Высокие березы, глубокая вода

 

 

Высокие березы,

глубокая вода.

Спокойные на них ложатся тени.

Влечет воображенье,

Как рыбу невода,

Старинный возраст призрачных

селений.

И поздний наш костер,

как отблеск детских лет,

Очаровал моё воображенье,

И дремлет на душе

Спокойный дивный свет

И сгинул свет недавнего крушенья.

И эхо над рекой

как голос озорной

Таинственного жителя речного,

Тотчас же повторит,

Как голос озорной,

Об этой ночи сказанное слово!

Да как не говорить,

не думать про нее,

Когда еще в младенческие годы

Навек вошло в дыхание мое

Дыханье этой северной природы?

Так пусть меня влекут,

как рыбу невода,

Виденьем кротким выступив

из тени,

Высокие березы,

глубокая вода

И вещий сон предутренних селений.

 

 

КУПАВЫ

 

 

На все четыре стороны земли

Как широко раскинулись угодья!

Как высоко над зыбким половодьем

Без остановки мчатся журавли!

 

Простор такой, что даже корабли

Могли бы плыть хоть к самому

Парижу!

Вот снова игры юности, любви

Я вижу здесь… Но прежних

не увижу…

 

И обступают бурную реку

Все те ж цветы… но девушки другие,

И говорить не надо им, какие

Мы знали дни на этом берегу.

 

Бегут себе, играя и дразня,

Я им кричу: — Куда же вы? Куда вы?

Взгляните ж вы, какие здесь купавы! —

Но разве кто послушает меня…

 

 

ВЗГЛЯНУЛ НА КУСТИК

 

 

Взглянул на кустик —

истину постиг.

Он и цветет, и плодоносит

пышно!

Его питает солнышко,

И слышно,

Как в тишине поит его родник.

А рядом — глянь — худые

деревца,

Сухой листвой покрытая

лужайка,

И не звенит под ними

балалайка,

И не стучат влюбленные

сердца.

Тянулись к солнцу — вот

и обожглись!

Вот и взялась нечаянная мука!

Ну что ж, бывает… Всякому

наука,

Кто дерзко рвется в солнечную

высь…

Табун, скользя, пошел на

водопой.

А я смотрю с влюбленностью

щемящей

На свет зари, за крыши

уходящий

И уводящий вечер за собой.

Потом с куста нарву для

милых уст

Малины крупной, молодой

и сладкой,

И, обнимая девушку украдкой,

Ей расскажу про дивный этот

куст.

 

 

НА ПЕРЕВОЗЕ

 

 

Много серой воды.

Много серого неба.

И немного пологой нелюдимой земли.

И немного огней вдоль по берегу…

Мне бы

Снова вольным матросом

Наниматься на корабли!

Все мы, люди, подвластны мечте человечной,

Стоит образу счастья мелькнуть впереди!

Лай собак. Снова лай…

Между тем бессердечно

Наши добрые мысли обижают дожди.

Платья женщин, простите, намокли, как швабры.

Самых слабых буквально замучил озноб!

Я уверен, у всех

Обязательно вырастут жабры,

Если будет такой продолжаться потоп!

Но на той стороне

над всемирным потопом

Притащилась на берег —

Видно, надо — старушка с горбом,

Но опять мужики на подворье примчались галопом

И с телегой, с конями

Взгромоздились опять на паром!

Вот, я думаю, стать волосатым паромщиком мне бы!

Только б это избрать, как другие смогли, —

Много серой воды,

много серого неба,

И немного пологой родимой земли,

И немного огней вдоль по берегу…

 

 

ДЕТСТВО

 

 

Мать умерла.

Отец ушел на фронт.

Соседка злая

Не дает проходу.

Я смутно помню

Траур похорон

И за окошком

Скудную природу.

 

Откуда только —

Как из-под земли! —

Взялись в жилье

И сумерки и сырость…

Но вот однажды

Все переменилось,

За мной пришли,

Куда-то повезли.

 

Я смутно помню

Позднюю реку,

Огни на ней,

И скрип, и плеск парома,

И крик «Скорей»,

Потом раскаты грома

И дождь… Потом…

Детдом на берегу.

 

Запомнил я,

Что скуден был паек,

Что были ночи

С холодом, с тоскою, —

Но лучше помню

Игры над рекою

И запоздалый

В школе огонёк, —

 

До слез теперь

Любимые места!

И там, в тылу,

Под крышею детдома

Для нас звучало

Как-то незнакомо,

Нас оскорбляло

Слово «сирота».

