Парень сообразительный и абсолютно здоровый

Проработав в Калуге несколько месяцев, в начале 1948 года Шукшин был откомандирован головной конторой во Владимир на тракторный завод. С чем был связан этот перевод, лучше ли были условия работы и проживания во Владимире, зарплата, снабжение – все это неизвестно, как неизвестен и сам владимирский период его жизни. Но, судя по всему, там действительно было лучше. Владимирский тракторный к той поре уже вышел из фазы восстановления, а работа на действующем предприятии всегда более сносно организована, чем на строительстве, а главное, с кадрами там другая ситуация. И, наконец, тот факт, что свой третий (или, учитывая дипломную работу, четвертый) фильм «Странные люди» Шукшин в конце 1960‑х годов приедет снимать именно во владимирские края, говорит в пользу этого города. Впрочем, в воспоминаниях Ивана Петровича Попова ностальгические прогулки Шукшина (его троюродного брата) по местам юности описаны довольно скупо:

«Как‑то под вечер, когда уже приехали со съемок, Василий вдруг предложил пройтись по городу.

– Пойдем, – сказал он, – я покажу, где я работал.

Шли долго куда‑то на окраину. Очутились перед Владимирским тракторным заводом.

– Вот тут я работал.

– Кем?

– Слесарем‑такелажником.

Походили кругом, посмотрели. Что он думал в этот момент? Это своего рода пройденный путь, наверное, у Васи мысли были об этом.

– О! Базарчик! Давай возьмем арбуз и “отметим” это дело! Славно!

Поздно вечером мы вернулись в гостиницу…»

В этой недоговоренности – весь Шукшин.

Владимирский период его жизни отразился и в раннем рассказе «Ленька», герой которого, рабочий, приехавший из Сибири, знакомится с живущей в городе девушкой, – так впервые возникает излюбленная и весьма неоднозначная шукшинская тема социального неравенства. Любопытны и психологические черты главного героя, вероятно, в чем‑то характеризующие самого Шукшина («Ленька был человек мечтательный. Любил уединение. Часто, окончив работу, уходил за город, в поле. Подолгу неподвижно стоял – смотрел за горизонт, и у него болела душа: он любил чистое поле, любил смотреть за горизонт, а в городе не было горизонта»), хотя, разумеется, ставить знак равенства между автором и героем нельзя, – реальный Шукшин был много жестче, сложнее и целеустремленнее, чем его мечтательный романтический персонаж.

Не так давно на владимирском телевидении показали сюжет о работе Шукшина на тракторном заводе, и очевидец и участник тех событий Владимир Иванович Богданов вспоминал о том, как проходила жизнь рабочих: днем – ударная смена, вечером – общежитие, гармонь, песни, танцы. «Иногда вместе с ним <Богдановым> на балалайке или на гитаре играет слесарь‑такелажник того же тракторного Вася Шукшин, присланный во Владимир трестом Союзпроммеханизация с калужского турбинного завода. Жил он в соседнем общежитии. “Вот так и жили, встречались, ходили мы к девчонкам, тоже общежитие было, к девчонкам, прямо пойдем и к ним, тоже человек триста жили”. Ничем он особо не выделялся, говорит Владимир Иванович, ничего он тогда не сочинял, не писал. Долго проработать на тракторном у друзей не получилось – обоих призвал горвоенкомат, Богданова отправляют на флот, Шукшина в авиационное училище в Тамбовскую область».

Вот это, пожалуй, самое примечательное из того, что в этот период с Шукшиным происходит, – его попытка поступить в тамбовское военное училище. История опять же темная и по‑шукшински совершенно непонятная. Василий Макарович поведал о ней в автобиографии, написанной в 1966 году, чрезвычайно лирически и столь же загадочно: «В 1948 г. Владимирским горвоенкоматом я как парень сообразительный и абсолютно здоровый был направлен учиться в авиационное училище в Тамбовской области. Все мои документы, а их было много разных справок, повез сам. И потерял их дорогой. В училище явиться не посмел и во Владимир тоже не вернулся – там, в военкомате, были добрые люди, и мне больно было огорчить их, что я такая “шляпа”».

