Глава 4. Самая Грустная девочка

 

     Уже приближалась весна, но было ещё очень холодно. Бетти без конца снимала и одевала свои новые чёрно-голубые гетры. Эльф смотрел на неё и думал, что, наверно, для неё одежда интереснее его разговоров. Но это было не так. Просто, даже испытывая определённый интерес или симпатию, невозможно всегда говорить только про это чувство.

     Она любила также покупать шоколадные яйца, точнее просить строгую мать их купить. Любила игрушки из этих сладостей, собирала различные фигурки и имела уже немалую коллекцию ведьмочек, фей и принцесс. Крохотные пластмассовые человечки стояли все на своих местах на небольшой продолговатой полке, а со стены напротив смотрел на них большой зеленоватый плакат с одной из таких ведьмо-фей. Её звали Ирма, она управляла стихией воды, и могла заставлять других реализовать свои собственные желания. …У меня есть мысль о том, что эта девочка нравилась Бет больше других именно благодаря подобным умениям. Ведь так иногда хотелось объяснить строгой матери, что у неё тоже есть чувства, она хочет что-нибудь сделать сама, не надо за неё жить. Но мама всегда и во всём считала, что «знает лучше».

     Девочка не доставала до окна и боялась упасть с балкона, и в тоже время тянулась к нему, часто хотела посмотреть через стёкла. Ставила табуретку и, буквально прижавшись к стеклу, наклонялась всем маленьким тельцем, смотрела. Любопытство брало верх над страхом, однажды в напрасном порыве сказанного матерью предостережения.

    Под ногами и на табуретке, почти повсюду лежали мягкие вязаные коврики. Бет сидела, уже чуть-чуть осмелевшая, смотрела на свои руки, на синий вечер и медленно вдыхала прохладный воздух. Всё же на пять минут родители разрешили открыть ей окно и под пристальным их присмотром, Бетти разрешалось смотреть на улицу. А там… Там всегда была жизнь, не такая, как дома, намного более «живая», насыщенная.

     На улицах бегали дети. У них также были мамы и папы, бабушки или дедушки. Но каждый раз, когда Бет смотрела на них, ей казалось, она очень грустила. Казалось бы, почему? Потому что чужие родители казались куда лучше своих. Так банально. Бетти думалось, что другие мамы и папы не такие строгие и холодные. Они не следят за каждым шагом, не подслушивают каждое слово, не выспрашивают, не пытаются угодить или запретить что-нибудь. От них можно скрыть свои маленькие секретики и даже большие секреты, от них можно скрыть какую-нибудь шалость. «А вот от моих…» - девочка думала с грустью. И то ли дело было в том, что она являлась единственным ребёнком в семье, и больше не на кого нельзя было списать свои проделки, то ли в чём-то ином.

 

        …Жила на соседней улице одна такая же маленькая девочка, только по имени Тарани. Она мелькала иногда в окошке и очень нравилась Бет, и казалась её полной противоположностью. Противоположности, не зная друг друга, нередко переглядывались, хотели общаться, но никто не осмеливался предпринять первый шаг. Так было уже почти полгода, ровно столько времени, как Тарани переехала со своей большой семьёй из южной Африки. Она, её мама и папа, две бабушки, два дедушки и целых пятеро братьев.

     Бетти на самом деле любила смотреть в окно. Когда она садилась на высокую табуретку, своим взглядом на самом деле она выискивала именно эту девочку. Недлинные кудрявые волосы, огромные чуть испуганны чёрные глаза и тёмная кожа разжигали неподлинный интерес, и любопытство хотело удовлетворить себя. Но они жили на разных улицах, а их родители также не общались друг с другом… Мама Бетти не разрешала ей общаться с «новенькой», так она называла Тару, и без конца, когда речь заходила о дружбе, пыталась познакомить «свою малышку» с Майклом, сыном лучшей подруги, и Лиз, его шустрой сестричкой-племянницей. Общаться нужно было именно с ними потому, что мать «знала их семью», знала, что «дети воспитанные и порядочные», они «известны» ей, и от них не нужно ждать «никаких сюрпризов». …Правда, у меня есть ещё одна версия, почему.