 

Хотя старушки

Местных деревень

И впрямь на нас

Так жалобно глядели,

Как на сирот несчастных,

В самом деле,

Но время шло,

И приближался день,

 

Когда раздался

Праведный салют,

Когда прошла

Военная морока,

И нам подъем

Объявлен был до срока,

И все кричали:

— Гитлеру капут!

 

Еще прошло

Немного быстрых лет,

И стало грустно вновь:

Мы уезжали!

Тогда нас всей

Деревней провожали,

Туман покрыл

Разлуки нашей след…

 

На этом

Я заканчиваю стих

И закрываю

Добрые страницы,

И спать ложусь,

Но и смежив ресницы,

Еще я долго

Думаю о них…

 

 

О МОСКОВСКОМ КРЕМЛЕ

 

 

Бессмертное величие Кремля

Невыразимо смертными словами!

В твоей судьбе, — о, русская земля! —

В твоей глуши с лесами и холмами,

 

Где смутной грустью веет старина,

Где было все — смиренье и гордыня, —

Навек слышна, навек озарена,

Утверждена московская твердыня!

 

Мрачнее тучи грозный Иоанн

Под ледяными взглядами боярства

Здесь исцелял невзгоды государства,

Скрывая боль своих душевных ран.

 

И смутно мне далекий слышен звон:

То скорбный он, то гневный и державный!

Бежал отсюда сам Наполеон,

Покрылся снегом путь его бесславный…

 

Да! Он земной! От пушек и ножа

Здесь кровь лилась… Он грозной

был твердыней!

Пред ним склонялись мысли и душа,

Как перед вечной русскою святыней.

 

Как, — посмотрите, — чуден этот вид!

Остановитесь тихо в день воскресный —

Ну, не мираж ли сказочно-небесный —

Возник пред вами, реет и горит?

 

Как мирно флаг, поднявшийся в зенит,

Весь осеняет Кремль золотоглавый!

А по ночам, спокойно-величавый,

Как мудро он молчание хранит!..

 

И я молюсь — о, русская земля! —

Не на твои забытые иконы,

Молюсь на лик священного Кремля

И на его таинственные звоны…

 

 

ЛАСТОЧКА

 

 

Ласточка носится с криком.

Выпал птенец из гнезда.

Ласточка в горе великом

Мечется, как никогда.

 

Взял я осколок металла,

Вырыл могилу птенцу, —

Ласточка рядом летала,

Словно не веря концу.

 

Долго кричала, летая

Под мезонином своим…

Ласточка! Что ж ты, родная,

Плохо смотрела за ним?

 

 

В ИЗБЕ

 

 

Стоит изба, дымя трубой.

Живет в избе старик рябой.

Живет за окнами с резьбой

Старуха, гордая собой.

 

И крепко, крепко в свой придел

Вдали от всех вселенских дел

Вросла избушка за бугром

Со всем семейством и добром!

 

Стоит изба, роняя тень.

И все сомненья гонит прочь:

На небе солнце — значит день!

На небе звезды — значит ночь!

 

И только сын заводит речь,

Мол, надоело дом стеречь,

Мол, отпусти меня, отец,

И дай мне волю наконец!

 

И все глядит за перевал,

Где он ни разу не бывал,

И как джентльмен за рубежом,

Демонстративно пьет боржом…

 

 

СЕЛЬСКИЙ ВЕЧЕР

 

 

Над березовой рощей —

мерцанье.

Над березовой рощей — светло.

Словно всяких забот отрицанье,

За рекою почило село.

Неподвижно стояли деревья,

И ромашки белели во мгле.

И казалась мне эта деревня

Чем-то самым святым на земле…

 

 

КОНЕЦ

 

 

Смерть приближалась,

приближалась,

Совсем приблизилась уже, —

Старушка к старику прижалась,

И просветлело на душе!

Легко, легко, как дух весенний,

Жизнь пролетела перед ней, —

Ручьи казались, воскресенье,

И талый снег апрельских дней,

А он, взволнованный и юный,

Как веселился! Как любил!

Как за оградою чугунной

Покоил сон родных могил!

— Все хорошо, все слава Богу…

А дед бормочет о своем,

Мол, поживи еще немного,

Так вместе, значит, и умрем.

— Нет, — говорит. — Зовет могилка.

Не удержать меня теперь.

Ты, — говорит, — вина к поминкам

Купи. А много-то не пей…

А голос был все глуше, тише,

Жизнь угасала навсегда,

И стало слышно, как над крышей

Тоскливо воют провода…

 

 

ПРОЩАЛЬНОЕ

 

 

Печальная Вологда

дремлет

На темной печальной земле.

И ветер, печальный и древний,

Качает деревья во мгле.

 

Замолкли печальные трубы

И танцы на всем этаже, —

И двери печального клуба

Печально закрылись уже.

