Соревнование поэтов. О языке

 

На полу тесными рядами сидят студенты, учителя, торговцы, городская интеллигенция. Перед сидящими на низком помосте расположилось человек двадцать. Одни в фесках, другие в тюрбанах. Некоторые с седыми бородами, другие совсем еще юноши. Это – поэты. Послушать их собралось не менее тысячи человек. Такие собрания называются мушаира, или соревнования поэтов. Нередко на них бывает от трех до восьми тысяч слушателей. Тогда соревнование поэтов устраивают на открытом воздухе. Мушаира существовали в Хайдарабаде издавна. Они ведут свое начало от двора Великих Моголов. И в самом Хайдарабаде долгое время эти собрания были ограничены стенами дворцов низама и его знати. Теперь мушаира стали достоянием широких слоев города. Да и сам их характер изменился. Давно отзвучали стихи, льстиво воспевавшие деяния мусульманских владык, их ум и несуществующие качества. Все реже читаются стихи, написанные в традиционной манере персидской поэзии. Стихи о розах, соловьях, разочарованных любовниках и луне больше не волнуют слушателей. Город требует других стихов. Стихов, связанных с жизнью, отражающих труд, борьбу и переживания простого народа.

Мушаира по существу является творческим экзаменом каждого поэта. Конечно, можно издать книжку своих стихов, получить в прессе хвалебные или сдержанные отзывы. Но совсем другое дело, когда твои стихи слушают тысячи самых разных людей, которые реагируют сразу на любую удачную строчку, сравнение, мысль. Хайдарабадские завсегдатаи соревнований поэтов – народ взыскательный, с хорошим литературным вкусом, не терпящий фальши и искусственности. Если стихи плохи, неудачливому поэту нет необходимости ждать, что скажет о них официальная критика, слабые стихи тут же беспощадно осмеиваются и освистываются. И назавтра весь город будет знать о неудаче. Такого рода критика намного действенней любой газетной рецензии, которую читают немногие. Поэтому участие в мушаира накладывает большую ответственность на поэта. Ну, а если человек не читает своих стихов на соревновании, то никто его за поэта и не будет считать. Не каждый решится выступить с плохими стихами. Но есть и такие, которые решаются.

Они очень похожи на безголосых певиц, упорно не соглашающихся с тем, что у них нет голоса, и продолжающих терзать многострадальные уши публики. Только в Хайдарабаде публика на мушаира не такая безобидная.

Перед микрофоном стоит седобородый старик. Ему предоставили право читать стихи первому, потому что он самый старший из присутствующих поэтов. Сидящий рядом со мной студент тихо говорит мне:

– Он хоть и старый, но совести у него нет. И никакой он не поэт. Только вообразил себя им.

Седобородый начинает читать. Стихи действительно очень плохи. Какое‑то путаное и слабое подражание персидским поэтам, в каждой строчке – корявая и сомнительная мыслишка. Мне становится немного стыдно за этого седобородого человека, который за всю свою долгую жизнь так и не смог понять сущности поэзии. В зале поднимается шум.

– Старый осел! – громко кричит мой сосед‑студент. Я ужасаюсь, но почему‑то испытываю и тайное удовлетворение. Люди смеются. Не добродушно, а зло и обидно.

Но «поэт», видимо, привык к такому приему и продолжает читать. Он закатывает в экстазе глаза и смешно трясет бородой.

– Эй, тебе бы столько ума, сколько волос в твоей бороде! – раздается возглас из задних рядов.

– Что ты говоришь? – откликается кто‑то. – Если бы у него было столько ума, он не читал бы свои стихи. А разве мы могли бы прожить без них?

Смех нарастает. Замечания и реплики вызывает каждая строчка. Студенты приходят в неистовство. Обидные прозвища сыплются одно за другим. Голос читающего заглушен, и понять что‑либо невозможно. Наконец седобородый садится. Вместо аплодисментов раздаются свистки.

Потом выступает известный поэт Махдум. Мой сосед притих. Время от времени по залу проносится одобрительное: «ввах, ввах» и «бахут ача» (очень хорошо). Махдум – один из руководителей хайдарабадских коммунистов и автор многих революционных стихов и песен. Он смотрит горячими глазами в зал, четко читает строчку за строчкой. Это стихи о рабочих. Шум уважения поднимается в зале.

Вслед за Махдумом один за другим к микрофону подходят поэты. Многие из них не читают, а поют свои стихи. Это тоже традиция. Пение хорошо передает ритм стихотворения. Возгласы одобрения чередуются с обидными выкриками и насмешками.

