Глава X. НА БОРТУ «МОЛНИЕНОСНОГО»

 

Корабль Черного корсара, миновав островки и обогнув длинный мыс, образованный отрогами Сиерры Сан-та-Мария, устремился по волнам Карибского моря к северу, в сторону Больших Антильских островов. Море было спокойно. Дувший с юго-востока легкий утренний ветерок поднимал небольшие волны. Покинув далекий берег, стаи морских птиц реяли над открытым морем. Морские вороны, крупные хищные птицы величиной с утку, напротив, жались поближе к берегу, гоняясь за мелкой рыбешкой, которую они тут же разрывали на части. На отмелях во множестве охотились вилохвостки — птицы с раздвоенными хвостами, черным сверху и белым снизу оперением. Не было недостатка здесь и в буревестниках. Длинными вереницами реяли они над водой, почти касаясь волн грудью и громко хлопая черными крыльями, что придавало их полету удивительное своеобразие.

Птицы следили за летучими рыбами, которые, выскочив внезапно из воды и пролетев в воздухе пятьдесят — шестьдесят локтей, снова падали в море, чтобы через минуту вновь начать свою прихотливую игру.

Зато не видно было ни одного корабля. Как ни напрягали зрение часовые, оставленные на палубе, они не смогли различить на горизонте ни одного парусника.

Испанские моряки в страхе перед отважными пиратами с Тортуги предпочитали отсиживаться в портах Мексики, Юкатана, Венесуэлы и Больших Антильских островов, отваживаясь пускаться в плавание только в составе эскадры.

Лишь хорошо вооруженные корабли с надежной командой осмеливались пересекать Карибское море и Мексиканский залив, ибо все знали по опыту, как велика была дерзость бесстрашных моряков, водрузивших пиратский стяг на острове Тортуга.

После похорон, в течение дня, жизнь на борту «Молниеносного» шла своим чередом.

Командир не появлялся ни на палубе, ни на капитанском мостике, предоставив помощнику управление кораблем. Запершись в каюте, он не подавал признаков жизни. Даже Кармо и Ван Штиллер не знали, чем он занят.

Они предполагали, что вместе с ним находится африканец, ибо последний исчез одновременно с капитаном и его не могли отыскать ни в одном из закоулков на корабле.

О чем они беседовали, запершись на ключ в каюте, никто не мог сказать, даже помощник капитана. Когда Кармо попытался его расспросить об этом, то его попросту толкнули в спину.

С наступлением вечера, когда на «Молниеносном» убрали часть парусов, опасаясь столь частых здесь ураганов, Кармо и Ван Штиллер, не отходившие от капитанской рубки, увидели наконец курчавую голову африканца, поднимавшегося из кормового люка.

— Вот и кум!.. — воскликнул Кармо. — Надеюсь, ты скажешь, на борту ли еще командир или он отправился на дно морское, чтобы побеседовать со своими братьями. От него всего можно ожидать.

— И то верно, — подтвердил Ван Штиллер. — Ведь это не человек, а дьявол. Не то, что мы с вами…

— Эй, кум, — обратился Кармо к африканцу. — Ты что-то обходишь стороной старых знакомых.

— Меня хозяин задержал, — ответил Моко.

— Есть, значит, новости?.. Что поделывает командир?

— Он сильно не в духе.

— Никогда, даже на Тортуге, я не видел, чтобы он был веселым или хоть раз улыбнулся.

— Он только и говорит о своих братьях и о том, какую ужасную месть он готовит,

— Уж в этом, кум, не сомневайся. Черный корсар — не такой человек, чтобы бросить начатое дело, и не хотел бы я оказаться на месте губернатора Маракайбо и всех его близких. Ван Гульд, конечно, смертельно ненавидит Черного корсара, но дорого ему это обойдется.

— А в чем тут дело, вы не знаете, белый кум?

— Говорят, Ван Гульд ненавидит его давно и поклялся мстить трем корсарам еще до того, как переехал в Америку и предложил свои услуги Испании.

— Значит, вся история началась еще в Европе?

— Да.

— И они столкнулись, видимо, там? — спросил африканец.

— Так говорят, ибо стоило Ван Гульду стать губернатором Маракайбо, как у острова Тортуга появились три прекрасно оснащенных судна, которыми командовали корсары — Черный, Красный и Зеленый. Все три корсара были смелыми, отважными мореходами, неукротимыми, как львы, бойцами. Самым младшим был Зеленый корсар, самым старшим Черный корсар. В храбрости они не уступали друг другу, а в искусстве владения оружием им не было равных среди пиратов Тортуги. Вскоре смельчаки вселили ужас в испанцев, плававших в Мексиканском заливе. Не сосчитать разграбленных ими судов, взятых штурмом городов. Их корабли были самыми быстроходными, и они были вооружены лучше всех на Тор-туге.

