Пригоршня сигарет, красная скатерть и курица

 

И снова, читатель, прежде чем мы узнаем будущее, нам предстоит заглянуть в прошлое. Я расскажу тебе историю о жизни Миггери Coy, девочки, которая родилась задолго до мышонка Десперо и крысёнка Кьяроскуро вдалеке от королевского замка и получила имя в честь любимой свиньи своего отца.

Миггери Coy было шесть лет, когда её мама умерла, держа дочку за руку и глядя ей прямо в глаза.

– Мама? – позвала Мигг. – Мама, почему ты не хочешь остаться со мной?

– Кто это? – спросила мама. – Кто держит меня за руку?

– Это я, мама. Я, Миггери Coy.

– А, это ты детка… Отпусти меня.

– Но я хочу, чтобы ты осталась со мной.

– Ты хочешь… – повторила мама.

– Хочу, – отозвалась Мигг.

– Да разве кого‑то волнует, чего ты хочешь?.. – произнесла мама.

Она сжала ладонь Мигг разок‑другой и умерла, а Мигг осталась с отцом, который вскоре после смерти жены пошёл в базарный день на ярмарку да и продал свою дочку в служанки, получив за неё скатерть, курицу‑несушку и пригоршню сигарет.

– Папа? – окликнула его Миггери, когда он уходил с курицей под мышкой, сигаретой в зубах и красной скатертью, накинутой на плечи, точно плащ.

– Отстань, Мигг, – сказал он. – Ты теперь принадлежишь этому дяде.

– Но я так не хочу, папа, – сказала девочка и вцепилась в край красной скатерти. – Я хочу домой, с тобой.

– Господи, да кого волнует, чего ты хочешь? – воскликнул отец. – Иди и отстань от меня. – Он отцепил её пальцы от скатерти и подтолкнул дочку к человеку, который её купил.

Мигг смотрела вслед отцу, смотрела, как развевается, точно плащ, красная скатерть. Отец бросил Миггери Coy. И ты, читатель, уже знаешь, что он даже не оглянулся. Ни разу.

Представляешь? А если б твой папа продал тебя за скатерть, курицу и пригоршню сигарет? Ну‑ка, закрой глаза и представь себе это хотя бы на минутку.

Получилось?

Надеюсь, волосы у тебя на голове встали от ужаса дыбом. Надеюсь, ты теперь вполне сочувствуешь Миггери Coy и представляешь, каково было бы оказаться на её месте.

Бедняжка Мигг. Что с ней будет? Хоть ты и напуган, читатель, всё‑таки наберись смелости и читай дальше.

Переверни страницу. Это твой долг перед Миггери Coy.

 

Глава двадцать пятая

Порочный круг

 

Купившего её человека Миггери Coy называла Дядей, он так велел, А ещё он велел ей ухаживать за овцами, готовить еду и чистить котлы, и Мигг всё это исправно делала. От Дяди она никогда не слышала ни похвалы, ни даже простого «спасибо».

Другая печальная особенность житья у Дяди заключалась в том, что он любил, как он сам выражался, «дать ей в ухо». Справедливости ради заметим, что, прежде чем ударить, он всегда осведомлялся у Мигг, хочет ли она получить в ухо.

Их ежедневные разговоры выглядели так:

Дядя. Я вроде велел тебе котёл почистить?

Мигг. Я почистила, Дядя, я очень хорошо почистила.

Дядя. Но он весь грязный! Ща в ухо дам!

Мигг. Дядя, честное слово, я его чистила!

Дядя. Так я, по‑твоему, вру?

Мигг. Нет, Дядя.

Дядя. Значит, в ухо хочешь?

Мигг. Нет, Дядя, спасибо, не хочу.

Увы, Дядю, как и родителей Миггери Coy, нисколько не волновало, чего она хочет и чего не хочет, Мигг неизменно получала затрещину, причём Дядя отвешивал её с неизменным энтузиазмом, а Миггери принимала с неизменной неохотой.

