Й еще недостаточно определился.

 

Ольга Леонардовна обещалась подробно написать Вам о конце. Скажу в двух словах. Монологи финальные сестер, после всего предыдущего, очень захватывают и умиротворяют. Если после них сделать вынос тела, получится конец совсем не умиротворяющий. У Вас написано: "вдали проносят тело",- но у нас нет дали в нашем театре, и сестры должны увидеть мертвеца. Что им делать? Как ни нравится мне тот пронос, но при репетиции начинаю думать, что для пьесы выгоднее закончить акт монологом. Может быть, Вы боитесь, что это слишком напомнит конец "Дяди Вани"? Разрешите этот вопрос: как поступить? ³

Ваш К. Алексеев

 

 

С. В. Флерову

 

 

7 марта 1901  

Петербург  

 

 

Глубокоуважаемый

Сергей Васильевич!

 

Приеду я в Петербург, думал я, утром буду шляться по Невскому, а по вечерам, и то не каждый день, буду играть. Вот с какими надеждами я ехал в Петербург и, увы, жестоко обманулся.

Театр оказался ужасным¹, со сквозняками, с сыростью. Ничего не прилажено, декорации не устанавливаются, актеры расхворались, и потому все это время я ежедневно репетирую и по вечерам играю,- волнуюсь, так как петербургская мелкая пресса – ужасна. Вот почему я так долго не писал Вам, хотя с первого же дня приезда собирался это сделать и объяснить Вам, что перед отъездом я не мог побывать у Вас, как предполагал, так как тоже затормошился ввиду разных непредвиденных обстоятельств. Припев нашего пребывания здесь: "в Москву, в Москву, в Москву", как ноют у Чехова три сестры. И публика здесь интеллигентная, и молодежь горячая, и прием великолепный, и успех небывалый и неожиданный, но почему-то после каждого спектакля у меня чувство, что я совершил преступление и что меня посадят в Петропавловку². Суворинская клика приготовила нам прием настоящий – нововременский³. В "Новом времени" пишет Беляев, правая рука Суворина (влюблен в артистку Домашеву из Суворинского театра). В "С.-Петербургской газете" и в "Театре и искусстве" не пишет, а площадно ругается Кугель, супруг артистки Холмской (Суворинский театр) и пайщик оного театра⁴, в других газетах пишет Смоленский ⁵, влюбленный тоже в одну из артисток театра Суворина. Амфитеатров ("Россия") ⁶ пьянствует и тоже женат на артистке и т. д. и т. д. Ввиду всего сказанного с прессой дело обстоит неблагополучно. Но, к счастью для нас, все эти господа очень бестактны или просто глупы. Они не стараются замаскировать подкладки, и их поведение возмущает интеллигентную часть публики, иногда даже рецензенты некоторых газет и артисты Суворинского театра приходят выражать нам негодование на поведение прессы. Особенно критикуют и возмущаются поведением Кугеля и Беляева, которые во время вызовов демонстративно становятся в первый ряд и при выходе артистов поворачиваются спиной к сцене, делают гримасы и громко бранят нас неприличными словами.

 

Вероятно, Кугель выкинет какую-нибудь неприличную выходку по отношению к Марии Федоровне ⁷. Вчера он встретился с нею на телефоне и попытался поухаживать за ней, как это принято в Суворинском театре. Она ему, конечно, дала художественный отпор. Как предсказывали нам, так и сбылось. Больше всех нападают на женщин, которые могут оказать конкуренцию для жен репортеров, стремящихся на Александринку. Всего ругать нельзя, поэтому выбрали меня, как артиста, для мишени своих похвал, а остальных стараются смешать с грязью. "Одинокие" имели среди интеллигенции очень большой успех. Кони, Михайловский⁸, Сазонов, артисты Суворина в безумном восторге, но газеты устроили так, что получилось впечатление неуспеха. "Дядя Ваня" и "Штокман" принимались так, как в Москве ни разу не принимались. Конец каждого акта – это были нескончаемые овации, и, несмотря на то что "Штокман" кончился во втором часу ночи, до 2-х часов мы должны были выходить на вызовы. Афиш нет никаких – и все билеты на все спектакли распроданы. Последними были объявлены 3 благотворительных спектакля по тройным ценам (1 ряд-15 р.). Спектакли покрыли в 3 часа, и у кассы разбиты все стекла, были свалки. И все-таки "в Москву, в Москву"!!…

Напишите, как Ваше здоровье. Судя по почерку, оно поправляется, но мы все-таки беспокоимся. Спасибо за корректуры. Получаете ли вырезки газет, которые я поручил высылать Тихомирову? "Три сестры" вчера имели успех. Пьесу критикуют, исполнение хвалят. Поклон всем Вашим. Мы все кланяемся.