Но вот поднимается небольшого роста человек с острым взглядом живых черных глаз. Вьющиеся седые волосы падают на плечи. Мой сосед оживляется и шепчет:

– Это Данда. Народный поэт. Он – один из лучших сатириков. И пишет народным языком. В его стихах много удачных выражений и мыслей. Данда собирает их в деревнях. Его очень любят крестьяне.

Данда не читал, а пел. Ритм его коротких песен‑стихов, был быстрым, и, пожалуй, они чем‑то напоминали наши частушки. Данда зло и остроумно высмеивал тунеядцев‑помещиков, ростовщиков, торговцев и равнодушных ленивых чиновников. Досталось и некоторым политическим деятелям – противникам прогрессивных реформ. Сатирические стихи Данда все время сопровождались смехом. Только этот смех не был ни обидным, ни пренебрежительным. Собравшиеся в зале смеялись над тем, над чем смеялся сам поэт. На его долю пришлось много «ввах» и «бахут ача». Данда долго не отпускали и просили читать еще и еще. Аудитория хорошо приняла и стихи редактора хайдарабадского еженедельника «Хамрахи» («Друг») Ахтар Хасана о спутнике. Но вот на помосте появился молодой человек в пенсне, с черной бородкой и в темно‑красной феске. Он тоже читал свои стихи. Стихи были явно антисоветского характера. Никто не кричал ни «ввах», ни «бахут ача». Люди переговаривались между собой, стихов не замечали.

Сосед‑студент громко сказал мне:

– Лавочник! От лавочника большего ожидать и нельзя. Он же невежда, ничего сам не знает. Мозги у него, как у лягушки.

В голосе студента слышалось откровенное презрение. А он не знал, что я русская. Наконец студент не вытерпел и крикнул:

– Хватит!

Стоявшие у дверей поддержали его.

Человек в пенсне кончил и церемонно поклонился. Но зал молчал.

Мушаира продолжалась до двух часов ночи, это немного. Нередко такие собрания кончаются с первыми лучами солнца. То, что соревнования поэтов получили свое признание именно в Хайдарабаде, не удивительно. Хайдарабад обладает богатыми литературными традициями. Он дал Индии немало писателей и поэтов, пишущих на урду. До недавнего времени на мушаира звучали стихи только на урду и персидском. Теперь все чаще выступают поэты на телугу и хинди. Эти языки завоевывают свои права не только на соревнованиях поэтов.

Во времена деспотического правления низама придворным языком был персидский. Объявленный затем официальным языком княжества, урду был принудительно введен в школах и колледжах. Такие языки, как телугу, каннада, маратхи, были изгнаны из системы образования города и княжества. Теперь эти языки официально допущены и в школы и в высшие учебные заведения. Язык телугу, на котором говорит большинство населения штата, изучается во многих колледжах города. В Хайдарабаде начинает получать распространение и хинди. Правительство штата, в связи с тем что хинди предполагает сделать в будущем государственным языком Индии, учредило в городе ряд специальных школ по его изучению. В этих школах обучается взрослое население. Но, конечно, телугу, основной язык штата, все усиливает свои позиции. В городе возникла литературная академия, объединяющая писателей, пишущих на телугу.

До последнего времени единственная киностудия, выпускавшая фильмы на языке телугу, работала только в Мадрасе. Теперь в Хайдарабаде есть своя киностудия. Первые ее фильмы на телугу уже пошли на экраны штата. Киностудия испытывает еще немало затруднений: съемочный павильон невелик, часто не хватает денег на декорации, своего актерского коллектива нет и приходится выписывать актеров из Мадраса. Но студией руководят люди, глубоко заинтересованные в развитии национальной культуры телугу. В отличие от деятелей мадрасской киностудии они стоят на твердых позициях реалистического искусства. Их первые фильмы о современной жизни народа, поднимающие важные социальные проблемы, уже заслужили признание широкой публики.

