Все флаги в гости будут к нам

(Метонимия)

 

В одном из рассказов А.Н. Толстого можно прочитать: Прошли гуськом последние посетители дворца‑музея – полушубки, чуйки, ватные куртки  . Иной читатель подумает: «Что же получается: у полушубков, ватных курток выросли ноги, и они ходят? Чего только не выдумают писатели!» И действительно, в художественной литературе можно встретить и не такое: «Это верно, что дорого», – вздыхают рыжие панталоны  (А.П. Чехов. «Лишние люди»); Больше всех скандалит выцветшее пальто с собачьим воротником: «Сама втерлась, а других не пускает» (А. Гладилин. «Дым в глаза»).

Если бы мы такие фразы понимали буквально, то пришлось бы представить странную картину: предметы одежды оживают и не только ходят, но и вздыхают, и даже скандалят… Однако речь идет не о полушубках и пальто, а об их владельцах, и употребление названий одежды для обозначения людей, одетых соответствующим образом, – это особый стилистический прием, который используют авторы для усиления выразительности речи. В основе подобного переноса названий лежат ассоциации по смежности.

Перенос названия с одного предмета на другой на основании их смежности называется метонимией (от греческого слова метонимия, означающего «переименование»).

Метонимия позволяет, например, так построить фразу: «Экий ты бестолковый, братец!» – укоризненно сказала телефонная трубка  (В. Козлов. «Безумный день»). Мы понимаем, что реплика принадлежит человеку, разговаривающему по телефону, хотя у фельетониста сказала телефонная трубка.

Метонимические замены дают возможность более кратко сформулировать мысль. Например, опуская глагол болеть, часто спрашивают: Что, прошло у вас горло? (А.П. Чехов. «Иван Матвеич»); Прошла головка? (М. Горький. «Варенька Олесова»). Или говорят так: Сердце у Раисы прошло (А.Н. Толстой. «Приключения Растегина»). И т. д.

При обозначении времени метонимические замены также позволяют выразить мысль предельно кратко: Они не виделись с Москвы   (И.С. Тургенев. «Дворянское гнездо»); Мама после чая продолжала вязать (И. Бунин. «Митина любовь»). Если бы в таких случаях автор не использовал метонимии, ему пришлось бы писать: после встречи в Москве, после того как выпили чай.

Метонимия служит источником образности. Вспомним пушкинские строки: Все флаги в гости будут к нам. Устами Петра Первого поэт предсказал, что город‑порт, построенный на берегу Финского залива, будет принимать корабли с флагами всех стран мира. А вот другой широко известный пример метонимии у А.С. Пушкина: Янтарь на трубках Цареграда, Фарфор и бронза на столе И, чувств изнеженных отрада, духи в граненом хрустале. Здесь поэт использовал название материалов для обозначения сделанных из них предметов при описании роскоши, окружавшей Онегина.

Конечно, этими хрестоматийными строчками далеко не исчерпываются случаи метонимии у А.С. Пушкина. Этот троп лежит в основе многих его замечательных образов. Например, к метонимии прибегал А.С. Пушкин, рисуя «волшебный край» театральной жизни: Театр уж полон; ложи блещут; Партер и кресла – все кипит; создавая картины русского быта: …И жаль зимы старухи, И,  проводив ее блинами и вином, Поминки ей творим мороженым и льдом  . Подобных примеров подлинно художественного применения тропа у Пушкина множество.

Как стилистический прием метонимию следует отличать от метафоры. Для переноса названия в метафоре сопоставляемые предметы должны быть обязательно похожи, а при метонимии такого сходства нет, художник слова опирается только на смежность предметов. Другое отличие: метафору легко переделать в сравнение с помощью слов как, вроде, подобно. Например, бахрома инея – иней, как бахрома, сосны шепчут – сосны шумят, будто шепчут. Метонимия такой трансформации не допускает.

