Старая Италия, Ливорно, 1801 г

Никколо Паганини вошел в гостиничный номер и плотно закрыл за собой дверь. Музыкант чувствовал себя полностью опустошенным. Еще бы, молодому человеку еще не было и двадцати, а уже пришлось совершить самостоятельное концертное турне по городам Италии. Конечно, ему хотелось посмотреть мир, хлебнуть из полной жизненной чаши, почувствовать пьянящий вкус свободы. Ведь он был молод, чертовски молод. Юноше просто надоела рабская жизнь подневольного мальчика, курочки, приносящей золотые яйца старому брюзге, которого приходилось называть «любимым папой».

Антонио Паганини, мелкий лавочник, едва умеющий брать простые аккорды на мандолине, постоянно эксплуатировал талант своего собственного сына-виртуоза. Причем воспитывал мальчика очень строго. За малейшую провинность следовало жестокое телесное наказание, но когда Антонио понял, что из Никколо все-таки может выйти толк, то немного смягчился и даже не поскупился на дальнейшее обучение сына музыке. Старый матерый волк чувствовал, что затраты окупятся сторицей.

Внимание известных музыкальных педагогов принесло чудесные плоды. Уже в десять лет Никколо пишет свою первую сонату. В четырнадцать впервые совершает концертную поездку вместе с отцом, который хищнически использует талант своего сына лишь для личной выгоды, оставляя молодому человеку жалкие крохи. Никколо же не обращает внимания на притеснения и строгую опеку своего родителя и продолжает совершенствовать свое мастерство. В Парме скрипач учиться искусству композиции у Гаспаро Джиретти и Фердинанда Фаэра.За время этих занятий он сочиняет множество инструментальных пьес и два скрипичных концерта.

Однако постоянно находиться под контролем безумного папаши в конце концов все-таки надоедает, и когда Никколо получил очередное приглашение на концерт в Лукку, он вырывается из-под родительского крыла в самостоятельное турне по Италии. 1801 год становится годом обретения независимости. После Лукки музыкант посещает Пизу, Милан, Парму, и вот теперь, Лаверно. Всюду за молодым скрипачом следуют слава и неизменный успех. Бесконечное количество молодых красоток, толпа восторженных поклонников, шальные деньги, льющееся рекой. Конечно, красивый и молодой парень не устоял перед соблазном, просаживая деньги в карты и не оставляя без пристального внимания итальянские бордели. Но всему приходит конец…

Никколо снял концертный сюртук, сорочку и сполоснулся теплой водой из заботливо оставленного горничной тазика. Затем скрипач подошел к зеркалу, которое висело на стене комнаты. С гладкой отражающей поверхности на него смотрело усталое молодое лицо. Высокий лоб, широкий и чуть квадратный, орлиный нос, губы, слегка изогнутые в ехидной усмешке, большие торчащие уши, длинные взлохмаченные волосы, — так выглядел молодой преуспевающий музыкант. Хотя Никколо и родился в Италии, лицо скрипача почти не тронуло ласковое южное солнце, сохраняя нордическую, даже мертвенную бледность.

Мысли музыканта витали где-то далеко от реальности. Он не знал, какая его ждет судьба. Что будет завтра, через неделю, через год… Но сейчас Никколо чувствовал себя смертельно уставшим. Изнуренное игрой тело, и особенно пальцы требовали отдыха. За окном начал накрапывать дождь, поэтому шум небесной воды и шелест колыхаемых ветром листьев действовал успокаивающе. Вскоре часы на городской башне разбавили эти звуки полуночным боем, и скрипач медленно подошел к постели, лег на нее и моментально провалился в забытье.

Но не прошло и получаса, как в дверь номера постучали. Пламя свечи, в суматохе оставленной на столе, трепетно задрожало. Свечка запульсировала и едва не погасла. Через мгновение стук повторился. Паганини слышал его сквозь сон, однако совсем не хотел отвечать и тем более открывать нежданному ночному визитеру. Лишь третий и четвертый, уже более настойчивые стуки заставили его подняться с кровати и узнать причину такого упорства.

— Какого дьявола вам нужно в такой поздний час? — недовольно спросил скрипач, подойдя к двери.

— Синьор Паганини, я хочу сделать вам подарок. Я был на вашем концерте, вы бесподобны! — затараторил мужской голос, в котором явно слышался британский акцент.

— А до утра подождать нельзя, какой еще подарок? — уже менее недовольно ответил Никколо.

— Скрипка, отличная скрипка! Да откройте же мне, наконец! — теряя терпение воскликнул незнакомец.

Открывать не хотелось, но Паганини уже понял, что этот ночной гость разбудил его окончательно, и теперь костлявая нервная девчонка по имени «бессонница» будет терзать бедного музыканта до самого утра. Скрипач открыл щеколду и пропустил человека в комнату.