 

ТАМ, ГДЕ МНОГО ГОВОРЯТ…

 

Когда кончается жаркий сезон и проходят дожди, в Хайдарабаде начинается так называемая «общественная жизнь». Носит она характер довольно ограниченный. «Общественной» деятельностью занимаются в основном интеллигенция и люди состоятельные. Помимо различных благотворительных обществ, эта «жизнь» сосредоточивается главным образом в клубах. Клубов в Хайдарабаде много, и по содержанию своей деятельности и по кругу объединяемых людей они весьма различны. Есть клубы только спортивные – яхтсменов, игроков в поло, охотников, наездников, аэроклуб, женский клуб спортивных игр. Существуют клубы, где члены, собираясь по вечерам, проводят время как кому хочется. Но есть и такие, которые строят свою деятельность по определенной программе, проводят дискуссии и политические диспуты. Те, у кого нет денег, не могут быть членами клубов. Ежемесячные взносы в клубные кассы неодинаковы – от трех рупий в одних до десятка и даже сотен рупий в других. Трехрупийные клубы – обычно студенческие. Здесь можно поговорить и поспорить, иногда выпить чаю. В богатых клубах, членами которых являются обычно дельцы, торговцы, состоятельные люди, говорят и спорят мало. Зато много и вкусно едят, устраивают шумные сборища и пикники. Это тоже называется «общественной жизнью».

Самый скучный клуб в городе – университетский. Его члены – преподаватели университета. Вечерами они собираются в небольшом особняке, окруженном густым садом. Те, кто помоложе, играют в бильярд и пинг‑понг. Люди пожилые читают газеты и журналы. Но чаще всего они ничем не занимаются, а просто дремлют в удобных креслах или пересказывают университетские сплетни. Слуга разносит чай и холодную воду. Тесную угловую комнату облюбовали почитатели карточной игры. Они обычно приходят раньше всех и уходят позже всех. Изредка для членов клуба устраиваются пикники. На эти пикники жен не берут и ездят мужской компанией. Излюбленное место для выездов – озеро Мир‑Алам. Когда‑то особняк на берегу озера принадлежал низамовскому вельможе Салар Джангу. Теперь там гостиница. Приезжающие останавливаются в гостинице. Но их не интересует ни озеро, ни красота окрестностей. Они плотно обедают, после чего отдыхают на широких гостиничных кроватях. Когда жара спадает, они усаживаются в саду среди мраморных амуров и нимф, играют в карты и болтают. О чем? Да так, обо всем. О сослуживцах, о канцлере университета, о соседях, о марках автомобилей, о предсказаниях метрологов, о коммунистах, о которых они имеют весьма смутное представление, о скачках, о последних газетных новостях, хотя читали их немногие. На следующий день вечером в клубе появляется новая тема для разговора – пикник. Вечера этих людей тянутся вяло и неинтересно. Но, кажется, они довольны.

Есть в Хайдарабаде Ротари‑клуб, т. е. клуб деловых людей. Он носит определенный международный характер. Первый Ротари‑клуб был создан в Чикаго в 1905 году. Несколько позже его филиалы возникли в европейских странах. В 20–30‑е годы такие клубы появились и в Индии (в Калькутте, Мадрасе, Бомбее). Хайдарабадский Ротари‑клуб был организован в 1947 году. Его членами стали бизнесмены, промышленники, директора банков, видные государственные чиновники. Сейчас он насчитывает около ста членов. Прием туда очень ограничен. Чтобы стать его членом, необходимо внести крупную сумму. Ротари‑клуб – самый богатый в городе. Его члены гордятся своими международными связями. Но если быть справедливым, то следует отметить, что это связи в основном с американскими бизнесменами. Клуб занимается и благотворительной деятельностью.

Каждую среду в комфортабельном отеле «Ритц» происходят собрания ротарианцев – так они себя называют. О собраниях сообщается в местной печати.

На одно из таких заседаний была приглашена и я. В богато обставленном салоне отеля собралось около семидесяти человек. Это были хорошо одетые и упитанные леди и джентльмены. Ко мне подошел небольшого роста коренастый человек.

– Меня зовут Лакшми Нарайян Гупта, – сказал он.

Я знала, что Гупта был одним из крупных чиновников штата и возглавлял департамент по управлению джагирами. Прежде мне приходилось встречаться с его женой. Госпожа Гупта в составе женской делегации побывала в Советском Союзе и отзывалась об этой поездке с большой теплотой.

– Видите ли, – продолжал Гупта, – это я предложил вас сюда пригласить. Наш клуб носит международный характер, и я считаю, что иностранцы, живущие в Хайдарабаде, должны принимать в нем участие.

– Даже если они русские?

– О да. У нас, правда, прочные связи с Америкой. Но вы знаете, мы деловые люди, и некоторые из нас хотели бы иметь контакт и с Россией.

– Каковы же цели вашего клуба?

