Применение различными авторами терминов «христианская» и «православная» психология и их отношение к возможности подобной науки.

 

Представим читателю ряд авторов, сгруппировав их по следующим направлениям:[87]

1). Авторы, придерживающиеся термина «христианская психология». Это построение научной психологии на основе христианского богословия, прежде всего антропологии. Сюда можно отнести Б.С. Братуся, В.Х. Манёрова, Т.А. Флоренскую, священников Андрея Лоргуса и Виктора Гусева, С.Л. Воробьева[88], С.А. Черняеву.[89]

Б.С. Братусь считает, что христианская психология подразумевает «признание абсолютных оснований нравственности, сознательную ориентацию на христианский образ человека, христианское понимание его сущности и рассмотрение развития как пути следования, приближения к этому образу (равно как, если речь идет об аномалиях, уклонениях от этого пути, о способах их корректирования)».[90]

В.И. Слободчиков уточняет: «Христианская психология» — словосочетание, удобное в произнесении, но несколько неточное. Дело в том, что христианская психология как научная дисциплина когда-то была в недрах философии, была составной частью религиозной практики, в меньшей степени богословия, но в большей — практической веры. Однако это не психология христианина, и нельзя говорить, что вот, мол, христиане люди особые и у них своя психология, — нет, это не так. Поэтому более точный термин, обозначающий данное направление, — это «христиански ориентированная психология» или «православно ориентированная психология»».[91]

Священник Андрей Лоргус так говорит о предмете христианской психологии и ее соотношении с классической наукой: «Христианская психология традиционна для религии и нова для современной науки. Её новизна заключается в расширении научной предметности, гуманизации, энергийности, ипостасности. Рассмотрим эти понятия.

а) расширение предметности. Речь идет о пересмотре антропологической субъектности. Если в классической психологии предметом является субъектность высших психических функций, то христианская психология рассматривает не только то, что является выражением функции, но и то, что ей предшествует и что существует вне её – допсихическое и внепсихическое.

б) гуманизация понимается отчасти как индивидуализация и персонализация человеческого опыта – нет психического вне личного. Только сам человек, конкретная личность может иметь реальный психический и психологический опыт. Нет внеличностного опыта, нет средних психических данных, нет психической функции вообще, вне меня. Кроме того, нет моего опыта без моего отношения к нему. Личность и есть главный интерпретатор и главный исследователь опыта.

в) энергийность есть альтернатива субстанциальности психического. Сознание, например, есть только форма бытия душевного действования. Нет мышления вне души. Мышление и есть душа, понимаемая в этом смысле только как форма действования, “процесса”, “навыка”.

г) ипостасность, персонализм, личностность. Понятие личности требует расширения его границ, включая допсихический, в том числе пренатальный опыт, а также мистический и мистико-интуитивный опыт, без которого, например, невозможна ассимиляция духовного опыта православия (исихии)».[92]

2). Авторы, употребляющие термин «православная психология». Тем самым они резко очерчивают круг источников, на которые опираются при построении психологической науки. К этой группе относятся Ф.Е. Василюк, М.Ицкович, православную психотерапию развивают Д.А. Авдеев, Д.В. Новиков[93], В.К. Невярович.

По мнению А.Г. Фомина, «православная психология отличается от любого другого взгляда на человека и на его внутреннюю жизнь тем, что она во главу угла ставит действие высшего начала силу и волю Божию, которые, так или иначе, проявляются в жизни каждого верующего человека».[94]

Главные задачи православной психологии он видит в следующем: «…раскрытие во внутренней жизни человека его духовного содержания и выявление, прояснение ее христианской природы. Вторая задача – это задача применить те знания, которые содержатся в Свяшенном писании в Священном предании святых отцов к реальной жизни современного человека, к реальной его внутренней жизни».[95]

Священник и врач прот. Сергий Филимонов говорит: «Что касается термина «православная психология», или «православная психотерапия», то после многих дискуссий мы пришли к выводу, что это термин законный, могущий иметь место, который себя выражает через определенную конкретику».[96]

3). Авторы, которые считают, что христианское учение существует параллельно с наукой под названием психология, и сближение их происходит только в личности конкретного человека. Здесь идет речь о профессиональном психологе, являющимся православным христианином и живущий жизнью Церкви, что не может не сказаться на его мировоззрении, отношении к миру, своей профессии и людям. Это, естественно, накладывает определенный отпечаток на выбор и отношение к различным психологическим школам, поскольку он укоренен в христианской антропологии. К этой группе, скорее всего, принадлежат С.А. Белорусов, игумен Евмений (Перистый), многие известные психологи и психотерапевты, такие как М.Е. Литвак.