— Охотно верю, — согласился африканец. — Достаточно взглянуть на это судно.

— Но настали, однако, и для них черные дни, — продолжал Кармо. — Отплыв однажды на одном из своих кораблей в неизвестном направлении, Зеленый корсар наткнулся на испанскую эскадру, был побежден в неравной схватке, схвачен и отвезен в Маракайбо, где был повешен Ван Гульдом.

— Это я помню, — сказал африканец. — Но тело его не досталось диким зверям.

— Нет, потому что Черный корсар с горсткой верных ему людей пробрался ночью в Маракайбо и выкрал тело брата, чтобы похоронить его в море.

— Да, об этом мы узнали после. Ван Гульд же, говорят, пришел в ярость оттого, что упустил второго брата, и приказал расстрелять четырех часовых, охранявших повешенных на площади Гранады.

— Потом пришел конец Красному корсару, и он теперь тоже лежит на дне Карибского моря, но третий брат, самый отчаянный из всех, не успокоится до тех пор, пока не сотрет с лица земли всех Ван Гульдов.

— Он скоро вернется в Маракайбо, кум. Он расспрашивал меня о таких подробностях, без которых не обойтись при взятии города с моря.

— Пьетро Нау, известный под грозной кличкой Олон-нэ, еще на Тортуге, и он дружен с Черным корсаром. А кто в силах устоять перед этими храбрецами? К тому же… — Тут Кармо остановился и, толкнув в бок африканца и стоявшего рядом Ван Штиллера, сказал им: — Взгляните на Черного корсара!.. Разве он не внушает всем страх? Да он вылитый морской бог!..

Флибустьер с африканцем перевели взор на капитанский мостик.

Корсар был там, как всегда в черной одежде, с надвинутой на лоб широкополой шляпой, на которой развевалось огромное черное перо. Бесшумно, в полном одиночестве, медленно прогуливался он по мостику, опустив голову и скрестив руки на груди.

Его помощник Морган наблюдал за ходом корабля, не осмеливаясь прервать раздумья капитана.

— Ну, чем он не призрак? — пробормотал вполголоса Ван Штиллер.

— А Морган ничуть не отличается от своего компаньона, — заметил Кармо. — Если один мрачнее ночи, то другой отнюдь не веселее. Вот уж, действительно, два сапога — пара. Тихо!..

В сумерках прозвучал чей-то возглас. Он донесся с рей грот-мачты, на которой неясно чернел силуэт наблюдателя.

Дозорный дважды прокричал:

— Вдали, слева по ветру, корабль!

Прохаживавшийся по мостику Черный корсар резко остановился.

Стоя неподвижно, он в течение секунды всматривался в наветренную сторону, но с палубы невозможно было заметить корабль, плывущий на расстоянии шести-семи миль.

Обратившись к Моргану, также смотревшему вдаль, он-приказал:

— Распорядитесь потушить огни.

Получив приказ, моряки поспешили прикрыть два огромных фонаря, горевших на баке по левому и правому борту.

— Марсовый, — спросил корсар, когда на «Молниеносном» воцарилась полная тьма, — куда плывет корабль?

— К югу, капитан.

— К берегам Венесуэлы?

— Скорей всего.

— Сколько миль до него?

— Пять или шесть.

— Ты уверен, что не ошибся?

— Да, мне ясно видны его фонари. Перегнувшись с мостика, корсар крикнул:

— Свистать всех наверх!

Менее чем за полминуты все сто двадцать флибустьеров, составлявшие команду «Молниеносного», оказались на боевых местах: палубные у парусов, марсовые на мачтах, стрелки на марсах и на баке, остальные расположились вдоль бортов, а артиллеристы с зажженными фитилями в руках стали наготове у пушек.

Порядок и дисциплина, царившие на борту флибустьерских кораблей, были таковы, что в любой час дня или ночи, независимо от обстоятельств, все моряки занимали свои места с удивительной быстротой, невиданной даже на военных кораблях, ходивших под флагом великих морских держав.

Смелые мореходы, стекавшиеся в Мексиканский залив со всех концов Европы, где их вербовали из числа отверженных в морских портах Франции, Италии, Голландии, Германии и Англии, люди, не лишенные подчас самых ужасных пороков, но не боявшиеся смерти и готовые на любое отчаянное предприятие, на флибустьерских кораблях были послушнее овечек. Они отлично знали, что их предводители не простят ни малейшего проступка и что за трусость и неповиновение их могут тут же прикончить или высадить на берег какого-нибудь пустынного островка.

Убедившись, что люди его на месте (для чего пришлось пересчитать всех поголовно), корсар обратился к ожидавшему его распоряжений Моргану:

— Вы полагаете, что корабль…

— Испанский, синьор, — ответил помощник.