– Прежде всего расширение международных деловых связей. Кроме этого, бизнесменам не мешает держаться всегда вместе. Это, видите ли, иногда очень помогает. Если говорить вашим языком, то клуб содействует укреплению нашей классовой солидарности. Конечно, этому содействуют, не только клубы. Здесь вы всегда можете приобрести полезные знакомства. Без этого в деловом мире обходиться трудно.

Среди присутствующих я заметила нескольких американцев. На самом же заседании клуба заезжий американский профессор читал лекцию «об американских идеалах». Это была открытая и не очень тонкая пропаганда «американского образа жизни», который, по мнению лектора, является идеальным на современном этапе развития человечества. Дельцы слушали внимательно и дружно аплодировали. Обрисованное яркими красками царство бизнеса и наживы явно пришлось им по вкусу.

В конце заседания ротарианцы плотно поужинали и разъехались на собственных автомобилях. Домой я ехала с банкиром.

– Быть членом нашего клуба может не всякий, – хвастался он. – Наши двери открыты только сильным людям, тем, на ком держится наше современное общество. Ведь без банков и промышленности не обходится ни одна страна, а мы – их хозяева.

Банкир ошибался существенно в одном. Он не предполагал, что хозяевами банков и промышленности могут быть не только члены Ротари‑клуба…

Как‑то под вечер ко мне зашло двое гостей – юноша и девушка.

– Вы нас, конечно, не знаете, – сказала девушка. – Я – Зеба Ансари, секретарь клуба при вечернем колледже. А он, – она кивнула на своего спутника, – вице‑президент. Мы бы хотели, чтобы вы были нашим членом.

– Благодарю за оказанную честь, но мне бы хотелось знать, что это за организация, членом которой мне предстоит быть.

– Наш клуб называется Клубом культуры и искусств. Мы недавно его организовали. Он объединяет преподавателей и студентов вечернего колледжа.

– Что же мы будем делать в этом клубе?

– Проводить обсуждения и дискуссии по вопросам культуры, обмениваться мнениями.

– Но только наш клуб отношения к политике не имеет, – вмешался вице‑президент. – Мы твердо придерживаемся того мнения, что культура и искусство не связаны с политикой.

– И вы действительно в этом убеждены?

– Конечно, конечно, – ответила Зеба. – Кроме обсуждений и дискуссий, мы будем устраивать пикники и вечера развлечений.

– А много членов в этом клубе?

– Пока немного, но мы надеемся, их будет достаточно. Мы собираемся по вторникам. Приходите обязательно.

В один из вторников я отправилась в Клуб культуры и искусств. Заседание происходило в неуютном актовом зале медресе Алия. У входа меня встретила Зеба Ансари и объявила:

– Сегодня мы обсуждаем очень важный вопрос: новые тенденции в высшем образовании.

Вопрос действительно был серьезным. Незадолго до этого в штате был издан законопроект, предусматривающий лишение Османского университета прав автономии. Новый билль вызвал справедливую аппозицию левого крыла законодательного собрания Андхра Прадеш.

– О, – сказала я, – понимаю. Постановка этого вопроса в клубе, очевидно, связана с последним законопроектом?

Зеба в ужасе замахала руками.

– Что вы! Ни в коем случае! Вы знаете, мы не касаемся политических вопросов.

– Но ведь это сейчас основное.

– Для нас – нет. Это нас не касается.

– На мой взгляд, это касается всех колледжей университета.

– Видите ли, у нас другие проблемы.

По лицу секретаря клуба я видела, что наш разговор ее встревожил. Обсуждение «новых тенденций в высшем образовании» прошло довольно оживленно. Был высказан и ряд критических взглядов. Ораторы говорили об оторванности высшего образования от жизни и культурных запросов страны, о низком уровне научной работы в университете, о недостаточном развитии семинарской системы. Говорили взволнованно и горячо. Видимо, недостатки университетского, обучения трогали многих. Поговорили и разошлись. Я спросила Зебу Ансари:

– А дальше что?

– Ничего.

– Как ничего?

Я привыкла к тому, что если у нас мы говорим о каких то недостатках, то потом что‑то делаем, стараемся их исправить. Но у Зебы и членов клуба была иная точка зрения

– Видите ли, – сказала она, – самое важное для нас – выявить собственное отношение к вопросу. Остальное уже не важно. Мы обменялись взглядами, и этого достаточно. На следующем заседании мы обсудим еще какую‑нибудь проблему.

– Но должны же быть и какие‑то результаты обсуждений.

– Это не обязательно.

