Где розовоперстая эос озарила собою толпу с намереньями злыми

 

ГРЕЯ РАЗБУДИЛИ БАРАБАНЫ, игравшие зорю. Их привычный треск не испугал его, но ясно понять, где находится, Джон не мог. В лагере. Что ж, это было более-менее очевидно. Критически оценивая обстановку, он спустил ноги с койки. Левая рука сильно болела, один глаз не открывался, а в горле пересохло так, что Джон едва мог глотнуть. Спал он не раздеваясь, от него воняло, а его мочевой пузырь готов был лопнуть.

Пошарив под койкой, Грей нащупал ночной горшок и использовал его по назначению, мечтательно отметив, что его моча пахнет яблоками. Припомнился вкус сидра, а с ним вернулись воспоминания о дне и ночи накануне. Мед и мухи. Артиллерия. Джейми с залитым кровью лицом. Приклад винтовки и треск кости. Уильям... Хэл...

Память почти полностью вернулась. Джон сел и секунду совершенно не шевелился, пытаясь понять, на самом ли деле Хэл сказал, что его старший сын Бенджамин мертв. Конечно, нет. Должно быть, это – задержавшийся в голове обрывок ночного кошмара. Но, тем не менее, в нем жило пугающее чувство обреченной уверенности, которое опускалось на рассудок, будто завеса, сдерживая отрицание.

Джон встал, немного покачиваясь, с твердым намерением отправиться и разыскать брата. Он не успел найти ботинки, когда клапан палатки откинулся и вошел Хэл. Его сопровождал ординарец с тазом, кувшином, от которого шел пар, и бритвенными принадлежностями.

– Сядь, – велел Хэл совершенно будничным голосом. – Я одолжу тебе один из моих мундиров, но пока от тебя так несет, ты его не получишь. Что, черт возьми, случилось с твоими волосами?

Про волосы Грей забыл и, проведя ладонью по собственной макушке, удивился колючему ежику.

– О. Военная хитрость.

Джон медленно присел, не сводя взгляда с брата. Поврежденный глаз открылся, и, несмотря на корку, неприятно накрывавшую его, Грей смог убедиться, что Хэл в общем выглядел как обычно. Безусловно, уставший, потрепанный, немного озабоченный, но на следующий день после сражения у всех был такой вид. Если бы известие о сыне оказалось правдой, брат бы выглядел иначе. Как-нибудь хуже.

Грей хотел было спросить, но Хэл тут же вышел, оставив Джона в руках ординарца. Прежде чем омовение закончилось, появился молодой хирург-шотландец с веснушками, зевающий, будто не спал всю ночь, и сонно прищурился на руку Грея. Он профессионально потыкал в нее, заявил, что кость не сломана, но есть трещина, и повесил руку на перевязь.

Но, чтобы одеться, повязку почти сразу же пришлось снять. Явился другой ординарец, принес мундир и поднос с завтраком. Так что к тому моменту, когда Грей был приведен в порядок и его заставили поесть, он уже сгорал от нетерпения.

Правда, ему пришлось дождаться, когда Хэл появится вновь. Прочесывать лагерь не имело смысла. Кроме того, ему действительно надо было поговорить с братом прежде, чем отправляться на поиски Уильяма. К тосту принесли небольшую мисочку с медом, и, с сомнением запустив в нее палец, Джон задумался, не стóит ли намазать медом глаз. В этот момент клапан снова откинулся и, наконец, появился брат.

– Ты на самом деле сказал, что Бен мертв? – без промедления выпалил Джон. 

Лицо Хэла чуть дернулось, но подбородок остался неподвижным.

– Нет, – абсолютно спокойно ответил Хэл. – Я сказал, что у меня есть новости о Бене. Мне сообщили, что Бен умер. Но я этому не верю. 

Взглядом он дал понять Джону, что не собирается выслушивать никаких возражений.

– О. Хорошо, – мягко согласился Грей. – Тогда я тоже не верю. Кстати, а кто тебе рассказал об этом?

– Именно в этом и кроется причина моего недоверия, – ответил Хэл.

Он отбросил клапан влево и выглянул наружу – очевидно, чтобы убедиться, что их не подслушивают. Где-то в голове Грея тихо прозвенел колокольчик.

– Об этом рассказал мне Иезекиль Ричардсон. Но я не поверил бы этому субъекту, даже если бы он сказал, что у меня на бриджах сзади дыра, не говоря уж о более важных вещах.

Колокольчик в голове Грея обернулся колокольным звоном.

– Здесь интуиция тебя не подвела, – произнес он. – Сядь, съешь кусочек тоста. Мне надо кое о чем тебе рассказать.

 

УИЛЬЯМ ПРОСНУЛСЯ с ломящей головной болью и убеждением, что забыл что-то важное. Дотронувшись до головы, он обнаружил повязку, натирающую ухо, и с раздражением сорвал ее. На повязке была кровь, – правда, немного и уже засохшая. Припомнились туманные обрывки событий предыдущей ночи: боль, тошнота, головокружение, дядя Хэл... а потом образ отца, хрупкого и бледного. «Если нам есть, что сказать друг другу...» Боже, ему это приснилось?

