Читерский куриный холодец с лайфхаками

Читерский он потому, что я не парюсь и варю его с желатином. В конце концов желатин – вытяжка из костей, а не пищевая химия; то есть вот это вот утомительное многочасовое вываривание, которое в юности моих родителей считалось гордостью хозяйки, уже кто-то сделал для меня; грех не воспользоваться.

Бульон я делаю максимально насыщенного вкуса и обязательно процеживаю перед тем, как замешать с желатином.

Желатина кладу чуть больше, чем на пакетике написано – мне нравится плотный холодец.

Делаю его в высоких пластиковых стаканах (многоразовых и плотных, они быстро остывают и быстро нагреваются, с ними не жалко экспериментировать – и на них написано, что они подходят для очень холодного и очень горячего).

На дно стаканов укладываю куриное мясо из бульона, заполняя каждый стаканчик примерно на треть, заливаю бульоном и отправляю в холодильник на всю ночь.

На следующий день каждый из стаканов погружаю в кипяток – так, чтобы внутрь, в уже застывший холодец, ничего не налилось.

А потом переворачиваю стакан, как форму для песочного куличика, на тарелку, и постукиваю его ложкой по донышку. И снимаю.

Холодец выскальзывает из нагревшегося стакана и остается на тарелке смешной дрожащей горой.

 

Что он получается смешной, просто отлично. Но не холодцом же единым. Если уж гробить ночь на готовку, можно замахнуться, к примеру, на торт.

У меня уже давно не было настроения испечь двенадцатислойный торт, – ни ночью, ни когда бы то ни было еще, – и вряд ли когда-нибудь оно будет. А вот чизкейк в ночи изобразить люблю (не пантомимой). Чизкейку как раз нужна ночь в холодильнике, чтобы вылежаться и к утру быть идеальным. А пока он печется, я вполне могу под хорошую книжку (без нее скучно ждать) выесть в доме все запасы йогурта. Например.

Йогурт йогуртом, а чизкейк – это уже настоящий ночной разврат. Выкладывай рецепт.

Чизкейк

Чизкейк делают из крим-чиза типа «Филадельфии», из творожного солоноватого сыра типа «Альметте», из мягкого жирного творога. Последний вариант мне нравится больше всего, а творог для него я делаю сама: покупаю белый натуральный йогурт и отправляю на сутки в морозилку, а потом крышки с замороженных стаканчиков снимаю и переворачиваю их в сетчатый дуршлаг. Йогурт размораживается, лишняя жидкость из него вытекает, а в дуршлаге остается нежнейший творог.

Форма для чизкейка нужна разъемная, и для удобства обращения я затягиваю ее внутри бумагой для выпечки. Просто укладываю лист бумаги и вдавливаю его внутрь формы, заставляя поплотнее сблизиться с бортиками.

Основу для чизкейка можно сделать двумя способами: попроще или посложнее.

Попроще – купить сладкое твердое печенье (типа «Юбилейного»), разбить его в комбайне или чоппере в мелкую крошку, перемешать с растопленным сливочным маслом, этой пастой набить форму для выпечки и заморозить. Мне этот способ не нравится по двум причинам: двойная готовка (печенье потом нужно будет еще раз печь в духовке) и как-то уж очень дохрена сливочного масла (в готовом печенье оно уже есть, а тут я еще подкладываю). На пачку печенья уходит пачка масла, и лучший в мире десерт превращается в удар по печени; можно, конечно, не есть нижнюю часть чизкейка – но зачем тогда было стараться, готовить? А технологически нижняя часть нужна, и она должна быть, с одной стороны, мучной, потому что впитывает влагу начинки, а с другой, масляной, чтобы не иссушить чизкейк и не распухнуть слишком сильно.

Так что я делаю основу из обычного песочного теста. Если удается купить готовое в магазине – супер, если нет – перетираю муку с сахаром и сливочным маслом в крупную крошку и добавляю одну-две столовых ложки воды или один яичный желток.