Эти затрещины обрушивались на уши Мигг с пугающей частотой. Дядя был человеком справедливым и старался не обделить своим вниманием ни правое, ни левое ухо Миггери. Поэтому со временем её уши перестали напоминать человеческие и тем более детские уши и стали похожи на капустные кочерыжки.

Да и толку от них было не больше чем от кочерыжек. То есть, в сущности, они разучились работать как нормальные уши. Они перестали слышать. Сначала слова в сознании Мигг стали как‑то расплываться, словно в тумане. Туман этот густел и густел, слова были уже едва различимы и потеряли для Мигг всякий смысл.

Чем хуже слышала девочка, тем меньше понимала. А чем меньше понимала, тем больше делала не так. А чем больше она делала не так, тем чаще получала в ухо и тем хуже слышала. Это называется порочный круг. Миггери Coy оказалась в самом центре порочного круга.

Читатель, поверь, это не самое приятное место. И попасть туда по доброй воле никто не хочет.

Впрочем, ты уже понял: то, чего хотела или не хотела Миггери Coy, никого в этом мире не заботило.

 

Глава двадцать шестая

Королевские особы

 

Когда Мигг исполнилось семь лет, не было ни пирога, ни праздника, ни песен, ни подарков. Собственно, день остался бы самым обычным, не скажи Мигг с утра:

– Дядя, мне сегодня семь лет.

– Я что, спрашивал, сколько тебе сегодня лет? – отозвался Дядя. – Убирайся, а то в ухо дам.

Через пару часов Миггери всё‑таки получила в подарочек на день рождения увесистую затрещину, а к вечеру отправилась в поле за Дядиными овцами. И вдруг на горизонте что‑то засияло и засверкало.

Сначала Мигг решила, что это солнце. Но потом повернулась и увидела, что солнце на западе, там, где ему в это время и надлежит быть, и оно скоро совсем скроется. А сияние с другой стороны всё разгоралось. Нет, это не солнце, это что‑то другое! Прикрыв глаза левой ладошкой, чтобы не ослепнуть, Мигг стояла посреди поля, а сияние всё приближалось и приближалось и в конце концов превратилось в короля Филиппа, королеву Розмари и их дочку, юную принцессу Горошинку.

Королевские особы.

Королевских особ окружали рыцари в сверкающих латах. Лошади, на которых они скакали, тоже были облачены в сверкающие доспехи. На головах королевских особ сияли короны, а одежду короля, королевы и принцессы украшали драгоценные камни и блёстки, которые отражали лучи закатного солнца и переливались всеми цветами радуги.

– Ух ты! – выдохнула Мигг.

Белоснежная лошадь под принцессой Горошинкой выкидывала длинные ноги высоко и изящно. Увидев на поле опешившую от всего этого великолепия Миггери Coy, Горошинка приветливо ей помахала.

– Здравствуй! – весело крикнула принцесса. – Здравствуй! – И она снова махнула рукой.

Но Миггери не махнула в ответ. Она просто стояла разинув рот и смотрела во все глаза на этих красивых людей, на эту идеальную семью.

– Папа! – окликнула принцесса короля. – А почему девочка не помахала мне в ответ? С ней что‑то не так?

– Не обращай внимания, дорогая, – ответил король. – Это не имеет никакого значения.

– Но я принцесса. И я с ней поздоровалась. Она должна была хотя бы помахать в ответ.

Мигг же продолжала безмолвно пялиться вслед кортежу. Вид королевской семьи пробудил в ней какую‑то глубокую, прежде дремавшую потребность, точно от сияния, окружавшего короля, королеву и принцессу, в душе девочки зажёгся огонёк надежды.

Впервые в её жизни, читатель, впервые в жизни.

А надежда… она сродни любви. Она тоже нелепа, чудесна и могущественна.

Мигг попыталась разобраться: что же с ней происходит? Она приложила руку к одному из своих измученных ушей и поняла, что внутри её расцветает, разгорается какое‑то чувство – совсем иное, чем после привычных затрещин. Не просто иное, а ровно противоположное.

Миггери улыбнулась, отняла ладонь от уха и помахала принцессе.

– У меня сегодня день рождения! – крикнула она.