Он выругался по-немецки, и юношеский голос, запинаясь, повторил фразу.

– Что это значит, сэр? 

Рядом с койкой неожиданно возник Зеб. В руках он держал накрытый поднос.

– Не стóит тебе знать этого. Забудь, – ответил Уильям, усаживаясь. – Что у меня с головой?

Зеб нахмурился.

– Сэр, вы не помните?

– А иначе стал бы я тебя спрашивать?

Зеб сосредоточенно сдвинул брови, но логика данного вопроса ускользнула от него. Слегка пожав плечами, мальчик опустил поднос и ответил на первый вопрос.

– Полковник Грей сказал, что дезертиры ударили вас по голове.

– Дезерт... А. 

Уильям сделал паузу, чтобы обдумать эту фразу. Британские дезертиры? Нет... Так вот откуда у него в голове немецкие ругательства. Смутно вспомнились гессенцы и... и что?

– Понос у Коленсо прошел, – с готовностью продолжил Зеб.

– Приятно слышать, что хоть у кого-то день задался. О, Господи. – Боль разламывала череп изнутри, и он прижал руку к голове. – Зеб, на твоем подносе есть что-нибудь выпить?

– Да, сэр!

Жестом триумфатора Зеб снял салфетку с подноса и показал тарелку яиц, сваренных в «мешочек», и к ним тосты, ломтики ветчины и стакан чего-то подозрительно мутного, но с сильным запахом алкоголя.

– Что это?

– Не знаю, сэр, но полковник Грей сказал, что это какое-то средство от похмелья, которое поднимет вас на ноги.

– О. 

Значит, это был не сон. Но на какое-то время Уильям прекратил думать об этом и осторожно пригубил содержимое бокала. Впервые он попробовал «укрепляющее» средство отца лет в четырнадцать, когда принял его за пунш, приготовленный для ужина лорда Джона, – вроде того, что пьют леди на вечеринках в саду. Он еще пару раз пробовал напиток с тех пор, каждый раз находя его неизменно действенным, хотя вкус его сбивал с ног.

– Хорошо же, – Уильям, набрав побольше воздуха, взял и осушил стакан единым махом, без остановки.

– Ух ты! – восхитился Зеб. – Повар сказал, что, если вы будете в состоянии есть, он мог бы прислать несколько колбасок.

Покачав головой (говорить в данный момент он был не в состоянии), Уильям схватил кусок тоста, который подержал секунду, прежде, чем собраться с духом и положить в рот. Голова все еще болела, но, благодаря укрепляющему, в ней появилось еще несколько осколков воспоминаний.

«...Совет? Ты слишком стар, чтобы советовать тебе, и слишком молод, чтобы ему следовать…»

«...Er spricht Deutsch. Er gehört!..» («Он говорит по-немецки. Он слышал!»)

– Да, слышал, – медленно произнес Уильям. – А что я слышал?

Вероятно, решив, что это – очередной риторический вопрос, Зеб, вместо ответа спросил сам.

– А что случилось с Готом, сэр? 

Лицо юноши стало грустным, словно в ожидании плохих новостей.

– Гот, – тупо повторил Уильям. – Что-то случилось с Готом?

– Ну, его нет, сэр, – пояснил Зеб, очевидно стараясь быть деликатным. – Дело в том, что... когда наши отбили вас и индейца у мятежников, коня при вас не было.

– Когда... Какого индейца? Что, черт возьми, вчера произошло, Зеб?

– А я откуда знаю? – оскорбился тот. – Меня-то там не было.

– Ну конечно, черт возьми, не было. Мой дядя... герцог Пардлоу... в лагере? Мне надо поговорить с ним.

Зеб был в нерешительности.

– Думаю, могу пойти поискать его.

– Поищи, пожалуйста. Сейчас же.

Отослав слугу, Уильям некоторое время сидел без движения, пытаясь собрать воедино распадающиеся фрагменты воспоминаний. Мятежники? Гот... Что-то про Гота он помнил, но что?.. Нарвался ли он на мятежников, и они отобрали у него коня? Но при чем здесь индейцы и дезертиры, и откуда обрывки немецкой речи в его воспоминаниях?

И, если уж на то пошло, кто вообще этот «полковник Грей», о котором упоминал Зеб? Уильям полагал, что это дядя Хэл, но, хотя отец был в чине подполковника, к нему тоже обычно обращались «полковник». Молодой человек посмотрел на поднос и пустой бокал. Конечно, дядя Хэл тоже знал о папином средстве от похмелья, но...

«Пока ты жив, то все в порядке».

Вилли отложил нетронутый тост. Неожиданно горло сдавил комок. Снова. Прошлой ночью, когда он увидел папá, комок был таким же. Тогда он сказал отцу (да, черт возьми, своему отцу!): «Я рад, что ты жив».