— Вечно эти испанцы! — воскликнул мрачно корсар. — Эта ночь кончится для них плохо, и вряд ли многие из них доживут до завтрашнего дня.

— Мы нападем ночью, синьор?

— Да, и отправим на дно. Там спят мои братья.

— Как вы прикажете, синьор.

Вскочив на фальшборт и держась за канат, Морган вглядывался в даль…

В темноте, скрывавшей шумевшее море, у самой воды мерцали две светлые точки, которые невозможно было спутать со звездами, блестевшими на горизонте.

— Они в четырех милях, — сказал помощник.

— И по-прежнему идут на юг? — спросил корсар.

— Да, в Маракайбо.

— Тем хуже для них. Дайте команду развернуться и идти наперерез. Велите принести на палубу сотню гранат и проверьте, все ли закреплено в каютах и проходах.

— Мы пойдем на таран?

— Да, если это будет возможным.

— Пленных брать, синьор?

— Зачем они нам?

— На корабле могут оказаться ценности.

— У меня на родине есть пока обширные владения.

— Я имею в виду наших людей.

— Для них у меня есть золото. Перемените галс, синьор.

После первой команды на борту пиратского судна раздался свисток боцмана. С неописуемой быстротой маневровые принялись брасопить паруса, в то время как рулевой круто повернул румпель влево.

«Молниеносный» лег на другой галс мгновенно и, подгоняемый легким бризом, дувшим с юго-востока, взял курс на далекие огни.

Легкий как птица, он, словно призрак, бесшумно скользил в потемках, оставляя за кормой пену.

Неподвижные, как статуи, стрелки молча следили за вражеским кораблем, сжимая в руках аркебузы, из которых они стреляли без промаха, в то время как артиллеристы, суетившиеся у пушек, раздували фитили, готовясь открыть ураганный огонь.

Черный корсар и Морган не сходили с капитанского мостика. Облокотившись на перила друг возле друга, они не сводили взора с двух светящихся точек, двигавшихся в темноте на расстоянии менее трех миль.

Стоя на полубаке, Кармо, Ван Штиллер и африканец беседовали вполголоса, поглядывая то на преследуемый корабль, спокойно продолжавший свой путь, то на Черного корсара.

— Скверная ночь выдалась для этих людей, — сказал Кармо. — Боюсь, капитан никого не пощадит: он сегодня особенно зол на испанцев.

— Кажется, кораблик-то внушительный, — заметил Ван Штиллер, прикинув на глаз высоту фонарей от уровня моря. — Не хотел бы я, чтобы он оказался линейным кораблем, идущим на соединение с эскадрой адмирала Толедо.

— Черного корсара ничем не испугаешь. Пока еще ни одно судно не могло устоять перед «Молниеносным», да говорят еще, что капитан хочет идти на таран.

— Черт возьми! Если дело и дальше так пойдет, то рано или поздно «Молниеносный» обломает себе нос.

— Он крепок, как утес, мой дорогой.

— Но и утесы иногда рушатся.

— Типун тебе на язык!

В этот момент голос Черного корсара неожиданно прорезал тишину, царившую на борту корабля.

— Маневровые! Поставить марса-лиселя и брам-лиселя!

Марсовые тотчас же развернули добавочные паруса.

— В погоню!.. — воскликнул Кармо. — Видать, испанец идет неплохо, раз «Молниеносному» потребовались лиселя.

— Говорят тебе, это линейный корабль, — твердил Ван Штиллер. — Смотри, какие у него высокие мачты.

— Тем лучше!.. Будет дело!

В этот миг с вражеского корабля раздался чей-то громкий голос. Ветром его донесло до пиратов:

— Внимание!.. Подозрительный корабль с левой!.. Флибустьеры увидели, как Черный корсар, нагнувшись к Моргану, что-то ему прошептал, а затем, спустившись с мостика на квартердек, воскликнул:

— Взять штурвал на себя!.. Ребята, в погоню!..

Всего лишь миля разделяла корабли, но скорость была велика у обоих, и расстояние между ними ничуть не уменьшалось.

Прошло около получаса, и вдруг на испанском корабле вспыхнуло ослепительное зарево, осветившее мостик и часть рангоута. Вслед за тем по черным волнам моря раскатился гром орудий, отдавшийся глухим, не смолкающим гулом у самого горизонта.

Мгновенье спустя в воздухе послышался знакомый флибустьерам свист ядер, и огромный сноп брызг взмыл вверх в двадцати локтях от кормы пиратского корабля.

Никто из корсаров не проронил ни слова. На лице Черного корсара, презрительно встретившего посланцев смерти, появилась саркастическая улыбка.

После первого залпа, означавшего предупреждение преследователям, вражеское судно переменило галс, обнаружив решительное намерение направиться в залив, к Маракайбо.

