Глава восьмая. Рейд по тылам врага

 

Невозможно передать всю глубину чувств, овладевших мною при возвращении в родную дивизию...

Что‑то подобное случилось со мной потом только раз в 1946 году, когда впервые за все долгое время службы, начиная с 41‑го, приехал в родное Сутупово и подошел к родительскому дому. У калитки остановился, почему‑то не решаясь ее открыть. Сердце колотилось в груди оттого, что я, живой‑здоровый, прошедший через тысячу смертей, через огненный ад войны, наконец‑то здесь, у отчего порога. И вот сейчас через мгновения наступит та святая минута, о которой столько мечталось, минута, когда окажусь в крепких и ласковых объятиях отца, матери, сестер, братьев. Но... почему‑то никто не выходил мне навстречу, непривычная тишина стояла во дворе, да и в хате никого не было слышно. И сразу мое торжественно‑радостное настроение сменилось тревожным беспокойством: а все ли дома в порядке? все ли живы‑здоровы? как мать, как отец? Нетерпеливо открыл калитку, бросил во дворе чемодан и помчался в хату...

 

* * *

Так в конце апреля 1944 года, добираясь всеми видами транспорта сначала по Украине, затем по Молдавии, а потом уже и по земле Румынии в родную свою дивизию, я все больше и больше волновался, все чаще думал о том, как встретят меня, живы ли мои командиры, увижу ли снова своих боевых друзей, не однажды спасавших меня от верной смерти. Сотни километров прошла дивизия с боями от места переформирования после Корсунь‑Шевченковской операции до предгорий Карпат! В жестоких схватках с врагом, конечно же, не обходилось без потерь...

Я уже знал, что дивизии присвоено наименование Днестровской. Радовался от души и попутчикам своим с гордостью говорил: вот в каком соединении буду теперь служить! Правда, примешивалось еще и чувство неловкости неизвестно перед кем, скорее всего, перед своей собственной совестью. Не мог я не думать о том, сколько боевых дел, сколько славных подвигов совершили однополчане, пока я лечился в госпитале, пока выздоравливал, отсыпался и отъедался, нежился в белоснежных постелях, наслаждался чуть ли не сказочной жизнью. За это время дивизия освободила множество городов и сел, форсировала Южный Буг, Днестр и Прут, а главное – достигла государственной границы, пересекла ее, ступила на вражескую территорию и пошла дальше! И все это без меня, без моего участия. Досадно!

В штабе корпуса, расположенном в небольшом румынском городке Ботошани, я не надеялся встретиться с кем‑либо из сослуживцев. Но именно там увидел вдруг Петра Филипповича Хамова, который, прихрамывая и опираясь на тросточку, шел навстречу. Он узнал меня сразу:

– Зайцев?! Какой же ты молодец!

Обнял меня одной рукой, ласково похлопал ладонью по спине. Он все такой же, с доброй улыбкой на лице. Вот только седина на висках да глубокая борозда на переносице напоминали о недавно пережитой им трагедии. С моего языка готовы были сорваться десятки вопросов к Петру Филипповичу о том, что произошло тогда... Но чувство такта взяло верх над любопытством. Да и надо ли что‑то спрашивать, если на все вопросы уже есть ответ, причем в прекрасном наглядном виде: вот же он, Петр Филиппович, всеми глубоко уважаемый, честнейший человек, живехонький, при своем звании, при всех своих боевых наградах да и при должности, как я уже догадываюсь, более высокой!

Пока я раздумывал, он упредил меня своими вопросами о том, что случилось тогда со мной, где я так долго отсутствовал. И слушал, как всегда, очень внимательно, не перебивая.

– Куда же теперь? Еще не определился? Кажется, твоя прежняя должность занята... – Петр Филиппович на минуту задумался. – Тебе, пожалуй, пора бы выдвигаться дальше: начальником штаба батальона, к примеру.

Я испугался, позабыв о всяком такте, замахал руками...

– Нет, что вы, товарищ подполковник! Ни в коем случае! Я из разведки – никуда!

Петр Филиппович улыбался. По его глазам я догадался, что моим настроем он доволен. Прощаясь, сказал:

– Желаю тебе удачи! Очень хочу встретиться с тобой после войны.

Не сомневаюсь, Петр Филиппович искренне желал этого. Да и я тоже...

Штаб дивизии я разыскал во второй половине дня. Оперативный дежурный обрадовал:

– Петров и Чередник живы‑здоровы, продолжают служить на прежних должностях! – сказал он. – Однако никого из офицеров штаба на месте нет.

– Где же они?

– На занятиях по физподготовке. Здесь рядом, в саду, есть спортплощадка.

