От мартовского наводнения и слёз, охватил октябрьский пожар, пожравший

Не только Временное правительство, но и остатки чести, совести

И продовольствия.

Лютующей холодом, голодом и вероломством зимой 18 года, когда немец

Занял Ригу, Ревель, Минск, и над Петербургом, вернее, как стали говорить,

Петроградом, нависла угроза падения, в дверь громко постучали:

— Хозяин, открывай, морда офицерская! Не то двери вышибем!

«Какое невежество! Звонок-то для чего!?» — неприязненно подумал стол.

Стук перешел в грохот кулаков, сапог и прикладов... Дверь распахнулась.

На пороге перед непрошенными гостями встала хозяйка, побледневшая,

Простоволосая.

— Что вам угодно, господа?

— Господами рыбу в Мойке кормят! А мы — товарищи!

В квартиру ввалились трое вооруженных солдат и с ними матрос: в

Петлицах — красный бант. Вторжение сопровождалось дурным запахом,

 

85

Который стол сразу учуял.

— Вы бы ноги потрудились вытереть... — робко сказала хозяйка.

— Ничего, подотрешь, не развалишься, ишь, барыня! Ручки замарать боимся?

Не приучены к труду? Подстилка офицерская!

На защиту оскорбленной матери бросился сын, но получил сильный

Удар прикладом в лицо. Упал без чувств, аккурат головой под стол. Столу

Было хорошо видно, как из разбитого лица юноши струилась кровь, образовывая

Лужицу на паркете.

«Живой — слава Богу!» — подумал стол, определив состояние юноши

по кровавым пузырям, выдуваемым из носа. Он дышал, стало быть, жив!

Какое счастье! Дышит! Господи, спаси и сохрани!

Охнув, мать упала на колени, обхватила сына за плечи, чуть приподняла,

Перепачкавшись кровью, и усадила, оперев о ножку стола. Стол чуть пошатнулся,

Но устоял.

— Держу, держу... Потерпи, миленький... Сыночек, голову, голову запрокинь...

Солдаты, осматривая квартиру, разбрелись по комнатам. Перевернули

Все вверх дном. Мать хлопотала над сыном: пыталась остановить кровь,

Прижимая носовой платок к разбитому лицу. Маленький носовичок не

мог сдержать ни крови, ни материнских слез... Да он и крови-то никогда

Не видел и не нюхал. Он беспомощно промок до нитки, превратившись из

Белого шелкового изящества в красную революционную тряпицу.

«Как бант у этих бандитов», — подумал стол неприязненно, но смолчал.

Ему было очень страшно.

Вот, сейчас и его перевернут, увидят отметину на брюхе, что он дворянин,

особа, приближенная к императору, и прикладом... прикладом, а то и

штыком! Хорошо хоть grand-maman и барышни нет дома. Мадам слегли,

Не перенесши отречения Государя, в больницу, а внучка — при бабушке

Сиделкой.

Вернувшись в столовую, солдаты отрицательно покачали головами.

— Нету благородия, разтудыть его...

Их взгляды вонзились в хозяйку. Женщина, тихо всхлипывая, поддерживала

Безвольно запрокинутую голову сына.

— А ну-тка, хватит выть! Где твой муж? Говори, контра! — рявкнул матрос.

— Ради всего святого! Да что же это? Кто вы? Что вам нужно?

— Я комиссар, представитель Петросовета. Нам известно, что твой муж —

Царский офицер, пошел супротив Советской власти, вел антибольшевистскую

агитацию, угнетал пролетариат! И вообще — он гнида золотопогонная,

к стенке его!

— Он герой русско-японской войны! И сейчас воюет! С лета дома не

был...

— Герой, говоришь? Морда он офицерская! Разберемся! Явится, пущай

в трехдневный срок на учет определится, не то хуже будет!

— Куда уж хуже...

— А ну-ка цыц мне!! Дура! Развела тут демагогию! Смотри мне...На

первый... — матрос огляделся. — На первый раз именем Советской власти

законно реквизируем вашенское, стало быть, нашенское, барахло...

 

86

Солдаты опять разбрелись по комнатам. Один остался орудовать в столовой.

Он сразу подошел к буфету. Стал ловко извлекать буфетные ящики

И выворачивать их содержимое на стол. Столовое серебро звенело, лязгало

И больно колотило по столешнице. Скатерть, как могла, облегчала боль,

Смягчая удары металла по телу стола.

Прибавив до кучи серебряное блюдо и два бронзовых канделябра, солдат,

Одобрительно крякнув, заломил углы скатерти, и затянул ее белые

Рученьки крепким узлом.

— Комиссар, посуду брать будем, али как?

— Другим разом...

— Господа, потрудитесь объяснить, по какому праву...

— Ты свою буржуазную хрень нам не трави! — оборвал женщину комиссар.

— Слыхала, что вождь мирового пролетариата сказал? Грабь награбленное!

Вот как сказал, уразумела, дура! Во-ождь! Ле-е-е-нин! Экспроприация

экспроприаторов! Поняла, шлёндра офицерская! Деньги и

Драгоценности предлагаю выдать добровольно — это достояние трудового

народа!

Груженые набитыми под завязку наволочками и баулами, революционеры,