При виде этого маневра Черный корсар, прильнув к фальшборту у вантов, обратился к Моргану.

— На бак, синьор! — приказал он.

— Открыть огонь?

— Нет, еще слишком темно. Приготовьте все для абордажа.

— Пойдем на абордаж, синьор?

— Там видно будет.

Сойдя с полуюта, Морган позвал боцмана и отправился с ним на палубу, где человек сорок с обнаженными абордажными саблями и ружьями в руках столпились на полубаке.

— Живо!.. — скомандовал он. — Приготовить абордажные дреки.

Обратившись затем к морякам, укрывшимся за фальшбортом, он приказал:

— Подготовьте мостки, привалите матрацы к бортам!

Все сорок корсаров с бака молча, соблюдая полный порядок, принялись за работу под придирчивым взглядом помощника.

Эти люди неукоснительно повиновались Черному корсару, но и перед Морганом, человеком несгибаемой воли и львиной храбрости, трепетали.

Наделенный необыкновенной физической силой и выносливостью, красотой, обаянием и душевной щедростью, Морган, как и Черный корсар, умел покорять сердца видавших виды морских волков и заставлял слушаться с полуслова.

Под его руководством, менее чем за двадцать минут, между правым и левым бортом были воздвигнуты два мощных заслона из бревен и бочек, наполненных железным ломом для защиты квартердека и полуюта на случай, если враги ворвутся на палубу.

Пятьдесят ручных гранат были уложены возле бревен, абордажные кошки — на фальшборте и на скатанных матрацах, образовавших нечто вроде амбразур.

После этого Морган отозвал людей на полубак. Встав у бушприта, он наблюдал за кораблем, придерживая одной рукой саблю, а другой — пистолет.

В это время вражеское судно находилось не более чем в шестистах — семистах метрах. Полностью оправдывая свое название, «Молниеносный» уверенно сокращал дистанцию, готовясь нанести противнику страшный, неотвратимый удар.

Несмотря на темноту безлунной ночи, испанский корабль можно было уже разглядеть.

Как и подозревал Ван Штиллер, это был линейный корабль весьма внушительных размеров: над высокими бортами возвышался огромный полуют, все три мачты гнулись от множества надутых парусов.

Это было военное судно, несомненно хорошо вооруженное и управляемое многочисленным и закаленным в боях экипажем, готовым оказать упорное сопротивление.

Любой другой корсар с Тортуги вряд ли пошел бы на риск: ведь при благоприятном исходе сражения на вражеском судне нечем было поживиться. Другое дело, если это был бы торговый корабль или галера, нагруженная сокровищами из рудников Мексики, Юкатана и Венесуэлы, которые привыкли грабить морские разбойники. Но не так поступал Черный корсар, не помышлявший о богатстве.

Возможно, что во вражеском судне он видел мощного союзника Ван Гульда, спешившего пополнить эскадру адмирала Толедо или укрепить оборону Маракайбо, потому и стремился уничтожить его сейчас, чтобы не иметь с ним дела в будущем.

Когда расстояние между судами сократилось до пятидесяти метров, испанец, видя, что преследователь от него не отстает, и не сомневаясь больше в зловещих замыслах корсара, снова дал залп из самой мощной пушки.

Ядро на этот раз упало не в море. Пробив фор— и грот-марсели, оно срезало бизань-гафель и повалило черный флаг флибустьера.

Оба старших артиллериста с квартердека обернулись к Черному корсару, стоявшему по-прежнему у штурвала с рупором в руках.

— Не пора ли начинать, капитан?

— Рано, — ответил корсар.

Третий выстрел, прозвучавший оглушительнее первых, раздался над морем, и новое ядро понеслось в направлении пиратского корабля. На этот раз оно пробило корму в трех шагах от штурвала.

Сардоническая усмешка вновь озарила чело бесстрашного флибустьера, но он оставался безмолвным.

«Молниеносный» летел, словно черная птица, рассекавшая грудью ветер. Он все более ускорял свой бег, угрожая вражескому кораблю высоким водорезом, глухо разрезавшим морские волны.

Вид судна, словно возникшего из глубины моря, не подававшего ни малейшего признака жизни и не отвечавшего на угрозы, точно на нем не было ни души, должно быть, производил зловещее впечатление на суеверных испанцев.

Внезапно до флибустьеров донесся невообразимый шум. На вражеском корабле послышались отчаянные вопли и поспешные приказания.

Чей-то властный голос, по-видимому это был командир, раздался в потемках:

— Брасопить слева! Взять штурвал на себя! Из бортовых орудий — огонь!

