Дорогой друг Алексей Александрович.

 

Сегодня, 9 ноября, идет пятый акт "Мудреца". Я только что сдал свою сцену и бросился писать тебе. Вот уж могу по чести сказать: с момента твоего отъезда это первый свободный момент, который я отдаю другу. Так фатально столкнулись все обстоятельства: за 2 1/2 недели мы возобновили девять старых пьес, так как "Пер Гюнта" хватает с натяжкой на два спектакля в неделю. Плюс опасная, очень опасная и тревожная болезнь сестры (заражение крови), плюс частая игра (на будущей неделе я играю 7 раз), плюс начавшиеся занятия в студии, плюс репетиции, плюс сацевский концерт в Благородном собрании¹.

Ты, блаженствуя в Меране, назвал меня эгоистом – раскаялся бы в этом слове, если б увидал, как мы здесь мытаримся. Ты неправ и потому, что в тот самый момент, как ты катил из Москвы (т. е. около 11 1/2 час. утра), – я говорил с твоим лакеем и в первый раз узнал о том, что ты уехал. "Не по-товарищески", подумал я, кладя трубку, и целый день вспоминал, что могло тебя обидеть. Но вспомнить не мог.

 

Теперь о деле: заболела Гзовская, и репетиции "Мнимого больного" пошли путаные. Пришлось их прекратить. Распределяя дальнейшее время, я вижу, что мы едва-едва успеем сладить Мольеровский спектакль. В самом деле, около 10 декабря пойдет "Екатерина Ивановна". Между 10-20 она пройдет чуть ли не ежедневно. Репетиции "Тартюфа" немыслимы². Потом, до 7 января, праздники. Только 7-го мы приступим к полным репетициям "Тартюфа" (с Качаловым, если Гзовская не сможет, и с Германовой).

Необходимо делать заготовки "Тартюфа" заранее и по частям. Вот почему пришлось в вечера "Пер Гюнта" начать "Тартюфа" (сцены). Пока была только одна репетиция-беседа. Завтра будет вторая.

 

Обещаю тебе повторить все важное, что будет говориться на этих репетициях, – и войди в положение и пойми, почему против желания и предположений пришлось начать их раньше, чем думали.

Не сердись.

 

Тебя дублирует Хохлов, так как Вишневский отказался³.

Еще вопрос о том письме, которое ты писал Москвину и Немировичу. Меня тронули твоя добрая забота и расположение к театру. Это очень важно, и дай подумать, предугадать, что будет и как надо поступить. Позволь при свидании поговорить.

 

"Мудрец" идет лучше и, кажется, имеет успех у публики 1-го абонемента.

"Гамлет" и "Провинциалка" тоже идут лучше. То же скажу и про "Вишневый сад". "Три сестры" и "Дно" возобновлены плохо. Гзовской – лучше, Грибунин – лучше, Бравич – ой, ой, ой!

 

Пора бежать на сцену.

Обнимаю, будь здоров. До скорого свидания.

 

Поклоны и сердечные приветы Марии Александровне, Мише, Марии Ивановне и знакомым.

Твой К. Алексеев

 

 

429*. А. Н. Бенуа

 

Ноября 30

1912

 

Москва

30 ноября 1912

 

 

Дорогой и многоуважаемый

 

Александр Николаевич!

Смешно сказать, что я за целый месяц в первый раз нахожу полчаса времени, чтобы сосредоточиться и написать Вам письмо. Трудно поверить этому, а между тем это так. Очень уж сильно я занят все это время.

 

Еще смешнее то, что я занят, а Мольер, т. е. главное мое дело теперь, – не подвигается.

Репетиции остановились совершенно.

 

Почему? Пропасть причин. Начать с того, что больные и умирающие смущают, опечаливают нас и заставляют отвлекаться от дела то для того, чтобы спасать их, то для того, чтобы хоронить мертвых, то для того, чтобы устраивать осиротевшие семьи, то для того, чтобы делать грандиозный концерт для их обеспечения.

Другая беда та, что "Пер Гюнт" никак не оправдал надежд, и, вместо того чтобы выдерживать пять спектаклей в неделю, он идет один раз в неделю. Все остальное время театр питается старьем и, особенно, Тургеневским спектаклем и "Гамлетом". Пришлось за это время возобновить и ремонтировать чуть не весь репертуар – 12 пьес. Но и тут беда! Заболела в два приема Гзовская, а с нею пришлось временно снять с репертуара "Гамлета" и Тургенева, т. е. самые хлебные пьесы. Вместе с этим пришлось остановить только что начавшиеся репетиции "Мнимого больного". Они и так шли кое-как, без многих действующих лиц. Коонен занята в "Пер Гюнте" и в репетициях "Екатерины Ивановны", Базилевский – тоже, Бакшеев и Павлов – тоже. Однако с грехом пополам можно было репетировать. Но когда заболела Гзовская, нам решительно нечего было делать.

 

Тогда я перешел к "Тартюфу", но Стаховича не было (он недавно приехал). Лужский и по сие время занят в "Екатерине Ивановне", Дамис и Эльмира¹ – тоже, Бравич болел и умер². Проделали несколько репетиций с Книппер, Кореневой и Валером. Теперь и они остановились, так как ничего больше с этим трио делать нельзя. Хотел репетировать интермедию, но не было музыки. Теперь она (клавир) в наших руках. Оркестровка выслана из "Одеона". Нужно свидеться с Вами, прежде чем начинать репетиции. Следующий Ваш приезд нужен для: а) костюмов и материй, б) бутафории (объяснить и сдать), в) распланировать "Тартюфа" и сделать общую беседу, г) заладить интермедию.

На этот раз актеров показывать не стоит, так как ничего не сделано. Тем не менее хотелось бы поиграть перед Вами commedia dell'arte ³. Могут быть какие-нибудь недоразумения.

 

Вся эта работа потребует дней четырех-пяти (утро и вечер) и освобождения некоторых из актеров (Качалов, Германова, Лужский, Коонен, Берсенев). Кроме того, освобождения портных, куафера и бутафоров. Все они освободятся, когда пройдет ужасная "Екатерина Ивановна" – этот гнойный нарыв нашего репертуара⁴. Это случится скоро – около 10-го декабря. К этому времени ждем Вас, только запасайтесь шубой – холодно. Хорошо бы, если б Вы остановились у нас, в пустующей комнате изменника Добужинского. Что сказать Вам еще. Замирайло мил, доволен, мы его ублажаем, и сейчас он основался и пишет⁵.

Все рисунки костюмов, гримов и вещей мы получили. Спасибо за точность, ясность. Наслаждение работать при таких условиях. Не хватает только костюмов обойщиков. Простите за долгое молчание и за плохое писанье.