Гость оказался мужчиной лет сорока, но достаточно свежим и хорошо выглядевшим для своих лет. Морщин на лице почти не было, улыбка, которая сияла на нем, продемонстрировала великолепно сохранившиеся зубы. Парика визитер не носил, и темные прямые волосы выглядели натурально, без малейшего намека на залысины и седину. Натуральный лондонский денди! Только лишь глубоко посаженные умные глаза выдавали в незнакомце умудренного жизнью взрослого человека, а не щеголеватого юнца. В одежде доминировал черный цвет, однако покрой костюма казался каким-то неестественным. Пиджак имел очень глубокий вырез, в котором виднелся яркий галстук, отутюженные брюки заканчивались лакированными ботинками. Такая обувь больше подходила для бальных танцев, а не для повседневной носки. А самое главное, что гость вообще не носил головного убора. Ни широкополую шляпу, ни высокий цилиндр, ни маленький, английский котелок.

— Доброй ночи, сир Никколо, меня зовут Марти, — представился незнакомец, — Смотрите, что я вам принес.

В руках гость держал непроницаемый для глаз темный скрипичный футляр.

— А чем я заслужил такую честь? — поинтересовался Никколо.

— Игрой, маэстро, великолепной техникой игры, — ответил Марти, открыл скрипичный футляр и достал из него скрипку. Взору Паганини предстал изумительный инструмент, скрипка, явно изготовленная настоящим мастером. Это было заметно по качеству древесины и лакового покрытия обеих дек, которые соединялись не менее аккуратно выполненной обечайкой.

— Эта скрипка изготовлена вашим соотечественником Гварнери дель Джезу, замечательным скрипичным мастером, — продолжил ночной гость.

— Э, я не могу принять такой королевский подарок. Давайте я лучше куплю ее у вас, — предложил Никколо.

— Скрипка Гварнери не имеет цены. Возьмите ее в дар, только у меня есть одно условие относительно этого замечательного инструмента, — заговорщически произнес Марти.

Паганини задумался, в этот момент ветер распахнул старые ставни и задул догорающую на столе свечу. Холодный ветер бросил в комнату тяжелые холодные капли усиливающегося дождя. Музыканту пришлось немедленно восстановить освещение, однако в отблеске заново рожденного живого огня мир показался иным. Совсем иным. В пламени свечи промелькнул чешуйчатый хвост ящерицы. Это саламандра! Мифическое существо, символизирующее борьбу с чувственными соблазнами и целомудрие. Да, это знак, таинственный знак свыше! Значит, Никколо просто обязан принять в дар эту скрипку и посвятить себя целиком музыке, забыв обо всем, включая плотские наслаждения и меркантильные интересы.

Паганини оглянулся. На лице нежданного визитера промелькнуло что-то зловещее, но своего первоначального решения, подкрепленного странным видением, скрипач не изменил. Он лишь мертвенно улыбнулся, скаля рот и убивая в себе последние очаги сопротивления.

— Я должен отдать вам свою душу? — спросил скрипач, еле выговаривая слова. Ему показалось, что Марти — сам дьявол, охотник за человеческими душами. Скрипка Гварнери — достойная плата за душу молодого скрипача. Сейчас Никколо подпишет контракт об этом своей кровью, просто не сможет отказаться. От таких дорогих подарков не отказываются.

— Совсем нет, — ответил гость, чуть усмехнувшись, — Только старайтесь почаще брать эту скрипку в руки, и никому, слышите, никому не разрешайте на ней играть. Хорошо бы еще, чтоб и после вашей смерти скрипка оставалась в неприкосновенности…

Никколо задумался. Он взял в руки скрипку и небольшой, достаточно искусно выполненный смычок. Едва инструмент издал первые звуки, как музыкант понял, эта скрипка — именно то, о чем он мечтал в течение десяти лет. Паганини взял еще несколько аккордов, потом использовал пиччикато, и в этот момент ветер снова ударил в окно, на этот раз просто свалив подсвечник на пол, прямо туда, где лежал персидский волосатый ковер. Никколо, увлеченный игрой на чудесно приобретенном, совершенном инструменте, даже не заметил возгорания, продолжая музицировать в полной темноте под звуки проливного дождя.

Однако сухой ворс ковра вспыхнул, разгоревшись не на шутку, и Никколо пришлось затратить немало сил, чтобы потушить начинающийся пожар. Нехотя отложив скрипку в сторону, он взял в руки мокрое полотенце, и начал сбивать пламя. Вновь среди зарева мелькнула маленькая неуязвимая ящерка. Саламандра высовывала язычок и яростно била хвостом по огненным языкам. Но пламя продолжало облизывать ее чешую, пока скрипач не нанес несколько сильных хлестких ударов по дымящемуся ковру. Вместе с огнем исчезло и мифическое существо, улыбнувшись своим беззубым ртом напоследок. Когда в комнате музыканта вновь восстановился порядок, странного посетителя уже не было. Гость незаметно ушел, оставив Паганини свою скрипку, великолепную скрипку Гварнери.