Так, С.А. Белорусов говорит: «Религиозная идентификация психолога в хорошей психотерапии остается как бы «за кадром, на периферии»».[97]

Психотерапия, о которой пишет Сергей Анатольевич, «не будет носить название «православной психотерапии», дабы не ограничивать себя ни контингентом клиентов, ни узурпировать это благородное название исключительно для себя. Она может, к примеру, именоваться «духовно-ориентированной», «экклезио- экзистенциальной», «филокалической», «онтологически-трансцендентной», несть числа сим именованиям, но будет мудрым табуировать исключительное использование этой формулы – «православная психотерапия» применительно к специфическому «вкусу» ее адептов. Если уж историческое Православие бывает так трагично разделено (только в России существует с десяток церквей, включая старообрядческие, позиционирующих это вероучительное определение), то нет смысла хорошей психотерапии, производной от истинной Веры, монополизировать этот термин».[98]

В своей готовящейся к выходу в г.Ростове-на-Дону монографии с рабочим названием «Искусство практической духовно-ориентированной психотерапии» С.А. Белорусов свою парадигму лечебного подхода обозначает термином ТРАНС-ПСИХОТЕРАПИЯ. В данной работе он ставит задачей «показать возможность осуществления психологической терапии, включающей опору на духовные ресурсы, взывание к духовным ценностям и упование на духовное возрастание личности, достижимое в результате этого процесса».

4). Есть ряд авторов, которых считают понятие «христианская» или «православная» психология в принципе невозможным.

Так, академик А.В. Петровский считает: «Психология, как и всякая наука, не может перекрещиваться с верой, с религией. Моя позиция такова: наука и религия существуют в параллельных, непересекающихся плоскостях, а если они и пересекаются, то только в области этики».[99]

5). Авторы, считающие, что психологии как науки нет вообще, поскольку полнота учения о человеке исчерпывающе изложена в Священном Писании и Творениях святых отцов. Сюда относятся люди, не имеющие профессионального представления о психологии. К сожалению, часто среди них встречаются люди, носящие священный сан. Достаточно зайти на любой из православных Форумов, чтобы увидеть множество эмоциональных, чаще всего не подкрепленных глубокими знаниями высказываний о ненужности научной психологии и даже её вреде.

 

Приведём несколько взглядов указанных авторов на обсуждаемый предмет.

Доктор психологических наук В.X. Манёров считает: «Христианская психология - это учение о человеке в его духовной динамике, в «духовной брани», в его отношении к Господу».[100] Таким образом, возможность подобной науки не подвергается им сомнению.

С.А. Белорусов, психотерапевт и специалист в области пограничной психиатрии, ученик католического священника Адриана ван Каама, избегает термина «православная» или «христианская» психология.[101]

Один из известных авторов работ по психологии, игумен Евмений (Перистый) считает, что «термин «христианская психология» не совсем точен. Есть психология профессиональная, помогающая людям решить свои внутриличностные конфликты и не-профессиональная – дающая готовые ответы на непростые жизненные вопросы, приводящая человека к ценностям и смыслам самого психолога-консультанта».[102]

Подводя итоги проходившей в Москве с 31 января по 3 февраля 2001 года в гуманитарном корпусе МГУ им. М.В. Ломоносова ежегодной Богословской конференции Свято-Тихоновского Богословского института на секции «Христианская антропология и современная психология», протоиерей Владимир Цветков[103](Санкт-Петербург) высказал мнение, что православная психология как наука невозможна, а возможно построение православного мировоззрения конкретных ученых, то есть воцерковление самой психологии. Он провел сравнительный анализ христианской и светской психологии и антропологии, подчеркнув, что подлинная психология как наука о душе человека познается метафизически, не естественно-научным путем.[104]

Как священник, протоиерей Борис Ничипоров[105] размышлял[106] о многих психологических проблемах личности, имеющих нравственную подоплеку. Направление, в котором он работал, он обозначал как «онтологическая психология».[107]

Т.А. Флоренская большое внимание уделяла практической стороне вопроса, говоря о том, как психолог с православным мировоззрением может применить свои знания в профессиональной деятельности.

Докторская работа Т.А. Флоренской была основана на утверждении необходимости опоры психотерапевтической работы на совесть собеседника. По сути, она первой после свт. Феофана Затворника возвратила в отечественную психологию понятие «духовного Я» и во многом наметила поворот к духовно ориентированной психологии, основанной на традиции святоотеческой мысли. Т.А. Флоренская задумывала переписать традиционный курс психологии как психологии православной, показать, как восприятие, мышление, речь, образная сфера человека зависимы от его состояния, от тех духовных выборов, которые он делает или от которых пытается бежать.[108] Эти ее планы естественным образом являются продолжением той программы, которую заложил свт. Феофан.