Я поспешил туда. Издали услышал удары по мячу, возгласы вошедших в азарт спортсменов. В огромном цветущем саду разыскал игравших в волейбол офицеров. Василий Иванович Петров, узнав меня, бросил мяч:

– Зайцев, ты ли это?! Здравствуй, Алеша! А мы уж и не чаяли увидеть тебя...

Действительно, родители мои еще в феврале получили извещение о том, что я пропал без вести. А когда от меня из госпиталя письмо получили, послали «в разведку» тетку, сестру матери, чтобы разыскала меня и убедилась, что я и в самом деле живой.

Волейбольная игра прекратилась, нас обступили офицеры/ Подошел Чередник. Тепло, душевно поздравил с выздоровлением и возвращением в родную, теперь уже Днестровскую дивизию. И еще с присвоением мне очередного воинского звания «старший лейтенант». Тут же без всяких бюрократических и служебных условностей решили и вопрос о назначении.

Майор Чередник развел руками:

– Ротой разведки капитан Артемьев сейчас командует. А ты, наверное, хотел бы на свою должность вернуться?

– Да нет, что вы, товарищ майор! На любую должность согласен, но только в разведке.

Капитан Соловьев, новый начальник штаба дивизии, спросил:

– А в полк начальником разведки пойдешь?

– В 48‑й? – спросил я с надеждой.

– Нет, Алексей, в 29‑й, – сказал Чередник. – Там вакансия.

– Есть, в 29‑й полк! – сказал я, не раздумывая.

Пока оформляли документы, кинулся разыскивать друзей. В первую очередь направился в роту разведки.

Но среди тех, кто был на месте, никого из знакомых на оказалось. Зато узнал, что жив‑здоров фельдшер Степан Щербина! 14 января, когда немцы нанесли контрудар и разведчикам пришлось прикрывать штаб дивизии, Степан Щербина, выполняя свой долг, спас жизнь тринадцати раненым бойцам. Укрыл их в низине, в густом кустарнике, а когда наступила ночь, раздобыл две подводы и доставил их в медсанбат.

Изар Городинский разыскал меня сам. Обнялись, расцеловались. За какие‑нибудь 10–15 минут рассказали друг другу, что было с каждым из нас в последние месяцы. Изар сообщил мне, что Володя Седых и Дима Кириллов служат в 29‑м стрелковом полку. Живы‑здоровы разведчики Петр Ясырев, Иван Колесников, Иван Волобуев, Николай Гудов, Александр Жеребцов, Пасюта, Леханов, Лоскутов, Кузнецов! Из мертвых воскрес и вернулся в свой полк Федя Чирва! А ведь тогда, на букринском плацдарме, мы попрощались с ним навсегда... Ну богатырь!

– Ну а теперь – пляша! – сказал Городинский под конец разговора, показывая мне два треугольничка.

– От кого? – спросил нетерпеливо. – Стоит ли плясать?

– Еще как стоит! – подзадоривал меня Городинский. – От девушки, конечно! – Он взглянул на обратный адрес: – От какой‑то Г. Чёрной...

Пришлось мне плясать...

Потом я забрался в самый дальний угол того самого цветущего сада, где офицеры штаба играли в волейбол, уселся на зеленой лужайке и с нетерпением раскрыл один из треугольничков. Сверху на пожелтевшем листке конторской бумаги прочитал крупно выведенные мои же слова: «Такие не умирают, такие – возвращаются!» А далее: «Здравствуй, Алешенька! Я пишу тебе, потому что уверена, знаю, чувствую, что ты живой. Может быть, только раненый... Мне кажется, что ты где‑то здесь, рядом, совсем близко. Я три раза ездила с девчонками в Киев, в военный госпиталь, который на Куреневке. Сердце так и шептало мне, что там с тобой встречусь. Только обмануло оно меня в этот раз: все палаты я обошла и нигде тебя не было.

Мы раненым подарки приготовили, какие могли. Я платочки вышила. Девчонки сказали, что очень красиво получилось. Наверное, правда. Потому что вышивала я их для тебя, Алешенька.

Подарила я те платочки самому молоденькому раненому, который без обеих ног остался. Смотрела на него, а видела тебя, Алешенька, и в душе молитву читала, нет, не подумай плохого, не смейся – не церковную молитву, а свою собственную, девичью, чтобы не случилось с тобой такого, как с тем солдатиком.

Мы вспоминаем тебя, Алеша, каждый день – и я, и мои братики. Никогда не забудем, как ты со своими ребятами‑разведчиками спас нас от голода. И тебе, и ребятам – спасибо огромное и поклон низкий, до самой земли!