Оглушительный залп прогремел с борта испанского корабля. И будто ночь внезапно озарилась вспышками молний. Семь пушек правого борта и оба штурмовых орудия с палубы изрыгнули огонь на корсаров. Ядра посыпались на корабль. Падали паруса, рвались снасти, катились ядра, рушились фальшборты, но ничто не могло остановить порыва «Молниеносного».

Управляемый твердой рукой Черного корсара, «Молниеносный» со всего хода обрушился на огромный корабль. К счастью для последнего, поворот штурвала, вовремя сделанный рулевым, спас его от трагической гибели.

Резкая перемена галса и вынос правого борта в сторону позволили испанцам чудом избежать удара водорезом, грозившего отправить корабль ко дну.

«Молниеносный» прошел там, где секунду назад находилась корма вражеского судна. Боком он резко толкнул испанца: послышался треск, отдавшийся в трюме, но это были всего лишь повреждения бизань-гафеля и части гакаборта.

Не попав в цель, пиратский корабль молнией пронесся мимо и исчез в темноте, так и не дав врагу рассмотреть свое вооружение и оставив его в неведении относительно численности своего экипажа.

— Гром и молния!.. — воскликнул Ван Штиллер, затаивший дыхание в ожидании неминуемого толчка. — Вот уж называется, людям повезло!..

— Я и ломаного гроша не дал бы за всех, кто плавает на этом корабле, — заметил Кармо. — Можно себе представить, как дружно они пойдут ко дну.

— Как ты думаешь, не попробует ли капитан повторить свой маневр?

— Ну теперь их не проведешь, они живо встанут к нам носом.

— И хорошенько нам всыплют. Было бы дело днем, не миновать бы нам гибели.

— А сейчас мы отделались одними царапинами.

— Тише, Кармо.

— А в чем дело?

— К повороту готовсь! — раздалась команда.

— Никак, возвращаемся? — спросил Ван Штиллер.

— Черт побери!.. Уж кто-кто, а капитан не даст испанцам уйти, — ответил Кармо.

— К тому же и тот, видать, не робкого десятка.

В самом деле, вместо того чтобы продолжить. свой путь, испанский корабль встал против ветра, словно намереваясь принять бой.

Он медленно кружился на одном месте, подставляя нос противнику.

Но «Молниеносный» сделал бортовой поворот в двух милях от врага, готовясь к нападению. Он медленно стал описывать большие круги, стараясь держаться, однако, вне досягаемости его пушек.

— Понятно, — сказал Кармо, — наш командир хочет дождаться рассвета, чтобы пойти на абордаж.

— И помешать испанцам удрать в Маракайбо, — добавил Ван Штиллер.

— Да, конечно. Итак, дорогой, будем готовы к борьбе не на жизнь, а на смерть, и, уж как принято у нас, флибустьеров, коли мне суждено погибнуть от вражеской пули или пасть под ударами сабель на палубе вражеского корабля, то наследником моего скромного состояния будешь ты…

— А из чего оно состоит?.. — спросил со смехом Ван Штиллер.

— Из двух изумрудов, но за каждый дадут по крайней мере по полсотни пиастров. Найдешь их в подкладке моей куртки.

— Ого, на это можно неделю гулять на Тортуге! А моим наследником будешь ты, но предупреждаю, что больше чем тремя дублонами, зашитыми в кушаке, тебе не поживиться.

Тем временем «Молниеносный» продолжал лавировать вокруг линейного корабля, который, не покидая своего места, старался не упускать его из виду. Словно сказочная птица, кружился испанец на месте, угрожая противнику жерлами своих пока молчавших пушек.

Черный корсар не оставлял штурвала. Его глаза, горевшие мрачным огнем, ни на минуту не отрывались от вражеского судна, словно стараясь разгадать, что происходит у него на борту, чтобы захватить его врасплох и нанести ему сокрушительный удар.

Экипаж «Молниеносного» взирал на него с суеверным страхом. Этот человек, управлявший своим кораблем так, будто вдохнул в него душу, умевший почти без смены парусов настичь обреченную жертву, а теперь неподвижно застывший на мостике, вызывал своей угрюмостью смятение даже среди бывалых моряков.

Всю ночь пиратский корабль кружил вокруг противника, не отвечая на выстрелы то и дело безуспешно грохотавших пушек. Но когда звезды стали бледнеть, а воды залива порозовели от первых лучей зари, на «Молниеносном» вновь прогремел голос корсара.

— Ребята! — крикнул он. — По местам!.. Поднять флаг!

Перестав описывать круги вокруг испанского корабля, «Молниеносный» двинулся прямо на него с явным намерением подойти вплотную.

Большой черный стяг с эмблемой корсара взвился на вершине бизань-мачты, где его наглухо прибили матросы в знак того, что они намерены во что бы то ни стало победить или погибнуть, не сдаваясь в плен.