 

Для теста:

– 175 граммов белой пшеничной муки

– 50 граммов сахара

– 100 граммов несоленого размягченного сливочного масла

– желток одного среднего яйца или две столовых ложки воды

Все сыпучее плюс сливочное масло сложить в миску и перетереть в крупную крошку – или руками, или миксером. Вмешать жидкость, слепить тесто в комок, расплющить его по дну чизкейковой формы (прямо по бумаге для выпечки), а потом всю форму поставить в холодильник на полчаса.

После этого наколоть тесто по всей поверхности вилкой (можно написать хорошие пожелания, а можно – неприличные слова, видно не будет) и печь в духовке на верхне-нижнем нагреве при температуре 120 градусов минут 15–20 – до готовности. Получается одно печенище, поверх которого и уляжется чизкейк.

 

Теперь главная часть, ради которой, собственно, все и затевалось. Говорят, что американский чизкейк во всех его разновидностях родился из нью-йоркского, а тот – из творожной запеканки с изюмом, привезенной русскоязычными эмигрантами (а прадедушка чизкейка – львовский сырник). Американцы добавили печенья, варенья и сахара, убрали из творога манку и изюм, посыпали цедрой, и вышел торт.

Пропорции:

450 граммов творожного сыра, крим-чиза или очень нежного жирного творога

400 граммов сметаны 20 % жирности

стакан сахара

три больших свежих яйца

ваниль или ванильный сахар

лимонный сахар или лимонная цедра (опционально)

 

В кухонном комбайне или в большой миске миксером на очень маленьких оборотах размешать весь крим-чиз (или творог) со всем сахаром (включая ванильный) и всей сметаной.

Добавить яйца по одному, тщательно размешивая предыдущее перед тем, как влить следующее.

Выключить миксер, постучать миской с содержимым по столу, чтобы выбить воздух из сырной (творожной) массы. Не пробовать на вкус!

Осторожно вылить в форму поверх основы.

Печь.

Дальше – хитрости. Чизкейк должен стоять в очень-очень теплой духовке необходимое для выпечки время, чтобы и сыр, и яйца свернулись, но не перепеклись. Остужать его надо долго, медленно, постепенно понижая температуру – чтобы не потрескался и равномерно уплотнился до нужной консистенции.

Итак, печь должна быть разогрета до 100 градусов верхне-нижнего нагрева, и именно на этой температуре чизкейк надо держать ровно сорок пять минут. Проверьте его через полчаса после того, как поставите в печь. Чизкейк ни в коем случае не должен начать подпекаться сверху; если это все-таки происходит, отключите верхний нагрев, оставьте только нижний.

Через сорок пять минут выключите и откройте духовку. Чизкейк должен слегка колыхаться и казаться жидковатым в центре – это нормально, он потом застынет.

Итак, час или пару часов на вашей кухне ночью медленно остывает в открытой духовке сырно-ванильный торт. Нет, он не перестанет пахнуть. Да, это ночь испытаний. Но через два часа чизкейк можно будет залить глазурью и убрать в холодильник.

 

Глазурь:

– маленький стаканчик белого йогурта высокой жирности

– чайная ложка ванильного сахара

 

Засыпать сахар в йогурт, размешать, немного подождать, пока растворится сахар, снова размешать, равномерно размазать по чизкейку. Глазурь закрывает трещины, появившиеся при выпечке, и придает готовому торту завершенный вид. Самое время ставить его в холодильник, минимум на двенадцать часов.

Вы вот можете ждать двенадцать часов, зная, что у вас в холодильнике чизкейк? Я – нет, мне интересно, пропекся ли он, схватился ли, как сыграло тесто, как уложился творог… Поэтому пеку его на сон грядущий, встаю не рано, вспоминаю не сразу.

Зато потом завтракаю чизкейком и радуюсь жизни.

 

Когда у нас был период увлечения хлебопечкой, мы по ночам постоянно пекли миндальную коврижку. Инструкция к хлебопечке, кстати, была на болгарском языке. И коврижка называлась «бадемов сладкиш». Это был наш любимый рецепт. Пекли и яростно пожирали ее горячей. Ну то есть частично пожирали, половине все-таки удавалось остыть.

Но там, конечно, весь процесс был прекрасен. Хлебопечка уютно жужжала и пахла на весь дом.