Возможно, он еще не совсем готов к разговору с папá, – или папá к разговору с ним, – и не вполне согласен с тем, что все хорошо, но...

Клапан палатки откинулся, и ослепительный сноп солнечного света ударил в лицо. Уильям сел прямо, сбросив ноги с койки, готовый встретиться с...

Но из пятна солнечного света, от которого слезились глаза, вышли не дядя и не отец. Из него появился Банастр Тарлетон в расстегнутом мундире и без парика. Для того, кого, судя по лицу, не так давно сильно избили, вид у него был неприлично веселый.

– Ну что, живой, Элсмир? 

Бан заметил тарелку с едой и, подхватив пальцами яйцо в «мешочек», проглотил его. Довольно мыча, он облизал масляные пальцы.

– Господи, как же я хочу есть. На ногах с самого рассвета. Могу сказать, что убийство на пустой желудок пробуждает зверский аппетит. Можно я доем остальные?

– На здоровье. Кого это ты убивал на завтрак? Мятежников?

Набив рот тостами (а посему – не в силах говорить), Тарлетон казался удивленным. Небрежно прожевав, а последний кусок проглотив, не жуя, он ответил, осыпая все дождем из крошек.

– Нет. Насколько я знаю, войска Вашингтона отошли на юг. А убивал я дезертиров-гессенцев. Тех самых, что дали тебе по голове и бросили умирать, если я правильно понял. У них был твой конь. Я узнал его.

Он потянулся за следующим яйцом, и Уильям вложил ему в руку ложку.

– Ради Бога, не будь дикарем. Мой конь у тебя?

– Да. Он хромает на правую переднюю ногу, но не думаю, что там что-то серьезное. М-м-м... ты обзавелся личным поваром?

– Нет, это повар моего дяди. Расскажи о дезертирах. Меня ударили по голове, и в памяти небольшие провалы.

Провалы были значительными, но с этого момента кусочки начали собираться быстрее.

Непрерывно жуя, Тарлетон рассказал о случившемся. Рота наемников из команды фон Книпхаузена решила сбежать во время боя, но к соглашению они не пришли. Те, которые решили дезертировать, отъехали немного в сторону и потихоньку обсуждали, следует ли разделаться с несогласными, когда неожиданно среди них оказался Уильям.

– Как можешь догадаться, это немного сбило их с толку. 

Покончив с яйцами и большей частью гренков, Тарлетон схватил стакан. К его разочарованию тот оказался пустым.

– Возможно, в этой фляге есть вода, – Уильям указал на потрепанный предмет из олова и кожи, висящий на опорном столбе палатки. – Так вот оно что... Они казались немного встревоженными, но когда я спросил одного из них по-немецки, нет ли поблизости кузнеца, чтобы подковать коня... Да, точно! Гот потерял подкову, поэтому он... А потом я услышал, как кто-то лихорадочно шепчет: «Он слышал! Он знает!». Должно быть, они подумали, что я подслушал, как они что-то замышляют, и знаю, что они собираются сделать. 

Большая часть событий предыдущего дня прояснилась, и Уильям облегченно выдохнул.

Тарлетон кивнул.

– Видимо, так. Они все-таки убили нескольких: затеяли драку после того, как огрели тебя по голове и бросили в овраг. Но не всех.

Несколько наемников сбежали и отправились к Книпхаузену, который, услышав новости, послал депешу Клинтону с просьбой помочь разобраться с негодяями.

Уильям понимающе кивнул. Всегда лучше, чтобы с проблемами, подобными дезертирству или предательству, разбирались войска других частей. И, зная Бана Тарлетона, можно быть уверенным, что он бы не упустил возможность выследить дезертиров и...

– Тебе приказали убить их? – Уильям постарался задать вопрос самым небрежным тоном.

Скривившиеся в ухмылке губы были измазаны яичным желтком, и Тарлетон смахнул несколько крошек, повисших на подбородке.

– Не прямо. Сложилось впечатление, что, коль скоро я доставлю пару человек, которые могут рассказать обо всем, никто не будет беспокоиться о судьбе остальных. В приказах был намек «pour encourager les autres» (вдохновляющий остальных (фр.), цитата из «Кандида» Вольтера. – прим. пер.).

Благовоспитанно скрыв потрясение от того, что Тарлетон не просто умеет читать, но даже прочел Вольтера, Уильям кивнул.

– Понятно. Мой ординарец рассказал о другом занимательном факте: когда меня подобрали мятежники, меня сопровождал индеец. Ты что-то знаешь об этом?

Тарлетон удивился, но покачал головой.

– Не имею ни малейшего понятия. А!.. – он уселся на табурет и, сцепив руки на колене, вдруг чему-то обрадовался. – Хотя нет, кое-что мне известно. Помнишь, ты расспрашивал меня о Харкнессе?

– Харкнесс... Ну конечно!

В меньшей степени восклицание Уильяма относилось к самому Харкнессу, а большей – к тому важному, о чем он забыл, но о чем только что вспомнил: Джейн и ее сестра.

