Всеиндийский Конгресс историков

 

Делегатов Конгресса разместили в общежитии университета, которое пустовало. Студенты разъехались на рождественские каникулы. Остались только волонтеры, обслуживающие Конгресс. Накануне вечером они размещали делегатов по комнатам, давали необходимые справки, разносили материалы Конгресса, следили за порядком, показывали нам город. Они служили и переводчиками – ведь делегаты, прибывшие из других национальных областей, не знали языка малаялам, а английский не всегда мог помочь. Дхоби‑малаяли, не знавший английского, объяснялся с делегатами только через переводчика. На улице в Тривандраме я была свидетельницей интересной сцены. Делегаты‑бенгальцы пытались разговориться с группой крестьян, приехавших в город на рынок. Однако малаяли не понимали бенгальцев. Объяснение проходило в основном жестами.

Выстроенные в готическом стиле здания университета находятся на одной из центральных улиц. Двухэтажные корпуса студенческого общежития, расположенные буквой «П», окнами повернуты во внутренний двор. Комнаты в общежитии просторные, с большими окнами. В них стоят простые деревянные кровати с досками вместо сеток и небольшие столики. В каждой комнате размещается от двух до четырех студентов. В конце длинных коридоров – ванные комнаты. Но ни ванн, ни душа там нет. Вода из крана, вделанного в стену, льется прямо на цементированный пол.

В первую же ночь в кровати, на которой я спала, оказалась масса клопов. Индийские клопы были голодные и очень кусачие. Их удивительно «удачно» дополняли москиты. Я не буду описывать весь трагизм этой ночи. Утром я узнала, что другие были не в лучшем положении. Впоследствии нас спасал порошок ДДТ.

Столовая расположена во дворе общежития. Это два длинных и приземистых одноэтажных здания. В одном из них – вегетарианский стол, в другом – невегетарианский. В вегетарианскую столовую ходят индусы высших каст. Там подают рис на банановых листьях и овощные соусы в медных ковшиках. Однако невегетарианцев больше. Нас кормят вкусным пловом, остро приправленным мясом, вареными бананами. Не всякий банан можно сварить. Керала – одно из немногих мест, где можно достать этот редкий сорт. Эти бананы гораздо крупнее обычных, цвет их кожуры красновато‑желтый. Вареные бананы имеют приятный своеобразный вкус.

В комнате слева от меня живут три студента‑историка из Калькутты, справа мистер Гупта – преподаватель Калькуттского университета. В моей комнате – студентка из Делийского университета. Все мы подружились с самого начала и везде ходим вместе. Иностранцев на сессии очень немного. Кроме меня, приехали Лю, аспирант Пекинского университета, изучающий историю Индии в Бенаресе, Крюгер, советник посольства ГДР, один арабский историк, два американца. Американцы не живут вместе с делегатами. Они остановились в одном из фешенебельных отелей города.

Определенный интерес к Конгрессу проявляет католическое духовенство. Белые сутаны все время мелькают среди групп делегатов. Мне кажется, что этот интерес не ограничивается проблемами истории. Люди в сутанах ведут разговоры на очень острые политические темы. «Святая» оппозиция стремится «проинформировать» делегатов о положении в Керале до того, как состоятся встречи с представителями правительства.

25 декабря открылась сессия Конгресса историков. Делегаты собрались в просторном зале здания сената университета. На сцену, украшенную цветами, поднялись руководители общественности Кералы. Три девушки, студентки университета, спели приветственную песню. С короткими речами выступили главный министр штата Намбудирипад, губернатор Кералы Рамакришна Рао и проректор университета Джон Маттхаи. В период сессии работали четыре секции: древней истории, средневековой истории, современной истории и истории Кералы. Последнюю секцию возглавлял министр образования Кералы Джозеф Мундассери.

Новые времена республики ставят новые задачи перед историками страны. Если сравнить тематику докладов сессии в Тривандраме с предыдущими сессиями, то становится очевидным, что индийских историков все больше и больше начинают занимать проблемы социально‑экономического развития страны. Простая систематизация фактов, не сопровождаемая анализом, уже перестает привлекать внимание наиболее передовой части членов Конгресса. Но новые тенденции не так быстро пробивают себе дорогу. Процесс демократизации исторической науки сложный и трудный. В Конгрессе еще сильны позиции ученых, которые не отошли от старых канонов, установившихся в исторической науке в колониальный период. Но сейчас под влиянием новых веяний начинает формироваться группа молодых, прогрессивно настроенных историков. Вечером первого дня сессии ко мне в комнату вошел высокий юноша.