Желаю тебе, Алеша, крепкого здоровья, удачи во всем и всегда, чтобы до самого Берлина дошел и самого Гитлера проклятого в плен взял и как «языка» приволок.

Я верю: мы с тобой встретимся. Ведь ты же сам сказал, что такие, как ты, не умирают, такие возвращаются!»

Сколько раз я перечитал тогда Галины письма, не помню. Не однажды перечитывал потом наедине, читал товарищам перед тем, как идти в поиск, перед той минутой, когда старшина принимал от разведчиков на хранение документы, награды, фотографии, письма родных и близких.

Галины письма были уже зачитаны до дыр, даже букв не угадать, но я все равно читал, когда меня просили. Читал без запинки, потому что давно уже знал их наизусть. Они, так же как и письма других солдатских невест, матерей и отцов, сестер и братьев, остававшихся в тылу, были для нас мощнейшим духовным зарядом, добрым напутствием на ратные подвиги, вселяли в нас новые силы, веру в удачу, в боевой успех, в победу.

В тот же день я написал Гале ответ. Раздобыл в штабе отличной трофейной бумаги, половину химического карандаша и снова забрался в сад, чтобы никто не мешал.

А на следующий день пришла еще одна радостная весть: Указом Президиума Верховного Совета СССР наша дивизия награждена орденом Красного Знамени! В связи с этим замечательным событием состоялся митинг, на котором присутствовали представители всех подразделений. С пламенной речью выступил командир дивизии генерал‑майор С. П. Тимошков.

– Сыны мои! – обратился комдив. – Родина высоко оценила ваши боевые дела, вашу отвагу и мужество в борьбе с немецкими захватчиками. По глубоким снегам, но непролазной грязи и болотам гнали вы с нашей священной земли полчища румынских захватчиков. Горы трупов, кладбища разбитой техники оставил враг под нашими ударами на украинской земле, в Бессарабии и Румынии.

Никакие преграды не могли и не смогут остановить нашего победоносного движения вперед...

Да здравствует наша славная советская Отчизна! Да здравствует победоносная Красная Армия!

В ответ грянуло могучее «ура!».

 

* * *

В 29‑м полку меня приняли радушно. Командир полка подполковник Владимир Самсонович Накаидзе встретил доброй улыбкой и, положив обе руки мне на плечи, с сильным грузинским акцентом сказал:

– Слышал о тебе, брат, слышал. Хорошо, что ты к нам прибыл. – И глаза его заискрились.

Потом уже я заметил, что даже в самые трудные дни у Владимира Самсоновича никогда не были грустными глаза. Общительный и веселый по характеру, он легко снимал напряжение в отношениях людей, вселял в них веру и надежду. Обладая неисчерпаемым чувством юмора, Накаидзе умел разогнать грусть, поднять настроение подчиненных.

В беседе со мной Накаидзе кратко охарактеризовал командный состав, разведчиков. По тому, с какой теплотой он рассказывал, я понял, что командир любит свой полк, уверен в нем, гордится им. Уважительно отозвался о своем заместителе по политчасти майоре Акиме Федоровиче Тутове. О комсорге полка старшем лейтенанте Алексее Кучмасове сказал кратко:

– Лихой комсорг. Такой как надо!

О капитане Романове еще короче:

– Геройский комбат!

Упомянул он и о капитане Мягкове, с которым я был знаком еще раньше.

Во время одного из боев в ноябре 1943 года, когда я командовал ротой автоматчиков 48‑го полка, вдруг поступил приказ: немедленно выдвинуться к населенному пункту Жуковцы и помочь соседу, попавшему в очень трудное положение. Соседом оказался старший лейтенант О. Мягков, командир роты автоматчиков 29‑го стрелкового полка. Помогать ему особо не пришлось, потому что, пока я со своей ротой добрался в указанный район, Мягков уже успел изменить обстановку и почти полностью восстановить положение. Тогда он показал себя твердым и решительным командиром, хотя ситуация была очень сложная. Не успел 29‑й полк занять оборонительный рубеж на окраине Черняхов, еще не прибыли пулеметчики, минометчики и артиллеристы, а гитлеровцы превосходящими силами пехоты при поддержке танков перешли в наступление.

Командир полка сменил свой НП, отошел к Жуковцам. А на НП осталось Боевое Знамя... Знаменосец во время артобстрела погиб. Его заменил лейтенант Н. Езус, который вскоре был тяжело ранен. Знамя спас О. Мягков. Под прикрытием своих автоматчиков он отходил не по дороге, где наверняка был бы настигнут немцами, а по глубокому оврагу наперерез фашистским танкам с десантом на борту. Успел в Жуковцах застать командира полка, передать ему Боевое Знамя, предупредить о надвигающейся опасности. Через 15 или 20 минут гитлеровцы ворвались в Жуковцы и расправились с неуспевшими уйти тыловыми подразделениями.