Хлебопечка – одна из лучших вещей на свете, я так считаю. А если ее нет, можно испечь шарлотку. Но тогда ночному одиночеству конец: все домочадцы стекутся на запах.

Ну, мы все как раз уже живем в условиях, когда внезапная ночная коммуникация с ближними скорее праздник, чем несчастье. Легко и приятно любить ближних, когда все сидят по своим комнатам. И шарлоткой с ними поделиться – хорошее, доброе дело. Все равно в одиночку целую шарлотку никому не съесть. А она как раз изумительно хороша горячей.

Особенно если намазать ее плавленым сыром!

Шарлотку?!

Да! Можно кримчизом, но плавленым сыром – вкуснее.

Я консерватор все-таки. И теперь у меня культурный шок. Хотя… Если призвать на помощь воображение, становится ясно, что эта затея имеет смысл.

Еще как имеет! Сыр солоноватый, шарлотка рыхлая и яблочная. Идеальное сочетание. Примерно как гренки с сыром и яблоками.

Гренки с яблоками одна моя знакомая девочка Настя делала – просто в тостере. Но сыра там точно не было. Корица была.

Так я про гренки с яблоками именно от тебя и услышала. И воспроизвела их в специальном пакете для тостеров. Но добавила сыр.

Сделать, что ли? Всяко проще, чем шарлотку. И ночь как раз на дворе. Правда, у меня нет тостера.

Можно и на сковородке. Сковородка, масло, хлеб, яблоки тонким слоем, тертый сыр – и все это на маленький огонь под крышку, а потом открыть, чтобы пар вышел. Но в тостере проще. Для меня тостер – примерно как электрочайник, Очень Важная Вещь.

Я теоретически люблю тосты, но обычно годами о них как-то не вспоминаю. А потом вдруг как вспомню! А тостера-то и нет.

Представь себе, как сложно забывать, что любишь тосты, когда тостер – вот он! И пакеты для него. И хлеб, и сыр, и яблоки. И можно сделать гренки. Практически пирожки с яблоками в ночи.

О. Кстати, о яблоках. Просто напечь яблок – тоже отличное ночное занятие. И в отличие от скумбрии с селедкой, отлично дезодорирует дом.

Слушай, это ж мое любимое занятие когда-то было – печь в ночи яблоки в микроволновке!

Или в духовке.

В микроволновке быстрее, зато в духовке они сильнее пахнут. Надо бы эту традицию возродить.

Печеные яблоки

Если долго возиться лень, а чего-нибудь десертного хочется, можно напечь яблок. Кислых твердых или мягких сладких, какие есть, таких и напечь; разрезать их на половинки, вырезать сердцевинку, посыпать корицей, можно медом промазать, и печь.

 

Если уложить их в стеклянную форму и сунуть в духовку минут на 15–20 на 120 градусов под верхне-нижний нагрев – получатся печеные в духовке яблоки, пахнущие на весь дом.

Если уложить их в стеклянную кастрюлю, накрыть крышкой и сунуть в микроволновку на 80 % мощности минуты на три-пять, получатся яблоки совершенно другого вкуса, но тоже очень здоровские.

Яблочный омлет

А если нарезать яблоки не половинками, а мелкими кусочками и не печь, а жарить, то будет яблочный омлет.

 

На двоих:

– одно-два яблока (лучше брать твердые и кислые)

– две чайных ложки сахара

– четыре яйца

– полстакана сливок

– полчайной ложки муки или кукурузного крахмала

– сливочное масло для намазывания сковородки

– сковородка с высокими бортиками

Яблоки нарезать помельче, высыпать на смазанную маслом сковородку, поставить на средний огонь, присыпать сахаром и пару минут подождать. В это время веничком взбить яйца со сливками, всыпать муку или крахмал и тщательно перемешать. Как яблоки зашкворчали, пора выливать на них яйца-сливки, а после – убавить нагрев плиты на минимум и ждать.

Как схватится сверху – готово. Раскладывайте по тарелкам, посыпайте сахарной пудрой (или не посыпайте, и без этого вкусно будет).

