От расы господ в колониях к фашизму в Европе

Утверждается, что колонизация делает из колонизаторов зверей. Так озверели ли голландцы, озверели ли англичане?

Карл Петерс

Слава богу, как «африканец» я прослыл беспощадным

Генерал Леттов‑Форбек

Различие между тем, что «происходило в призрачном, наполовину ирреальном тропическом мире колоний и в Европе, состояло в том… что в Европе для разрушения этических стандартов потребовалось несколько десятков лет, тогда как [в тропических колониях] все совершалось со скоростью короткого замыкания» (Ханна Арендт[176]). Уже у Киплинга стремление «на восток от Суэца» мотивируется так: «лучший [там] – как худший; там нет десяти заповедей». Там «этот тип процветал» и вел британцев к «зрелости расы». Разочаровавшиеся в жизни и потерявшие цель должны были найти спасение от одиночества и отчаяния в некоем тайном обществе – «Потерянном легионе», цель которого (по Сесилу Родсу) заключалась в установлении власти Империи над всем «нецивилизованным миром». Этот легион должен был состоять из джентльменов, хотя в него могли входить и авантюристы из разных слоев общества. Члены легиона отличались решимостью, жестокостью и преданностью своему лидеру. Это была опасная, бесстрашная и готовая на все команда, братство мужественных людей, закаленных жизнью на границе империи, где они выполняли тяжелую работу во имя Британии. Вот что представлял собой «Потерянный легион», существовавший задолго до СС Гитлера.

О «Потерянном легионе» писал Роберт Макдональд, его прославлял Редьярд Киплинг. Слабовольным нечего было делать на границе цивилизованного мира, только люди с «сердцами викингов» могли победить здесь. «Только на границе могут процветать добродетели варваров. Человек, обитающий на границе, живет по законам Природы: мир – это джунгли, где выживает сильнейший». «Он [сильнейший] ведет себя как истинный англичанин, он сознает, что он – лучший, и может доказать свое превосходство… самым жестоким образом». «Потерянный легион утверждает расовое превосходство, это клуб белых людей». Так империалистическая литература (существовавшая и в 1920‑е гг.) утверждала господство белой расы над туземцами, а герои этой литературы (как, например, «Captain Kettle», придуманный Hyne‑Cutcliffe'ом и Sanders, описанный Henry Wallace'ом) еще задолго до зарождения фашизма в Европе являлись «фашистами в своем [выдуманном] королевстве».[177]

Поэтому вполне логичным представляется то, что арестованные нидерландские эсэсовцы во время последней колониальной войны были отправлены в Нидерландскую Ост‑Индию защищать западную цивилизацию от цветных «мятежников»,[178] а немецкие эсэсовцы, попавшие в плен к французам, – во Вьетнам.

Уже прежний опыт строителей империализма в тропиках способствовал усилению нигилистического отношения европейцев к более слабым народам. В 1857 г. лорд Элджин говорил об «отвращении, презрении, жестокости… объектами [которых] были китайцы или индийцы».[179] Период между 1840 и 1860 гг. ознаменовался переходом от «колониального гуманизма» к «эпохе империализма»; на место альтруизма противников рабства пришел цинизм строителей империи. «Утверждая превосходство… белой расы над черными туземцами… нельзя пользоваться привычными нравственными нормами… [ведь] дикари не понимают доброго отношения».

«Высший слой белых дельцов‑империалистов» очень быстро решил, что «с азиатами чрезвычайно выгодно обращаться так же, как с неграми».[180] А в фашизме – именно в английском (в его «Нордической лиге») – англосаксонское высокомерие по отношению к колониальным народам трансформировалось в претензию на элитарное превосходство «нордической расы» над «средиземноморской» в самом британском обществе.[181] По утверждению одного историка, занимавшегося вопросами расы и империи, для многих англичан ближайшим местом жительства «ниггеров» был уже Кале (или Дублин, «населенный «низшей кельтской расой», эмоциональной и недисциплинированной»).[182]

Считалось, что «примеси… иностранной крови» (французской, ирландской, еврейской) «угрожают врожденному превосходству англосаксонской расы». Англичане не рассматривали французов как белую нацию, ведь подчас цвет их кожи почти не отличался от цвета кожи какого‑нибудь брамина из Индии. Ирландцы же с пороками, присущими кельтской нации (в противоположность добродетелям англосаксов) являлись постоянным объектом для критики в литературе викторианской эпохи. Ирландцев – в противоположность англичанам – обвиняли в излишней эмоциональности. «Из всех черт характера, вменяемых ирландцам в вину… эмоциональность… была самой худшей».[183]