– Моя фамилия Хуссейн, я из Делийского университета. Мне бы хотелось узнать, какие основные проблемы сейчас интересуют советских историков.

Я рассказала,

– Вот видите, – заметил мой собеседник, – большинство этих проблем социально‑экономические. А наши руководители боятся ставить такие вопросы на обсуждение Конгресса. Да и вообще у нас в работе много недостатков. Хотите, я вас познакомлю с моими друзьями. Вам, очевидно, будет интересно поговорить с ними.

Мы выходим из комнаты, спускаемся во двор общежития, а нас там уже ждут. Это молодые преподаватели университетов Нагпура, Бенареса, Дели. Мы говорим долго. Часы на городской башне бьют одиннадцать, двенадцать, час. Мои собеседники очень взволнованы.

– Понимаете, – говорит один из них, – мы должны сломать старые традиции. На сессиях Конгресса должны заслушиваться только лучшие доклады.

– Необходимо определить заранее основное направление в работе сессии, – говорит другой, – выбирать важные темы, которые вызовут споры и обсуждения.

– Да, обсуждений у нас очень мало, – говорит Каул, занимающийся историей в Нагпурском университете. – И, самое главное, мы должны глубоко заниматься изучением социально‑экономических вопросов. Правда, на этой сессии докладов с таким уклоном больше, чем на предыдущих. Но ведь этого еще мало.

Я узнаю, что многие из моих собеседников хорошо знакомы с произведениями Маркса, Ленина, с трудами советских историков.

– Мы в Делийском университете хотим основать журнал. В нем будут подниматься основные вопросы нашей науки. Мы будем рады, если советские индологи примут в нем участие. Правда, мы не знаем, когда сможем это сделать. Вы ведь знаете, все это связано с деньгами, а у нас их мало.

Мы говорим еще о многом, и мне становится ясно, что эта небольшая группа молодых ученых займет в недалеком будущем крепкие позиции в Конгрессе историков.

В течение работы сессии Конгресса в здании муниципалитета Тривандрама была открыта выставка исторических документов и источников XV–XVIII веков. В большом полутемном зале в многочисленных витринах были расположены ценнейшие документы. Они относились в основном к истории Южной Индии. Документы на языках телугу, малаялам, каннада. Документы, написанные на пальмовых листах, медных дощечках, пергаменте, обычной бумаге. Документы, освещающие финансовое положение страны, описывающие общественные работы, утверждающие права собственности, фиксирующие договоры между феодальными государствами. Письма на пальмовых листьях писались, оказывается, еще совсем недавно. Я видела такое письмо об осаде Бангалура (конец XVIII века). Тем же способом велась переписка между британским правительством и раджей Траванкура. Перед употреблением пальмовые листья подвергались специальной обработке. Их высушивали, подгоняли по ширине, скрепляли между собой. Приготовленный таким образом материал скатывали в рулоны и отрезали необходимые для письма куски. Такой рулон, но изготовленный в наше время, лежал в одной из центральных витрин выставки. Экскурсовод, работник исторического архива штата, дал мне кусочек рулона. Это был действительно добротный материал для письма.

– У нас в штате, – сказал он, – есть целая библиотека на пальмовых листьях, ценнейшие материалы для изучения истории Кералы.

– Они все написаны на языке малаялам? – спросила я.

– Нет, есть документы, и их довольно много, на португальском. Те, кто изучает средневековую историю Кералы, должны знать и португальский. Наиболее важные документы мы сейчас готовим к изданию.

 

ГОРОД СРЕДИ ПАЛЬМ

 

Тривандрам – нынешняя столица Кералы – небольшой, но очень своеобразный город. Он занимает территорию в 17 квадратных миль и насчитывает около 200 тысяч жителей. Имя города произошло от слова «Тируванантапурам», что значит «город святой змеи Анант». Расположен Тривандрам на невысоких холмах. Если подняться на самое высокое место, бывшую обсерваторию махараджи Траванкура, то не увидишь привычной городской панорамы: городских улиц и нагромождения домов. Все пространство города, начиная от голубой полоски моря до самого горизонта, покрыто пальмами. Легкий влажный ветер катит перистые волны по зеленому океану. И только изредка среди этих зарослей видны самые высокие здания города. А их совсем немного – пять‑семь, не больше. Большинство зданий Тривандрама – одноэтажные белые домики, крытые красной черепицей. От центральной улицы, которая так и называется «Мейн‑роуд» – Главная улица, во все стороны тянутся узенькие улочки и переулки. Они всегда в тени. Перистые кроны кокосовых пальм образуют над ними зеленые купола. Яркое тропическое солнце с трудом пробивается сквозь густую листву. На окраинных улицах все чаще попадаются простые глиняные хижины, крытые сухими пальмовыми листьями. Эти улицы очень напоминают деревню.