 

Так, стоп. Мы с этими нашими яблоками, холодцами, гренками и тостерами отвлеклись от самого главного в мире. В смысле от рецепта шарлотки. Человечество нам этого не простит. И в кои-то веки будет право.

Шарлотка

Рецепт классической шарлотки из нашего детства – один-один-три-три: один стакан муки, один стакан сахара, три яйца, три больших кислых яблока.

Я его, конечно, допиливала под себя. Стакан белой пшеничной муки высшего сорта – это здорово; если взять меньше, неполный стакан, бисквит будет нежнее. Если полтора стакана, получится почти хлеб, очень сладкий, очень плотный.

Стакан сахара – это очень сладкое тесто и очень хрусткая корочка сверху пирога; полстакана сахара – гораздо вкуснее, но корочки не будет.

Три яйца должны быть самыми большими и свежими, а взбивать их лучше по отдельности, то есть белки отдельно от желтков; это оказалось важно.

Яблоки лучше брать твердых нерассыпчатых сортов; снимать с них шкурку не обязательно, но надо нарезать одинаковыми тонкими ломтиками, и нужно сначала уложить в форму для выпечки их, а потом сверху наливать тесто; если сделать наоборот – сначала вылить тесто в форму, а потом поодиночке топить в нем яблочные ломтики, хрустящей корочки не будет вовсе (хотя можно выложить яблоками красивый узор или неприличное слово, и оно так и запечется).

Можно добавлять в тесто растворимый кофе или какао-порошок как ароматизаторы. Они меняют цвет и немножечко запах пирога, и почти не влияют на вкус. Но сочетание ванили и корицы с яблоками – самое вкусное.

И да, форму для выпечки смазывать только сливочным маслом, растительное в сочетании с бисквитом дает очень странный вкус, что-то очень общепитовское в самом худшем смысле этого слова.

 

Итак:

– три больших кислых яблока

– стакан (или чуть меньше) белой пшеничной муки высшего сорта

– три больших свежих яйца

– полстакана сахара

– корица, ваниль

– масло для смазывания формы для выпечки

– сама эта форма (разъемная – удобнее)

Самое занудное – резать яблоки. Нарезать на половинки, вырезать сердцевинку, натесывать все на примерно одинаковые (чтобы одновременно пропеклись) ломтики и раскладывать их в форме, смазанной сливочным маслом. И не кидать плашмя как попало, а ставить на кожуру, чтобы большая часть яблочного ломтика торчала вверх, чтобы тесто ее обтекло со всех сторон, чтобы в начинке было много яблок прямо внутри, а не внизу печеное пюре – и отдельно сверху бисквит. Так что, когда эта работа закончена, сделано больше чем полдела. Можно включать духовку (150 градусов, верхне-нижний нагрев).

Дальше нужно отделить белки от желтков. Белки слить в высокий стакан для взбивания (в нем должно быть намного больше свободного места, чем уже занято белками), желтки – в миску для теста.

К желткам – сахар, к сахару – ваниль и корицу, в руку – миксер, взбивать это все на самой маленькой скорости до превращения в густую светло-желтую пену. Всыпать муку тонкой струйкой, размешать миксером тоже на самой маленькой скорости.

После – миксером на любой скорости взбить белки до плотной белой пены, в которой уже не видно отдельных пузыриков, до «мягких пиков». И вручную, широкой лопаткой или большой ложкой, перекладывая тесто в миске снизу вверх от краев в середине – вмешать белки в желтки с мукой и сахаром.

Все, тесто готово, пора заливать его в форму. Лейте так, чтобы оно более-менее равномерно распределялось по всем яблокам.

А потом – в духовку его. Проверьте минут через 20 – как оно там, не подгорает? Суньте в центр пирога длинную лучинку или зубочистку – а потом выньте и осмотрите. Вся в жидком тесте? Уменьшите температуру до 120 градусов. Палочка вся сухая? Пирог готов. Она наполовину чистая, наполовину в тесте и снизу комочек прилип, а пирог даже не выглядит поджарившимся? Отлично, все идет как надо, оставьте шарлотку в покое еще минут на 15 и проверьте снова тем же способом.

