Бенджамин Дизраэли. Объединение нации в империю через представления о чистоте расы: не класс, но однородная масса

Все есть раса. Другой истины нет. Невежество – ваша сила.

Рабочий класс Англии гордится тем… что он хранит свою империю.

Бенджамин Дизраэли

Если вы хотите избежать гражданской войны, вам следует стать империалистом.

Сесил Родс

В качестве премьер‑министра (в 1868 г. и в 1874–1880 гг.) Дизраэли, лорд Биконсфилд (1804–1881), отстаивал основополагающие политические постулаты о приоритете врожденных прав англичанина перед правами человека; он проповедовал постулаты британского империализма и солидарной общности англичан, усматривая в них в первую очередь социальные задачи. Вся его политика велась во имя высшей расы и расовой чистоты. Этот премьер Великобритании и личный друг королевы Виктории первым из европейцев провозглашал (и – по словам Ханны Арендт – «намного последовательней, чем копеечные души в облачениях ученых»[448]), что «раса – это всё» и основа ее – кровь. «Опыт блуждания по всем окольным и ложным путям истории сводится к одному решению: все есть раса». «Истина в том, что как прогресс, так и реакция – только слова, выдуманные для мистификации миллионов. Они ничего не значат, они – ничто… Всё есть раса».[449] Под этим мог бы подписаться и Адольф Гитлер. (Не случайно антидемократический, католический теоретик права Карл Шмитт стремился истолковать мании Гитлера как «дизраэлизм буйно помешанного германизма».) Во всяком случае, в «Mein Kampf» Гитлер рекомендовал подходить к истории, пользуясь именно расовыми категориями. А «единственное, что создает расу, – кровь», – писал Дизраэли.[450]

Величие Англии для Дизраэли было «вопросом расы», вопросом доминирования высшей расы. «Упадок расы неизбежен… если только она… не избегает всякого смешения крови», – утверждал Дизраэли (за полсотни лет до Хьюстона Стюарта Чемберлена и почти за восемьдесят до Адольфа Гитлера).[451]«История английского патриотизма» поддерживала точку зрения Дизраэли: «У любого приличного человека при одной мысли о браке [англичанки] с негром должна кипеть кровь <…> Столь модное нынче естественное равенство, принявшее форму космополитического братства… если бы и могло стать реальностью, испортило бы великие расы и полностью погубило бы гений мира [sic]».[452]«Еврейская расовая замкнутость отчетливей всего [sic] опровергает учение о равенстве всех людей», – уверял Дизраэли в 1853 г.[453]

«Все есть раса; другой истины нет», – настаивал он еще в 1847 г. в одном из своих романов.[454] А романы Дизраэли, как утверждалось, были популярнее знаменитых романов Вальтера Скотта.[455] Дизраэли еще задолго до гитлеровца Юлиуса Штрайхера сформулировал любимое изречение последнего: «Расовый вопрос – ключ к мировой истории».[456] О том, что расовое превосходство («supremacy of гасе») является ключом к истории, граф Биконсфилд заявил в своей речи, произнесенной в 1873 г. в Глазго, по поводу вступления в должность.[457] Во всяком случае, понятие «раса» считалось ключом к политике Дизраэли.[458]«В романах Дизраэли… раса – это догма; она настойчиво подается как фактор, важный… для будущей науки о человеке. По сравнению с расовым вопросом политика – пустая риторика».[459]«Бог действует через расы».[460]