       Мамина подруга отдала Лиз в балетную школу, и девочка почти с трёх лет занималась по несколько дней в неделю балетом, Майкл ходил на плаванье, и так же был загружен встречами, тренировками. В отличие от безбашенной соседки Мегани, чья дочь отличалась не менее безумным нравом, чем её мать, или от Тарани, чьи дни почти все напролёт проходили всегда на улице – в озорстве, наивных играх на воздухе, легкомысленном времяпровождении, детской фантазии и покое. Да, Тарани, действительно, не вписывалась в заранее распланированную мамой жизнь Бет. Африканская девочка вполне могла «заразить» домоседку какими-либо идеями или творчеством, привить ей вкус к жизни, заставить испытать «ненужные, невыгодные для будущей работы эмоции». …Мать с малолетства готовила Бетти к работе с законом. Она пресекала любые поползновения детских грёз, душила их и убивала почти что голыми руками почти в прямом смысле слова. Выбрасывала краски, прятала рисунки, альбомы, передарила почти чужой девочке скрипку, которую «по ошибке» подарила Бет её очень дальняя родственница. Всё лишь для того, чтобы не повторять собственных ошибок, быть холодной, сухой и рассудительной, не отвлекаться, не допускать никаких «если», не витать в иллюзиях-облаках и не, не, не... Чтобы быть точной и строгой, «рубить», как говорят там, с плеча, разделяя всё на правильное и неправильное.

      Увы, к маминой работе предрасположенности у девочки не было. Её тянуло наоборот в творчество. Она хотела то шить, то танцевать, то сочинять песни, истории, лепила часто из пластилина, вырезала бумажных кукол и собирала фигурки фей. К слову, фигурки – единственное, что допускала мама, единственное «не вредное» занятие, по её собственным же словам. Бетти не хотела становиться судьёй и разве что в страшном сне видела себя на таком месте. Сидела на скамье подсудимых, окружённая гигантскими разноцветными или радужными вихрями вдохновения, осуждённая на пожизненное заключение. А только за что? За рисунок. …Вот такие сны снились малышке Бет. Такие кошмары и мысли заставляли её прятать под диваном каждую новую историю и иллюстрацию. Конечно, мама бы не осудила её, это глупо, но детское сознание несовершенно. Оно не понимало до конца, где проходит граница реальности, страха. И девочка начинала бояться мать в реальности после того, как накануне та отлупила её во сне или посадила в клетку, и снова выбросила кисти и краски. Она боялась её по-настоящему, а потому избегала каждой «ненужной» встречи. Но ей было всего лишь восемь, и ещё как минимум столько же лет этих встреч было избежать невозможно..

 

     …Темнело достаточно рано, но всё же не как в декабре. Первый месяц, январь, проведённый вместе с новым сказочным другом, почти ничем не отличался от старой размеренной жизни. Бетти присматривалась к Сэму, Сэм – к Бет, они общались, но ещё немного боялись друг друга. И только к концу февраля словно немножечко осмелели.

- …Ты снова сидишь здесь?

- Да, я. – Девочка заулыбалась и поприветствовала.

- Снова открыла окно. Мамы нет дома? Или она не заметит?

- Думаю, нет. Она обещала быть поздно. Папа тоже на работе…

- Я не верю, что тебя оставили дома одну.

- И не верь, - Бетти взобралась ещё выше на табуретку, как замёрзшая птичка, поджала ноги в цветастых гольфах. Самое интересное то, что через прозрачный балкон улица была видна и под табуреткой, но через стекло иначе выглядел весь внешний мир. – Хочешь ко мне? Запрыгивай. – Она подала руку и подсадила эльфа себе на колени. – Смотри, какой вид…

- Нас здесь не заметят?

- Тётушка Энн спит в гостиной со спицами.

- А, значит, ты с тётей?

- Да. Но она спит, а я ей не мешаю. Лучше так, - вздыхая, прошептала малышка, - чем, если её разбудить, она начнёт ругаться, что она спала, и заставит заниматься вязанием.

- Энн – это мамина сестра?

- Да. Но они удивительно не похожи…

     Сэм кивал, слушая её дальнейший рассказ. За последние недели он понял, в каком мире ему предстоит жить этот год. Примерно понял, если ни в ком не ошибся. Мама и тётя совсем не считались с мечтами и желаниями малышки Бет. Капризный папа только кидал едкие замечания и заставлял бояться себя. Девочка лишний раз сама мыла скатерть, если случайно пролила сок, она не могла пересилить себя обратиться к кому-то за помощью. Росла запуганная, как прислуга, как маленький мышонок в комнате с огромными кошками. И это в её восемь лет!

- Тебе не стоит бояться их, - позже выдавил он.

- Но как не бояться?

- Не знаю.

      И эта фраза вызывала только печальный вздох, и перед глазами снова проносилось недавнее воспоминание. Неприятный голос отца заставлял Бет вздрагивать при одной только мысли о голосе. И она избегала его, избегала отца, по правде, могла расслабиться лишь только, когда оставалась с бабушкой, дедушкой или Сэмом.