В пальмовые заросли врезана зеркальная гладь каналов. Они, соединенные небольшими речушками, выходят к океану, тянутся к лагунам и озерам. В искристой поверхности каналов отражаются прибрежные пальмы. У пристаней грудами свалена кожура кокосовых орехов. Волокнистая часть этой кожуры – койра – один из главных видов сырья в штате. Здесь же оно и перерабатывается. В штате около 120 фабрик по переработке койры. Из волокон кожуры ореха делают пряжу.

По спокойной воде каналов скользят лодки, груженные койрой. Лодочники, стоящие на корме, упираются длинным шестом в дно канала, и лодка медленно передвигается. Мускулистые бронзовые тела лодочников полуобнажены, вокруг бедер обмотаны короткие дхоти или просто набедренные повязки. Грудь и спина блестят от пота. Очевидно, передвигать лодку таким способом не так уж легко. На некоторых суденышках на низеньких распорках натянуты циновки, и эти лодки напоминают маленькие плавучие домики. По берегам каналов и маленьких речушек дхоби стирают белье. Ранним утром они приходят сюда с узлами и до захода солнца стоят по колено в воде. Ослепительно сверкающая под лучами тропического солнца поверхность воды целый день жжет незащищенные глаза дхоби, и поэтому глаза воспалены. Во время работы дхоби не могут укрыться под черными зонтиками, которыми пользуется большинство горожан, появляющихся на улицах после полудня.

Тривандрам – одно из древнейших поселений на юго‑западном побережье Индии. Самое древнее сооружение в городе – индусский храм Анантхасьянам, посвященный богу Шиве. Предание гласит, что храм был построен в 3100 году до нашей эры. Трапецеобразный купол украшен каменной резьбой. У входа на гранитных колоннах высечены мифологические животные. 368 таких колонн тянутся через галереи храма. По берегам храмового водоема лепятся друг к другу белые домики под черепичными крышами. Жрецы свято соблюдают старые традиции, и иноверцы в храм не допускаются.

О недавнем прошлом Тривандрама напоминают дворцы махараджи. Один из них сейчас принадлежит правительству штата, и в нем устраиваются приемы. В другом живет бывший махараджа и раджпрамукх бывшего княжества Траванкур‑Кочин. Дворец скрыт от взоров прохожих надежной оградой и густым парком. У ворот стоят стражники в белых тюрбанах. Без разрешения махараджи туда войти нельзя. Чтобы разглядеть дворец, мне пришлось подняться на крышу харчевни, расположенной против княжеских владений. С крыши я увидела ничем не примечательное белое здание, напоминающее архитектурой русскую помещичью усадьбу. В саду перед домом несколько сидящих на корточках мужчин выдергивали траву. Дорожки парка были освещены обычными уличными фонарями. «Махараджа, – сказал мне хозяин харчевни, – ведет сейчас весьма замкнутый образ жизни и почти никуда не выезжает. А были времена, когда перед ним гнул спины весь город. Да, – улыбнулся он, – теперь не те времена».

Неподалеку от университета, за оградой городского парка расположился музей. Определить, в каком стиле он построен, трудно. Стены покрыты правильным геометрическим орнаментом. Их венчает причудливое сочетание островерхих крыш. Узкие коридоры музея заканчиваются большими залами. Здесь вы найдете отделы, посвященные древней истории штата. Каменные изваяния богов и мифологических героев, каменные таблички с надписями, старинная южноиндийская бронза, резьба по слоновой кости. В музее собрана прекрасная коллекция произведений малаяльского ремесла. Сюда нередко школьные учителя приводят группы ребят, и те с напряженным вниманием слушают рассказы экскурсоводов. Горожане забредают полюбоваться на искусно сделанные экспозиции. Иногда приходят крестьяне, приехавшие в город по делам или на рынок. Они держатся группами, робко жмутся к стенам и восхищенно глядят на бронзовые статуэтки, тонкие изделия из слоновой кости, на древние, потемневшие от времени, но еще прекрасные изображения индусских богов. Рядом с музеем находится картинная галерея. Она была открыта в 1935 году. Внимание посетителей привлекают своеобразные миниатюры и картины талантливых художников древней и средневековой Индии, живопись более поздних школ: раджпутской, могольской и танджурской. Большое место в собраниях занимает современная живопись. Наряду с произведениями индийских художников вы найдете здесь картины тибетских, китайских, индонезийских мастеров. Галерея располагает довольно большой коллекцией картин Николая Рериха и Святослава Рериха. Когда я впервые пришла туда, то была немного удивлена необычайной суетой, царящей в выставочных залах. Посетители, рассматривая какую‑либо картину, вдруг неожиданно отходили от нее и спешили к противоположному углу зала, затем снова возвращались к картине. Через некоторое время я сама стала делать то же и уже больше не удивлялась. Дело в том, что надписей под картинами не оказалось, под ними стояли только номера. А каталог висел в противоположном конце зала. Поэтому приходилось, запомнив номер картины, каждый раз подходить к списку и читать ее название. Очевидно, в каждой стране в картинных галереях – разные порядки.