Вывод был совершенно очевиден: «кельтам с их характером необходима власть англосаксов, им необходим порядок, навязанный сверху». А поскольку британские свободы являлись привилегией тех, кто добровольно подчинялся власти, тех, кто способен управлять собой, то кельты попросту не подходили для англосаксонских свобод. И действительно, раз «дикие ирландцы» понимают только силу (как и азиаты), то необходимо, чтобы ими (как и азиатами) управляла превосходящая раса. Такую точку зрения высказывал, например, оксфордский профессор истории Джеймс Фрод. Но даже критиковавший его У. Лекки все же видел необходимость в установлении жесткой формы правления над ирландцами – по образцу британского колониального правления в Индии или даже ориентируясь на самодержавный режим России. И англичане, установившие жесткую власть над Индией, и нацисты, стремившиеся ввести еще более жесткое правление в России, соответственно считали индусов и русских «упадочными», слабыми народами. Такого же представления англичане придерживались и в отношении кельтской нации. Таким образом, и русских и кельтов следовало исключить из Европейской федерации, о чем говорил Роберт Нокс, утверждая, что «кельтская и русская нации… презирающие… труд и порядок… стоят на низшей ступени человечества».[184]

Действительно, кельты, по мнению англичан, стояли на столь низкой ступени развития, что их описывали как «наполовину людей, наполовину обезьян». Англичане часто проводили параллели между обезьянами, дикарями и ирландцами. Так, в 1845 г. Джеймс Фрод уверял, что он встречал ирландцев, которые больше смахивали на грязных обезьян, чем на человеческие существа. А в 1860 г. популярный британский писатель Чарлз Кингсли (1819–1875) жаловался на то, что в Ирландии его «преследовали толпы человекоподобных шимпанзе». «Вид белокожих шимпанзе ужасен, будь у них черная кожа, было бы легче…».[185] Ирландцев приравнивали также к свиньям, китайцам, маори и готтентотам. А «ученый» Джон Биддоу полагал, что предками ирландцев были негры. Даже «социалисты» Сидней и Беатриса Уэбб называли ирландцев «отвратительной нацией»: «мы ненавидим… ирландский народ так же, как и готтентотов». В 1891 г. отставной британский чиновник, служивший в Индии, утверждал, что он не может относиться к ирландцам как к белым людям.[186] А Томас Карлейль (во время Великого голода 1847 г.) советовал выкрасить два миллиона ленивых ирландских попрошаек в черный цвет и продать их в Бразилию под видом негров.

Раз уж и ирландцев англичане считали черномазыми, то про местное население Индии и говорить нечего.[187] После мятежа 1857 г. индусов непременно называли индийскими «ниггерами».[188] И именно это «определение» вошло в заглавие эссе, принадлежащего перу столь крупного английского мыслителя, как Томас Карлейль: «The Nigger Question» («Вопрос о черномазых») (1849). Он считал, что «ниггер – это единственный болван [blockhead], единственный дикарь из всех представителей цветных рас, который не вымирает, столкнувшись с белым человеком». По мнению Карлейля, Всевышний предназначил «ниггерам» участь рабов, «рабов тех, кто родился их господами» – «чтобы благодетельный бич принуждал их трудиться». «Черный имеет бесспорное право – быть принуждаемым к работе вопреки своей природной лени. Худший господин [для него] лучше, чем вообще никакого господина».[189] Таким образом, порабощение для негров естественно; и если гражданская война в США освободит их, они погибнут. В Англии того времени отношение к освобождению негров было резко отрицательным, поскольку британский консерватизм только усиливал расизм англичан. В Англии Линкольна высмеивали до самой его кончины. Гражданская война в США (1861–1865 гг.) усилила расовую гордость британцев.