Артиллеристы на баке нацелили пушки на врага, а флибустьеры, просунув аркебузы в щели между матрацами, приготовились засыпать противника пулями.

Убедившись, что все на местах, Черный корсар взглянул на марсовых, поспешно взбиравшихся по вантам, и кинул клич:

— Морские волки!.. Действуйте по своему усмотрению!.. Да здравствует морская вольница!..

Три мощных «ура» грянули на палубе пиратского корабля, смешавшись с грохотом обеих пушек.

Встав по ветру, линейный корабль ринулся навстречу пиратам. Должно быть, им управляли смелые и отважные люди, ибо обычно испанские корабли старались держаться подальше от корсаров с Тортуги, зная по опыту, что с этими головорезами дела плохи.

В тысяче футов вновь завязалась яростная перестрелка. Меняя галсы, испанский корабль изрыгал то справа, то слева огонь и клубы дыма.

Это была огромная трехпалубная шхуна с полной парусной оснасткой, с высоким бортом, вооруженная четырнадцатью пушками — настоящий боевой корабль, возможно отделившийся из-за срочных дел от эскадры адмирала Толедо.

На корме, на капитанском мостике стоял командир в расшитом мундире, с саблей в руках, окруженный помощниками. На палубе было тесно от матросов.

Гордо поблескивая испанским штандартом, поднятым на грот-мачте, мощный корабль, извергая гром и молнии, бестрепетно шел навстречу «Молниеносному».

Несмотря на гораздо меньшие размеры, пиратский корабль упрямо шел вперед, невзирая на сыпавшиеся ядра. Он все больше ускорял свой ход, огрызаясь носовыми пушками и ожидая, быть может, подходящего случая, чтобы разрядить все двенадцать пушек, стволы которых торчали из бортовых люков. Ядра засыпали его палубу, пробивали борта, залетали в трюм, на батареи, мешали маневрам и опустошали ряды флибустьеров на баке. Но «Молниеносный» не снижал скорости и по-прежнему смело лез на абордаж.

В четырехстах метрах меткие стрелки пришли на помощь артиллеристам, прошив пулями палубу вражеского корабля.

В скором времени их шквальный огонь должен был нанести испанцам непоправимый урон, ибо, как мы говорили, флибустьеры стреляли без промаха. Недаром среди них были буканиры — охотники на диких быков.

От пуль их аркебуз погибало больше врагов, чем от огня пушек. Флибустьеры косили бортовых стрелков десятками, не щадили прислугу носовых пушек и офицеров с капитанского мостика.

Не прошло и десяти минут, и мало кто остался в живых из испанцев. Пал в бою и капитан, еще до того как оба корабля вплотную подошли друг к другу.

Но засевших в трюмах моряков было значительно больше, чем палубных матросов. Так что победу предстояло еще завоевывать.

В двадцати метрах друг от друга оба корабля круто развернулись и встали бортом друг к другу. Тут же послышался голос корсара, перекрывший грохот вражеских орудий:

— Грот и грот-марсель готовь! Вынести фок на ветер! Обтянуть бизань!..

От резкого поворота штурвала «Молниеносный» качнулся и уперся в ванты бизань-мачты испанского корабля.

Корсар соскочил с полубака и, размахивая саблей и пистолетом, закричал:

— Ребята! На абордаж!

 

Глава XI. ФЛАМАНДКА

 

При виде командира и Моргана, устремившихся к вражескому судну, которому некуда было деваться, флибустьеры все, как один, ринулись за ними.

Побросав огнестрельное оружие, почти бесполезное в рукопашной схватке, и вооружившись абордажными саблями и пистолетами, они лавиной хлынули вперед, сметая все на своем пути.

С помощью своевременно брошенных абордажных дреков моряки стали подтягивать корабли друг к другу, но некоторые смельчаки, сгорая от нетерпения, взобрались на бушприт и, ухватившись за найтовы и кливера или спустившись вниз по канатам, прыгали на палубу вражеского корабля.

Но тут они неожиданно встретили сильное сопротивление. Из люков, яростно размахивая оружием, повалили трюмовые матросы.

Всего их было около сотни. Предводительствовали оставшиеся в живых офицеры, бомбардиры и их помощники.

В один миг рассыпались они по палубе, забрались на полубак, отбросили тех флибустьеров, что оказались на корабле в числе первых, в то время как другие, овладев полуютом, в упор стреляли из палубных пушек, обрушив на пиратский корабль ураганный картечный огонь.

Оба корабля, притянутые абордажными дреками, касались бортами друг друга. Черный корсар не стал медлить. Перескочив через борт, он бросился на палубу испанского корабля.

— За мной, флибустьеры! — воскликнул он.