…Поднимающееся солнце кладет резкие тени кокосовых пальм на тротуары и мостовые города. По еще пустынным улицам проезжают маршрутные автобусы, связывающие Тривандрам с окрестными поселками и деревнями. На крышах автобусов укреплены узлы, корзины, лежат связки желтых, зеленых, красных бананов. Ранние пассажиры – крестьяне, приехавшие на рынок. От побережья океана к городу направляются группы женщин, жительниц рыбацких поселков. Они несут в Тривандрам рыбу раннего улова. Рыба уложена в круглые плетеные корзины. Женщины ставят корзины на головы, и ноша мерно покачивается в такт их походке. Таким же образом транспортируются кокосовые орехи. Торговцы орехами располагаются на улицах, на углах переулков, у ограды городского сада. День предстоит жаркий, и освежающая влага кокосовых орехов – ходкий товар в любой части города. Продавцы складывают орехи прямо на тротуарах. Кожура с орехов снята, ее продают на местные фабрики по переработке койры.

В Тривандраме нет большого рынка. По городу разбросаны небольшие базарчики – скромные тортовые ряды, где вы можете найти самое необходимое. Один из таких рынков находится по соседству с Главной улицей, другие расположились по пути к побережью. Они не имеют ничего общего с большими, яркими, шумными и обильными базарами Дели и Хайдарабада.

Первое, что вы видите на этих базарах, – это бананы. Груды бананов на земле, гроздья бананов на прилавках, целые ветви бананов, висящие на столбах между рядами. Бананы разной величины и формы, разной окраски и вкуса. Маленькие зеленые бананы вяжут рот, но зато хорошо утоляют жажду. Пара больших желтых или красных бананов, может заменить обед в жаркое время. Их мучнистое приторно сладкое мясо очень питательно. Среди банановых, залежей высятся горы кокосовых орехов. Продавцы овощей сидят прямо на земле. Над ними раскрыты большие черные зонты. В разных углах рынка вы найдете местные изделия: кувшины для охлаждения воды, циновки из бамбука, веера и шляпы из рисовой соломки, корзины из пальмовых листьев.

На рынках, близких к побережью, много рыбы. Рыбные ряды самые шумные. Обычно продают рыбу женщины. Загоревшие дочерна разбитные рыбачки энергично зазывают покупателей. Здесь идет бой за каждую ану, а ана для семей рыбаков значит много. Аны иногда складываются в рупию, а если ты имеешь рупию, то сегодняшний день тебе не страшен.

В Индии на рынках больших городов торгуют и изящными изделиями ремесленного производства. Но в Тривандраме таких лавок на рынках нет. Они расположены на Главной улице, рядом с большими магазинами. Керала издавна славится резьбой по слоновой кости. Миниатюрные статуэтки, изображающие богов, искусные композиции из жизни древних героев, жанровые сценки, поразительно сделанные животные, корабли, модели исторических памятников – все это заполняет витрины кустарных лавок. На витринах выставлены также различные поделки из скорлупы кокосового ореха: украшенные резьбой круглые и овальные коробочки, пепельницы, вазочки, подставки. Этим видом ремесла занимается в основном Керала да некоторые районы штата Мадрас.

Мимо лавок, торгующих ремесленными изделиями, мимо крытых красной черепицей домов Главной улицы густым потоком катят грузовики, такси, тонги, автобусы, бегут рикши. Рикши – постепенно исчезающее наследие прошлых времен. С каждым годом их становится меньше. Особенно сократилось их число, когда к власти в штате пришли коммунисты. Сейчас в городе осталась только одна стоянка для беговых рикш. В часы затишья здесь собирается не более тридцати повозок. На смену рикшам пришли автобусы. На автобусе можно попасть в любой уголок города. Большинство автобусных линий – государственные, но есть и частные. Старомодные неуклюжие частные колымаги, чихая и воняя бензином, курсируют на окраинных улицах. В государственных автобусах платят одну ану за проезд, в частных платят шесть.