Старший лейтенант О. Мягков с ротой автоматчиков занял оборону на господствующих высотах между Трипольем и Жуковцами. Ночью к нему присоединился отряд местных партизан. Плюс к этому Мягков подчинил себе отступавшие группы бойцов из других подразделений полка и рано утром всеми наличными силами предпринял внезапную и решительную контратаку на Жуковцы. Возможно, что и я со своей ротой успел ему немного помочь, поджав противника с фланга.

К тому времени О. Мягков был уже опытным командиром, закаленным фронтовиком. Войну он начал, будучи лейтенантом, командиром стрелкового взвода. Боевое крещение принял 22 июля 1941 года, на восточном берегу реки Сож, где в контратаке, пытаясь выбить гитлеровцев с занимаемых ими позиций, был впервые ранен. Потом на протяжении войны он получил еще восемь ран... В двух боях осколки и пули настигали его дважды. И дважды, несмотря на это, он не оставлял поля боя.

Будучи командиром роты ПТР, Мягков сражался на Клухорском и Марухском перевалах, командуя пулеметной ротой, участвовал в боях за города Сумы и Гадяч, освобождал Левобережную Украину.

Не однажды приходилось ему в ожесточенных боях заменять выбывших из строя комбатов. После того памятного боя за Жуковцы его назначили заместителем командира батальона, а еще через месяц ему приказали вести в разведку боем батальон. Разведка получилась успешной, с минимальными потерями удалось захватить первую траншею противника, взять около десятка пленных. Определив и оценив наличные силы врага в глубине обороны, Мягков не посчитал их слишком большими и, не теряя времени, по собственной инициативе ворвался с батальоном и во вторую траншею гитлеровцев. Командир полка поддержал его инициативу, двинул вперед остальные батальоны, и наступление получило дальнейшее успешное развитие.

Знал я и комбата Федора Романова. В 38‑ю дивизию он прибыл в конце октября 1943 года, когда шли ожесточенные бои на букринском плацдарме. Сначала командовал 3‑м батальоном в 48‑м полку. Тогда мы и познакомились. Новый комбат понравился тем, что понимал меня как разведчика с полуслова, знал, что мне надо, всегда имел свежие сведения о противнике.

– Я в душе разведчик, – часто говорил он.

И действительно, разведка была для него делом первостепенным. Умел всегда видеть и слышать, что делается вокруг его батальона – в тылу, на флангах и перед фронтом, знал, как действуют соседи. На изменения в обстановке реагировал мгновенно. Организуя разведку, не ограничивался лишь наблюдением – проводил с разрешения командования поиски и засады. В командирской деятельности Романову пригодился тот богатый опыт, который он приобрел, будучи начальником разведки полка на Ленинградском фронте, а затем в сражении на Курской дуге.

Вызывал к себе симпатии Федор Романов еще и тем, что в бою не кланялся пулям.

3‑м батальоном командовал Сергей Ефремович Макаревич, отважный и опытный офицер, принявший боевое крещение во время советско‑финляндской войны. За проявленные мужество и героизм он был награжден орденом Красной Звезды. Отличился Макаревич и в Уманско‑Ботошанской операции: в критический момент боя за село Рубаный Мост первым поднялся в атаку и увлек за собой весь батальон. Этот его подвиг отмечен орденом Богдана Хмельницкого.

...Командир полка подробно охарактеризовал разведчиков. Меня порадовало, что знал он их чуть ли не всех по именам и фамилиям. «Значит, любит командир разведчиков», – подумал я. И, к счастью, не ошибся. Особенно хорошо Накаидзе отозвался о сержанте Шеховцове и Седых. Когда подполковник назвал Седых, я не мог сдержать радости.

– Ты и этого знаешь? – спросил Накаидзе. – Это хорошо. Это очень хорошо, когда много знакомых, боевых друзей. Служить легко. Они тебе как братья, а ты вместе с ними – как в семье родной.

Далее, беседуя со мной, Накаидзе сообщил, что по директиве командующего 40‑й армией в дивизии на базе первого батальона 343‑го полка создан специальный горный отряд, который со дня на день должен начать рейд по тылам врага. Его задача – изучить характер перевалов, горных троп и выгодных мест для прохождения войск. Командовал батальоном майор Есин.