      За окном снова бегали дети, видны были почти все братья Тарани. А сама она сегодня пропала. Бетти вздыхала, завидуя, как они могут просто выйти и просто играть в футбол. Не боясь упасть, оцарапать колени и «обязательно» подхватить заразу, обязательно «опозориться» перед другими детьми или выглядеть не достаточно дорого и прилично.

       Синий вечер снова садился на плечи. Всё стихало. Тётушкин храп, уже достаточно громкий, доносился из соседнего помещения. Синие тучи влекли за собой и когда-никогда даже шептали встать на балконную раму и полететь, шагнуть туда – к ним. Но, возможно, я уже это придумала.

     Холодная атмосфера правила этим днём. Сэм тоже большую часть времени молчал, только слушал. Он и хотел помочь, и не знал, что он может ей сделать. Может только поговорить. Голубые тона становились всё более насыщенными, и одежда, и лицо Бет также прекрасно вписывались в эту грустную, почти трагичную обстановку.

- Давай просто помолчим вместе, - точно читая мысли, тихо прошептала она. – Я сегодня не в настроении. – Одинокая маленькая девочка, сидящая на табуретке с игрушкой в руках. Одинокая и скучающая, такой она выглядела со стороны, такой представлялась в глазах соседних мальчишек и Тарани. Через прозрачный балкон, так красноречиво кричащий о безграничном мире и о свободе, которая везде, сидит рядом, был виден в первую очередь её плен, а во вторую – безнадёжность сложившейся ситуации.

     Бет нравилось сидеть здесь, иногда, улыбаясь, не слушать родителей, тётю. Просто сидеть и думать, просто сидеть и мечтать.

- …Ты бы хотела всё изменить? – спросил эльф.

- Очень. Да.

- А что мы можем сделать для этого?

- Едва ли что-то возможно.

- Возможно, ты слишком строга к себе и к ситуации?

- Но так и есть. Ты же сам видишь, что происходит… – Бет опустила глаза, огромные заплаканные голубые озёра также дополняли меланхоличный пейзаж. Сэм имел неосторожность заметить их только сейчас. Голубые глаза то ли были настолько огромными, то ли это печаль рвалась наружу и увеличивала их, но слёзы были готовы вырваться, брызнуть, как дождь из тучи, сорвавшись в любой момент.

- Мне так жаль, что подобное происходит в твоей жизни… В моей тоже было немало грусти, преград, но, кажется, не настолько. Не настолько… - повторил Сэм, неожиданно для самого себя смахнувший одну слезинку. – Коли так, нам надо держаться вместе. Вместе будет хотя бы проще. Но я не уверен, что это полностью сможет помочь… Эй, не грусти, улыбнись! – он вскочил во весь рост и, чуть приподнявшись на руках, прыгнул на край подоконника. – Ты же Самая Розовая девочка на свете! Так говорит мама?

- Да… - Бет засмеялась сквозь слёзы. – Это она придумала.

- А Самые Розовые девочки не грустят. Тебе нужно переступить через это, жить дальше.

- Ж-жить дальше… - повторила она беззвучно. – Все мне так говорят. Вот и бабка, и тётя. А им бы пожить с моей мамой, им бы потом говорить… Им бы сказать, каково...

- А, кстати, почему розовая? Я слышал неоднократно это обращение, но до сих пор не могу понять.

- Ты скоро поймёшь, – наконец, улыбнулась Бетти. Её грустные глаза загорелись маленьким огоньком озорства.

- Когда же?

- Когда настанет нужное время. Весной. Возможно, не весной, может, летом.

- Так долго ждать?

      Она пожала плечами.

- А ты расскажи мне. Сейчас. Мне, правда, интересно. Я хочу знать. Сегодня я бы назвал тебя синей, Королевой Северной Грусти, если не возражаешь.

- Обрати внимание на одежду.

- Это подсказка?

- Да.

      Бетти издала смешок и как будто ушла от темы. Она соскочила с высокой табуретки, закрыла окно и балкон, направилась в кухню, вспомнила якобы про печенье. Синий холод остался неудовлетворённым на улице. Он так и не смог пробраться в самую глубину комнаты, а также в сердце этой красивой, но почти сломленной обстоятельствами малышки. Синий холод не сделал её своей королевой, Сэм немного ошибся, и февраль подходил к концу.

      На следующий откровенный разговор они решились только пару недель спустя, когда всюду начала пробиваться зелень, а цветы и растения – расцветать, покрываться розовыми бутонами. Бетти носилась по комнатам в яркой, как малина, футболке, с нарисованными большими клубниками. И всё было ясно, и всё было со стороны просто и весело. Но так лишь казалось со стороны…