Он был готов немедленно вскочить и кинуться на их поиски, чтобы убедиться, что с девушками все в порядке. Беженцы-лоялисты и следующие за лагерем гражданские, безусловно, прекрасно отдавали себе отчет о случившемся сражении, но жестокость и возбуждение, его сопровождающие, не прекращались одновременно с окончанием битвы. И не только дезертиры и мародеры грабили, насиловали и охотились на беззащитных овечек.

Уильям мельком вспомнил о семье Энн Эндикотт, но у тех, по крайней мере, был мужчина-защитник, пусть и плохо вооруженный. А вот у Джейн и Фанни... Но Зеб, конечно, узнал бы, если что...

– Что? – он озадаченно уставился на Тарлетона. - Что ты сказал?

– Ты что, плохо слышишь после удара по голове? – Бан глотнул из фляжки. – Я сказал, что поспрашивал. Харкнесс больше в своем полку не появлялся. Судя по всему, он все еще в Филадельфии.

В горле у Уильяма пересохло. Он потянулся к фляге и глотнул. Вода была теплой, отдавала жестью, но стало легче.

– Хочешь сказать, он самовольно оставил часть?

– Совершенно самовольно, – подтвердил Тарлетон. – Последнее, что о нем вспомнили, что он собирался отправиться в какой-то бордель проучить какую-то шлюху. Возможно, вместо этого она его чему-то поучила! 

При этой мысли Бан искренне рассмеялся.

Уильям резко встал и просто для того, чтобы что-то сделать, потянулся повесить флягу обратно на гвоздь. Полог палатки был опущен, но случайный луч наполненного пылью света все еще пробивался сквозь щель, рассыпаясь искрами на металле. Блестя серебром, с гвоздя свисал его офицерский горжет.

 

– ПЕРСИВАЛЬ УЭЙНРАЙТ? 

Джон не видел Хэла таким растерянным с тех самых пор, как тот расследовал события, касающиеся смерти их отца. Правда, если вспомнить, то в этих событиях тоже был замешан Перси.

– Своей собственной, и очень модной, персоной. В настоящее время он состоит советником при маркизе де Лафайете.

– А это еще кто?

– Расфуфыренный молодой лягушатник с большими деньгами, – Грей дернул плечом. – Генерал мятежников. Говорят, очень близок Вашингтону.

– Близок, – повторил Хэл, коротко взглянув на Грея. – Как и к Уэйнрайту, ты так считаешь?

– Возможно, но не в том смысле, как ты думаешь, – ответил Джон спокойно, хотя сердце забилось быстрее. – Я полагаю, что известия о том, что он жив, не стали для тебя неожиданностью. Я имею в виду Перси.

Грей был немного смущен: в свое время он потратил немало сил, чтобы распустить слух, будто Перси умер в тюрьме в ожидании суда за мужеложство.

Хэл только фыркнул.

– Такие, как он, не умирают настолько кстати. Как думаешь, зачем, черт возьми, он все это тебе рассказал?

Грей отогнал яркие воспоминания о бергамоте, красном вине и петигрене.

– Понятия не имею. Но я точно знаю, что он крепко связан с французскими интересами и...

– Единственный, кто интересует Уэйнрайта, – это он сам, – бесцеремонно оборвал его Хэл, проницательно взглянув на Джона. – Хорошо бы тебе помнить об этом.

– Не думаю, что снова встречу этого субъекта, – ответил Джон, стараясь не обращать внимание на то, что брат считает его легковерным или того хуже. 

Он отдавал себе отчет что, несмотря на то, что Хэл не поверил сообщению Ричардсона о смерти Бена, и что, скорей всего, это известие было ложным, ни один из них не мог совершенно отрицать возможности того, что капитан сказал правду.

Хэл подтвердил его предположение, с силой опустив кулаки на складной шкаф, из-за чего оловянные чашки подпрыгнули и упали. Брат резко встал.

– Черт возьми! – пробормотал он. – Оставайся здесь!

– Куда ты собрался?

На мгновение Хэл задержался на выходе. Его лицо все еще было осунувшимся, но глаза загорелись воинственным огнем.

– Схватить Ричардсона.

– Ради Бога, ты же не можешь сам арестовать его!

Грей тоже вскочил на ноги, дотронувшись до рукава Хэла.

– К какому полку он приписан?

– К пятому, но там он не появляется: у него особая задача. Разве я не сказал тебе, что он – тайный агент? – От словосочетания «тайный агент» несло презрением.

– Ладно. Сперва я поговорю с сэром Генри.

На этих словах Джону удалось схватить и сильно сжать руку Хэла.

– Мне казалось, что на сегодняшний день тебе хватает скандалов, – попытался успокоить брата Грей. – Выдохни и представь наиболее вероятные последствия вашего разговора. Исходи из того, что сэру Генри понадобится время, чтобы обдумать твое сообщение. Ради Бога, неужели это надо делать сегодня?

Джон слышал, как за стенами палатки двигаются войска. Никто не опасался преследования со стороны Вашингтона, но Клинтон не собирался оставаться на месте. Его дивизия – с имуществом и находящимися под защитой беженцами – должна выступить в течение часа.