Кроме этого, генерал‑майор С. П. Тимошков решил для поддержки и прикрытия действий отряда направить по его маршруту первые батальоны 48‑го и 29‑го стрелковых полков. К выполнению этого особого задания батальоны капитана Романова и старшего лейтенанта Кошелева готовились в ходе боевых действий. Батальон майора Есина сосредоточился в Богдэнешти, где всесторонне проверялась его готовность к выходу в тыл врага, причем он был передан в подчинение командира 29‑го полка. Не случайно Накаидзе с таким беспокойством говорил о предстоящем рейде, просил меня оказывать всемерную помощь комбатам в ходе выполнения задания.

Командир полка сам представил меня разведчикам, вкратце, но тепло сказал о моей боевой биографии. Я оглядел строй и с удовлетворением отметил подтянутость людей, аккуратность в одежде. Чувствовалось, что здесь крепкая дисциплина. А когда в строю увидел Седых, чуть было не сорвался с места, чтобы скорее обнять боевого товарища, с которым столько пройдено и пережито. Наверное, такое чувство было и у него. Потому что, едва прозвучала команда «разойдись», как он тут же повис на моих плечах... Мы долго обнимались, ласково похлопывая друг друга по спине, восклицая что‑то не совсем внятное и пряча от всех наполнившиеся слезами радости глаза.

Выполнение своих служебных обязанностей я начал с заслушивания командиров взводов. Конным взводом разведки командовал старшина В. Мишуков. Он отлично знал передний край противника, его оборону чуть ли не на всю глубину. Сразу же выдал мне несколько интересных идей по дальнейшему ведению разведки.

Очень хорошее впечатление оставил временно исполнявший обязанности командира взвода пешей разведки сержант Алексей Шеховцов. Орден Славы III степени, две медали «За отвагу» говорили о многом.

 

* * *

В ночь на 1 мая специальный горный отряд, которым командовал майор Г. Есин, успешно совершил прорыв через передний край противника. Под прикрытием темноты пять групп автоматчиков – самых смелых и ловких бойцов отряда, незаметно просочились через передний край и углубились в оборону противника. В условленное время они с тыла нанесли удар по вражеским огневым точкам. В тот же час основные силы отряда атаковали с фронта. Румыны, обороняющиеся на этом участке, некоторое время даже не открывали огня, не понимая, что происходит. А когда опомнились, было поздно: отряд в полном составе находился уже в их тылу. На рассвете разведдозор обнаружил шедших навстречу, к линии фронта, два резервных вражеских батальона. Майор Г. Есин принял решение – устроить засаду. Когда румынские батальоны втянулись в лесную просеку, по ним ударили пулеметы и автоматы. Просека была завалена трупами врагов.

Отряд продолжал стремительное движение по заранее намеченному маршруту. По его следу двинулись несколько немецко‑фашистских подразделений, снятых с передовых позиций. Но и они были своевременно обнаружены разведчиками. Отряд успел занять выгодный рубеж на одной из высот и внезапно открыл по приближающимся гитлеровцам дружный меткий огонь. Две колонны противника, неся большие потери, пытались развернуться для боя, но не выдержали перекрестного огня наших пехотинцев и рассыпались, укрываясь в складках местности.

К 7 часам утра 1 мая специальный горный отряд достиг высоты 610, выбил оттуда почти две роты противника, уничтожив более четырех десятков гитлеровцев. К 10.00 он уже углубился в оборону врага километров на 10, вышел на опушку леса северо‑восточнее Немцишору и завязал бой за этот населенный пункт.

С минимальными потерями прорвался через передний край врага и первый батальон 48‑го стрелкового полка. Часом позже он вышел к высоте 610. Комбат старший лейтенант А. Кошелев, оценив обстановку, оставил там одну роту с задачей – прочно оседлать высоту, а с двумя остальными двинулся дальше.

Первый батальон нашего 29‑го стрелкового полка получил конкретную задачу за сутки до выхода в рейд. Ему предстояло, прорвав оборону противника, углубиться в его тыл на 12–15 километров, захватить небольшую станцию Лунка, перерезать железную и шоссейную дороги, чем лишить противника возможности подбрасывать резервы, технику и боеприпасы на свой передний край.

К прорыву и рейду готовились тщательно, можно сказать, всем полком. С помощью разведчиков, которые провели несколько поисков, был намечен наиболее безопасный маршрут движения до станции Лунка. Романов получил у разведчиков самые подробные разведданные о местности, где предстояло действовать, о тропах, которыми можно было обойти опорные пункты и основные огневые средства противника, чтобы скрытно проникнуть в тыл. После рассмотрения и обсуждения маршрут был утвержден командиром полка.