Так ли оно было или это очередная мистификация – сказать трудно. Шукшину никогда ничего не стоило присочинить все что угодно. Даром, что ли, он, автор статьи «Нравственность есть Правда», замечал в автобиографической прозе: «Врал. Вообще, я очень рано научился врать… умел врать» (и тут нет никакого противоречия: для Шукшина складное вранье – это искусство).

В самой первой автобиографии, написанной Василием Макаровичем в 1953 году, есть строки: «В 1947 г. я был зачислен в военное училище, но по собственному желанию был отчислен». Тут, конечно, сразу возникает недоумение: почему ошибка с годом, ведь прошло‑то всего пять лет? В 1947‑м он точно ни в каком училище быть не мог – это могло случиться только в 1948‑м. И о каком училище идет речь, а главное – было ли это на самом деле, и если было, то сколько времени он проучился и почему был отчислен? Действительно ли по своему желанию или же опять учеба не задалась? В прочих автобиографиях – а в 1950‑е годы Шукшин сочинил как минимум три документа в этом жанре – об училище речь не идет. Но военная карьера могла быть попыткой переменить судьбу, воспользоваться тем социальным лифтом, который советская власть предоставляла (вспомним еще раз рассказ «Мечты»: «Самому жить хотелось, действовать, может, бог даст, в офицеры выйти»), но не случилось. Не вышло из Василия Макаровича Шукшина офицера Советской армии. Не смог, не захотел, разочаровался? Кто знает.

А во Владимир он действительно не вернулся. По данным В. Ф. Гришаева, следующим его работодателем становится Министерство электростанций. В этой системе – на строительстве электростанции в Ленинском районе Московской области – Шукшин проработал с мая по август 1948 года. Никакими другими подробностями этого периода его жизни мы не располагаем. Более того, упоминание самого факта работы в Московской области встречается даже не в книге Гришаева «Шукшин. Сростки. Пикет», а в подготовительных материалах к ней, опубликованных в сборнике воспоминаний о Шукшине в 1994 году.

Вслед за этим, согласно имеющимся документам, с апреля по август 1949 года Шукшин работал в системе ремонтно‑восстановительных работ МПС (Министерства путей сообщения) и снимал комнату в деревне Щиброво (сегодня это московское Бутово). Однако именно здесь и обнаруживается настоящий временной провал в его биографии, опять‑таки заставляющий вспомнить криминальную версию Владимира Коробова, особенно когда читаешь во второй части «Любавиных»: «…Жил одно время во Владимире, потом в Калуге, под Москвой тоже… И в тюрьме сидел, между прочим…»

Сидел вряд ли (да и в автобиографии 1954 года, написанной при поступлении во ВГИК, четко сказано: «Не судим»), но грань – чувствовал.

Со строительства электростанции Василий Макарович уволился в августе 1948 года, а на работу в Головной ремонтно‑восстановительный поезд (ГОРЕМ‑5) попал в апреле 1949‑го. Вот что пишет В. Ф. Гришаев: «По моей просьбе ГОРЕМ‑5 Мосэлектротягстроя объединения “Союзподъемтрансмаш” прислал справку о том, что Шукшин работал в этой организации с 18 апреля по 2 августа 1949 года в качестве маляра». Где был и чем занимался он в промежуток между августом 1948‑го и апрелем 1949 года – неведомо. В той же автобиографии, где Шукшин рассказывает про тамбовское училище, есть упоминание и о рязанском военном училище: «И еще раз, из‑под Москвы, посылали меня в военное училище, в автомобильное, в Рязань. Тут провалился на экзаменах. По математике». Но когда это было? И было ли? Единственное, что можно сказать: и в Тамбове авиационное, и в Рязани автомобильное военное училище действительно в то время существовали.

Подмосковный период в жизни Шукшина важен еще и тем, что у него наконец‑то появляется возможность бывать в Москве, узнавать жизнь этого города, привыкать к нему, искать в нем счастья. Возможно, именно тогда в Москве у Шукшина произошли две очень важные встречи, которые предопределили его судьбу, но об этом чуть позднее.