Регулярный маршрут автобуса соединяет город с побережьем. Берег океана порос высокими кокосовыми пальмами. Изогнутые стволы пальм тянутся к воде. На белый горячий песок набегает чистая и прозрачная волна. В песке ютится огромное количество крабов. Днем они зарываются в свои норы, а ночью целыми стаями шныряют по берегу. Под тенью кокосовых пальм лепятся хижины рыбацкой деревеньки. В океанском просторе снуют рыбачьи лодки. У них высокие загнутые носы, а по своей конструкции они напоминают индейские пироги. Около хижин на песке сушатся сети. Тут же женщины разбирают и укладывают в корзины мелкую рыбешку. Стайка босоногих бронзовых ребятишек бегает по самой кромке прибрежных волн. Солнце стоит высоко над океаном, и его почти отвесные ослепительные лучи раскаляют все вокруг: и песок, и прибрежные камни, и стволы деревьев. Но даже в эти самые жаркие часы работа на море не прекращается.

Большинство рыбаков побережья – католики. В самом Тривандраме процент христианского населения очень высокий. Мне сказали, что христиан около 90 процентов. Возможно, эти сведения преувеличены, но тем не менее католиков в городе очень много.

Апостол Павел простер свои каменные руки над городом с крыши самого высокого католического собора. Кроме собора в городе много церквей. В уличной толпе то и дело мелькают длинные сутаны католических священников и монахов. Их головы прикрыты тропическими шлемами.

Однажды я наблюдала такую сцену. Худой, измученный рикша, обливаясь обильным потом, с трудом тащил свою коляску. В ней сидели две дородные монахини. Отдуваясь от жары, они смотрели на прохожих осоловелыми глазами. Рикша выбивался из сил. Дорога пошла в гору, и я наивно полагала, что монахини выйдут из коляски, сжалившись над беднягой. Однако они продолжали спокойно сидеть. Рикша заплетающимся шагом потащил коляску в гору. Монахиням медленная езда не понравилась. Одна из них брезгливо ткнула рикшу рукояткой зонтика и бросила отрывисто: «Скорей!». Рикша глотнул воздух открытым ртом, судорожно дернул тонкой шеей и попытался ускорить шаг. Было видно, что последние силы начинают ему изменять. Однако шестипудовых проповедниц «любви к ближнему» это не трогало и не волновало. Очевидно, христианские принципы «человеколюбия» на индийских рикш не распространялись.

…Перед рождеством город ярко украсили. В витринах магазинов были выставлены лучшие товары, перед домами христиан висели цветные бумажные фонарики. Изображения Христа и девы Марии были увиты гирляндами цветов. В лавках и прямо на улицах продавались раскрашенные рождественские поздравительные открытки. На них были нарисованы елки, заснеженные деревни и улыбающиеся деды‑морозы. На Главной улице в витрине одного из магазинов я увидела деда‑мороза. Он был сделан из ваты и ярко раскрашен. Толпа полуголых черных ребятишек не отрывала от витрины широко раскрытых восторженных глаз. При виде стоявшего под лучами тропического солнца деда‑мороза в теплой шубе я внутренне содрогнулась, как если бы увидела человека в купальном костюме, окруженного льдами и айсбергами Северного полюса. Однако ребятам он нравился. Я слышала, как они тихо переговаривались между собой. Самый старший из них решительно сказал:

– Это Шива. Так его одевают христиане.

– Нет, Кришна, – возразил ему быстроглазый мальчуган, – смотри, у него из мешка торчит флейта.

Третий, самый рассудительный, сказал, что это – христианский бог.

– Это дед‑мороз, – вмешалась я.

Шесть пар любопытных глаз уставились на меня с некоторым изумлением.

– А что такое «дед‑мороз»?

Но объяснить им этого мне так и не удалось.

В ночь на рождество весь город был иллюминирован. Звонили колокола, рвались хлопушки, и цветными звездами в ночном небе рассыпался фейерверк. И это торжество, и сама манера его празднования чем‑то очень напоминали индусский праздник Дивали.

 

ЛЮДИ. «МОСКВА ― ЭТО ХОРОШО!»

 

Я хожу по улицам Тривандрама и наблюдаю. Вижу сильную высокую стать мужчин и стройные, грациозные фигуры женщин. На мужчинах белоснежные дхоти, повязанные на южный манер, и чистые, хорошо отглаженные рубашки. Женщины носят сари неярких цветов. Их приглушенные тона удивительно гармонично сочетаются друг с другом. В людях не чувствуется той веками выработанной приниженности, которую можно встретить в других штатах страны. При встрече с европейцем малаяли не опускают глаз, а глядят прямо и независимо. Независимая и свободная манера держать себя, на мой взгляд, самая характерная черта жителей Кералы.