При этом «Дизраэли… вера которого в расу являлась верой в свою расу [он причислял себя, в частности, к «расе» еврейской], – первый государственный деятель, веривший в избранность, но не веривший в Того, кто избирает и отвергает», – напоминала Ханна Арендт.[461]«Те, кто обретает причастие у Бога, могут… принадлежать только к священной расе», – заявлял Дизраэли.[462] Тем не менее, по утверждению Ханны Арендт, он «был первым идеологом, который осмелился заменить слово «Бог» словом «кровь»».[463] По его мнению, избранные были определены навсегда,[464] а «семитская раса» стала избранной благодаря чистоте крови. Так богословие получило биологическое обоснование, а чистота британской расы была ревитализована архетипической, ветхозаветной, еще более чистой «благородной кровью». То есть «предопределение» претерпело рационализацию и стало «послеопределением» (Nachbestimmung (нем.)). [465] Если в романе‑видении Дизраэли «Танкред» его «Commonwealth» (содружество (англ.)) еще санкционировал Бог Синая и Голгофы, то есть Ветхого и Нового Заветов, то «воплощал» его в жизнь прагматичный английский шовинизм, «джингоизм» 1872–1878 годов.[466]

Ханна Арендт видит в этом радикальном секуляризаторе ветхозаветного представления об избранном народе «создателя теории, необходимой для… угнетения чужих народов».[467] (Гитлер понимал мысль Дизраэли именно в таком ключе: от чистоты расы зависит успех империалистического колониального владычества.) Ведь Дизраэли недвусмысленно заявлял, что «пагубные учения… о естественном равенстве людей»[468] необходимо искоренить,[469] поскольку время парламентов прошло. Человек создан, чтобы поклоняться и повиноваться.[470]

Уже в 1844 г. Дизраэли был одним из первых идеологов «расовой элиты», тем, кто противопоставил «аристократию от природы» аристократии, существование которой основано на истории и традиции. Дизраэли (за восемьдесят лет до Адольфа Гитлера) определял эту аристократию как «…несмешанную расу с первоклассной организацией» – по аналогии с «древними иудеями».[471]«Дизраэли – английский империалист и еврейский шовинист… потому что «Израилем» его фантазии стала именно Англия».[472] Но отнюдь не только его фантазии: в апогее британского империализма Дизраэли соединил иудаизм (ветхозаветные идеи избранности) с британскими представлениями об избранности, которые (через кальвинистское пуританство) сами опосредованно проистекали из ветхозаветных источников.

Поэтому он заявлял, что расы «арийцев и семитов имеют одну и ту же кровь и происхождение, однако… им суждено идти в противоположных направлениях».[473] Ранее он предупреждал читателя (задолго до возникновения Третьего рейха), что «невозможно что‑либо сделать, пока арийские расы не высвободятся из пут семитизма».[474] Потому что, согласно Дизраэли, «семитизм научил людей презирать собственное тело».[475] Высшей целью жизни Дизраэли провозглашал «жить в арийской стране, среди людей арийской расы, возвращать к жизни… арийский символ веры».[476] По этой причине он приветствовал – в связи со строительством Суэцкого канала – создание «естественной разделительной границы» между «эфиопами» и «Великой расой»…[477]

Элитарное классовое воспитание великой расы (англичан) также вызывало у Дизраэли настоящее восхищение: «Вы хорошие стрелки, вы умеете ездить верхом, вы умеете грести… И то несовершенное выделение мозга… которое называется «мыслью», еще не согнуло вашего стана. Вам некогда много читать. Напрочь исключайте это занятие!»[478] Таким образом, лозунги, которые англичанин Джордж Оруэлл в романе «1984» высмеял как атрибуты грядущего тоталитаризма, еще Дизраэли выдвигал в качестве принципов воспитания английской элиты – в момент, когда английский империализм подходил к своему апогею: «То, что вы называете невежеством, – это ваша сила: отсутствие книжных знаний. Книги пагубны. Это проклятие человеческой расы…».[479] (Правда, Лотарь – герой романа Дизраэли – «нарушил основной принцип первоклассного арийского воспитания и рискнул немного почитать».[480]) Дизраэли так сформулировал одно истинно английское воззрение: «Что меня восхищает… – это то, что они [образцовые, неиспорченные арийцы] умеют говорить только на одном языке. И что они никогда не читают. Вот… высшее воспитание!»[481] Образцовый герой одного романа Дизраэли заявляет: «Я не терплю книг в моем доме…» (Именно со времен Дизраэли (конец 1880‑х гг.) прослеживается безразличное отношение английских рабочих к образованию.) Но «арийские ли это принципы?», – спрашивает другой герой. На этот сам собой напрашивающийся вопрос Дизраэли отвечает: «Да… И я верю, [что] этим принципам предстоит великое воскрешение. Мы доживем до него, мы сможем увидеть воскрешение»[482] этих самых арийских принципов. И мир действительно дожил до него всего‑то лет через шестьдесят после кончины Дизраэли – при самом последовательном из всех почитателей его империи.