Морган последовал его примеру, следом за ними хлынули стрелки, в то время как марсовые изо всех сил швыряли с рей и вантов гранаты, стараясь попасть в толпу испанцев и расстрелять их из пистолетов и аркебуз. Поднялся невообразимый, адский грохот.

Борьба разгоралась со страшной силой.

Черный корсар трижды водил своих людей на штурм полуюта, где засели около семидесяти испанцев, но трижды их отбрасывали назад, сметая огнем из обеих пушек. Моргану также не удалось овладеть полубаком.

Осажденные сражались с не меньшим пылом, чем нападавшие. Понеся ужасные потери от пуль аркебузиров, испанцы, ряды которых заметно редели, оказывали сопротивление, предпочитая смерть позорному плену.

Они не дрогнули и тогда, когда с мачт пиратского корабля на них обрушились гранаты. Возле них выросла целая гора убитых и раненых, но огромное полотнище испанского стяга по-прежнему реяло на грот-мачте, поблескивая золотым крестом в лучах восходящего солнца. Силы обороняющихся были, однако, на исходе. Разъяренные неожиданным отпором, флибустьеры во главе с командирами, сражавшимися в первых рядах, в последнем порыве устремились на штурм полуюта. Вот они взбираются по вантам, прыгают на врага с бизань-штага, проникают в его стан через кормовые проходы, хватаются за шкоты, перебегают по фальшборту, наседая со всех сторон на последних защитников несчастной шхуны.

И вот Черный корсар врывается в группу оставшихся воинов. Отбросив абордажную саблю, он обнажает шпагу.

Его клинок со свистом рассекает воздух, парируя удары, направленные ему прямо в грудь, разит и колет направо и налево. Никто не может устоять перед его натиском, его удары неотразимы. В толпе противника образуется брешь, она становится все шире и шире.

Тем временем Морган вместе с толпой флибустьеров теснит своих противников.

Захватив шканцы, он готовится расправиться с немногими оставшимися в живых, с отчаянной яростью защищающими штандарт корабля, развевающийся на бизань-мачте.

— Добьем их, ребята! — восклицает он с жаром. Но его останавливает Черный корсар.

— Моряки! Врагов убивают, но побежденным даруют жизнь! Сдавайтесь! — воскликнул корсар, приближаясь к испанцам, сгрудившимся возле штурвала. — Отважных ждет пощада!

Боцман, единственный оставшийся в живых из командных чинов, выступил вперед и бросил наземь обагренный в крови топор.

— Мы разбиты, — глухо сказал он. — Мы в вашей воле.

— Возьмите свой топор, боцман, — сурово ответил корсар. — Доблестные люди, с таким упорством защищающие стяг далекой родины, заслуживают уважения.

Затем он перешел к остальным, не обращая внимания на удивление боцмана, столь естественное, — ведь флибустьеры редко щадили побежденных и никогда без выкупа не отпускали на волю.

Из защитников испанского корабля осталось всего восемнадцать человек, почти все они были ранены. Побросав оружие, они с мрачным видом ожидали своей участи.

— Морган, — сказал корсар, — прикажите спустить на воду баркас с провиантом на неделю.

— Как, мы отпустим их на свободу? — спросил разочарованный помощник капитана.

— Да, синьор. Смелость, даже побежденная, заслуживает награды.

Услыхав эти слова, боцман выступил вперед и сказал:

— Спасибо, капитан. Мы никогда не забудем благородства того, кого зовут Черным корсаром.

— А теперь отвечайте мне: откуда вы начали плавание?

— Из Веракрус.

— Куда направлялись?

— В Маракайбо.

— Вас ждет губернатор? — спросил корсар, нахмурившись.

— Откуда мне знать, синьор. Только капитан мог бы ответить на ваш вопрос.

— Вы правы. К какой эскадре приписан ваш корабль?

— К эскадре адмирала Толедо.

— Что у вас в трюме?

— Порох и ядра.

— Можете идти, вы свободны.

Но вместо того, чтобы подчиниться, боцман посмотрел на него с растерянностью, не ускользнувшей от глаз корсара.

— Вы хотите что-то сказать? — спросил он.

— На борту есть еще люди, капитан.

— Это пленники?

— Нет, женщины со слугами.

— Где они?

— В кают-компании,

— Что за женщины?

— Капитан не говорил, но, сдается мне, что среди них есть одна знатная дама.

— Кто такая?

— Герцогиня, я думаю.

— На, военном корабле!.. — в изумлении воскликнул корсар. — Где она села на корабль?

— В Веракрус.

— Хорошо. Она отправится с нами на Тортугу и если захочет получить свободу, то заплатит столько, сколько захотят мои моряки. Отправляйтесь, храбрые защитники своего стяга. Желаю вам счастливо добраться до берега.

— Спасибо, синьор.

Флибустьеры спустили баркас на воду, положили в него провиант на семь дней, несколько ружей и немного патронов.