В Хайдарабаде у меня был один знакомый, умный и довольно знающий человек. Он организовал у себя дома нечто вроде клуба, который пышно назвал «академией». В «академии» тоже обсуждались «проблемы». После одного из таких обсуждений я беседовала с господином Камалем, так звали создателя «академии». Разговор был долгий и откровенный.

– Мы, индийские интеллигенты, – сказал Камаль, – любим много говорить. Еще больше любим слушать сами себя. Наши клубы предоставляют для этого большие возможности. Мы без труда можем рассуждать на любую тему, высказывать мнение о любой проблеме. Нас даже не интересует, насколько наши высказывания и мнения компетентны. Часто они бывают просто невежественными. Что же касается дел, то ваша Зеба Ансари была права, – это вовсе не обязательно.

– Правоту Зебы Ансари я осмелюсь подвергнуть сомнению. Но меня интересует другое: почему же все‑таки так происходит и можно ли думать, что бездеятельность индийской интеллигенции стала национальной чертой?

Господин Камаль задумался и не сразу ответил:

– Интеллигенция вашей страны совсем другая и по своему характеру, и по своим делам. Мы же еще не избавились от пороков прошлого. Англичане, создавая индийскую интеллигенцию, старались оторвать ее от настоящей жизни, стремились направить ее ум и энергию в русло отвлеченного мышления. Правда, это не всегда удавалось, но тем не менее принесло свои плоды.

– Но теперь, кажется, другие условия.

– Конечно. Однако старые интеллигентские традиции живут еще в нас, и не так легко с ними покончить.

Господин Камаль в какой‑то степени был прав. То, о чем он говорил, безусловно, относилось к индийской интеллигенции, но не к лучшей ее части, а к тем, кто тратит многие часы на бесплодные обсуждения «проблем» и клубную болтовню, к тем, кто старается уйти от полезного дела и заменить его напыщенными и туманными речами о сути «истинной» демократии и о сомнительной «свободе личности».

 

ОСМАНСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ. «ЗДРАВСТВУЙ, ТОВАРИЩ!»

 

Ежедневно на улицах вы можете видеть множество школьников и студентов. В последнее время народное образование в городе получило значительное развитие. В Хайдарабаде находится один из крупнейших университетов страны – Османский университет, расположенный в живописном загородном районе. Университет основан в 1918 году. В то время урду был объявлен официальным языком княжества, и поэтому обучение велось на нем. При университете было учреждено специальное бюро для перевода научной литературы и учебников с европейских языков на урду. Библиотека университета считается одной из крупнейших в Индии. В ней имеется 130 тысяч томов печатных книг и около шести тысяч редких рукописей на урду, санскрите, телугу, маратхи, каннада, арабском и персидском языках.

Раньше образование в университете получали представители наиболее обеспеченных и принадлежавших к феодальной знати слоев города и княжества. Стоявший во главе университетского совета низам был полновластным его хозяином. Теперь студенческий состав значительно расширился за счет демократической части населения штата, принадлежащей к телугу, каннада и другим национальностям. В колледжах университета обучается 15300 юношей и 2200 девушек. В общей сложности университет имеет 16 основных колледжей и 24 присоединенных. Из последних девять находятся в городе и 15 – в округах штата. Из основных колледжей следует отметить инженерный, ветеринарный, юридический, медицинский и другие. Отдельный женский колледж теперь разместился в бывшем замке английского резидента в Хайдарабаде. Наиболее крупным и значительным является колледж искусств и коммерции, объединяющий весь цикл гуманитарных наук. В колледже имеются отделения коммерции, экономики, географии, истории, социальных наук, журналистики, философии, религии и культуры, а также языковые: урду, хинди, санскрита, телугу, каннада, маратхи, персидского, европейских языков, в том числе и русского. Сейчас над зданием этого колледжа развевается трехцветный флаг Индийской республики.

В наших институтах и университетах учебный год делится на два семестра, в Индии – на три. Занятия в первом семестре начинаются 16 июня и кончаются 14 сентября. 3 октября студенты приступают к занятиям во втором семестре и завершают их 23 декабря. После второго семестра – рождественские и новогодние каникулы. Третий семестр – самый короткий. Он длится с 5 января по 28 февраля. В марте, после годовых экзаменов, наступают летние каникулы. Они совпадают с жарким сезоном.