Даже столь разные люди, как Теккерей и Дизраэли провозглашали одинаковые лозунги о солидарности англосаксонцев и избранности английской расы на Юге США.[190]

Поэтому Карлейль клеймит гуманитарные организации и общества, борющиеся за отмену рабства, называя их «обществами за универсальную отмену боли», высмеивает их как «союзы защиты негодяев» («Scoundrel Protection Society») – задолго до того, как выражение «слюнявый гуманизм» вошло в лексикон немецких публицистов. Предвосхищая слова Гитлера о «пацифистском хныканье», англичанин Томас Карлейль уже в 1849 г. «обосновывает» неуместность «сентиментальности» по отношению к расово чуждым элементам тем, что ведь и белые (то есть его соотечественники в Англии) голодают…[191] Предвосхитил он Гитлера и в другом: согласно Карлейлю, ни один черный не вправе возделывать для собственных нужд «землю, где покоятся останки могучих англичан, землю, пропитанную британской кровью» – «разве что на условиях, продиктованных Британией».[192] Карлейль, в частности, имел в виду Ямайку. Ямайским диктатором он хотел видеть Эдварда Джона Эйра, который в 1865 г. в качестве демонстрации силы приказал убить 586 негров, чтобы «предотвратить» их восстание (подобное тому, которое произошло на Гаити в 1804 г. и закончилось победой негров) и «резню европейцев».[193]

Сходным образом и европейцы, которые жили в колониях, в зловещем мире тропиков, ощущали свою смертельно опасную изолированность, безнадежно уступая по численности массам туземцев; психология панического страха, порожденная постоянной угрозой для жизни, также побуждала их использовать для поддержания власти методы фашистского типа.

Не один Неру – под впечатлением глобальной войны против фашистского расизма – ассоциировал расистский колониальный империализм на Востоке с фашизмом. Силы движения Сопротивления в Бирме, объединившиеся под названием «Антифашистская лига народной свободы», в 1946–1947 гг. боролись против восстановления чужеземного британского господства, причем определение «фашистский» они относили и к британским колониальным властителям с их расистской политикой. (К организации фашистского толка «English Mistery»[194] принадлежал и губернатор Британской Бирмы Дорман‑Смит, который в 1947 г. безуспешно пытался не допустить провозглашения независимости в стране.)[195] А когда англичане (вместе с Францией и Израилем) напали на Египет в октябре 1956 г., радио Дамаска объявило (по‑французски), что так же, как Сталинград стал могилой фашизма, Порт‑Саид станет могилой империализма…

Основанием для того, чтобы ассоциировать фашизм и Третий рейх с колониальным империализмом – самой известной и основной формой которого был британский империализм – остается расистское понятие «раса господ». Ведь равноправие в Британской империи было «жестко привязано к этнической исключительности, оно основывалось на откровенно постулируемом принципе… верховенства расы завоевателей».[196][197] (И многие азиатские ученые и ученые из стран третьего мира полагали, что холокост явился абсолютно логичным продолжением того насилия, которое испытали на себе туземцы во всем мире.) Расово ориентированный империализм исходит из того, что человеку недостаточно заявлять о своей причастности к какой‑то нации и культуре, чтобы принадлежать к ним: он должен быть кровно связан с этой нацией. Поэтому так называемых «инородцев» из колоний и в европейской метрополии следует угнетать как людей «низшего ранга».[198]

Среду, где такой имперский расизм усугубляется, развиваясь в направлении гитлеровского геноцида, Ханна Арендт обнаруживает на Черном континенте, в «колониальном» экзистенциальном чувстве тревожности африканской жизни: «Призрачный мир черного материка… как бы театральная декорация… человеческой жизни, которая казалась совершенно нереальной, а потому преступление [против нее] превращалось в ирреальную игру без последствий. Нечто неясное и призрачное… гибнет с комической гротескностью. Убивая туземца, уничтожали не человеческое существо, а призрак, в реальное существование которого и без того невозможно было поверить. Действие происходило не в некоем мире, а «просто в театре теней». В театре «теней, сквозь который господствующая раса… могла идти напролом, преследуя свои цели». «Мы были отрезаны от окружающей действительности, мы не воспринимали ее; она скользила мимо нас, как призрак… Земля казалась какой‑то неземной… а люди… нет, они не были человеческими существами». «Это были «дикие твари», лишенные свойственных человеку черт… и потому, истребляя их, европейцы не осознавали, что совершают убийство…» в этом «населенном призраками черном мире».[199] Правда, чтобы подобные экзистенциальные взгляды могли оказать заметное влияние на бесчисленные «теории фашизма», требовался хорошо развитый гносеологический базис, лежащий в основе мировоззрения. Однако даже простое наблюдение из жизни тех же тропических колоний показывает, что доля расистов или же нацистов среди европейцев в колониях была выше, чем в среде тех же наций в самой Европе. Убежденные расисты протофашистского толка в английских колониях были представлены более широко, чем в самой Англии. Сама атмосфера в британских колониальных поселениях способствовала рождению и процветанию фашистских идей. Принадлежность к британской нации в Африке, Азии, Вест‑Индии давала такую власть, о которой у себя на родине колонисты и мечтать не могли. В результате колонии оказались раем для сторонников авторитарного стиля правления.[200]