Как только зубочистка будет выходить из пирога примерно такой же, как вошла, шарлотка готова. Доставайте ее из духовки, дайте ей пару минут, потом осторожно проведите тупым плоским ножом по бортику формы, внутри, между стенкой и пирогом, открывайте защелку и снимайте кольцо. Полформы снято, осталось донышко. Положите на пирог большую плоскую тарелку, наденьте на левую руку перчатку для горячего, подсуньте левую руку под донышко формы, правую – положите поверх перевернутой тарелки на верхушке пирога, и – алле-оп! – осторожно переверните всю конструкцию тарелкой вниз. Теперь осторожно просуньте тупой плоский нож под донышко формы – и разделите их с пирогом. Снимите донышко – алле-оп! – накройте освободившийся пирог другой большой плоской тарелкой, и – алле-оп! – снова переверните пирог верхом вверх. И снимите верхнюю тарелку – дайте подышать сахарной корочке.

Можно посыпать шарлотку ванильной сахарной пудрой и дать остыть, но мы не успеваем. Начинаем пробовать, хорошо ли пропеклась и правильно ли выбраны яблоки, и на этом все.

 

Ну что, шарлотка у нас есть, значит, все было не зря – и эта глава, и вся наша жизнь целиком.

Самое главное – мы легитимизировали белый секс. В смысле ночной зажор.

Легитимизировали, легитимизировали да и вылегитимизировали.

Или встрече ты не рад?

 

 

На самом деле мы же именно ради этой главы и затеяли писать книжку про кухонные дела. То есть даже не ради самой главы, а ради возможности куда-нибудь вставить сочиненный нашим общим другом А.Ш. монолог Падме Амидалы, адресованный Дарту Вейдеру:

Что ты, милый, пышешь силой,

Что ты дышишь невпопад?

Я восстала из могилы.

Или встрече ты не рад? —

и продолжить его добрым советом молодым хозяйкам: «Если внезапно воскресла ваша жена, а у вас ничего нет, пошлите человека в погреб, пусть принесет фунт масла, два фунта ветчины, дюжину яиц, фунт икры, красной или черной, и приготовьте легкие закуски…»

…а сами бегите в ближайший магазин за шампанским; пока идете, как раз успеете сообразить, что возвращаться не стоит.

Особенно если вам повезло меньше, чем Дарту Вейдеру, и вместо воскресшей жены к вам заявилось двадцать человек гостей. Внезапно так. Кошмар Елены Молоховец сбылся для нас.

Вообще интересная штука с этой знаменитой смешной цитатой. Во-первых, существует множество разных вариантов ее (то пошлите человека за маслом, ветчиной и икрой, то кухарку за бужениной и лососиной, то горничную за свежей клубникой, то сами спускайтесь в свой погреб за холодной телятиной, таскать вам ее не перетаскать). А во-вторых, ничего подобного Молоховец не писала; по крайней мере, знающие люди, от корки до корки перечитавшие первоисточник, так говорят.

Но откуда-то же эта фраза взялась.

Видимо, многие поколения вынужденных кулинаров пытались нервно шутить на эту тему, чтобы пережить такой чудовищный стресс, как появление незваных гостей. Двадцати незваных гостей! Внезапненько так.

Не представляю себе.

Ну, то есть окей, я могу представить заранее запланированное мероприятие на сорок человек, сиживали мы за такими столами. Но явление гостей в квартиру – здрасьти, мы тут шли мимо и заглянули к вам по пути… ВСЕ ДВАДЦАТЬ.

Слушай, двадцать, не двадцать, но я еще помню те времена, когда домашние телефоны были далеко не у всех, а мобильные разве что в фантастических романах; впрочем, не припоминаю, чтобы их кто-нибудь предсказал. Видеотелефоны, сбывшиеся для нас в виде скайпа и других аналогичных прибамбасов, многие фантасты живописали, а простые мобильники – нет. В общем, заранее позвонить, спросить разрешения прийти зачастую было технически невозможно. Поэтому в дом в любой момент могли заявиться какие-то люди. Их было принято впускать, всем своим видом изображая бесконечную радость. И метать на стол все, что есть в холодильнике, включая одолженное у соседей, иногда случалось и так.