Боцман и восемнадцать матросов сели в баркас, поглядывая на испанский стяг, медленно спускавшийся с грот-мачты вместе с флажком, развевавшимся на вершине бизань-мачты. В это время ввысь взвились черные флаги флибустьеров, приветствуемые залпами палубных пушек.

Поднявшись на полубак, Черный корсар следил, как быстро удалялся баркас, направлявшийся к югу, туда, где начиналась широкая бухта Маракайбо.

Как только баркас скрылся вдали, он медленно сошел на палубу, пробормотав:

— И такие люди служат предателю!..

Взглянув на моряков, оказывавших первую помощь раненым и заворачивавших убитых в брезент, прежде чем опустить их в море, он знаком велел Моргану приблизиться.

— Передайте моему экипажу, — сказал он, — что я отказываюсь от причитающейся мне доли за продажу корабля.

— Синьор!.. — воскликнул пораженный помощник. — Этот корабль, вы же знаете, стоит несколько тысяч пиастров.

— Какое мне дело до денег? — презрительно ответил корсар. — Я веду войну из мести, а не ради наживы. К тому же свою долю я получил.

— Это неправда, синьор.

— Как же, а восемнадцать пленников. Отвези мы их на Тортугу, им бы пришлось просить заплатить за себя выкуп.

— Пустяки! Вряд ли за всех вместе дали бы тысячу пиастров.

— Мне и этого довольно. Спросите потом у ребят, сколько они хотят получить за даму, которая находится на этом корабле. В Веракрус или в Маракайбо наверняка раскошелятся, если захотят видеть ее на свободе.

— Наши люди падки до денег, но они любят своего командира и с удовольствием отдадут ему пленных из кают-компании.

— Посмотрим, — сказал корсар, пожимая плечами.

Он собирался было пойти на корму, как вдруг дверь кают-компании распахнулась, и появилась юная красавица в сопровождении двух дам и двух роскошно одетых пажей.

Она была высока и стройна. Кожа лица ее отличалась необыкновенной нежностью и тем розоватым оттенком, который так свойствен девушкам северных и особенно англосаксонских и скандинавских стран.

У нее были длинные волосы светло-русого цвета, отливавшие скорей серебром, чем золотом. Они были заплетены в толстую косу, завязанную голубой лентой с жемчугом. Ее красивые глаза, цвет которых нелегко было определить, временами поблескивали вороненой сталью, а тонкие брови были темными.

Девушка была одета согласно моде того времени, и ее платье из голубого шелка с кружевным воротом хотя и было очень элегантным, в то же время отличалось строгостью стиля. На нем не было ни золотых, ни серебряных украшений, хотя у ворота висело несколько нитей крупного жемчуга, наверняка стоившего не одну тысячу пиастров, а в ушах сверкали серьги с двумя крупными изумрудами, столь редкими и высоко ценимыми в те времена. Ее сопровождали две камеристки — красивые мулатки. Их кожа отливала медью. Оба пажа были также мулатами.

Увидев залитую кровью палубу, убитых и раненых, сломанное оружие и пушечные ядра, девушка отшатнулась, отступив назад, словно собираясь вернуться в кают-компанию, но, бросив взгляд на Черного корсара, остановившегося в двух шагах от нее, она нахмурила брови и сурово спросила:

— Что произошло здесь, синьор?

— Не трудно догадаться, синьорина, — ответил корсар с поклоном. — Ужасное сражение, в котором испанцам не повезло.

— А вы кто такой?

Бросив в сторону шпагу, которую он не успел вложить в ножны, корсар галантно приподнял широкополую шляпу с пером и любезно представился:

— Заморский дворянин, синьорина.

— Это мало о чем говорит, — сказала девушка, несколько смягченная любезностью корсара.

— Тогда добавлю, что меня зовут Эмилио ди Рокка-нера и я — синьор Вальпенты и Вентимильи, но здесь ношу совсем другое имя.

— Какое же, кабальеро?

— Меня зовут Черный корсар.

Лицо незнакомки исказилось ужасом, румянец мгновенно схлынул со щек, ставших бледными, как алебастр.

— Черный корсар… — прошептала она, глядя на него в растерянности. — Ужасный корсар с Тортуги, заклятый враг испанцев…

— Ошибаетесь, синьорина. С испанцами я воюю, но у меня нет причин ненавидеть их, и вы только что видели доказательство этому — я отпустил на волю оставшихся в живых защитников вашего судна. Взгляните туда, где море сливается с небом. Видите точку, которая кажется затерянной в бесконечном пространстве? Это баркас, на котором плывут к берегу восемнадцать испанских моряков, хотя по военным законам я мог бы их убить или лишить свободы.

— Значит, мне лгали, когда говорили, что нет <