Рука Хэла под ладонью Джона была твердой как мрамор. Но сам он остановился, задышав глубоко и ровно. Наконец Хэл обернулся и посмотрел брату прямо в глаза. Солнечный луч высветил каждую черточку его лица.

– Нет на свете того, чего бы я не сделал, – тихо сказал он, – только б не сообщать Минни, что Бен мертв.

Грей тоже глубоко вздохнул и, соглашаясь, кивнул.

– Понятно. Что бы ты ни собрался делать – я помогу. Но для начала мне надо найти Уильяма. Как сказал Перси...

– А. – Хэл моргнул, и черты лица его немного разгладились. – Конечно. Встретимся здесь через полчаса.

 

УИЛЬЯМ ЕДВА УСПЕЛ одеться, как лейтенант Фостер, которого Вилли немного знал, доставил от сэра Генри более-менее ожидаемое сообщение. Лицо Фостера, когда он передавал бумагу, выражало сочувствие.

Уильям рассмотрел личную печать сэра Генри Клинтона. Плохой знак. С другой стороны, если бы его собирались арестовать за вчерашнюю самовольную отлучку, то Гарри Фостер явился бы вместе с вооруженным конвоем и забрал его безо всяких реверансов. Все это немного воодушевляло, и Вилли без колебаний сломал печать.

Как оказалось, письмо лаконично извещало о том, что он отстранен от службы до дальнейшего уведомления. Вот и все. Только поняв, что стоит не дыша, Уильям выдохнул.

Но, очевидно, сэр Генри не собирался брать его под стражу. Да и как бы он это сделал с армией на марше? Не считая того, что можно заковать Уильяма и посадить его в повозку... На самом деле, Клинтон не мог даже запереть его в четырех стенах: эти четыре стены начали трястись у Вилли над головой, поскольку ординарец дяди начал разбирать палатку.

Ну и ладно. Он сунул записку в карман, а ноги – в сапоги, натянул шляпу и вышел. Принимая во внимание все случившееся, Уильям чувствовал себя вполне неплохо. Головная боль была терпимой, и ему удалось позавтракать тем, что осталось после Тарлетона.

Когда все уляжется, и сэр Генри найдет время, чтобы заняться ослушавшимися приказов, Уильям найдет капитана Андрѐ и попросит его подтвердить, что он по его поручению поехал на поиски Тарлетона. И все разъяснится. А пока ему надо пойти туда, где в лагере располагались гражданские, и найти Джейн.

Над скопившимися на дороге телегами фермеров, где вокруг мужчин толпились женщины, над беспорядочно разбросанными самодельными укрытиями и отбросами, оставшимися после людей, плыл резкий запах капусты. Армия кормила беженцев, но рацион был скудный. А в преддверии сражения и вовсе должен быть урезан.

Уильям шел по дороге, взглядом выискивая Джейн или Фанни, но нигде не было видно ни той, ни другой. Правда, разглядывая девушек, он заметил Пегги Эндикот, которая с ведрами в обеих руках медленно брела по дороге.

– Мисс Пегги! Мэм, могу ли предложить вам помощь?

Он улыбнулся и был рад увидеть, как лицо девочки, прежде довольно встревоженное, расцвело от удовольствия.

– Капитан! – от восторга она чуть не побросала ведра. – Я так рада вас видеть! Мы все так беспокоились за вас, знаете, за то, чтобы вы уцелели в сражении! Мы молились за вас, но папá сказал, что, без сомнения, Господь сбережет вас, и вы победите этих нечестивых мятежников.

– Ваши чудесные молитвы сильно помогли, – очень серьезно заверил девочку Уильям, перехватывая у нее ведра. Одно было полно воды, другое – репы, чья увядшая ботва свешивалась через край. – Здоровы ли ваши мама и папа, а также сестры?

Они шли бок о бок, и Пегги, пританцовывая на цыпочках, трещала, как общительный попугайчик. Уильям не сводил глаз с прачек, продолжая выискивать среди них Джейн или Фанни: рядом с этими грозными леди было безопасней, чем где-то еще в лагере. Сегодня, по понятным причинам, вода в котлах не кипела, но запах щелочного мыла висел во влажном воздухе, как пена над баком, полным грязного белья.

К тому времени, как они подошли к повозке Эндикотов («Все четыре колеса еще целые», – радостно заметил Уильям), он не обнаружил ни малейших признаков Джейн или Фанни. Молодой человек был тепло встречен всем семейством Эндикотов, хотя миссис Эндикот и ее дочки сильно разволновались, когда для того, чтобы помочь погрузить их вещи в повозку, Уильям снял шляпу, и они увидели у него на голове шишку.

– Ничего страшного мадам, всего-навсего синяк, – в девятый раз пытался он успокоить миссис Эндикот, пока та настоятельно предлагала ему присесть в тени и глотнуть воды с капелькой бренди, которое, «хвала небесам, у них еще осталось...»