Среди народа Кералы сохранился ряд интересных пережитков древнего строя. Здесь вы найдете так называемую объединенную семью – «таравад». Под одной крышей живут взрослые братья и сестры со своим потомством. В объединенной семье до сих пор еще сильны пережитки матриархата. Наследование в этих семьях идет по материнской линии, и потомство по мужской линии не имеет никаких прав. И только самому старшему мужчине, который называется «каранаван», разрешается привести в такую семью свою жену и детей. Отделиться от «таравада» можно только с согласия всех членов семьи. Обычай «таравада» характерен в основном для индусской общины. Он больше распространен в деревне и меньше – в городе.

Однажды я оказалась на берегу небольшого канала. По каналу медленно скользили груженные кокосовыми орехами лодки. В тени пальм было относительно прохладно, и я присела на ствол срубленного дерева. Неподалеку от меня остановилась группа людей. Это были лодочники и рабочие, обтесывавшие бревна в пальмовой роще. От группы отделился высокий человек с курчавой головой. Он подошел ко мне и спросил, кто я.

– Русская, из Москвы.

На моих глазах с человеком произошло чудесное превращение. Он как‑то радостно и удивленно взглянул на меня и, быстро обернувшись к своим товарищам, торжествующе закричал: «Идите все сюда! Она из Советского Союза! Москва – это хорошо!» – добавил он.

Меня окружило человек двенадцать.

Курчавый сказал мне, что все они работают на этом канале. Они много читали о Советском Союзе, но хотят кое‑что еще спросить. Я едва успевала отвечать на сыпавшиеся градом вопросы. Рабочие слушали внимательно и в знак согласия качали головами. На прощание мне преподнесли большой кокосовый орех.

– Возьмите, пожалуйста. Кокос – одно из главных богатств нашего штата. Эти орехи – лучшие в Индии!

В семи милях от Тривандрама находится морское побережье Ковалам – одно из красивейших мест Кералы. Ковалам считается лучшим пляжем Южной Индии. Вдоль берега тянутся заросли пальм. Узкую песчаную полосу справа и слева завершают сероватые скалы, круто обрывающиеся к океану. Пальмы растут даже на скалах. Легкий бриз играет их перистыми листьями. Вдали в океане виднеются рыбацкие лодки и парусники. Здесь очень тихо. И даже голоса голых мальчишек, ныряющих с соседней скалы, звучат как‑то приглушенно, будто издалека. На одной из таких скал стоит бывший загородный дворец махарани Траванкура. Теперь этот дворец принадлежит государству, и его переделывают в дом для туристов. С гладкой, посыпанной песком и галькой площадки, на которой высится это сооружение, открывается вид на безбрежный океан. Голубая дымка над океаном пронизана золотом солнечных лучей. Я сижу на небольшой скамейке, поставленной на скале у самого обрыва. От подножия до вершины скалы вьется крутая тропинка. По ней поднимается человек. Он одет в белую рубашку и дхоти. «Наверно, гид», – думаю я и спешу покинуть мое тихое и прекрасное убежище. Но человек ускоряет шаги, и мне не удается ускользнуть. Он действительно оказывается гидом. В наших глазах настороженность, мы внимательно изучаем друг друга. За первыми вежливыми фразами кроется взаимная неприязнь. У меня – к надоедливому очередному гиду, у него – к временному предполагаемому хозяину. Но вот прозвучало хорошо знакомое слово «Москва», и наши отношения моментально меняются. «Мне многое надо у вас узнать и многое рассказать», – говорит он. Мы сидим на скамье у края скалы. Затем Чандра, так зовут гида, предлагает спуститься в рыбацкую деревню. Мы входим в деревню. Нас сразу окружают обитатели пальмовых хижин.

– Это товарищ из Москвы, – говорит Чандра.

Я чувствую дружеские пожатия сильных обветренных и огрубевших рук.

– Идемте ко мне в дом, – говорит один из рыбаков, – там прохладнее.

Мы входим в хижину. Она небольшая и очень чистая. Вся утварь лежит на полу единственной комнаты. Из угла поднимается женщина и складывает руки в приветственном «намасте». Рыбак что‑то говорит женщине на малаялам. Женщина смеется, несмело подходит ко мне и произносит несколько фраз. Я не понимаю. Мне переводят: «Она сказала, что считает вас своей сестрой». Затем она снова скрывается в углу, приносит оттуда годовалого черноглазого мальчугана и протягивает его мне. Я беру малыша, но не знаю, что с ним делать. Его отец‑рыбак улыбается и говорит: «Она хочет, чтобы вы его подержали. На счастье. Раньше считалось счастьем коснуться одежды святого. Ну, а моя жена, видно, думает иначе».