Экзамены в университете в основном письменные. Обычно студент должен ответить в работе на несколько вопросов. Система отметок – стобалльная. За каждый вопрос студент получает определенное число баллов. При выведении общей оценки число баллов механически складывается. Чем больше вопросов, тем большее число баллов. Поэтому нередко получается так, что плохой студент выдерживает экзамен и переходит на следующий курс. Однажды студент‑математик не смог ответить ни на один вопрос. В своей работе он написал только одну фразу: «Аллах знает, как ответить на эти вопросы». Экзаменатор, оценивавший работу, написал: «Аллаху – 100 баллов, вам – 20» (20 – непроходной балл).

Действительно, сто баллов может получить только Аллах. Студенты получают не больше 70. Эта оценка считается очень высокой. В университетской практике 80 заслуживали редкие и одаренные студенты. Весной 1959 г. студенты русского отделения сдавали экзамен по языку. Преподавал русский язык в университете наш литературовед тов. Крашенинников. Меня пригласили в качестве второго экзаменатора. Мы решили с Крашенинниковым, что если существует стобалльная система, то ее нужно использовать целиком. Тогда мы еще не знали, что практически все сто баллов не употребляются. Студенты отвечали хорошо. Только один из них очень путался и слабо знал материал. Мы решили ему поставить самую низкую, на наш взгляд, отметку – 70. Остальные получили не менее 95. Оба мы остались очень довольны экзаменом. Когда же студенты увидели свои отметки, они стали смущенно перешептываться и как‑то странно смотрели на нас. Мы почувствовали себя неудобно и, посовещавшись, пришли к выводу, что, очевидно, занизили оценки.

Вечером ко мне прибежал взволнованный шеф экзаменационного отдела и, еле переводя дух, выпалил:

– Что вы наделали?

– Как что? Провели экзамены.

– Да, я понимаю, что вы провели. Но что это за отметки?

«Он тоже недоволен», – подумала я и сказала:

– Мы поставили отметки, которые студенты заслужили. Ведь нельзя же их завышать.

Глаза главного экзаменатора полезли из орбит. Каким‑то свистящим шепотом он произнес:

– Заслужили? Нельзя завышать? – и в изнеможении опустился в кресло.

Я глядела на его страдания и никак не могла понять, что же в конце концов нужно от меня этому человеку.

– Послушайте, – наконец сказал он, успокаиваясь, – какая система отметок у вас в Советском Союзе?

– Пятибалльная.

– Только‑то?

– Этого вполне достаточно. Если студент ничего не знает, ему ставят единицу, а за очень хороший ответ – 5.

Главный экзаменатор захохотал. Час от часу не легче. Вытерев слезы, он сказал:

– Теперь я вас понял. Вы решили, что можно использовать все сто баллов.

– Конечно. Я даже одному студенту хотела поставить 100, он очень хорошо знает язык.

– А вы хорошо знаете русский язык?

– Мне кажется, что неплохо.

– Так вот, я бы вам поставил, по знакомству, не больше 90. И это был бы первый случай в истории нашего университета.

В тот вечер я узнала, как оцениваются знания по стобалльной системе. На следующий день нам с Крашенинниковым пришлось переделать экзаменационную ведомость. 70 баллов мы поставили лучшему студенту.

Обучение в университете длится пять лет. После первых трех курсов студенты получают степень бакалавра искусств, или коммерции, или наук. Тем, кто кончает пять курсов, присваивается степень магистра. Защитившие диссертацию после окончания университета удостаиваются степени доктора философии. Во время обучения студенты слушают лекции, но самостоятельной работой занимаются мало. Существующая семинарская система не восполняет этого пробела. Поэтому университетская библиотека не может похвалиться обилием читателей. Залы библиотеки обычно заполнены наполовину. Мне приходилось разговаривать со студентами, которые твердо считали, что библиотека – это лишнее. Достаточно учебников и лекций. Знания таких студентов, естественно, весьма ограничены и поверхностны. Но, конечно, есть люди, которые занимаются с большим интересом и охотой. В университете я была прикреплена к отделению экономики. Мне приходилось слушать лекции вместе со студентами одного из старших курсов. Они много знали и много работали. В последние годы при отделении была создана научно‑исследовательская группа, участие в которой принимают и студенты. Эта группа занимается изучением жизненно важных проблем. Так, было проведено тщательное обследование задолженности рабочих‑текстильщиков в Хайдарабаде. Группа собрала и подготовила к публикации материал на тему «Экономические и социальные результаты ликвидации системы джагирдари и аграрные реформы в Хайдарабаде».

Всей работой университета руководит университетский совет во главе с вице‑канцлером. После ликвидации автономии университета правительство штата назначило канцлером внука и наследника низама принца Муккарам Джаха.