Британские фашисты объявляли себя борцами против тех, кто стремится разрушить Британскую империю (т. е. де‑факто собирались защищать интересы англичан из колоний). Они подчеркивали, что ради сохранения Британской империи следует бороться «против всех… революционных движений, способствующих в настоящее время… разрушению… империи». Узы, связывающие английский фашизм с имперским расизмом англичан‑колонистов, проявляются в том, что целый ряд британских «фюреров» был, так или иначе, связан с колониальным империализмом. Так, некий Арнольд Спенсер Лиз (1878–1956) из Имперской фашистской лиги (Imperial Fascist League) (возникшей в 1928 г.) служил на северо‑западной границе Британской Индии (и в Кении). А придерживавшийся фашистских убеждений граф Портсмутский являлся представителем расистских британских колонистов Кении.[201][202] И как раз «за вирулентный антисемитизм и расистско‑фашистские воззрения его в первую очередь следует назвать английским Гитлером».[203] Его «Расовый инстинкт» обострился вследствие пребывания в колониях: в Индию он приехал с расплывчато‑либеральными убеждениями, но там «прочувствовал», что «расовая элита» призвана руководить, что «два сапога не пара». Так одно лишь проживание в колонии сделало из Лиза фашиствующего экстремиста.[204] Фюрер «Лиги верноподданных империи» («League of Empire Loyalists») А. К. Честертон, был пропагандистом Британского союза фашистов (British Union of Fascists) – лиги арьергардных борцов с распадом британской колониальной империи, союза, особо тесно связанного с бывшей администрацией колоний. Его члены нередко разгоняли собрания организаций вроде «Движения за свободу колоний» или «Общества против рабства» – совершенно в духе Томаса Карлейля и с помощью британских фашистов сэра Освальда Мосли,[205] зятя вице‑короля Британской Индии лорда Керзона.

Среди французов в колониях расисты протофашистского толка также встречались чаще, чем во Франции; доктрина национал‑социализма в голландских колониях была распространена больше, чем в самих Нидерландах – и среди немцев, живших в колониях, процент убежденных приверженцев Адольфа Гитлера (или его союзников – немецких националистов‑консерваторов) был выше, нежели в самой Германии времен Республики.[206]

Альфред Розенберг был родом из прибалтийской немецкой колонии Лифляндия, Рудольф Гесс родился в оккупированном британцами Египте. Герман Геринг, как известно, был сыном одного из наместников Германской Юго‑Западной Африки, другом которого был Сесил Родс,[207] кумир Карла Петерса, служивший ему образцом того, как любой поступок, совершенный ради личной выгоды, можно изобразить деянием патриотическим и потому достойным гордости. Петерс считал себя, так сказать, немецким Сесилом Родсом:

«Я верил, что во мне есть силы, чтобы проводить современную колониальную политику – по английскому образцу, как Сесил Родс…» А Сесил Родс обещал своим землякам, что «закрасит на географической карте красным цветом Британии столько, сколько сможет… по всей земле».[208]

Родс как один из первых создателей британской колониальной империи в Африке и пророк владычества английской расы господ во всем мире стал примером для немца Карла Петерса: в проекте своего завещания Сесил Родс предрекал мировое господство «нордической» расы и (в качестве первой стадии) «распространение британского главенства в мире» – включая британскую колонизацию всей Южной Америки, колонизацию всех стран, в частности, захват всей Африки, побережий Китая и Японии, и окончательный возврат Соединенных Штатов как «неотъемлемой части Британской империи».[209] Завещание Родса гласило, что «лишь тайное общество, постепенно поглощающее богатства мира», может реализовать эти идеи на практике.[210]

