Каренина и Вронский: неоднозначность правды

В русском обществе на протяжении XVIII–XIX вв. господствует патриархальная модель, обеспечивая его преемственность. Однако в XIX в. в нем как будто уживаются две противодействующие силы: одна центростремительная, другая центробежная. В то время как первая стремится поддерживать status quo, защищая прочность семейной ячейки, вторая старается преобразовать семью под влиянием новых идеалов, сформировавшихся на родине (в частности, народнических), и других, пришедших из-за границы (материалистических, позитивистских, либеральных). Центростремительная сила будет господствовать в России пер-вой половины столетья: в силу своей архаичности и суровости модель брака патриархального типа будет яростно сопротивляться переменам, по крайней мере до тех пор, пока в стране не настанет новый общественный порядок и не появится еще один класс – буржуазия. Именно во второй половине XIX в. перемены начнут давать свои ростки.

Могущество патриархального института обусловлено тем, что государство также понимается как одна большая семья, во главе которой находится монарх: это явствует и из обращения к нему: «царь-батюшка». Кроме того, благодаря вере в божественное происхождение царской власти образ действий царя является священным образцом для подражания в глазах его подданных [20].

Законы, регулирующие патриархальную семью, основаны на власти главы семьи, на институте майората и на церковной юрисдикции, поэтому понятие семьи определяется в терминах власти, послушания, сыновнего долга и отцовских обязанностей. Закон разделяет семейную деятельность на мужскую и женскую сферы: мужская сфера включает общественные, финансовые и административные заботы, а женская – домашние хлопоты (женщине полагается вести домашнее хозяйство, воспитывать детей хранить семейный очаг, где муж может отдохнуть от проблем внешнего мира). В сущности, брак освобождает женщину из-под власти отца, чтобы отдать ее во власть мужа, и из преданной дочери она превращается в верную жену и добродетельную мать, молчаливую исполнительницу воли супруга39.

Такое «старинное воззрение на женщину, как на вещь, при-надлежащую мужу», ведет к тому, что патриархальная семья нередко становится жестоким институтом, внутри которого жена систематически подвергается дурному обращению, тем более что закон предоставляет очень мало инструментов для борьбы с таким обращением или для наказания за него.

Мир «Анны Карениной» не знает этой суровости, поскольку дворянство в большинстве случаев не знает проблемы физического насилия; оказываемое давление носит здесь психологический характер и определяется традиционной ролью, которую призвана выполнять женщина. Эта роль символически воплощается в романе в образе Долли. Она представляет собой женский идеал, ту, от которой зависит вся домашняя жизнь и воспитание детей:

Дарья же Александровна знала, что само собой не бывает даже кашки к завтраку детям и что потому при таком сложном и прекрасном устройстве должно было быть положено чье-нибудь усиленное внимание.

В то же время традиционный тип мужа представляет собой Стива Облонский, который, будучи отцом семейства согласно общепринятой морали, ведет довольно распутную жизнь вне домашних стен: «Степан Аркадьич был человек правдивый в отношении к себе самому. Он не мог обманывать себя и уверять себя, что он раскаивается в своем поступке. Он не мог раскаиваться теперь в том, в чем он раскаивался когда-то лет шесть тому назад, когда он сделал первую неверность жене. Он не мог раскаиваться в том, что он, тридцатичетырехлетний, красивый, влюбчивый человек, не был влюблен в жену, мать пяти живых и двух умерших детей, бывшую только годом моложе его».

Но задача женщины, выполненная Долли, – это смирение и прощение ради сохранения единства семьи: «вышла замуж. Муж обманывал меня; в злобе, ревности хотела все бросить, я хотела сама... Но я опомнилась; и кто же? Анна спасла меня. И вот я живу. Дети растут, муж возвращается в семью и чувствует свою неправоту, делается чище, лучше, и я живу... Я простила, и вы должны простить!».

Патриархальная семья регламентирует отношения не только по горизонтали, но     по вертикали – между родителями и детьми, обеспечивая полное подчинение потомства: дети должны оказывать родителям чистосердечное почтение, послушание, покорность и любовь; служить им на самом деле, отзываться об них с почтением и сносить родительские увещания и исправления терпеливо и без ропота. Почтение детей к памяти родителей должно продолжаться и по кончине родителей [10].