       Ф.Е. Василюк говорит о православной модели психотерапии. Одним из отличий христианской психотерапии, по его мнению, является то, что в светской терапии идет работа с чувством (например, вины), тогда как в христианской психотерапии работают с грехом (осознанным и оцененным поступком, который вызывает чувство вины).[109]

Ф.Е. Василюк, почти не употребляя самого термина «христианская психология», не раз обращался в своих работах к психологическим и терапевтическим аспектами молитвенной практики.[110] В качестве источников христианской психотерапии им называются: «Во-первых, православная традиция, включающая в себя, в частности, и опыт пастырского душепопечения (что особенно важно для психотерапии), и глубочайшую аскетическую практику, и литургическую жизнь и теснейшим образом с ними связанную синергийную антропологию. Во-вторых, традиция современной психотерапии. В-третьих, научная психологическая традиция. В-четвертых, чрезвычайно эклектическая культура психической деятельности современного человека».[111]

    Священник Андрей Лоргус, декан факультета психологии Российского Православного университета св. апостола Иоанна Богослова, неоднократно говорил о проблемах интеграции психологии и христианства. По его мнению, главная задача сейчас — «вернуть» в научную психологию человеческую душу как психологическое понятие. Для этого христианской антропологии необходимо менять систему координат, в которой понятие души не может быть воспринято и описано, то есть идти на фундаментальную методологическую реконструкцию, либо вводить параллельную систему понятий, которая могла бы неконфликтно соприкасаться с научной. Главным предметом христианской психологии должна быть душа, а центральным учением — христианское учение о личности.[112]

Заместитель председателя Церковно-общественного совета по биоэтике при Московской патриархии, профессор Российского государственного медицинского университета И.В. Силуянова считает, что «христианская психология все-таки имеет право на существование», «но ее сегодня, к сожалению, еще нет, ее еще надо создавать».[113]

    Психолог по образованию, протоиерей Александр Геронимус придерживается иного мнения. Он подчеркивает необходимость различения целей работы священника и психолога: если православное пастырство и способствует прежде всего развитию духовной жизни человека и осознанию его высших целей, то психотерапевтическая деятельность – достижению психологического комфорта и адаптации человека к миру. Отец Александр утверждает возможность применения православной аскетической традиции вне ее традиционной сферы.[114]

    Московский психологА.Г. Асмолов считает, что обращение психологии к сферам души и духа существенным образом расширяет границы понимания сущности человека. При этом он делает акцент на недопустимость духовных подмен в работе с человеком в контексте Православия, с одной стороны, и деструктивных психотехнических и психотерапевтических практик – с другой. Он убежден, что пренебрежение анализом души и духа человека влечет за собой опасные нравственные последствия.[115]

Кандидат богословия священник Вадим Леонов обратил внимание на то, что любая концепция православной психологии, которая не учитывает влияния дьявола на человека, обречена на неудачу: ведь по аскетическому опыту подвижников Церкви такое влияние есть реальность духовной жизни.[116]

Можно вспомнить, что в конце 90-х годов вышла книга воронежского психотерапевта В.К. Невяровича «Терапия души», которая стала попыткой применения святоотеческих писаний к области психотерапии. В одной из своих статей автор обращает внимание на то, что «Христианская психология рассматривает личность во всей полноте ее духовного, душевного и физического бытия».[117]

    На позициях христианской психологии находится доктор психологических наук Л.Ф. Шеховцова. Она отмечает, что психологическая наука сегодня подошла к осознанию усеченности и неполноты познания человека в материалистической концепции. Представление о человеке, имеющем не только телесно-психическую организацию, но и духовное измерение, может быть для современной психологии чрезвычайно плодотворным. Христианская концепция человека принесла в психологию ряд новых идей: видение сознания и самосознания человека; новое понимание феноменологии психической реальности; аксиологическая координата в психологии и соответственно нравственная координата в психотерапии и др. Таким образом, как полагает Л.Ф. Шеховцова, «новая» христианская парадигма в психологии дает новую перспективу как для теории, так и для практики.[118]

По мнению В.И. Слободчикова, только христианская психология может дать целостную точку зрения на человека. В ней человек представлен как образ Бога; до грехопадения у человека не было «проблем» со своей душой - она была прозрачна; в падшем состоянии все составы человека нарушены, и только после Боговоплощения человек обретает сознание своего богосыновства и необходимости стремления к подобию. По мнению Слободчикова, классическая естественнонаучная психология сегодня занимается исследованием таких способностей человека, как отражение и адаптация, - это скорее наука о психической телесности. От ответа на вопрос о сущности своего предмета психология уходит. Скорее ответ этот дает философия и богословие.[119]