В Оксфорде Сесил Родс выучил, что англичане как раса принадлежат к «людям лучшей нордической крови». «Англия должна завладеть каждым куском… свободной, плодородной земли…». Родс был уверен, что Бог желал господства англосаксонской нации, «а лучшим способом помочь Господу в его стараниях… являлось сотрудничество с Ним в возвышении англосаксонской расы». Так, в 1877 г. Родс в своем завещании указывает, что некое тайное общество должно установить мировое господство нордической расы, «работать во имя распространения в мире власти британцев».[211]«Думаю, что сам Господь желает, чтобы я действовал так, как действует Он сам, – писал Сесил Родс. – [ «Родс не оставлял места для возражений. Настаивать на том, что правда всегда означает добро, было пустой тратой времени», – вспоминал один его собеседник. ] А так как сам Всемогущий определенно превращает англоязычную расу в свое избранное орудие… он желает, чтобы как можно больше территорий на карте мира я окрасил в британский цвет… – чтобы распространить влияние англоязычной расы».[212] Вплоть до настоящего времени родсовские стипендии служат консолидации элит англосаксонской расы и вообще нордических элит.[213] Присутствие стипендиатов Родса в Оксфорде прививало там расовые предрассудки, способствуя их росту в Кембридже.[214] (Кстати, среди качеств, необходимых для стипендиатов, Родс особо отмечал «брутальность»).

«Какое счастье – родиться англичанином в мире, где миллионы родились не англичанами». «Туземцев» же следует изолировать от «избранной» англосаксонской расы и вообще от «белых» – настаивал Сесил Родс.[215]

Даже миссионеры не должны были обучать туземцев, поскольку из последних выходили лишь «проповедники для кафров и редакторы газет» – «к тем и другим Родс чувствовал выраженную неприязнь». Адольф Гитлер позже так же яростно высказывался против просвещения представителей «низшей расы». Задолго до него Сесил Родс выступал против введения избирательного права для негров, именно оно, считал он, привело к бунту «черных» на Ямайке в 1865 году. И вообще, по его мнению, «туземцы… не должны много позволять себе», – при национал‑социализме такая точка зрения считалась особенно похвальной.[216] Так было суждено исполниться словам «историка», писавшего: «нерожденные еще поколения почитали его память; и пусть беснуются враги Английской империи». И правда же, «как могут жалкие бедняги понять волю Сесила Родса к властвованию, горевшую в голубых глазах этого белокурого англичанина с чертами ястреба», – вопрошал Ханс Гюнтер. «Нам суждено быть властителями над ними. Нам суждено быть властителями над ними… Быть властителями над ними, и пусть они станут покоренной расой».[217]

И в том же духе Сесил Родс, этот светоч африканских немцев в их имперских устремлениях, заявлял следующее: по отношению к «варварам из Южной Африки нам следует применять систему [британско‑]индийского деспотизма». С удовольствием он брал на себя и задачу поучать английский народ, укрепляя в нем имперскую веру. В 1895 г, он выдвинул доктрину, согласно которой для «расового единства» первостепенную важность имеют прибыли с колониальных территорий.[218] Сесил Родс совершенно открыто заявлял: «Я поднял глаза к небу и опустил их к земле. И сказал себе: то и другое должно стать британским. И мне открылось… что британцы – лучшая раса, достойная мирового господства»[219] и, прежде всего, господства над Африкой, мрачным Черным континентом экстатической тревожности, ожидающим, когда его укротит раса господ.

Оргиастическое вожделение черного мужчины к белой женщине – т. е. коллективное бредовое представление об этом – стимулировало расово‑сексуальную ненависть белых к цветным. Вплоть до политики апартеида в Австралии (считалось, что там, как и в колониях, британская раса представлена лучше, чем в космополитической и «зараженной ниггерами Британии»).[220] Вплоть до рифмованной краткой молитвы австралийского «поэта» Генри Лоусона[221] о «силе веры», которая позволила бы ему убить собственных женщин, «чтобы уберечь их от поцелуя [цветного] прокаженного». Еще в 1921 г. подобный «идеал» белокожей Австралии считался «национальным идеалом» – при полной его поддержке со стороны британской расы.[222] Подобная одержимость «кошмаром» ненасытного, недочеловеческого сладострастия, свойственного неарийцам, нашла свое продолжение в подстрекательствах национал‑социалистского «Sturmer» с его стереотипами «еврейской похотливости»: эта газета, единственная, которую не было скучно читать Гитлеру (по его словам), напоминала (под заголовком «Volksjustiz» («Народное правосудие»)), что лучший способ подвигнуть толпу на суд Линча – обвинить черного в изнасиловании белой женщины.[223]

ГЛАВА 2