Вронский – плод такого воспитания; его поведение по отношению к матери и послушно, и почтительно, но лишено какого бы то ни было чувства: «Слова кондуктора разбудили его [Вронского] и заставили вспомнить о матери и предстоящем свидании с ней. Он в душе своей не уважал матери и, не отдавая себе в том отчета, не любил ее, хотя по понятиям того круга, в котором жил, по воспитанию своему, не мог себе представить других к матери отношений, как высшей степени покорных и почтительных, и тем более внешне покорных и почтительных, чем менее в душе он уважал и любил ее».

Стабильность семейного союза – требование как светской власти, так и церковной; поэтому брак признается таинством и, следовательно, он почти нерасторжим, как явствует и из слов Каренина: «Твои чувства относятся к твоему сознанию; но я обязан по отношению к тебе, перед тобой, перед Богом указывать тебе твои обязанности. Жизнь наша связана, и связана не людьми, а Богом. Разорвать эту связь может только преступление, и преступление этого рода влечет за собой тяжелую кару».

В соперничестве между государством и церковью верх одерживает церковная власть: именно она определяет нормы заключения или расторжения брака, удостоверяет его законность и юридическую силу, так что юридически действительным признается церковный брак, тогда как гражданский брак не допускается:

Законный брак между частными лицами совершается в церкви, в личном присутствии сочетающихся, во дни и время, для сего положенные, при двух или трех свидетелях, совокупно с обручением и во всем сообразно правилам и обрядам [10].

Самовольное расторжение брака без суда, по одному взаимному согласию супругов, ни в каком случае не допускается. Равномерно не допускаются и никакие между супругами обязательства или иные акты, заключающие в себе условие жить им в разлучении, или же какие-либо другие, клонящиеся к разрыву супружеского союза.

Именно этот аспект общественной жизни является цен-тральным в истории Анны Карениной, которая решает отречься от таинства брака, чтобы отдать приоритет эмоциям, проигнорировав благоразумие, прежде господствовавшее в ее жизни благо-даря полученному воспитанию. Встреча с Вронским знаменует переход от разума к чувству. Если до этого Анна воплощает идеал русской дворянки XIX в., то после рокового знакомства жизнь ее резко меняется, как и облик. Изначально она наделена красотойи женственностью, представляет собой сильную личность; она образованна, обладает изящными и утонченными манерами; все в ней плод естественности, грации и простоты: «черное платье с пышными кружевами не было видно на ней [Анне]; это была только рамка, и была видна только она, простая, естественная, изящная и вместе веселая и оживленная».

В дальнейшем в отличие от Кити она выглядит роковой женщиной, и весь ее облик источает крепкий аромат чувственности. Однако на первом этапе своего брака она соответствует традиционной роли женщины; она готова разделять интересы и увлечения мужа или по меньшей мере поддерживать их:

– Что же ты читаешь теперь? – спросила она.

– Теперь я читаю Duc de Lille, «Poésie des enfers», – отвечал он. – Очень замечательная книга.

Анна улыбнулась, как улыбаются слабостям любимых людей, и, положив свою руку под его, проводила его до дверей кабинета. Она знала его привычку, сделавшуюся необходимостью, вечером читать.

Метаморфоза в Анне происходит в тот момент, когда она решает поставить эмоции на первый план. Меняются даже ее книги: они уже принадлежат миру «новых женщин». Анна читает серьезные книги, как, например, история Франции Ипполита Тэна: «Она [Анна Каренина] сидела в гостиной, под лампой, с новою книгой Тэна и читала» [24]. В предыдущей редакции романа Толстой уточнял, что Анна «занималась чтением не романов... а модных серьезных книг». Героиня исследует окружающий мир новыми глазами, которые теперь видят неблагополучие современной ей России, пороки и достоинства русского дворянства.

Оживленность проявляется в Анне после встречи с Вронским, когда главным героем романа становится любовное чувство, разрушительное и непредсказуемое, которое долгое время таилось под покровом брака по расчету, а теперь выходит на первый план. Забыв о своем воспитании, Анна начинает смотреть на Каренина совершенно иным взглядом:

«Они говорят: религиозный, нравственный, честный, умный человек; но они не видят, что я видела. Они не знают, как он восемь лет душил мою жизнь, душил все, что было во мне живого, что он ни разу и не подумал о том, что я живая женщина, которой нужна любовь. Не знают, как на каждом шагу он оскорблял меня и оставался доволен собой. Я ли не старалась, всеми силами старалась, найти оправдание своей жизни? Я ли не пыталась любить его, любить сына, когда уже нельзя было любить мужа? Но пришло время, я поняла, что я не могу больше себя обманывать, что я живая, что я не виновата, что Бог меня сделал такою, что мне нужно любить и жить [10].