    Интересна мысль этого автора о возможности взаимосвязи богословия и психологии в контексте нового направления – психологической антропологии. При этом он подчеркивает, что в ситуации мировоззренческого вакуума психологам необходимы обращение к вечным непреходящим ценностям, которые сохранило христианство.[120]

    По мнению А.Г. Фомина, не существует внутреннего противоречия между принципами православной психологии (такими, как служение другому, уход от своей воли и доверие воле Божией и др.) и современной западной психотерапией.[121]

Священник Владимир Елисеев, напротив, указывает на сложности соотношения академической психологии и святоотеческого учения о душе и спасении человека. По его мнению, необходимы разработка единого категориального аппарата, создание словаря терминов и формулировка гносеологических принципов, символизма внутреннего состояния сознания, психоморфологии человека как единства духа, души и тела, психологии совершенствования личности и т.д.[122]

Споря о терминах, психолог В.А. Ильин[123] считает, что было бы правильнее говорить о духовно-ориентированной психологии. Он пишет: ««Православный» - есть определение конфессиональной принадлежности. Говоря «православный», мы тем самым указываем на то, во что и как человек верит. Между тем профессия - это социальная функция. Православным может быть человек, христианин, священник (его профессиональная деятельность напрямую определяется конфессиональной принадлежностью), но не космонавт и не парикмахер. Также и психология как наука и психотерапия как одно из прикладных направлений этой науки не могут характеризоваться как «православные» или «неправославные»».[124]

Далее он замечает, что «христианское мировоззрение и, в первую очередь, христианская антропология могут выступать как теоретическая и методологическая основа психологической науки. И в этом смысле можно говорить о христианской или, точнее, духовно-ориентированной психологии и психотерапии».[125]

В. Лапин считал, что «выделяемая в самостоятельное направление, Православная психотерапия определяется с религиозно-конфессиональной тональностью, потому что в ее основании лежат опытно-теоретические знания православной антропологии, гомилетики, аскетическое и святоотеческое учение о духовной жизни, о страстях как источнике болезней, о подвижничестве как духовной брани, а также многовековой положительный опыт Церкви в деле душепопечения и понимание нравственного христианского долга в духе Святого Евангелия».[126]

Много интересного было сказано по нашему предмету на Интернет-Форуме диакона Андрея Кураева.[127] Приведем некоторые важные высказывания.

Так, по мнению прот. Евгения Левченко, «Главный круг задач православной психологии: помощь в самопознании и в обретении себя… Православный психолог, оказывая помощь, может действовать средствами, во многом сходными с теми, которыми пользуется психолог неправославный. При этом и задачи он может ставить подобные: например, социализация, снижение тревожности, повышение адекватности и пр. Но принципиальная разница здесь в том, что он имеет в виду возможный в будущем второй «поворот свободы» человека, которому он помогает. И вообще, главным — не столько принципом, сколько законом — для православного психолога должно быть не просто «Не повреди», а «Не повреди в деле спасения души» (а повредить, как известно, можно не только действием, но и бездействием)».

Владимир Стома: «Православная психотерапия — вид профессионального служения, помощь нуждающимся в благоустроении душевной жизни методами психологического уровня и с целью духовного возрастания, согласующимися с православным вероучением.

Принципы помощи: 1) Основание помощи на личной православной вере терапевта, являющегося членом Церкви, с соответствующим пониманием человека (православная антропология), его проблем и пограничной патологии (учение о страстях) и источника помощи — Господа; 2) Помощь в душевном благоустроении может быть оказана любому, кто испытывает потребность в улучшении душевного состояния и согласен получить ее от человека, имеющего православную веру и профессиональную психотерапевтическую подготовку; 3) Цель помощи — улучшение душевного состояния через улучшение духовного состояния, возможного здесь в определенных пределах. При этом не может идти речи о спасении души только средствами психотерапии; 4) Методы помощи исключают директивность, манипулятивность, использование измененных состояний сознания. Из накопленного опыта профессиональной психотерапии терапевт выбирает соответствующие своим особенностям и адекватные для нуждающегося и характера его проблемы; 5) Содержание терапевтического процесса: а) помощь в развитии навыка самонаблюдения и самопознания; б) помощи в преодолении привычек и убеждений, искажающих его; в) помощи в принятии нравственного выбора и поддержки в его осуществлении; 6) Психотерапевтическая помощь не распространяется на вопросы духовной жизни, требующие благодати священства».

 

И, наконец, согласимся с о. Андреем Лоргусом: «Это - риск вступать в психологию с богословской основой: мы рискуем подменить понятия, неправильно применить эту методологию, рискуем поверхностным схематизмом, быть может. Но надо жить, надо двигаться вперед».[128]