Я собираюсь ехать в Куилон. Для этого надо пойти на автобусную станцию и накануне заказать билет. Длинное приземистое здание станции находится недалеко от Главной улицы. На площади в ожидании автобуса сидят крестьяне. Тут же на земле свалены узлы, мешки, корзины. Уличные разносчики бойко торгуют мандаринами и содовой водой.

Я подхожу к окошку справочного бюро и спрашиваю, как заказать билет в Куилон. Небольшого роста клерк, одетый в форму служащего государственного транспорта, не поднимая головы от стола, бросает несколько отрывистых фраз. Сидящий рядом его товарищ с любопытством смотрит на меня.

– Вы из Европы? – интересуется он.

– Как вам сказать. Моя страна занимает часть Европы и часть Азии.

– Не может быть, – смеется он.

Тогда клерк поднимает голову от стола и пристально смотрит на меня.

– Это, – решительно заявляет он, – Советский Союз. Правильно?

– Совершенно верно, – говорю я.

– О!

– Что же вы там стоите, – спохватываются оба. – Идите сюда, к нам в комнату.

Я вхожу. Меня усаживают на стул и сразу же начинают расспрашивать. Постепенно комната заполняется народом. За билетом мне уже не надо идти. Его приносят сюда же, в справочное бюро. В комнате становится душно. Здесь я вижу и кондукторов, и водителей, и диспетчеров. Все они принадлежат к одному профсоюзу транспортников.

– Наш профсоюз, – говорят они, – очень сильный. Им руководят коммунисты.

– Мы поддерживаем наше правительство, – улыбаясь, замечает черноглазый юноша в фуражке кондуктора.

– Да и оно нас тоже, – слышу я полос из угла комнаты. – В последнее время наша заработная плата была повышена. И вообще сейчас стало легче. Но только кое‑кому это не нравится.

– Против нас особенно выступает католическая церковь. Ведь большинство помещиков и бизнесменов – католики.

– Вы, наверно, читаете индийские газеты, но многие из них пишут неправду о Керале и нашем правительстве.

Я говорю, что читаю также «Нью эйдж» и «Нью Керала». Люди одобрительно смотрят на меня.

– Да, эти газеты дают действительную картину положения в штате.

– Что бы там ни писали, а народ поддерживает свое правительство.

– Вот только нам, конечно, сейчас трудно. И эти трудности чувствуются на каждом шагу.

В Индии много импортных товаров. Автомобили и радиоприемники, фотоаппараты и химикалии, карандаши и туалетная бумага, а также многое другое привозятся из‑за границы. По непонятным причинам в Кералу эти товары поступают в очень ограниченных количествах или вовсе не поступают. Кто‑то искусственно создает затруднения в штате. По этой же причине я не могу найти пленку для своего фотоаппарата. Ее нет в магазинах. На черном рынке пленка идет втридорога. Я хожу из одного фотомагазина в другой, из одной фотостудии в другую, И везде в ответ слышу короткое «нет». Мне уже не на чем фотографировать, а вокруг так много интересного…

Совершенно обессиленная от долгого и бесполезного хождения по жарким улицам Тривандрама, я забредаю в одну фотостудию и сажусь на стул. Я уже здесь была. Хозяин студии смотрит на меня с сочувствием.

– Не достали?

– Нет.

Ненужный фотоаппарат висит у меня на плече. Хозяин заинтересовался его маркой. Я снимаю фотоаппарат и протягиваю ему. На лице хозяина удивление.

– Я не видел еще такой марки. Что здесь написано?

– «Зоркий».

– Но это ведь не латинские буквы?

– Нет, русские.

– Постойте, значит, вы из Советского Союза?

– Значит, – отвечаю я.

– Что же вы мне раньше не сказали?

– Вы меня об этом не спрашивали.

– Мурти! – зовет он своего подручного. На пороге комнаты появляется юноша.

– Это товарищ из Советского Союза, – говорит ему хозяин. – Ей нужна пленка. Надо помочь.

Юноша улыбается. Вечером у меня уже была пленка.