Я тоже успела побывать человеком без телефона, причем уже в девяностые. Мы с родителями переехали в новый дом, и я бегала звонить в автомат на углу. И у меня была специальная «пятнашка» для телефона, просверленная, на веревочке, как у многих тогда.

Нам домашний телефон поставили в 1982 году. Папа стоял на него в очереди, если не ошибаюсь, с 1963-го (то есть с того момента, когда ему дали квартиру). И получил телефон БЫСТРО, потому что был ветераном войны.

Быстро, ну да.

По крайней мере, гораздо раньше других. Остальные соседи так и остались в этой очереди навек. Сэсэсэр раньше закончился, чем подошла их очередь на квартирный телефон.

Но все это я вспоминаю к тому, что отсутствие телефонной связи формировало у граждан определенного рода манеры. Сейчас немыслимо зайти в гости без предупреждение (ну, для меня совершенно точно немыслимо – в любой из позиций). А тогда было просто нормально. Так время от времени делали все.

Ну да, телефонов нет, домофонов нет – можно просто зайти в гости, и все. Потому что могу. При этом не открыть дверь считалось крайне невежливым.

Самые деликатные гости иногда предупредительно орали под окнами: мы тут мимо идем, к вам можно? Но, конечно, никто никогда не говорил им: «нельзя».

Ну да, гости же. Надо впустить и обязательно накормить. О том, что дверь можно просто не открывать, если не хочешь, лично я узнала совсем взрослой, уже дети у меня были.

Слушай, да почти все мои ровесники до сих пор физически не могут не открыть дверь.

И я тоже. А фразу: «Сейчас мне неудобно, лучше в другой раз», – я учила перед зеркалом. Зазубривала!

Ну вызубрила же, в конце концов.

Да. Я уже могу не впустить в дом, но просто не открыть дверь, не отозваться пока не получается. Поэтому каучсерферы, ночующие у моего соседа Йобста, забыв ключ, звонят в домофон именно мне.

А для меня как раз открыть дверь только потому, что в нее звонят (стучат), немыслимо. Типа – не было пока приказа по роте меня беспокоить, кругом, раз-два. То есть я иногда натурально силой заставляю себя реагировать, сообразив, что это могут быть обеспокоенные общим бытом соседи или там, к примеру, проверка счетчиков. И чувствую себя прям благодетелем человечества потом. И самым отзывчивым сердцем всех времен. Но по большей части только плечами пожимаю: если что-то нужно, оставят записку, объяснят суть дела и укажут, как с ними связаться. Нужно-то им, а не мне.

Я тоже хочу так уметь!

Ну дык я – мизантроп. В смысле мне плевать, что кто-то будет недоволен моим поведением.

Недоволен – и ладно, его чувства – его дело. Я сразу представляю себе ЗАДАЧУ, которую могут решить только с моей помощью. Поэтому меня звонок подбрасывает и уносит к двери. Тем более если стучат: значит, точно соседи. Или кто-то к кому-то протек, или день рождения и принесли конфеты, или приехал хозяин дома и хочет важного.

На самом деле в моем случае, конечно, просто сказывается закалка. У меня довольно рано появилась своя квартира (комната в коммуналке), мне было девятнадцать, самая тусовочная пора. Почти ни у кого из знакомых своего угла еще не было, ясно, что все хотели часами сидеть в гостях, особенно зимой.

И ясно, к кому все приходили!

Ну да. И через пару месяцев такой веселой жизни стало понятно, что или я волевым решением забью на привычку впускать всех подряд, или у меня не останется времени ни на что, кроме бесконечного гостеприимства. А я свое время очень высоко ценю.

Поэтому потом ко мне в гости приходили только предварительно позвонив по телефону, благо в коммуналке он был, и получив добро. Конечно, можно было прийти, подняться на четвертый этаж и постучать в дверь, но это уже на свой страх и риск. Такая лотерея: пустят, не пустят. Практически без призов.

Обижались?