 

И сдержанный говор

печален

На темном печальном крыльце..

Все было веселым вначале,

Все стало печальным в конце.

 

Я сын этой древней,

вечерней

Любимой зеленой земли.

Как полон, как полон значенья

Гудок парохода вдали!

 

На темном разъезде

разлуки

И в темном прощальном авто

Я слышу печальные звуки,

Которых не слышит никто…

 

 

ПРОЩАЛЬНОЕ

 

Г. А.

 

 

Печальная Вологда

дремлет

На темной печальной земле, —

И люди окраины древней

Печально проходят во мгле…

 

Родимая! Что еще будет

Со мною? Родная заря

Уж завтра меня не разбудит,

Играя в окне и горя.

 

В тот город безлистый, где осень

Начнет на меня моросить,

Мне ветер хотя бы забросил

Листок с вологодских осин.

 

Замолкли печальные трубы

И танцы на всем этаже, —

И двери затихшего клуба

Печально закрылись уже…

 

В тот город, где море да камень,

Да сопки во мраке ночном,

С полян моих солнечный пламень

Прорвался б хотя бы лучом!

 

И сдержанный говор печален

На темном прощальном крыльце.

Все было весёлым вначале,

Все стало печальным в конце.

 

Родимая! Что еще будет

Со мною? Родная заря

Уж завтра меня не разбудит,

Играя в окне и горя.

 

Я еду по собственной воле,

Я новой надеждой согрет,

Но разве бывает без боли

Прощание с родиной? Нет!

 

 

НАСТУПЛЕНИЕ НОЧИ

 

 

Опять заря

Смеркается и брезжит

На мерзлый снег,

На крыши деревень,

И в гробовом

Затишье побережий

Еще один

Пропал безвестный день.

 

Слабеет свет…

Вот-вот… еще немножко.

И, поднимаясь

В меркнущей дали,

Весь ужас ночи

Прямо за окошком

Как будто встанет

Вдруг из-под земли!

 

И так тревожно

В час перед набегом

Кромешной тьмы

Без жизни и следа,

Как будто солнце

Красное над снегом,

Огромное,

Погасло навсегда!

 

 

ДАЛЕКОЕ

 

 

В краю, где по нивам, по рекам

Метели гуляют кругом,

Стоял запорошенный снегом

Бревенчатый низенький дом.

Я помню, как звезды светили,

Скрипел под окошком плетень,

И стаями волки бродили

Ночами вблизи деревень.

Они подходили к ограде,

Их вой до утра не смолкал,

И я, поднимаясь с кровати,

Испуганно бабушку звал!

Как все это кончилось быстро!

Как странно прошло навсегда!

Как шумно, с надеждой и свистом,

Помчались мои поезда!

И все же, глаза закрывая,

Я вижу: над крышами хат,

В печальном тумане мерцая,

Загадочно звезды дрожат,

А вьюги по нивам, по рекам,

По дебрям гуляют кругом,

И весь запорошенный снегом

Стоит у околицы дом…

 

 

* Тот город зеленый и тихий *

 

 

Тот город зеленый и тихий

Отрадно заброшен и глух,

Достойно, без лишней шумихи

Поет, как в деревне, петух,

 

Да вдруг прогрохочет повозка

По старым камням мостовой,

И снова — трава да березка,

Да дом отдыхающий твой…

 

Взгляну я во дворик зеленый —

И сразу порадуют взор

Земные друг другу поклоны

Людей, выходящих во двор.

 

Сорву я цветок маттиолы

И в сердце вдруг вспыхнет моем

И юность, и плач радиолы

Под небом с прощальным огнем.

 

И мухи летают в крапиве,

Блаженствуя в летнем тепле…

Ну, что там отрадней, счастливей

Бывает еще на земле?

 

С тоскливой, но ласковой силой

Я мыслю, молчанье храня:

Ну, что ж? На земле этой милой

Пусть после не будет меня,

 

Но пусть будет вечно все это,

Что в сердце мы носим своем.

И город, и юность, и лето,

И небо с прощальным огнем…

 

 

* Лети, мой отчаянный парус! *

 

 

Лети, мой отчаянный парус!

Не знаю, насколько смогу,

Чтоб даже тяжелая старость

Меня не согнула в дугу.

 

Но выплывут, словно из дыма,

И станут родней и больней

Стрелой пролетевшие мимо

Картины отроческих дней.

 

Запомнил я снег и салазки,

Метельные взрывы снегов,

Запомнил скандальные пляски

Нарядных больших мужиков.

 

Запомнил суслоны пшеницы,

Запомнил, как чахла заря,

И грустные, грустные птицы

Кричали в конце сентября.