Энн, ловко двигавшаяся рядом, передавала вещи, которые надо было погрузить в повозку. Когда девушка нагнулась за чайным ящиком, она коснулась руки Уильяма. Намеренно, – в этом он не сомневался.

– Как думаете, вы останетесь в Нью Йорке? – потянулась она за дорожной сумкой. – Или... Прошу простить мое любопытство, но люди болтают всякое... вернетесь в Англию? Мисс Джерниган сказала, что это возможно.

– Мисс... О, конечно.

Уильям вспомнил Мэри Джерниган, очень кокетливую блондинку, с которой танцевал на балу в Филадельфии. Он окинул взглядом толпу беженцев-лоялистов.

– Она здесь?

– Да, – коротко ответила Энн. – У доктора Джернигана брат в Нью-Йорке, какое-то время они поживут с ним.

Опомнившись (он видел, что она сожалеет, что напомнила ему о Мэри Джерниган), Энн так широко улыбнулась, что на ее левой щеке появилась ямочка.

– Вам же не надо искать пристанища у недовольных родственников, не так ли? Мисс Джерниган сказала, вас в Англии ждет великолепное огромное поместье.

– М-м-м, – нечленораздельно пробормотал Уильям. 

Ранее отец предостерегал молодого человека от девушек, которые намеревались выйти за него замуж только ради состояния. Нескольких таких он уже встречал. Но Энн Эндикот и ее семья нравились Уильяму несмотря ни на что. Хотелось думать, что их истинное отношение не зависит от его положения и тех прагматичных расчетов, которые должны занимать сестер Эндикот в связи с пошатнувшимися делами их отца.

– Не знаю, – ответил он, принимая чемодан. – Совершенно не представляю, что со мной будет. Да и стоит ли загадывать в военное время?

Молодой человек немного печально улыбнулся. Казалось, девушке передалось это чувство неопределенности, так как под влиянием момента она коснулась его рукава.

– Ну что ж, знайте, что у вас есть друзья, – если не сказать большего, – которым вы не безразличны, – тихо сказала девушка.

– Спасибо, – Уильям отвернулся к повозке, чтобы Энн не заметила, насколько его тронули эти слова.

И тут краем глаза Уильям заметил какое-то движение: кто-то пробирался к нему через толпу. Темные глаза Энн Эндикот мгновенно вылетели из головы.

– Сэр! – Конюх Коленсо Барагванат задыхался от бега. – Сэр, а вы...

– Вот вы где, Барагванат! Какого дьявола вам здесь нужно, где вы бросили Мадраса? Хотя у меня есть хорошие новости: Гот вернулся. Он оказался у полковника Тарлетона и... Да что такое, ради Бога?

Коленсо извивался так, будто в кармане бриджей у него сидела змея, а широкое лицо корнуольца перекосилось от срочных известий.

– Сэр, Джейн и Фанни ушли!

– Ушли? Куда?

– Не знаю, сэр. Но их нет. Я вернулся за тужуркой, палатка стояла, но их вещи исчезли, и самих не было видно. А когда я поспрашивал у соседей, они сказали, что девушки собрали свои пожитки и улизнули!

Уильям не стал терять времени, расспрашивая, как кто-то мог испариться из лагеря на виду у нескольких тысяч людей, не говоря уж о том, зачем это надо было делать.

– Куда они пошли?

– Туда, сэр! – ткнул Коленсо пальцем на дорогу.

Уильям потер рукой лицо и резко остановился, случайно дотронувшись до припухлости от удара на левом виске.

– Уй. Так, охренеть... О, прошу прощения, мисс Эндикот, – только сейчас Уильям понял, что рядом с ним с круглыми от удивления глазами стоит Энн Эндикот.

– А кто такие Джейн и Фанни? – поинтересовалась она.

– Э-э-э... две юные леди, путешествующие под моей защитой, – объяснил Уильям, прекрасно представляя эффект, который возымеют эти слова, но ничего поделать с этим не мог. – Очень юные леди, – добавил он, в напрасной надежде исправить впечатление. – Дочери... м-м-м, дальнего родственника.

– О, – Энн его объяснения совершенно не убедили. – Но они сбежали? Зачем же они так поступили?

– Черт бы побрал меня, если я... эм, прошу прощения, мэм. Я не знаю, но я должен пойти и выяснить. Не извинитесь ли за меня перед вашими родителями и сестрами?

– Я... Конечно. 

Слабым неуверенным жестом девушка протянула было к нему руку, но потом убрала ее. Одновременно Энн казалась удивленной и обиженной. Ему было жаль, но времени исправить ситуацию не было.

– К вашим услугам, мадам, – поклонившись, Уильям ушел.

 

В ИТОГЕ ПРОШЛО НЕ полчаса, а полдня, прежде, чем Джон вновь встретился с Хэлом. Он случайно увидел, как брат, стоя у дороги, ведущей на север, наблюдает за марширующими мимо колоннами. Большая часть людей уже покинула лагерь. Только повозки кашеваров да котлы прачек тяжело катились мимо, а за ними беспорядочно тянулись следовавшие за армией гражданские, рассыпавшись по дороге, будто мошки из казней египетских.