К «арийским принципам» Дизраэли относил и «законы, которые должна соблюдать первоклассная раса для сохранения здоровья».[483] В конце концов, «римляне обрекали уродливых детей на немедленное уничтожение. [А] качественное единообразие расы слишком тесно связано с общим благом, чтобы предоставить его на произвол частных лиц». (Ведь даже технологическое превосходство, согласно евгенике Дизраэли, не могло бы защитить опустившуюся, гибнущую расу. Он уверял, что могучая военная машина Англии в руках отсталой расы оказалась бы столь же бесполезной, как «греческий огонь» для поздней римской Империи, т. е. Византии, в ее борьбе против молодых, более витальных народов.) Следовательно, «необходимо издать законы, призванные обеспечить все это [политику, диктуемую расовой евгеникой]. И настанет день, когда они появятся».[484] И верно, настал день, когда они появились. Правда, не в Англии Дизраэли – на родине евгеники, а в государстве под властью самого последовательного селекционера (а прежде всего – истребителя) рас из всех основателей империй.

Одну из его главных «биологических» и социал‑дарвинистских идей Дизраэли предвосхитил в такой формулировке: «Превосходство инстинктивного человека – важный признак аристократии». С другой стороны, Дизраэли «нашел язык, на котором его были готовы слушать буржуазия и мещане»: ведь он делал упор на «естественные свойства расы, достигаемые селекцией». «Правда, Дизраэли не довелось встретить во плоти своего «инстинктивного человека» (animal man) и олицетворение расы», – замечала Ханна Арендт.[485]

Но, видимо, расовая евгеника оказала на Дизраэли столь сильное впечатление именно потому, что для этого глашатая империи раса изначально должна была лежать в основе понятия о национальном единстве: «Раса – это то, что объединяет нацию». В такой форме концепция Дизраэли сформулирована в «Истории английского патриотизма» (1913).[486] Ведь Дизраэли был убежден, что «среди миллионов [англичан] еще кишмя кишат представители… столь сильного и совершенного типа, как арийский. И [его] можно развить».[487] Дизраэли возлагал надежду на здоровый расовый патриотизм (правда, еще не на нацистское «здоровое национальное чувство») именно беднейших англичан.[488] Он возлагал надежду на их «национальный характер». А императив национального характера – то есть расы – Дизраэли ставил выше конституции. Именно тот императив «национального характера, который (как заявлял уже Карлейль) едва ли может расцвести при власти большинства». Высказывания Дизраэли сделали «фарсовый характер народных выборов… еще более вопиющим», – уверенно заявляет автор «Истории английского патриотизма».[489] В своих заявлениях Дизраэли провозглашал примат расовых интересов над классовыми: чем была бы его консервативная «партия тори, не будь она национальной! Ничем». «Это партия многих классов империи. Другая партия [либералов] стремится заменить национальные принципы [Англии] космополитическими, объявляет войну всем нравам и обычаям народа этой страны, насаждает в ней космополитические идеи».[490]

Дизраэли пытался привлечь на сторону своего «национального дела» не только консервативную партию, но и рабочих.[491] Гитлер придерживался аналогичной точки зрения: в одной из своих первых речей в качестве рейхсканцлера он заявил, что видит «первейший долг правительства… в привлечении… немецкого рабочего на сторону национального дела».