Чтобы ввести противника в заблуждение, во всей полосе обороны дивизии в ночь на 1 мая демонстрировались попытки перейти в наступление. Батальон Ф. Романова прорывался на своем направлении, а на направлении его соседа – третьего батальона – полковая артиллерия вела интенсивный огонь, чтобы ввести в заблуждение противника. Пока продолжался артобстрел, 1‑й батальон по сильно пересеченной местности, поросшей кустарником, ползком выдвинулся вплотную к первой траншее врага и, забросав ее гранатами, рванулся вперед. Рота старшего лейтенанта Макарова стремительно вышла в тыл противника и оттуда прикрывала прорыв основных сил батальона. Роты капитана Ефимчука и младшего лейтенанта Соколова несколькими взводами расширяли проход и держали фланги с тем, чтобы обеспечить прорыв приданных подразделений. Воины дрались смело и решительно. Особенно отличился рядовой второй роты Молчанов. Он уничтожил гранатами дзот, затем ворвался в блиндаж и заколол там около десятка гитлеровцев. Более двадцати фашистов уничтожил метким огнем автоматчик Шипков.

Прорыв был осуществлен с минимальными потерями и в кратчайшее время. Преодолев передний край врага, роты устремились заранее намеченным маршрутом в его тыл. Горными тропами шли всю ночь, держась за шнур, чтобы никто не отстал и не потерялся.

На рассвете батальон скрытно выдвинулся к железнодорожной станции Лунка и, окружив ее с трех сторон, пошел в решительную атаку. Располагавшийся там вражеский гарнизон был почти полностью уничтожен, оставшиеся в живых сложили оружие. Среди пленных оказался и командир румынского батальона.

Оставив один взвод на станции, Романов основными силами занял очень выгодный рубеж на трех небольших высотах. С вершин хорошо просматривалась окружающая местность, на несколько километров вдаль видна была железная дорога, а у подножия высот извивалась шоссейная. Подходы к станции и к высотам со всех сторон были сразу пристреляны, железнодорожное полотно заминировано. Комбат хорошо понимал, что враг непременно будет атаковать намного превосходящими силами. К этому и готовил свой батальон. Но от пассивного ожидания отказался, решил искать противника на дальних подступах к станции.

Предполагая, что враг скорее всего может появиться со стороны Вынэтори‑Нямц, Романов выслал в том направлении разведку. Было в батальоне отделение, которое он специально обучал действиям в войсковой разведке, умению наблюдать, организовывать поиски и засады, брать «языков». Командовал отделением сержант Черкасов, опытный младший командир, храбрый, находчивый и дерзкий воин.

На полпути между населенным пунктом Лунка и Вынэтори‑Нямц разведчики заметили двигавшуюся по дороге роту вражеской пехоты. Решили напасть с двух сторон. Налет получился настолько неожиданным, что противник не успел развернуться и принять боевой порядок. Оставшиеся в живых солдаты‑румыны разбежались по лесу, а их командир спрятался в канаву, откуда и вытащил его сержант Черкасов. Пленный офицер тут же рассказал, что направлялся он со своей ротой на станцию Лунка, на которую, по предположению его начальства, напала советская диверсионная группа. И еще он сообщил, что следом за его подразделением на расстоянии полутора километров движется много пехоты...

С двумя бойцами сержант Черкасов отправил пленного в батальон, послал он и записку комбату с кратким докладом. Сам же продолжал вести разведку. Прежде всего он решил проверить сведения, полученные при допросе пленного.

Действительно, очень скоро разведчики увидели усиленный батальон, двигавшийся по шоссе в направлении станции Лунка. Впереди колонны шла рота немецко‑фашистских автоматчиков. Немедленно отправив связного к командиру батальона, сержант Черкасов с группой бойцов продолжал наблюдение за противником.

Своевременно получив ценные разведданные, Романов решил устроить засаду на дальних подступах к станции, на участке дороги, хорошо наблюдаемом и уже пристрелянном минометчиками. Рассчитывая на внезапность, в засаду послал два взвода во главе со старшиной Сауриным.

Старшина разделил взводы на четыре группы. Одна встречала голову колонны, другая зашла ей в хвост, остальные две расположились в лесу по сторонам дороги метрах в 30–40 от нее. Когда показалась колонна, открыли огонь минометчики старшего лейтенанта Моргуна. Мины рвались прямо в центре колонны. Немцы и румыны бросились врассыпную. Но спасения им не было нигде... На дороге и обочинах осталось более сотни трупов убитых вражеских солдат и офицеров, несколько пулеметов, много автоматов и винтовок, а также боеприпасы к ним.