Но король, королева и принцесса её не услышали, они были уже далеко.

– Мне сегодня семь лет! – крикнула им вслед Миггери Coy.

 

Глава двадцать седьмая

Желание

 

В тот вечер, вернувшись в убогую хижину, где она жила с Дядей и овцами, Мигг попыталась рассказать о том, что видела.

– Дядя, – робко начала она.

– Ну?

– Я видела сегодня людей, которые как звёзды.

– Это как?

– Они все сияли, сверкали, и там была маленькая принцессочка, и у неё тоже была корона, а ехала она на белой лошадке с острыми копытцами.

– Ты о чём? Никак в толк не возьму.

– Я видела короля с королевой и их принцессочку хорошенькую! – крикнула Мигг погромче.

– Ну и что?! – крикнул Дядя в ответ.

– Я бы хотела… – начала Мигг и опустила глаза. – Я бы тоже хотела стать такой принцессочкой.

– Тоже мне прынцесса выискалась! Да ты ж уродина глухая! Ты и того не стоишь, что я за тебя отдал! Вот бы мне вернуть несушку и скатерть, а от тебя отделаться раз и навсегда! Знаешь, как я об этом мечтаю?

Задав этот вопрос, Дядя не стал дожидаться ответа. Он продолжал вещать:

– Да, я мечтаю об этом денно и нощно. Скатерть была красивая, ярко‑красная. А курица что ни день клала яйца!

– Я хочу быть принцессочкой, – повторила Мигг. – И чтоб на голове корона.

– Корона! – фыркнул Дядя. – Глядите, люди добрые! Она уже корону напялила! – Он недобро рассмеялся и, взяв пустой котелок, водрузил его себе на голову. – Глянь на меня! Видишь корону? Значит, я – король. Мне ничего другого не надобно. Захотел быть королём, и вот! Я сам себе король.

Он затопал, закружил по комнате с котелком на голове. И принялся хохотать. Хохотал‑хохотал, а потом заплакал. Он остановился, снял котелок с головы и посмотрел на Мигг:

– А в ухо не хочешь? За все эти глупости?

– Нет, Дядя, спасибо. Не надо.

Но затрещину она всё‑таки схлопотала. После чего Дядя произнёс:

– О прынцессах больше ни слова. Да и кому охота знать, кем ты хочешь быть?

Читатель, ты уже знаешь ответ на этот вопрос, верно? Ты прав. До желаний Миггери Coy никому не было дела.

 

Глава двадцать восьмая

Дорога в замок

 

Прошли годы. Миггери Coy провела их за привычной работой: скребла котлы, ходила за овцами, убирала в хижине и получала за всё бесконечные затрещины – без меры и счёта. И во всякий день, во всякое время года – и зимой, и летом, и весной, и осенью – она отправлялась на закате в поле, надеясь, что мимо снова проедет семейство короля.

– Только бы мне увидеть принцессочку ещё раз, хоть глазочком. И лошадку её беленькую с острыми копытцами, – в который раз твердила она.

Надежда увидеть принцессу снова и мечта самой когда‑нибудь стать принцессой были для неё неразрывны, они пробудились в ней разом, одновременно, и теперь горели в сердце Мигг неугасимым пламенем.

Первая половина надежды, как ни странно, осуществилась, ибо извивы судьбы неисповедимы. Читатель, ты помнишь, что король Филипп запретил своим подданным есть суп? Королевских гвардейцев послали тогда во все концы, чтобы сообщить эту пренеприятную новость всем жителям королевства Дор и заодно отобрать у них кастрюли, миски, ложки и половники.

Читатель, тебе ведь известно, почему суп оказался под запретом? Поэтому ты не стал бы удивляться так сильно, как удивился Дядя, когда в дверь его ветхой хижины однажды в воскресенье постучал гвардеец и объявил ему, Мигг и овцам, встретившим его на пороге, что суп отныне есть запрещено.

– Кто ещё запретил? – пробурчал Дядя.