Дизраэли демонстративно включил в число своих политических требований улучшение гигиены труда в промышленности и обеспечение рабочих сносными жилищными условиями.[492] Пусть это еще не было похоже на нацистскую организацию «Сила в радости» («Kraft durch Freude»[493]), но, по крайней мере, речь уже шла об уменьшении страданий, вызывающих слабость. Дизраэли можно считать изобретателем набора методов, позволявших консерваторам настраивать беднейшие массы против либерализма. Оскар Шмитц, автор пятисотстраничного «Английского завета, который Дизраэли оставил Германии», изданного в 1916 г., в разгар первой мировой войны,[494] рассматривает вопрос о том, насколько додемократические институты кайзеровской Германии – несмотря на все тогдашние вильгельмовские лозунги типа «Боже, покарай Англию!» – могли в своей социальной политике следовать завету Дизраэли, лорда Биконсфилда. Утверждая, что рейх не нуждается в парламентаризме, Оскар Шмитц также ссылался на авторитет Дизраэли: «демократический консерватизм Дизраэли – единственное спасение от переворота».[495] Действительно, в Англии Дизраэли удалось убедить большинство рабочих отказаться от революционных идей и даже забыть о классовом антагонизме: «Они не приемлют космополитических принципов, они твердо стоят за национальные основы».[496] Соответственно уже для Дизраэли забота о благе бедняков сосуществовала с заботой о строительстве империи – и о сохранении существующего социального устройства.[497]

Именно с помощью своей политики империализма и своей приверженности расовой иерархии Дизраэли намеревался преодолеть социальную дистанцию между классами Англии – между «богатыми и бедными… между привилегированными и народом, между двумя нациями».[498] По его мысли, из «двух наций», разделенных классовыми противоречиями, должна возникнуть единая, объединенная нация – а цементировать такое национальное единство будет популяризация империализма. (Так, уже в 1912 г. могло прозвучать следующее заявление: «Всякий, над кем развевается флаг Юнион Джек, – в равной мере англичанин, будь он лорд или докер».[499]) Империализму лорда Милнера мешали классовые противоречия; он призывал к «имперской консолидации» путем «устранения причин классовой вражды». Рассуждая в таком духе, фашистские фюреры Англии пытались изображать и защищать империализм своей страны как социалистический.[500] Например, автор «Английского завета, который Дизраэли оставил Германии», в 1916 г. утверждал, что последний «учитывал социалистические [т. е. социальные] требования» и (именно ради них) сделал Империю жизненно необходимой для Англии.[501]

Желательно, чтобы Германия достигла в своем развитии состояния Англии, где благодаря империализму «социал‑демократическая революция… имеет совсем ручной характер», – такой совет давал кайзеровской империи еще Карл Петерс.[502] Согласно этому завету; классовой стабильности в Германии следовало добиваться с помощью такого социал‑империализма. Именно Адольф Гитлер обещал пойти этим путем и отменить классовый антагонизм в Германии. Он называл себя «неизменно представителем бедноты» и намеревался создать «для немецкого плуга» на восточном пространстве, т. е. в России, в «германской Индии», не имевшую себе равных расовую империю. Решающим фактором социального единства этой империи (как это уже было в Британской Индии) должно было стать сознание расового превосходства.[503] (Ведь незаменимый солдат колониальной Британии, которому доставалась лишь «скудная частица того, что Великобритания выжимала из Индии, тем не менее жил в уверенности, что он – как белый человек – обладает привилегией… смотреть свысока на всех индийцев, от [владетельного] князя до уборщика».[504])

Именно при Дизраэли расовая основа национального единства и империализма сделалась очевидной. Упор теперь делался на «традиции британской расы» – причем особую ценность представляли голоса рабочих. В результате «расовый инстинкт» связывал британцев сильнее, чем классовый. Распространение избирательного права на британских рабочих совпало по времени с популяризацией империализма в Англии.[505] (Например, Джозеф Чемберлен[506]«как представитель британской расы» мотивировал свои политические цели надпартийными и «национальными интересами».[507]) В результате у англичан действительно укреплялось сознание принадлежности к «имперской расе» и национальное единство. И это же расистское сознание своего превосходства служило для узаконивания британского империализма. Ведь именно Дизраэли сделал королеву Викторию «императрицей Индии» (1877).