Пока на шоссе шел бой, наблюдатели заметили вдали между сопками дым от паровоза, идущего в сторону станции Лунка. Можно было догадаться, что противник направил по железной дороге подкрепление. Навстречу поезду Романов послал одну из рот. Она заняла позиции по обе стороны заминированного участка железной дороги. Вскоре показался паровоз с несколькими платформами, на которых ехали, укрывшись за мешками с песком, гитлеровцы. Их было около двух рот. Эшелон двигался медленно, словно чувствуя, что путь впереди заминирован. Но вот наконец прогрохотал взрыв, паровоз подорвался на мине, свалился набок. На платформы полетели гранаты. Забравшись на деревья, автоматчики расстреливали гитлеровцев сверху. Через пятнадцать минут и с этими двумя ротами было покончено.

К полудню стрельба затихла. Романов выделил, личному составу один час на обед. Кухню, конечно, прихватить с собой не удалось, поэтому разожгли небольшие костры и пищу готовили в котелках. Настроение у всех было праздничное. Еще бы: удачно прорвались через передний край противника и здесь уничтожили около трехсот вражеских солдат, двух офицеров взяли в плен, в качестве трофеев захватили 6 пулеметов, множество автоматов, винтовок и различных боеприпасов. У нас же все обошлось без потерь, лишь несколько человек были ранены, да и то легко.

Во второй половине дня разведчики доложили Романову о том, что в направлении Лунка с юга выдвигаются большие силы противника: до полка румын. Что ж, комбат к этому был готов, и его батальон тоже. Оценив обстановку и местность, он пришел к выводу, что со стороны станции немцы и румыны не сунутся – слишком открытое место, поэтому приказал взводу, оборонявшему станцию с запада, оставить позиции, станционные постройки и пути взорвать и вернуться в расположение батальона. Романов предполагал, что противник, скорее всего, будет атаковать его батальон с востока, с обратных скатов занимаемых высот или с правого фланга. В соответствии с этим предположением он и построил оборону, расположил огневые точки, в полной мере использовав трофейное оружие. Два взвода из роты младшего лейтенанта Соколова разместил в густом кустарнике на подходе к высотам с правого фланга. Если противник решит атаковать с фронта и обороняющимся придется туго, эти два взвода по сигналу ударят наступающим во фланг. Ну а если румыны справа полезут, то наши хорошо замаскированные взводы неожиданно встанут на их пути. Так планировал бой капитан Романов.

Действительно, один из румынских батальонов с ходу бросился в лобовую атаку на обратные скаты высоты. Однако боевой порядок наступавших был рассеян метким огнем минометной роты старшего лейтенанта Моргуна и пулеметчиков лейтенанта Баулина. Уцелевшие румыны бежали в лес.

На некоторое время наступило затишье. Но Романов понимал, что противник готовится к новым атакам. И вот поступил доклад от наблюдателей о том, что румынская рота выдвигается с правого фланга. Комбат по телефону поставил задачу Соколову:

– Не жди, когда румыны на тебя наткнутся. Одним взводом упреди их выдвижение, ударь по ним внезапно и тоже с фланга.

С этой задачей успешно справился взвод старшины Саурина. Ползком по кустарнику, по вымоинам и овражкам вывел он своих автоматчиков в тыл вражеской роте, ударил по ней настолько внезапно, что румыны поспешно бежали, оставляя убитых и раненых. Взвод Саурина захватил в плен несколько вражеских солдат, еще три пулемета и сотни патронов к ним. Наши потерь не имели.

Шесть яростных атак отбил батальон Романова в тот первомайский день. Выстоял с минимальными потерями, нанеся врагу огромный урон в живой силе, захватив у него 12 пулеметов, сотни автоматов и винтовок, тысячи единиц боеприпасов.

На следующий день враг провел еще шесть жестоких атак, каждой из которых предшествовали огневые налеты. 3 мая бой длился беспрерывно весь день. Комбат умело маневрировал огневыми средствами и подразделениями, оборону держал активно, контратакуя румын и нанося им чувствительные удары с флангов. Каждый воин батальона дрался геройски. Отбивая одну из атак, пулеметчик рядовой Макар Подолей меткими очередями уничтожил несколько десятков вражеских солдат и двух офицеров. Мужественно и стойко дрались пулеметчики рядовые Ежов и Дега. До последнего патрона отбивался от наседавших врагов и пал смертью храбрых рядовой Шевчук. Командиры рот капитан Ефимчук, старший лейтенант Макаров и младший лейтенант Соколов были ранены, но продолжали командовать. Ординарец комбата рядовой Андрей Фоменко погиб, заслонив собой командира батальона, в которого целился враг. В последующих боях, не однажды рискуя собственной жизнью, бойцы прикрывали собой комбата от вражеских пуль и осколков. Романова в батальоне любили и берегли. Потому что близок был к людям, понимал душу солдата, в бою себя не щадил, в сложной обстановке не однажды выручал своих подчиненных.