При метонимии предметы, явления, получающие одинаковое название, связаны самыми различными ассоциациями по смежности. Название места употребляется для обозначения людей, которые там находятся: Ликует буйный Рим   (М.Ю. Лермонтов). Название сосуда используется в значении содержимого: Я три тарелки съел (И.А. Крылов). Имя автора заменяет название его произведений: Траурный Шопен громыхал у заката (М. Светлов). Названия отличительных признаков людей или предметов используются вместо их обычных наименований: Черные фраки   носились врозь и кучами там и там (Н.В. Гоголь).

 

 

Особый интерес представляет метонимия прилагательных. Например, А.С. Пушкин назвал одного из светских щеголей: перекрахмаленный нахал. Безусловно, по смыслу определение может быть отнесено лишь к существительным, называющим какие‑то детали туалета модного франта, но в образной речи такой перенос названия возможен. В художественной литературе немало примеров подобной метонимии прилагательных: Белый запах нарциссов, счастливый, белый, весенний запах   (Л.Н. Толстой); Потом приходил коротковатый старичок в изумленных очках   (И. Бунин).

Метонимию можно встретить не только в художественных произведениях, но и в нашей повседневной речи. Мы говорим: класс слушает, нет меди, люблю Есенина, слушал «Онегина». Разве не приходится иногда отвечать на «усеченные» вопросы: Вы были у Ермоловой (имеется в виду Театр имени Ермоловой); Он во Фрунзе учится (то есть в училище имени Фрунзе); Касса работает? А вот такие же «усеченные» сообщения: Мы познакомились на картошке; Весь пароход сбежался: Вальс‑фантазию исполняет Дом культуры. Подобные метонимические переносы возможны лишь в устной речи. Однако в сочинениях неудачные метонимические переносы названий порождают досадные речевые ошибки: «В это время писатель и создал свою „Мать“»; «Герой решил летать на костылях». Подобный «лаконизм» в выражении мысли приводит к неуместным каламбурам, и читатель не может сдержать улыбку там, где текст требует совсем иной реакции…

К метонимии очень близки и некоторые другие тропы. Своеобразную ее разновидность представляет синекдоха, которая состоит в замене множественного числа единственным, в употреблении названия части вместо целого, частного вместо общего и наоборот. Например, на использовании синекдохи строится выразительность речи в отрывке из поэмы А.Т. Твардовского «Василий Тёркин»: На восток, сквозь дым и копоть, Из одной тюрьмы глухой По домам идет Европа, Пух перин над ней пургой. И на русского солдата Брат‑француз, британец‑брат, Брат‑поляк   и все подряд С дружбой будто виноватой, Но сердечною глядят… Здесь обобщенное наименование Европа употребляется вместо названия народов, населяющих европейские страны; единственное число существительных солдат, брат‑француз и других заменяет их множественное число. Синекдоха усиливает экспрессию речи и придает ей глубокий обобщающий смысл.

Однако и этот троп может стать причиной речевых ошибок. Как понимать, например, такое заявление: «В нашем кружке ведется серьезный поиск: ребята создают интересные модели. Но не хватает рабочих рук: у нас их пока только семь»?

 

 

Звезда с звездою говорит

(Олицетворение)

 

Под пером писателей окружающие нас предметы оживают: море дышит полной грудью; волны бегут, ласкаются к берегу; лес настороженно молчит; травы шепчутся с ветром; озера смотрят в бесконечные дали… А в одной песне даже поется про остроконечных елей ресницы над голубыми глазами озер! В этом волшебном мире поэтических образов, по словам Ф.И. Тютчева, «на всем улыбка, жизнь во всем»! И мы готовы поверить поэту, что в тот час, когда спит земля в сиянье голубом (как писал М.Ю. Лермонтов), звезды обретают дар речи…

Все эти превращения в художественных произведениях обязаны замечательному стилистическому приему – олицетворению. Олицетворением называется наделение неживых предметов человеческими чувствами, мыслями, поступками, речью. Вот как, например, А. Гайдар использует этот троп в рассказе «Голубая чашка»: Сбежались   отовсюду облака. Окружили они, поймали и закрыли солнце. Но оно упрямо вырывалось то в одну, то в другую дыру. Наконец, вырвалось и засверкало над огромной землей еще горячей и ярче.