 

Запомнил, как с дальнего моря

Матроса примчал грузовик,

Как в бане повесился с горя

Какой-то пропащий мужик…

 

А сколько там было пропащих,

А сколько там было чудес,

Лишь помнят сосновые чащи

Да темный еловый лес!

 

 

В БОЛЬНИЦЕ

 

 

Под ветвями плакучих деревьев

В чистых окнах больничных палат

Из павлиньих как будто бы перьев

Выткан чей-то последний закат…

 

Вроде крепок, как свеженький овощ,

Человек, и легка его жизнь, —

Вдруг промчит его «скорая помощь»,

И сирена кричит: — «Расступись!»

 

Вот и я на больничном покое

И гнетет меня целые дни,

Что-то жуткое в сердце такое

И небесные гаснут огни.

 

В светлый вечер под музыку Грига

Под ветвями больничных берез

Я бы умер, наверно, без крика,

Но не смог бы, наверно, без слез…

 

Нет, не все еще, друг, пролетело!

Посильней мы и этой беды.

Значит, самое милое дело —

Это выпить немного воды,

 

Посвистеть на манер канарейки

И подумать о жизни всерьез

На какой-нибудь старой скамейке

Под ветвями больничных берез…

 

 

* Уже деревня вся в тени. *

 

 

Уже деревня вся в тени.

В тени сады ее и крыши.

Но ты взгляни чуть-чуть повыше

Как ярко там горят огни!

 

Одна в деревне этой мглистой

Христова бабушка жива,

И на лице ее землистом

Растет какая-то трава!

 

И все ж прекрасен образ мира,

Когда вокруг на сотни верст

Во мгле сапфирного эфира

Засветят вдруг рубины звезд,

 

Когда деревня вся в тени,

И бабка спит, и над прудами

Шевелит ветер лопухами,

И мы с тобой совсем одни…

 

 

В ДОРОГЕ

 

 

Зябко в поле непросохшем.

Не с того ли детский плач

Все настойчивей и горше,

Запоздалый и продрогший

Пролетел над нами грач.

 

Ты да я, да эта крошка —

Мы одни на весь простор!

А в деревне у окошка

Ждет некормленая кошка

И про наш не знает спор.

 

Твой каприз отвергнув тонко,

Вижу: гнев тебя берет!

Наконец, как бы котенка,

Своего схватив ребенка,

Ты уносишься вперед.

 

Ты уносишься… Куда же?

Рай там, что ли? Погляди!

В мокрых вихрях столько блажи,

Столько холода в пейзаже

С темным садом впереди!

 

В том саду кресты и плиты

Пробуждают страх в груди,

Возле сада, ветром крытый,

Домик твой полузабытый…

Ты куда же? Погоди!

 

Вместе мы накормим кошку,

Вместе мы затопим печь!

Ты решаешь понемножку,

Что игра… не стоит свеч!

 

ПЕРЕВОДЫ

 

Хазби Дзаболов

(с осетинского)

 

ОБЩЕЕ ГОРЕ

 

 

В гнездах покинутых рылись вороны,

И гибель носилась вокруг.

В избе, где вручили листок похоронный,

Рыданье послышалось вдруг!

И все, кто услышал, тотчас зарыдали,

Как листья осины одной,

И всем представлялись холодные дали,

Где муж или сын их родной…

 

 

КОГДА КРИЧАЛА СОРОКА

 

 

Закричит возле дома сорока —

Мать, волнуясь, глядит из сеней:

О! Наверное, гость издалека

С доброй вестью торопится к ней!

Но… войну накричала сорока!

Сколько зим пронеслось, сколько лет

После этого скорбного срока!..

Но сороке доверия нет.

Закричит возле дома сорока —

И тотчас, будто что-то стряслось,

Мать встревоженно смотрит с порога

Злой иль добрый появится гость?

 

 

НА МОГИЛЕ ОТЦА

 

 

Ты был землепашцем на этой земле.

Но отдыха время настало —

Сложив свои руки, без мук на челе,

Заснул ты устало, устало.

Я знаю, что там темнота, забытье…

Но здесь, где живут в непокое,

Пусть светлым останется имя твое

И долго звучит, как живое!

 

 

ОГОНЬ

 

 

Было видно село издалека

Даже темною ночью, как днем:

Вся земля озарялась жестоко

Ослепительным смертным огнем.

Падал с воздуха огненной свечкой

Самолет, и дымилась стерня…

А чтоб только не выстудить печку,

Часто не было в доме огня!

Не смолкали горящие звуки…

А соседки, сквозь пули, тайком,

Чтоб над печкой погреть свои руки,

Шли к другим за живым огоньком.