — только не джакузи!), и тут ей стало казаться, что в квартире она не одна. От этого жуткого чувства она постаралась избавиться, обследовав и включив во всех комнатах свет, не оставив затемненным ни одного угла. Свет немного ее успокоил, однако полностью тревога не исчезла. Она даже пожалела, что не поехала ночевать домой, но теперь было уже поздно об этом думать. После душа заметила, что на мобильный пришло сообщение от Машки, но оно ее не обрадовало. Вместо того чтобы поделиться ощущениями от тропической ночи, красот туристических комплексов, сказочного подводного мира Красного моря, Машка написала: «Ирка, что ты там уже сотворила? Соседи дозвонились моей маме, она — мне, а после — твоей маме. Похоже, мой отпуск здесь накрылся, но не переживай — не только по твоей милости. Завтра вылетаю домой — трепещи!»

Миролюбивый тон сообщения Ирку не обманул — назревал громадный скандал, раз о наводнении уже знают ее родители. Ей было даже страшно представить, что ее ожидает дома, — ведь последствия потопа надо будет возмещать из семейного бюджета, который весьма невелик. Перебыть здесь грозу тоже не получится — Машка приезжает, и все идет к тому, что их отношения, как и прошлым летом, прервутся на длительное время. Может, приструнить свои амбиции и позвонить Диме?

Размышления утомили, и она решила лечь спать, так как утро вечера мудренее. Но вот как заснуть при включенном верхнем свете? А выключить его страшно.

Посмотрела на часы — было уже далеко за полночь. Она закрыла глаза, постаралась отвлечься от неприятных мыслей, призвать сон. Неизвестно, сколько так пролежала, но сон пришел, а точнее, тяжелое беспамятство без сновидений. Может быть, она так проспала бы до утра, если бы вновь не ожил звонок у входной двери и не послышались тяжелые удары в дверь.

Не отойдя от сна, с закрытыми глазами, она пошла открывать дверь, пребывая в уверенности, что находится в Диминой квартире и случайно закрыла дверь на задвижку изнутри, а он только вернулся с поздних посиделок с родителями. И только у самой двери, содрогающейся от ударов, она вспомнила все и отдернула руку, готовую открыть замок. Часы показывали начало третьего.

«Соседи решили выяснить отношения, не дожидаясь утра?! Хорошо, я устрою вам праздник на вашей улице!»

Девушка посмотрела в глазок, но вместо соседей увидела археолога Владлена Петровича.

«Чудеса в решете! Он же собирался лететь в Африку!»

Она заметила, что он очень изменился — неестественно бледное лицо, даже с синевой, какой-то тусклый, ничего не выражающий взгляд.

«Это надо было так сильно нажраться, чтобы оказаться в таком состоянии! А утром производил приятное впечатление: ручку целовал, о кофейной церемонии ворковал! Хотя и на пьяного он не похож». И не стала спешить открывать ему дверь. Происшедшая метаморфоза с его обликом ее испугала, напомнила о прочитанной книжке про маньяков.

— Что вам надо? — спросила она из-за двери слегка дрожащим голосом. Археолог перестал штурмовать дверь и с трудом выдавил:

— Мас-ка… Отдай маску!

— Какую маску? — удивилась Ира, но тут открылась дверь соседней квартиры и появилась ее хозяйка, взлохмаченная и воинственно настроенная.

— Превратили квартиру в бордель! Кто с<