– Уильям исчез, – сказал он Хэлу без вступления.

Хэл мрачно кивнул.

– И Ричардсон тоже.

– Черт возьми.

Конюх Хэла стоял неподалеку, придерживая двух лошадей. Хэл кивнул на караковую кобылу, а сам взял за поводья своего собственного буланого мерина с белой звездочкой во лбу и в одном белом чулке.

– Куда, как думаешь, мы направляемся? – поинтересовался Джон, заметив, как его брат завернул буланую голову коня на юг.

– В Филадельфию, – процедил сквозь плотно сжатые губы Хэл. – Куда еще?

Грей мог предложить бесчисленное количество вариантов, но, поняв по вопросу, что тот был риторическим, он только спросил:

– У тебя есть чистый носовой платок?

Хэл озадаченно посмотрел на него, потом, порывшись за отворотом рукава, вытащил скомканный, но свежий квадрат льняной ткани.

– Очевидно. А зачем?

– Думается мне, что при определенных обстоятельствах нам понадобится белый флаг. Хочу сказать, что Континентальная армия в настоящий момент находится как раз между нами и Филадельфией.

– Ах, это. 

Хэл запихнул платок обратно в рукав и не проронил больше ни слова, пока, прокладывая свой путь мимо последних из орды беженцев, они не оказались более-менее в одиночестве на дороге, ведущей на юг.

– В суматохе никто не может быть ни в чем уверен, – произнес Хэл, будто его последняя фраза звучала всего десять секунд назад. – Но очень похоже на то, что капитан Ричардсон сбежал.

– Что?! 

– На самом деле, вполне удачный момент, – задумчиво ответил Хэл. – Если бы я не начал разыскивать его, еще долго никто бы не обратил внимание на его отсутствие. Хотя прошлой ночью он был в лагере, но если он не переоделся в ремонтера или прачку, то больше его там нет.

– Вряд ли произошло что-нибудь чрезвычайное, – заметил Грей. – Уильям был в лагере утром: и твой ординарец, и его юные конюхи видели его. А еще с ним завтракал полковник Тарлетон из Британского легиона.

– Кто? Ах, этот, – при упоминании имени Тарлетона Хэл раздраженно махнул рукой. – Клинтон ценит его, но я ни за что не доверял бы мужчине с девичьими губами.

– Так или иначе, но, судя по всему, он не имеет никакого отношения к исчезновению Уильяма. Конюх Барагванат считает, что Уильям отправился на поиски двух... девушек из тех, которые следуют за лагерем.

Приподняв одну бровь, Хэл взглянул на Джона.

– Что за девушки?

– Возможно именно те, о которых ты думаешь, – коротко ответил Джон.

– Прямо с утра? После того, как накануне вечером ему дали по голове? Еще и две девушки, а не одна? Выносливый мальчуган, сказал бы я.

Грей хотел бы сказать о Уильяме много чего другого, но промолчал.

– Значит ты думаешь, что Ричардсон сбежал.

Это объясняло внимание Хэла к Филадельфии. Если Перси прав, и Ричардсон на самом деле был американским агентом, куда еще он мог отправится сейчас?

– Это выглядит наиболее вероятным. А кроме того... – Хэл на секунду задумался, но потом его губы затвердели. – Что я бы сделал, если бы поверил, что Бен умер?

– Поехал и начал расспрашивать об обстоятельствах его гибели, – ответил Грей, подавляя тошноту, вызванную подобной мыслью. – По крайней мере, потребовал бы отдать его тело.

Хэл кивнул.

 – Бена держали... или держат в Нью-Джерси, в месте под названием Лагерь Мидлтаун. Я там не бывал, но это прямо в центре территории, где живут самые ярые сторонники Вашингтона, в горах Ватчунг. Оплот мятежников. 

– И вряд ли тебя будет сопровождать в этой поездке большой вооруженный отряд, – заметил Джон. – Ты поедешь один, ну, может, с ординарцем или с одним-двумя прапорщиками. Или со мной.

Хэл кивнул. Погрузившись каждый в свои мысли, они проехали немного дальше.

– Значит, в горы Ватчунг ты не поедешь, – в конце концов сказал Грей.

Его брат глубоко вздохнул и стиснул зубы.

– Не сейчас. Если мне удастся поймать Ричардсона, я смогу узнать, что на самом деле произошло – или не произошло – с Беном. А после...

– Что ты собираешься делать, когда мы окажемся в Филадельфии? – поинтересовался Джон. – Учитывая, что город сейчас в руках мятежников?

Хэл поджал губы. 

– Придумаю к тому моменту, как мы туда доберемся.

– Уверен, что придумаешь. Хотя, есть одна идея.

Хэл взглянул на него, заправляя за ухо влажную прядь. Небрежно причесанные волосы, которые он не позаботился ни заплести, ни уложить, свидетельствовали о сильном волнении.