Значительную роль в жизни университета играет студенческий союз. В его руководство, помимо студентов, входят и деканы колледжей. Союз имеет свои отделения в каждом колледже. Студенческий союз не носит политического характера, а скорее является своего рода культурнической организацией. Правление союза переизбирается каждый год.

В один из дней, подходя к университету, я услышала невообразимый шум. Около входа стояли большие группы студентов. Они спорили, кричали и вели себя очень нервно. Вокруг главного здания колледжа искусств и коммерции ездило несколько автомобилей, облепленных что‑то выкрикивающими юношами. На автомобилях были установлены микрофоны, и музыка чередовалась с речами и лозунгами. Я решила, что происходит очередная студенческая забастовка. Но, подойдя ближе, увидела, что это не так. Меня окликнули студенты моей группы:

– Идите к нам, у нас предвыборная кампания. Мы агитируем за нового президента.

Мне дали несколько листовок. На них стояло: «Голосуйте, пожалуйста, за президента Раму Редди. Спасибо».

– Это кандидат нашей партии, – объяснили студенты.

– И много у вас таких партий?

– Много. Целых четыре.

– У вас какие‑то политические разногласия?

– Нет! – засмеялись мои собеседники. – Мы просто разошлись во взглядах на кандидатуру президента.

На стенах колледжа висели предвыборные лозунги. Кампания продолжалась целый день. Учебные аудитории пустовали. На выборах победил кандидат, в честь которого на агитационном автомобиле звучала самая популярная музыка из последних кинофильмов.

При студенческом союзе существует спортклуб. В его распоряжении находятся стадион, корты и бассейн. Но если быть справедливым, спортом в Османском университете увлечены немногие. Бассейн часто пустует, корты тоже. Только неутомимая футбольная команда гоняет мяч на стадионе. Председатель спортклуба, немолодой, крепкий латан, по имени Гхос Мухаммед, экс‑чемпион Индии по теннису, грустно бродит по полупустым помещениям клуба. Иногда он садится у приемника и слушает передачи о крикетных играх из Мадраса или Бомбея. За этим занятием я и застала его однажды, когда зашла в спортклуб.

– Плохо мне здесь, – жаловался Гхос Мухаммед, – спортом занимаются немногие. Посмотрите, теннисный корт весь день пустой. А когда я работал в Алигархском университете, там было совсем другое. Там спорт любят, и я не имел возможности вот так целыми днями сидеть у приемника.

Гхос Мухаммед был прав. Но, возможно, южане более склонны к покою, чем к спорту, как их северные коллеги из Алигарха.

Кроме дискуссий и симпозиумов, союз проводит и ежегодные итоговые вечера. Я попала на один из таких вечеров в сельскохозяйственном колледже. Около входа в здание колледжа, на улице была сооружена временная сцена. Перед сценой на стульях разместились члены студенческого союза. Тут же присутствовал декан колледжа и преподаватели. На сцену вышел курчавый студент старшего курса – президент союза. Он сделал доклад о деятельности за год. Главным достоинством отчета, на мой взгляд, была его краткость. Президент в течение пятнадцати минут рассказал о проводимых союзом лекциях, докладах, семинарах, обсуждениях, диспутах, смотрах художественной самодеятельности и спортивных соревнованиях. Затем победители соревнований, диспутов и художественных конкурсов получили подарки. Это были большие и маленькие серебряные кубки. Кубок достался и декану, как постоянному болельщику на соревнованиях. В конце вечера состоялся самодеятельный концерт. Надо сказать, что зрители не особенно церемонились с «артистами». Исполнительница классической музыки на ситаре[11] была беспощадно освистана, и номер не удалось закончить. Долговязый студент, томно закатывая глаза, пытался читать монолог Гамлета «Быть или не быть». Понятый им по‑своему трагизм монолога не произвел на зрителей впечатления. На меня тоже. Чтеца постигла «трагическая» участь. Его за ноги стянули со сцены. «Гамлет» брыкался, награждал товарищей тумаками. Взыгравший в нем боевой дух не имел ничего общего с философски‑созерцательным настроением принца датского. Наконец он сдался и под смех и шутки был водворен в зрительный зал. Зато исполнители популярных песенок и танцев имели неизменный успех. Много и искрение смеялись, когда смотрели написанную самими студентами остроумную пьесу‑пародию на «Ромео и Джульетту» и «Лейли и Меджнун».