Да обижались, конечно. Говорили: вот, допрыгаешься, с тобой вообще никто дружить не будет. Но когда я представляю, как со мной никто больше не дружит, первое, о чем думаю: это сколько же времени у меня освободится! Ну и отлично, пусть не дружат. Разворачиваюсь и ухожу. А вслед несется: «О-о-о-ой! Ты куда-а-а-а?» В человеческих отношениях железно работает простое правило: кому больше надо, тот и платит за все. В смысле, подстраивается, подлаживается и терпит неудобства. А мне человеческого общения всегда было надо меньше, чем в среднем по палате.

Мы в ту пору не были знакомы, но подозреваю, что тебе всегда было чем заняться.

Например, затупить в свой богатый внутренний мир. К этому способу проведения досуга у меня натурально призвание. Я в эту несказанную красоту вообще навсегда затупить могу. В любой момент. Просто осознаю некоторую нецелесообразность такого поведения и держу себя в руках.

Ну и потом, для меня общение всегда было работой. А работать я не особо люблю. Но уж если берусь, стараюсь сделать хорошо. Еще и поэтому я с детства не боюсь остракизма – работы же сразу убавится! Ура! Но не тут-то было. Хрен мне, а не остракизм.

Двадцать гостей развернулись на пороге и ушли на цыпочках, опасаясь услышать выстрелы.

Это они молодцы, вовремя осознали опасность. Но с близкими, конечно, совсем другой разговор.

Близким можно все, чего уж там.

В том числе, без предупреждения ввалиться ко мне в пять часов утра, чтобы принять ванну. Или там, не знаю, испечь у меня на кухне пирог. А потом унести домой, не дав мне попробовать. Хорошо, что настолько близких мало, вот что я тебе скажу.

Ну и полная взаимность в этом вопросе – обязательное условие. То есть мне тоже можно в пять утра печь пирог у них в ванной – теоретически. На практике мы такой ерундой, конечно, не занимается. И вообще ведем себя гораздо деликатней, чем с чужими. Но знаем, что по умолчанию можно все.

У меня тоже есть несколько человек, которым я буду рада в любое время. А все остальные пусть звонят и договариваются. Хотя бы потому, что меня просто может не быть дома: я же целыми днями, хвост задрав, по городу ношусь, на небо смотрю, море нюхаю.

Сейчас в этом смысле очень удобная эпоха. Можно не гадать, застанем ли мы кого-то дома. Со средствами связи все у нас хорошо.

Я вообще очень люблю нынешнее время. В сравнении с недавним прошлым оно прям отличное получилось.

С точки зрения удобства оно, да, вполне удалось.

С точки зрения возможностей для любого отдельно взятого человека прожить несколько жизней – тоже.

Что ты имеешь в виду?

Смотри. Я помню, как мы с мамой пекли праздничный пирог и выкладывали на нем вишенками «35». Маме исполнилось Тридцать Пять! Она была по-настоящему взрослая женщина, полжизни позади. Даже две трети жизни: вся юность, студенчество, все, о чем можно потом вздыхать и чему уже не получится радоваться, потому что ни энергии, ни возможностей таких не будет, ни свободы – вот это все было позади. Впереди оставалась старость в кругу условных внуков.

Елки. Какой мрак.

И это, заметь, Москва конца восьмидесятых, а не условный Усть-Ногайск начала прошлого века. Все было предсказуемо шопиздец. Кроме крушения Советского Союза, который, слава всем богам, таки рухнул. И оказалось, что в некоторых других частях мира люди уже давно живут иначе. Что вообще в принципе как-то иначе может быть.

И для нас все изменилось – так быстро, слушай! Сейчас мне сорок один, и этот возраст считается то ли зрелой юностью, то ли юной зрелостью.

Ну, скажем так, начало среднего возраста. Здравствуй, настоящая интересная осмысленная жизнь.

Детей родила и вырастила? Самое время пойти куда-нибудь поучиться, выйти еще раз замуж, сменить страну проживания. Нет детей? Ну, успеешь еще, если вдруг захочешь, какие твои годы.

Моя мама родила меня в тридцать девять. Всю дорогу рыдала от стыда. Считалось, что это страшный позор. Ну и конечно родится дебил, это понятно. Акушерки в роддоме и соседки по дому недобро усмехались: так ей и надо, ишь чего затеяла на старости лет!

Вот что у них было в головах, а?