– Что-то совершенно безумное? Твои удачные планы всегда такие.

– Не совсем. Как я уже сказал, мы обязательно встретимся с континенталами. Если нас не пристрелят на месте, мы используем наш флаг парламентера, – Джон кивнул на рукав брата, откуда торчал белый край платка, – и потребуем отвести нас к генералу Фрейзеру.

Потрясенный Хэл уставился на него.

– Джеймсу Фрейзеру?

– К нему самому. 

При этой мысли стянутый поясом живот Грея сдавило еще больше. И оттого, что он вновь увидит Джейми, и оттого, что придется сообщить, что Уильям исчез.

– Фрейзер сражался вместе с Бенедиктом Арнольдом при Саратоге, да и его жена дружна с ним.

– Да поможет Господь Бог генералу Арнольду в таком случае, – пробормотал Хэл.

– Кто еще, кроме Джейми Фрейзера, может помочь нам в этом деле?

– И правда, кто? 

Какое-то время они ехали молча, Хэл, очевидно, глубоко задумался. Он заговорил только когда они остановились, чтобы найти ручей и напоить лошадей. Хэл умылся, по лицу у него стекала вода.

– Значит, ты не только женился на жене Фрейзера, но и последние пятнадцать лет воспитывал его незаконного сына?

– Очевидно, так.

Грей надеялся, что его тон совершенно ясно говорит о нежелании обсуждать вопрос. В кои-то веки Хэл намек понял.

– Ясно. 

Вытерев лицо белым флагом, брат без дальнейших расспросов взгромоздился на лошадь.

 

 

ГЛАВА 87

ВОСХОД ЛУНЫ

 

ЭТО БЫЛ беспокойный день. Очевидно, прошлой ночью Джейми каким-то образом сохранил достаточно присутствия духа, чтобы написать короткую записку Лафайету (хотя и не помнил, как это сделал), объяснив в ней, что произошло, и доверив заботу о своих войсках маркизу. Он отправил записку с лейтенантом Биксби, поручив его уведомить о случившемся капитанов и командиров своих рот ополчения. После чего забыл обо всем, кроме Клэр.

Зато о нем не забыли. Едва взошло солнце, как к дверям дома миссис Макен устремился поток офицеров, разыскивающих генерала Фрейзера. Миссис Макен воспринимала приход каждого человека как гонца, принесшего дурные вести о ее все еще отсутствующем муже, и смрад от подгоревшей каши поднимался по всему дому, просачиваясь через стены, подобно запаху страха.

Кое-кто приходил с вопросами, некоторые – с новостями или сплетнями: что генерал Ли был отстранен от службы, арестован, уехал в Филадельфию, перешел на сторону противника и присоединился к Клинтону, повесился, вызвал Вашингтона на дуэль. Посыльный принес написанную лично генералом Вашингтоном записку, в которой тот выражал сочувствие и желал всего доброго. Еще один посыльный прибыл от Лафайета с огромной корзиной еды и полудюжиной бутылок кларета.

Есть Джейми не мог и отдал всё миссис Макен. Правда, себе он оставил пару бутылок вина, открыл их и поставил рядом, делая время от времени глоток, чтобы взбодриться в течение дня, пока обтирал Клэр, присматривал за ней и молился.

Джуда Биксби приходил и уходил, словно услужливый призрак, который появлялся и исчезал, но всегда оказывался рядом, если что-нибудь требовалось.

– Отряды ополчения... – начал было Джейми, но никак не мог сообразить, что хотел спросить о них. – Они...

– Большинство из них отправились по домам, – сообщил ему Биксби, разгружая корзину, полную пивных бутылок. – Срок их службы заканчивается тридцатого – это завтра, сэр, – мягко добавил он, – но большинство ушли уже сегодня утром.

Джейми выдохнул (хотя он даже не заметил, что задержал дыхание), ощущая, как на душе становится спокойней.

– Полагаю, пройдет не один месяц, прежде чем станет ясно, победили мы или нет, – заметил Биксби и, откупорив две бутылки, протянул одну из них Джейми. – Но это, безусловно, не поражение. Выпьем же за это, сэр?

Джейми был изнурен беспокойством и молитвами, но улыбнулся Джуде и вознес быструю благодарную молитву Богу за этого мальчика.

Как только Джуда ушел, он произнес более пространную молитву за своего племянника. Йен так и не вернулся, и никто из посетителей Джейми не сказал о нем ни слова. Рейчел пришла накануне поздно вечером, бледная и молчаливая, и снова ушла на рассвете. Дотти предложила пойти с ней, но Рейчел отказалась: им обеим надо было заниматься ранеными, которых все еще привозили, и теми, кого разместили в домах и амбарах Фрихолда.

«Йен, – с тоской подумал Джейми, обращаясь к своему зятю. – Ради Бога, присмотри за нашим мальчиком, потому что я не могу этого сделать. Прости».

Ночью у Клэр усилился жар, а затем, к рассвету, вроде бы немного спал; время от времени она приходила в сознание и могла произнест<