Дизраэли прежде всего объявил, что партия консерваторов является выражением идеи национального единства, а ее деятельность имеет общеимперское значение. Для этого он сумел придать партии тори национальную направленность, представить дело так, будто она стоит выше классовых интересов. Ведь благосостояние рабочих должно было считаться вопросом не менее важным, чем сохранение империи. Своим рабочим избирателям Дизраэли рекомендовал улучшать социальное положение вместо того, чтобы принимать активное участие в политике: «Вы станете… имперской страной [sic], в которой ваши сыны достигнут высочайших традиций и будут внушать миру уважение…» Дизраэли еще задолго до национал‑социалистов Гитлера обращался к непривилегированным классам, заявляя: «Содействие [даже] самого простого человека [позже сказали бы: «соотечественника», Volksgenosse] будет… эффективным».[508]

В программной речи, произнесенной в Хрустальном дворце 24 июня 1872 г., Дизраэли подчеркивал достоинства своей модели «расового единства»: «…Рабочий класс Англии особенно горд тем… что принадлежит к империи, он полон решимости хранить… свой imperium, величие и империю Англии… Рабочий класс Англии… – английский до мозга костей, он отвергает политические принципы космополитизма». Эта речь была названа «часом рождения империализма как внутриполитического лозунга», поскольку она открывала радужные перспективы для «среднего человека». Наконец‑то нашел себе приложение инстинкт повелевать, присущий обывателю. (В Лондоне не было ни одного нищего, который не называл бы буров иначе, чем «наши мятежные подданные»).[509] Почти половина рабочего класса Британии голосовала за консерваторов даже в период между двумя мировыми войнами. Во всяком случае, память о Дизраэли и в XX веке осталась «дорога массам» – именно благодаря тому, что его империализм ассоциируется с улучшением социального положения рабочих. К тому же британский рабочий «по рождению» получил священное право на огромные незаселенные пространства империи. (Министр по делам Британской Индии Леопольд Эмери восхвалял имперскую идею как способ «зажечь воображение рабочего люда». Ведь империализм охватил и партию лейбористов, как отметил Маккензи.) Эти уступки рабочему классу служили популяризации империализма и упрочению существующего общественного порядка. Дизраэли «открыл души англичан для осознания свободной [для них] империи». (Англичане воспитывались в духе абсолютного подчинения. «Не думай о себе, а думай о своей стране и своем работодателе. Самоотречение окупается всегда», – учил бойскаутов их лидер и основатель.)[510]

И как раз этой империи, как заявлял Дизраэли, грозит опасность со стороны либерализма[511] – не говоря уже об угрозе со стороны русских (русских «медведей»), которых он заклеймил как «монгольскую расу».[512] При нем Россия, как известно, сделалась главным объектом британской политики на Востоке, ставшей еще более агрессивной, а английский консерватизм приобрел империалистическую ориентацию.[513] Дизраэли систематически внедрял в сознание англичан империалистические убеждения как подчеркнуто «национальные» – начиная со своего программного романа «Танкред» (1848), в котором ветхозаветная идея избранности интерпретировалась в расистско‑биологическом духе. «После его смерти… даже его противники были вынуждены идти путями, которые указал он», – такой вывод делается в немецкой публикации времен национал‑социализма,[514] описывающей положение в Англии. Но это замечание было справедливо и для Германского рейха Адольфа Гитлера. Там еще в 1937 г. идеализировали Дизраэли.[515]