 

 

Ваш К. Алексеев

 

 

А. Д. Бородулину

С.-Петербург

 

 

11 марта 1901

 

 

Милостивый государь Александр Дмитриевич!

Я не писал до сих пор потому, что был очень занят: от 12 до 5 ч.- репетиции, в 6 1/2 – уже за гримировальным столом, и спектакль до 12 часов ночи. Так провожу я каждый день (не думайте, что театральные лавры даются без труда).

 

Ваше первое письмо¹ мне очень понравилось своею молодой искренностью, и, несмотря на большую переписку, я решил, что должен ответить на него, так как пережил и перечувствовал все то, что Вы ощущаете теперь. Я знаю, что могу дать Вам добрый и разумный совет. Не скрою от Вас, что второе письмо мне не понравилось. В нем сквозила какая-то обида провинциала. Фразы: "Если не надо, я и не навязываюсь"… "Авось я как-нибудь и сам продерусь" и т. д. Лучше было бы, если б я не читал этих слов!… Они намекнули на то, что у Вас, совсем молодого человека, уже до некоторой степени натянуты струны самолюбия. Если это так, то это очень  опасная почва для будущего актера. Я хочу забыть об этих словах, которые мешают мне говорить с Вами по-товарищески.

Знаете, почему я бросил свои личные дела и занялся театром? Потому что театр – это самая могущественная кафедра, еще более сильная по своему влиянию, чем книга и пресса. Эта кафедра попала в руки отребьев человечества, и они сделали ее местом разврата. Моя задача, по мере моих сил, очистить семью артистов от невежд, недоучек и эксплуататоров. Моя задача, по мере сил, выяснить современному поколению, что актер – проповедник красоты и правды. Актер должен для этого стоять выше толпы, талантом ли, образованием ли, другими ли достоинствами. Актер прежде всего должен быть культурным и понимать, уметь дотягиваться до гениев литературы.

 

Вот почему актеров, на мой взгляд, нет. Из тысячи бездарностей, пьяниц и недоучек – так называемых актеров – надо отбросить 999 и выбрать одного, достойного этого звания. Моя труппа состоит из университетских людей, техников, кончивших средние и высшие учебные заведения, – и в этом сила нашего театра.

В Вас родилась любовь к театру. Начните же приносить ему жертвы, так как служение искусству заключается в приношении ему бескорыстных жертв. Учитесь… Когда будете грамотным и развитым человеком, приходите ко мне, если и тогда моя работа будет Вам по душе. Вместе со мной и со всеми моими товарищами готовьтесь итти по тернистому, тяжелому и мучительному пути, забывая о славе и любя свое дело. Все это осуществимо, конечно, только в том случае, если у Вас есть талант… Но одного таланта мало, особенно в театре XX века – Ибсены в квадрате, по философскому и общественному значению, займут репертуар нового театра, а таковых авторов играть могут только культурные люди. Провинциальным оралам и кривлякам пришел конец, и скоро, бог даст, настанет время, когда законом не будут допускаться к служению на сцене безграмотные люди, об этом хлопочет теперь съезд артистов. Чтобы проверить мои слова, прочтите пьесы Ибсена "Строитель Сольнес", "Эдда Габлер" и сами решите, сколько Вам надо учиться еще, чтобы понимать этого мирового гения. Это только цветочки, а ягодки еще впереди. Итак: учитесь, и тогда я охотно беру Вас помощником; останетесь неучем – я буду считать Вас врагом сцены и направлять против Вас все стрелы.

 

 

Ваш доброжелатель К. Станиславский