Когда закончился этот трудный рейд в тылу врага, командир полка подполковник В. С. Накаидзе, представляя к награде комбата, написал: «Капитан Ф. Романов из станкового пулемета уничтожил 120 румынских солдат и 2‑х офицеров. Когда отдельная группа румынских солдат‑автоматчиков прорвалась на КП батальона, комбат Ф. Романов 4‑х румынских солдат убил брошенной гранатой, 2‑х застрелил из пистолета и взял в плен одного офицера».

Вскоре семь вражеских батальонов обложили станцию и прилегающие к ней высоты. Бойцы Ф. Романова оказались в критическом положении: боеприпасы на исходе, продукты кончились, с командованием прервалась связь, многим раненым требовалась срочная медицинская помощь. Комбат принял решение выйти из окружения. На рассвете он соединился с отрядом майора Г. Есина и занял оборону километрах в двух севернее Немцишору. Там его и разыскали полковые разведчики, доставив батареи для радиостанции и медикаменты.

Перед дивизионной разведкой, а также перед разведкой стрелковых полков в тот период стояла задача: проникать в тыл противника дальше, выявлять в горах его тактические резервы, гарнизоны и новые укрепрайоны, наиболее удобные, но скрытые пути подхода к ним. Дивизионные и полковые разведчики помогали нашим батальонам избегать внезапных ударов противника, раскрывали его замыслы, сосредоточение сил. 4 мая разведгруппа 343‑го полка взяла «языка» из только что прибывшей пехотной дивизии румын. Днем позже между населенными пунктами Немцишору и Лунка разведгруппа старшины В. Мишукова взяла двух «языков» из другой уже пехотной дивизии румын, срочно прибывшей форсированным маршем из Трансильвании. Пленные показали, что в районе населенного пункта Грашь сосредоточено более 20 танков «тигр».

5 мая несколько полков и батальонов этих двух румынских дивизий обрушились на рейдовые батальоны нашей дивизии. Однако комбаты Г. Есин, Ф. Романов и А. Кошелев уже успели подготовиться к обороне. Пять часов шел ожесточенный, кровопролитный бой с превосходящими силами противника – тремя пехотными и двумя артиллерийскими полками румын. В том бою проявили героизм многие воины. Большой урон нанесла врагу минометная рота лейтенанта Н. Первова, бесстрашно и умело действовал наводчик рядовой А. Божедомов. Сержант Н. Бровченко вел огонь поочередно из двух пулеметов и уничтожил в неравной схватке до 300 вражеских солдат и офицеров. Саперная рота лейтенанта Кольцова сдержала натиск, а затем и рассеяла метким огнем два батальона вражеской пехоты. Отвагу и высокое мастерство проявил командир пулеметной роты лейтенант С. Миронычев.

Однако под ударами намного превосходящих сил противника рейдовым батальонам пришлось отойти и занять оборону в районе высоты 610. Несколько дней шли здесь жаркие бои. На помощь батальонам были направлены шестая стрелковая рота и рота автоматчиков 48‑го полка, один взвод девятой стрелковой роты и рота автоматчиков 29‑го полка. И все же этих сил оказалось недостаточно. 9 мая кольцо окружения сомкнулось, противнику удалось перекрыть все коммуникации, по которым нашим подразделениям доставлялись боеприпасы и продукты питания, обеспечивалась связь и поддержка резервами. Специально сформированному отряду под командованием начальника штаба 48‑го полка майора Никифорова прорвать извне кольцо окружения не удалось.

11 мая генерал‑майор С. П. Тимошков принял решение: батальоны, ведущие бои с превосходящими силами противника в его тылу, вывести на основной оборонительный рубеж. В ночь на 12 мая во всей полосе дивизии группы стрелков и автоматчиков, чтобы ввести противника в заблуждение, имитировали попытки перейти в наступление. А на том участке, где намечался выход батальона Ф. Романова, решением командующего армией была предпринята разведка боем, в которой участвовал и взвод разведки старшины Мишукова. Наши пехотинцы ворвались в первую траншею врага, взяли нескольких пленных. Выявленные огневые точки были подавлены минометчиками и артиллеристами.

Под грохот боя на переднем крае Ф. Романов знакомыми тропами удачно вырвался со своим батальоном из кольца окружения и скрытно приблизился с тыла к третьей траншее противника. Перед тем, как пойти на прорыв, комбат попросил командира полка дать заградительный огонь по флангам участка. В создавшийся огненный коридор и устремился его батальон. Румыны хватились лишь тогда, когда наши бойцы уже оказались в их траншеях.

Выходящих из окружения встречал сам комдив. Были с ним начальник политотдела и командир полка, не