В ответ на возмущение действиями Османской империи (поддерживаемой Англией), которая устроила резню болгар, посчитав их «подрывным» элементом, Дизраэли в 1876 г. попытался приуменьшить значительность происходящего, заявив, что 12 000 жертв (на 370 000 жителей Болгарии) – нельзя назвать геноцидом [516] – «…пока Англией правят английские партии, правят в соответствии с принципами, на которых возведена наша империя». Ведь «наш долг – в этот критический момент [резни болгар] сохранить imperium Англии».[517] Даже почитатель Дизраэли, Эме Уингфилд‑Стратфорд, отмечает, что «лорд Биконсфилд… оправдывал свою политику более интересами Англии, чем честью [Англии]».[518] Дизраэли никогда не руководствовался «гуманными побуждениями», «душевные порывы «гуманности» были ему ненавистны», – констатировал в 1916 г. автор «Английского завета, который Дизраэли оставил Германии», сожалея, что государственные мужи Германии (пока еще) не следуют его примеру…[519] Ведь Дизраэли, – напоминает этот англоман вильгельмовских времен, – «почитал в англичанах именно то, что не нравится массе: аристократическую волю» к власти, присущую расам господ. «Будучи евреем… Дизраэли находил совершенно естественным, что в «правах англичанина» есть нечто лучшее, чем в правах человека», – подчеркивает Ханна Арендт.[520] И собственное его признание совершенно недвусмысленно: «Что касается нетерпимости – у меня нет никаких возражений против нее, если это элемент силы. Долой политическую сентиментальность!»[521] – на жаргоне нацистского рейха это выражение звучало бы как «слюнявый гуманизм». Героя романа Дизраэли, афоризмы которого выражают расистско‑империалистические убеждения подобного рода, одна из самых авторитетных «Историй английской литературы» характеризует как «исполненного мудрости». В «Истории английского патриотизма», восхваляющей Дизраэли, отмечается, что «…любовь Биконсфилда к Англии, его патриотизм проявлялись в том, что он отстаивал интересы своей родины – без оглядки на принципы: политику не должны определять никакие идеалы, кроме идеалов скотов или хозяйственников.[522] Ради процветания Англии он был готов закрыть глаза на тиранию и несправедливость».[523] Этот же историк, пишущий об английском патриотизме, поясняет, что такой подход был следствием приоритета расы: «…Дизраэли был способен доводить следование расовой доктрине до опасных крайностей. Этой доктриной… объясняется та нехватка сочувствия малым нациям, которая порой темным пятном ложится на его политику».[524]

Такое отношение к малым народам стало традицией. Оправдывая выдачу Адольфу Гитлеру Чехословакии, британская пресса в 1938 г. писала: «Малые нации должны вести себя как малые»[525] (это о требовании сохранять верность союзным обязательствам перед ними). Точно так же звучит один из принципов внешнеполитической концепции фюрера британских фашистов сэра Освальда Мосли. И сам Гитлер напоминал в одной из своих речей, что он – фюрер немецкого народа (только и единственно); с него довольно бессонных ночей, которые он посвящает благу единственно немецкого народа; о благе других народов пусть заботятся их государственные деятели… Именно в этой связи он мог бы сослаться на слова Иммануила Канта о моральных установках образцового англичанина: «Но чужестранец… всегда может умереть на навозной куче, так как он не англичанин, то есть не человек».[526]

И если Гитлер и его идеи в 1936–1939 гг., в решающие годы создания военного потенциала Третьего рейха, встречали столь широкое понимание – и чуть ли не одобрение – у видных государственных мужей Англии, если его дело они инстинктивно воспринимали как вполне «понятное», то здесь явно не обошлось без унаследованного ими этноцентризма и расизма «расы господ». Англичане считали, что им, как и древним римлянам эпохи Августа, «досталось преимущественное право завоевывать и приказывать. Пусть другим… остаются искусство, наука и философия» (1895).[527]

Глава 5