Неожиданный и невообразимый выбор Анны подрывает прочные ментальные устои патриархального общества. Ее современников возмущает не столько сама измена, сколько тот факт, что женщина выставляет ее напоказ перед обществом, нарушая «этикет адюльтера», в рамках которого можно было преступать супружескую верность при условии, что делалось это втайне. Анна идет против ментальности своего времени, против того, что в истории меняется медленнее. Княгиня Мягкая так определяет поведение Анны: «Она сделала то, что кроме меня делают все, только лишь скрывают это».

Для Вронского, напротив, соблазненная знатная дама – это повод для гордости. Он действует в рамках стандартного поведения, распространенного в русском обществе и подчиняющегося правилам, которые могут быть сильнее законов. По мнению Лотмана, русская дворянская и военная среда регулируется кодексом нравственных норм, основанным на понятии «стыд», а не «страх». В соответствии с ним, в обществе господствуют правила чести, которые устанавливают «страх стыда», а не закона.

С психологической точки зрения, сфера ограничений, накладываемых на поведение типом культуры, может быть разделена на две области: регулируемую стыдом и регулируемую страхом.

В определенном смысле это может быть сведено к тривиальному различию юридических и моральных норм поведения.

Практика дуэлей показывает, что власти редко борются с преступлениями, совершаемыми во имя чести, и редко за них карают; столь неоднозначное поведение правительства говорит о том, что государство допускает существование моральных норм наряду с юридическими.

Военная и общественная жизнь Вронского полностью подчинена этой схеме – по крайней мере до ключевого поворота, когда оба героя принимают решение начать совместную жизнь; именно тогда Вронский обнаруживает, что его кодекс не содержит ответов на вопросы, возникающие в новой ситуации:

Жизнь Вронского тем была особенно счастлива, что у него был свод правил, несомненно определяющих все, что должно и не должно делать. Свод этих правил обнимал очень малый круг условий, но зато правила были несомненны, и Вронский, никогда не выходя из этого круга, никогда ни на минуту не колебался в исполнении того, что должно. <…> Все эти правила могли быть неразумны, нехороши, но они были несомненны, и, исполняя их, Вронский чувствовал, что он спокоен и может высоко носить голову. Только в самое последнее время, по поводу своих отношений к Анне, Вронский начинал чувствовать, что свод его правил не вполне определял все условия, и в будущем представлялись трудности и сомнения, в которых Вронский уже не находил руководящей нити <…> [24]

В последнее время являлись новые, внутренние отношения между ним и ею, пугавшие Вронского своею неопределенностью. Вчера только она объявила ему, что она беременна. И он почувствовал, что это известие и то, чего она ждала от него, требовало чего-то такого, что не определено вполне кодексом тех правил, которыми он руководствовался в жизни.

Действительно, этот нравственный кодекс не предусматривает возможности создания новой семьи в результате адюльтера.

Это означало бы бросить вызов обществу, повести себя «бесстрашно» или «бесстыдно» по отношению к нему. И если Анна обладает смелостью бесстыдства, то военное воспитание Вронского не позволяет ему найти себе место внутри новой модели семьи, которую предлагает ему Анна и в которой может родиться дочь, имеющая право только на фамилию Каренина, а не на фамилию своего родного отца. Именно в таком противоречивом контексте и разворачивается история развода.

Таким образом, писатель развивает тематическую линию «от верной жены к неверной» в контексте отечественной литературы, следуя пути, проложенному Пушкиным, продолженному Лермонтовым и приводящему именно к «Анне Карениной». Эта тематическая линия пересекается с европейской традицией адюльтерного романа и завершается отказом от идей радикалов-революционеров. Обращаясь ко многим традициям, Толстой тем не менее вступает на совершенно новый и весьма провокационный путь. На фоне традиционного романа он создает персонаж, не подчиняющийся законам литературной традиции. Анна далека от романтического идеала Татьяны, в рамках которого «высокое, небесное» чувство устремлено к первой любви, духовной и невозможной, тогда как «низкое» чувство предназначено тому, за кого ее выдают замуж и кому она в любом случае остается верна, пожертвовав собственным счастьем. В соответствии с этой схемой природа женщины делится на два начала: тело, которое она дарит мужу, и душа, предназначенная тому, кого она любит и будет любить вечно.

Каренина, напротив, решает бороться за единство тела и души, отходя от традиционной схемы. В то же время Анна очень далека и от народнической модели, которой не может соответствовать в силу своего социального происхождения и полученного воспитания. Ее выбор неизбежно приведет ее к смерти, но из ее праха восстанет новое поколение героинь.