Ну ясно что. А кроме дерьма очень много страха, заветы предков и скудная щепотка личного опыта, на основе которого базировались общие представления о человеческой жизни в целом. Все два. Ну, максимум три.

И понятно было, что жизнь – одна, и у нее есть этапы: до двадцати трех – учишься, потом – замуж, немножечко поработала, потом дети, а потом дорабатываешь, доживаешь, детей выучиваешь. А если что-то ты делаешь не так, как положено, или просто невовремя, то ты кривой и неправильный, и жизнь (единственная!) пошла под откос.

А сейчас? До семнадцати девочка – школьница, потом – пошла поработала, потому что захотелось побыть взрослой. Потом решила учиться, вернулась к родителям, потому что захотелось снова немножко побыть ребенком. Потом внезапно сложилась карьера – и оп-па! – она уже самая взрослая в доме. Потом можно прожить еще одну жизнь матерью. А потом – когда дети подрастут и захотят самостоятельности – еще немножечко поучиться и, например, организовать стартап. Ну и у мальчиков, думаю, примерно то же самое. Со стороны, по крайней мере, выглядит так.

Ну, ты учти, что сейчас очень неоднородная жизнь. Я имею в виду, что соседей по лестничной площадке может разделять столетие. А то и пара-тройка столетий. Если иметь в виду менталитет.

То есть передовая прогрессивная сорокалетняя молодежь живет примерно так, как ты рассказываешь. И одновременно двадцатипятилетнее старичье, завернувшись в простыни, ползет на кладбище (которые женского пола – через роддом).

Мне кажется, всегда так было. Разные слои общества, разные менталитеты, разные представления о должном и просто возможном. Но сейчас стало гораздо проще узнать, какие вообще есть варианты. И о том, что двадцать восемь лет – это уже конец жизни, и о том, что шестьдесят – самое время для чего-нибудь новенького.

Ну да, за это спасибо информационному обществу. О массовой внутренней свободе еще, конечно, нет речи, но о потенциальной ее возможности (и ответственности перед собой, которая всегда идет в паре с возможностью), пожалуй, уже есть.

Потому что, скажем, в годы моей юности самые прогрессивные интеллектуалы не то что просто не дотягивали до всего, о чем ты здесь говоришь, но просто не имели к этому никаких теоретических предпосылок. У меня, собственно, тоже не было предпосылок. А только неудобная (для окружающих) черта характера – упрямство. И логичным образом вытекающее из нее убеждение: все должно быть или по-моему, или никак. Но при этом никакого культурного бэкграунда. Никаких опор. Наоборот, вся совокупность доступной части мировой культуры свидетельствовала, что я ошибаюсь: жизнь устроена не по моему вкусу, а скучно и подло, как все вокруг говорят. Но это знаешь, как с двадцатью гостями на пороге: когда у тебя врожденный талант посылать на хрен, все что угодно можно туда послать. И убедиться, что ничего особо страшного не случилось. В смысле никто тебя не убил. И даже не попытался. А значит – ура! – можно повторить на бис. Это самый лучший способ обращаться с внушенными культурой страхами – переступить черту и уцелеть. Потому что никакие теории не заменят хорошую практику, в финале которой все внезапно остались в живых.

Ага, а на тебя смотрят другие и думают: черт, я тоже так хочу. И начинают посылать на хрен свое нежелательное.

И утверждают светлое будущее вот прямо здесь и сейчас. Именно так оно и наступает – постепенно проявляясь через нас сегодняшних. Иного способа нет.

Но мы увлеклись. А у нас…

Гости?!

Вот именно. Тех двадцать проходимцев во главе с мертвой женой Дарта Вейдера мы, положим, уже благополучно прогнали. Но остались те, кому мы рады. Их-то придется кормить. Некуда отступать!

А вот для тех, кому я рада, я с удовольствием приготовлю то, что они любят. Каждому – свое.

Например?

Например, у меня есть друг, который очень любит фаршированные перцы. И если когда-нибудь его занесет к нам в Варну, я знаю, какого сорта, в каком соусе и чем фаршированные буду для него готовить. Как раз недавно допилила рецепт до идеала.