– Согласно высочайшему указу короля Филиппа! – провозгласил гвардеец. – Меня послали сообщить вам, что в королевстве Дор суп объявлен вне закона. Согласно указу короля, вы никогда больше не съедите ни ложки супа. Вы не станете о нём говорить, и даже думать о нём теперь не положено. Поэтому я, преданный слуга короля, обязан забрать у вас все суповые ложки, миски и котелки.

– Но как же так? – опешил Дядя.

– Вот так! – уверенно подтвердил гвардеец.

– А что мы будем есть? И чем?

– Пироги и торты. Вилками.

– Эх, если б у меня водились деньжата на торт! Ты спятил? Мы ж ничего, кроме супа, не едим.

Гвардеец пожал плечами:

– Я всего лишь выполняю приказ. Прошу сдать ложки, миски и котлы.

Дядя сгрёб свою бороду в кулак. Потом он отпустил бороду и схватил себя за вихры.

– Ошалеть можно! – воскликнул он. – Сегодня король прислал за ложками, а завтра небось пришлёт за овцами да за девчонкой моей, поскольку больше у меня и отобрать‑то нечего.

– Вы отец этой девочки? – уточнил гвардеец.

– Нет, я её хозяин. Зря, конечно, купил, но теперь уж что поделаешь? Моя она.

– Боюсь, что это тоже незаконно, – сказал гвардеец. – В королевстве Дор ни один человек не может владеть другим.

– Но я заплатил за неё! Всё честь по чести! Выложил скатёрку ярко‑красную, курицу‑несушку да ещё пригоршню сигарет в придачу.

– Это не имеет значения, – твёрдо сказал гвардеец. – Владеть человеческим существом противозаконно. Так что извольте сдать ложки, миски, котлы и девочку тоже. Если же вы отказываетесь передать мне добровольно все эти вещи, вам самому придётся последовать за мной и сесть в подземную тюрьму под королевским замком. Что предпочитаете?

Так и вышло, что Миггери Coy очутилась на телеге, гружённой всякой суповой утварью, и поехала в королевский замок.

– У тебя есть родители? – спросил её гвардеец. – Я могу тебя им вернуть.

– Чё? – Мигг не расслышала.

– Мать есть? – прокричал ей в ухо гвардеец.

– Померла.

– Отец есть?

– Я его не видала с тех пор, как он меня продал.

– Ладно, тогда я тебя в замок отвезу.

– Чё? – Мигг опять не расслышала и беспомощно оглянулась.

– Я отвезу тебя в замок! – прокричал ей в ухо гвардеец.

– В замок? Где живёт принцессочка?

– Туда.

– Хорошо. Я тоже когда‑нибудь стану принцессой.

– Неплохой замысел, – похвалил гвардеец и, крикнув лошади «но!», тронул поводья.

– Хорошо, что я еду в замок, – повторила Мигг и бережно потрогала свои уши‑кочерыжки.

– Радуйся, не возбраняется. Хотя никому, кроме тебя, знать об этом не интересно, – ответил гвардеец. – Я везу тебя в замок, и баста. Там тебя к какому ни на есть делу пристроят. Кончилось твоё рабство. Служанкой будешь, служанкам жалованье платят.

– Чего? – Мигг опять не расслышала.

– Ты будешь служанкой, – прокричал ей в ухо гвардеец. – Не рабыней.

– Ух ты! – обрадовалась Мигг. – Я буду служанкой. Не рабыней.

Ей было в этот момент двенадцать лет. Её мама давно умерла.

Отец её продал. Дядя, который был ей вовсе не дядя, измочалил её уши затрещинами, так что она почти потеряла слух. А ей больше всего на свете хотелось быть маленькой принцессочкой с золотой короной на голове и ездить на белой лошадке, которая цокает копытцами и выкидывает высоко вверх тонкие ноги.

Читатель, как думаешь, стоит ли тешить себя надеждами, когда надеяться в общем‑то не на что? Но ведь мечтать и надеяться – не преступление? В конце концов, мечтать (как и радоваться) не возбраняется – гвардеец сам так сказал. Хотя бы потому, что никого, кроме тебя, это вообще не волнует.

 

Глава двадцать девятая