При олицетворении описываемый предмет может внешне уподобляться человеку: Зеленая прическа, Девическая грудь, О тонкая березка, Что загляделась в пруд (С. Есенин). Еще чаще неодушевленным предметам приписываются действия, которые доступны лишь людям: Изрыдалась   осенняя ночь ледяными слезами (А.А. Фет); На родину тянется туча, Чтоб только поплакать над ней (А.А. Фет); И цветущие кисти черемух Мыли листьями рамы фрамуг   (Б. Пастернак).

Особенно часто писатели обращаются к олицетворению, описывая картины природы. Мастерски использовал этот троп С. Есенин. К клену поэт обращался как к старому доброму знакомому: Клен ты мой опавший, клен заледенелый, Что стоишь, нагнувшись, под метелью белой? Или что увидел? Или что услышал? Словно за деревню погулять ты вышел… В его поэзии Заря окликает другую: Плачут вербы, шепчут тополя; Спит черемуха в белой накидке; Стонет ветер, протяжен и глух; Цветы мне говорят прощай, головками склоняясь ниже; Липы тщетно манят нас, в сугробы ноги погружая… Влюбленный в родную русскую природу поэт с особой нежностью писал о березах: Я навек за туманы и росы полюбил у березки стан, И ее золотистые косы, И холщовый ее сарафан. Именно олицетворение создает прелесть многих поэтических образов С. Есенина, по которым мы безошибочно узнаем его стиль.

Очень самобытны олицетворения у В. Маяковского. Как не вспомнить его «встречу» и «разговор» с солнцем: Что я наделал? Я погиб! Ко мне по доброй воле само, раскинув луч‑шаги, шагает солнце в поле! В произведениях В. Маяковского этот стилистический прием явился средством эмоционально‑напряженного и нередко драматического звучания поэтической речи: А на седых ресницах – да! – на ресницах морозных сосулек слезы из глаз – да! – из опущенных глаз водосточных труб («Облако в штанах»); Телеграф охрип от траурного гуда. Слезы снега с флажьих покрасневших век («Владимир Ильич Ленин»).

 

 

Как сильное изобразительное средство выступает олицетворение и в художественной прозе. Например, у К. Паустовского:

 

Я думал о нем (о старом деревенском саде), как о живом существе. Он был молчалив и терпеливо ждал того времени, когда я пойду поздним вечером к колодцу за водой для чайника. Может быть, ему было легче переносить эту бесконечную ночь, когда он слышал бренчанье ведра и шаги человека.

«Золотая роза».

 

Олицетворение широко используется не только в художественных текстах. Стоит раскрыть любой номер газеты, и вы увидите забавные заголовки, построенные на олицетворении: «Солнце зажигает маяки», «Ледовая дорожка ждет», «Матч принес рекорды», «Пятилетка шагает по стране», «Железобетон опустился в шахты»… Часто к нему обращаются публицисты для создания эмоционально выразительных образов. Так, в годы Великой Отечественной войны А.Н. Толстой писал в статье «Москве угрожает враг», обращаясь к России: Родина моя, тебе выпало трудное испытание, но ты выйдешь из него с победой, потому что ты сильна, ты молода, ты добра, добро и красоту ты несешь в своем сердце. Ты вся в надеждах на светлое будущее, его ты строишь своими большими руками, за него умирают твои лучшие сыны. Прием олицетворения помог писателю создать величественный образ России, вынесшей на своих плечах все тяготы войны и открывшей народам путь к миру и счастью.