Студенческий союз, как и всякий союз в Хайдарабаде, да, наверно, и везде в Индии, не чужд благотворительной деятельности. Союз старается помочь бедным студентам. Конечно, эта помощь проблемы не решает, но в какой‑то степени облегчает участь нуждающихся. Однажды на улице ко мне подошли двое юношей. Они протянули мне пачку зеленых и красных билетиков:

– Пожалуйста, купите. Всего три аны.

На билетике было написана: «Помогите бедным студентам». Я купила всю пачку и разговорилась с продавцами этих странных билетиков.

– Мы – члены университетского студенческого союза, – сказал один из них. – Нам поручили организовать фонд для бедных студентов. Кое‑что для этого мы выделяем из средств союза, но денег у нас немного, и нам приходится прибегать к таким вот сборам.

Я простилась со студентами и пошла на автобусную остановку. А за спиной у меня все еще звучал чуть смущенный голос:

– Пожалуйста, купите. Всего три аны.

Отделение журналистики издает студенческую газету «Османия курьер», которая выходит два раза в месяц. В ней можно найти все, что касается жизни студентов: сообщения о борьбе студентов за свои права, информацию о деятельности союза, о докладах и диспутах, о проблемах, волнующих студенчество страны. Кроме того, студенческий союз имеет свой журнал. Собственный журнал издает также и инженерный колледж.

«Здравствуй, товарищ!» – эти слова я услышала однажды в. университете. Их произнес по‑русски индиец. Он был журналистом и учился в группе русского языка. Два года тому назад руководство университета обратилось в наше посольство с просьбой прислать преподавателя русского языка. В университет приехал Крашенинников. Сначала была создана только одна группа. Желающих оказалось много, и пришлось организовать вторую. Русским языком занимались не только студенты, но и преподаватели, люди уже немолодые – экономисты, математики, физики, биологи. В разговорах и беседах с этими людьми меня, естественно, интересовал вопрос: почему они изучают наш язык? Занимающийся целый год русским языком физик сказал:

– Знаете, мне русский язык необходим. Если я хочу серьезно заниматься своим предметом и следить за новейшими достижениями науки, я должен знать русский язык, Даже английский для меня не так уж важен. Русский необходим не только мне, физику. Поговорите с другими. Они скажут то же самое.

И действительно. Пожилой биолог не стал долго рассуждать.

– Всем известно, – говорил он, – что все области науки в СССР достигли большого развития, и без русского языка теперь не обойтись.

Студенты, изучавшие экономику и цикл политических наук, заявили, что они не хотят получать сведения об СССР из американской и английской литературы. Они хотят знать Советский Союз по книгам, написанным советскими авторами. Эти студенты очень прилежно учили русский язык, хотя это и занимало немало времени. Конечно, те, которые изучают русский язык в университете, говорить на нем еще не могут. Но они довольно прилично читают нашу литературу, особенно научную.

Отделение русского языка получило в университете полное признание и право на постоянное существование. В последнем университетском справочнике оно фигурирует в качестве одного из основных языковых отделений.

…Университетские здания и строения разбросаны на большой территории загородного района Адикмет. В них идет жизнь, так непохожая на жизнь наших университетов и институтов, но в то же время и напоминающая ее.

 

О НАЦИОНАЛЬНОМ КОНГРЕССЕ

 

Во второй половине октября город запестрел объявлениями: «24–26 октября в Хайдарабаде состоится сессия Всеиндийского комитета Национального конгресса. Пользуйтесь возможностью слушать и видеть любимых национальных лидеров. Приобретайте билеты. Цена от 1 до 25 рупий». Хайдарабадские газеты сообщали свои прогнозы о предстоящей сессии. За несколько дней до ее начала в город стали прибывать делегаты и гости. Бойко заработали пустовавшие в период дождей отели. Помещаемые в газетах рекламы торговых компаний спешно переделывались. Политика политикой, а деньги деньгами. Объявления фирм теперь выглядели иначе: «Сердечные приветствия делегатам и гостям сессии Всеиндийского комитета Конгресса! Изготовление, согласно нашим вкусам, и своевременная доставка шелковых сари Дхармаварана – наша специальность. Мы имеем также шелковые сари Бангалура, Бенареса, Канчи и хлопчатобумажные сари Гадвала, Коимбатура, Вориура, Кодамбаккама, Венкатагири и Уппада» и т. д. Или: «Внимание! Для удобства участников сессии Всеиндийского комитета Конгресса мы открыли киоск сладостей и закусок. Пожалуйста, поспешит