В канун Нового года я бродила по городу. Мне было немного грустно, я вспоминала предновогоднюю веселую суету Москвы, и от этих мыслей не становилось легче. Получилось так, что я должна была встречать Новый год одна на другом конце земли. В самом Тривандраме ничто не говорило о наступлении Нового, 1959 года. Христиане провели свои торжества на рождественских праздниках, Новый год для индусов и мусульман еще не наступил. Вот мы и бродили, я и мои невеселые мысли, по чужому тропическому городу, и многие тысячи километров отделяли нас от Родины.

Вдруг меня кто‑то окликнул. Я оглянулась и увидела долговязого парня в домотканом дхоти. Лицо его показалось мне хорошо знакомым, но где я его видела, я не помнила.

– Вы, возможно, меня и не помните, – начал парень, – я волонтер, обслуживал сессию Конгресса историков. Я студент университета. Еще во время сессии я хотел поговорить с вами, да был очень занят. А теперь мне повезло, я вас встретил. Вы куда‑нибудь идете?

– Нет. Просто гуляю.

– Можно мне к вам присоединиться?

– Конечно.

Мы медленно пошли через весь город. Уже начинало смеркаться. Студента интересовало многое: характер нашей демократии, наши пятилетние планы, система образования. Он слушал внимательно и не перебивал.

– Да, – сказал он, – коммунисты в вашей стране сделали много. Мне бы очень хотелось поехать в Москву учиться.

Мы подошли, к небольшому индусскому храму на одной из окраинных улиц. Стоячая вода священного водоема у храма зацвела. У ступенек, спускавшихся к воде, лениво бродило несколько коров.

– Вы христианин или индус? – спросила я своего спутника. Он засмеялся.

– Я индус по происхождению. Но в бога не верю. Стало уже совсем темно, и на улицах зажглись фонари.

Их отсветы причудливо падали на широкие листья пальм, раскачиваемых теплым ветром.

– Хотите, я вас познакомлю с моей матерью и сестрами? Они будут вам очень рады.

Мы шли еще некоторое время, и наконец между пальмовыми стволами засветились окна небольшого одноэтажного домика.

– Мы пришли, – сказал волонтер.

У порога домика нас приветливо встретила пожилая женщина в синем сари. Через несколько минут в скромно обставленной комнате, служившей, очевидно, гостиной и столовой, оказалось пять миловидных девушек, очень похожих друг на друга.

– Это мои дочери и сестры этого мистера, – пожилая женщина шутливо кивнула в сторону студента.

Мы быстро перезнакомились и подружились. Три из сестер волонтера были студентками, две уже работали. Хозяйка дома тоже работала.

Вскоре к нам присоединились и соседи моих гостеприимных хозяев. Места всем не хватило, и некоторые уселись на корточках у порога. Одна из девушек доверительно мне сообщила:

– Вас хочет видеть наша бабушка.

В комнату вошла сухая согнутая старушка. Под седыми густыми бровями молодо поблескивали черные глаза. Она не знала английского, а я – малаялам. Мы объяснялись через внучек‑переводчиц, но это не мешало нам хорошо понимать друг друга. Бабушка слышала о московском метро и хотела знать подробности. Все то, что я рассказывала, ее очень удивляло и иногда смешило. Мне кажется, не всему поверила эта мудрая старая женщина. Потом мы пили чай. Чай был крепкий и очень вкусный.

– А вы знаете, мы сахар в чай не кладем, – лукаво сощурившись, сказала самая младшая девушка.

– А почему же он сладкий?

– Скажет же! – иронически заметил ее брат. – Мы пьем, чай с гуром. Это особый вид тростникового сахара. Хотите посмотреть?

На столе появился коричневый кусок, напоминающий нашу помадку или постный сахар.

– Гур дешевле обычного сахара, – сказала хозяйка дома, – и в Керале он широко употребляется.

После чая мы опять много говорили о Керале, о Москве. Мои невеселые мысли потерялись где‑то в пальмовом тупичке этой тихой улочки.

Часы уже перевалили за полночь, наступил Новый год, а меня все не хотели отпускать…

На следующее утро в мою комнату в общежитии университета постучали. На пороге стоял небольшого роста человек, из‑под крутого лба серьезно смотрели умные глаза.

– Я – экономист. Преподаю здесь, в университете, – представился пришелец. – Мне бы хотелось с вами кое о чем поговорить.

Его интересовали вопросы преподавания экономики в СССР. Я рассказала ему все, что об этом знала.

– Мы, – сказал он, – обучаем студентов в основном экономике капитализма и очень мало касаемся вопросов экономического развития социалистических стран. Вы знаете, я хорошо знаю, что такое капитализм. Я долго жил за границей. Был в Америке, Англии и Франции. И надо вам сказать, я многое видел и о многом думал. В ка<