Польские летчики сбросили бомбы над Киевом

ВОЙНА

Мы красная кавалерия, и про нас

Былинники речистые ведут рассказ.

На протяжении ближайших двух недель на территории Прикарпатской Руси стало выходить семнадцать новых газет: пять ежедневных и двенадцать еженедельных. Газеты венгерские, украинские, чешские, еврейские. Теперь своим печатным органом обзавелась каждая из существующих партий, — даже и те, что существовали пока только в проекте. По языку, направлению, политической платформе эти газеты весьма различались между собой, но в одном все они были единодушны: в вопросах польско-русской войны.

Все партии и газеты сходились на том, что война, шедшая по соседству, за Карпатами, будет последней войной человечества. Все они полагали, что ликвидация большевизма обусловит спокойное восстановление Европы, за которым последует долгожданное всеобщее благоденствие. И ни у одной газеты не мелькало и тени сомнения в том, что священным долгом исстрадавшихся народов Прикарпатской Руси — как перед самими собой, так и перед всем человечеством — является соблюдение строжайшего нейтралитета.

Нейтралитет же — это само собой разумеется, хотя об этом и не говорится — не исключает доставки оружия воюющим сторонам.

До этого времени в Прикарпатской Руси на страже мира стояла, помимо чехов, лишь военная французская миссия. Теперь в продолжение двух недель в город прибыли американская, английская, итальянская и бельгийская военные миссии. Гостиницы были переполнены. В ресторанах рекой лилось шампанское. По улицам в роскошных новеньких автомобилях проносились ослепительно элегантные женщины.

Один за другим проходили с запада длинные, длинные поезда и через Мункач, Свальяву, Верецке и Лавочне уходили на Львов.

В Ужгороде и Мункаче витрины магазинов разукрасились дорогими, изысканными вещами, исчезнувшими с самого начала мировой войны, самые названия которых и перед войной были знакомы лишь очень состоятельным людям.

Все, что угодно, можно было достать в магазинах, и решительно на все находились покупатели.

В полдень на площадях гремели военные оркестры, собирая толпы гуляющих.

В Мункач прибыл русский балет. Сцена была убрана чешскими национальными и русскими царскими флагами.

Лилось шампанское. Текли деньги.

Доллары, фунты, франки, лиры, злотые, леи, кроны.

Таких празднеств еще не видывала страна Лесистых Карпат.

Музыка, пение, танцы, хлопанье пробок.

Длинные, длинные поезда мчались по линии Верецке — Лавочне — Львов.

ОПЕРАТИВНАЯ СВОДКА ПОЛЕВОГО ШТАБА РЕВВОЕНСОВЕТА ОТ 7/V 1920 г.

“В Киевском районе наши части с ночи на 6 мая вели упорные бои с превосходными силами противника на позиции северо-западнее и юго-западнее Киева; к вечеру противнику удалось приблизиться к окраинам города, и наши части, сдерживая контратаками натиск противника, согласно приказанию, начали планомерный отход на левый берег Днепра”.

Едва светало, когда Секереша, спавшего глубоким предутренним сном, разбудил ранний гость.

— Не гневайтесь, — начал Анталфи, — что тревожу вас в такой ранний час. Но мне сегодня же утром необходимо уехать в Мункач, а дело, которое привело меня к вам, не терпит отлагательства.

Секереш, зевая во весь рот, тщетно тер кулаком глаза, надеясь отогнать сон, и, наконец, попросил папиросу.

— От нее окончательно очухаюсь, — пояснил он.

Анталфи кинул свой золотой портсигар на одеяло Секерешу и затем поднес огня.

— По какому делу, товарищ Анталфи?

— Я, действительно, по делу, товарищ Секереш. По весьма серьезному делу.

— Прекрасно, — ответил Секереш. — Люблю серьезные дела!

— Прежде, чем начать, позвольте задать вам один вопрос, дорогой товарищ Секереш. Скажите мне, но только откровенно, для кого вы, собственно говоря, работаете?

— Как “для кого”? Странный вопрос. Я работаю для социал-демократической рабочей партии и для “Ужгородской газеты”.

— Я не спрашиваю, где вы работаете — это я и без того знаю. Вы мне скажите, для кого вы работаете! Верьте мне: этот вопрос я задаю не из праздного любопытства.

— Верю, безусловно верю, товарищ Анталфи. Ну… Если говорить откровенно — я работаю для самого себя. Мне хочется пожить.

— Вы, стало быть, не желаете быть со мной откровенны? Пусть так. Но я выступаю с открытым забралом. Я потому задал этот вопрос, что ту партию, тот класс или ту нацию, на которую вы работаете, я готов и могу вооружить. Я по баснословно дешевым ценам поставлю первоклассные винтовки, револьверы, ручные гранаты, разборные пулеметы, патроны, походные кухни, солдатскую обувь, даже мелкие орудия. Ваша партия, затратив ничтожные суммы, может стать вооруженной силой. Я, понятно, сделал бы это и без денег, но, к сожалению, обстоятельства таковы, что… я в этом деле не хозяин. Тем не менее, каким ростовщиком и живодером ни был бы мой компаньон, вам, товарищ Секереш, все мои товары обойдутся до смешного дешево.

Секереш, сперва приподнявшийся на кровати, опять повалился на подушки. Курил папиросу затяжка за затяжкой и молчал.

— Вы не ожидали с моей стороны подобной откровенности, не так ли? — продолжал Анталфи. — Теперь еще два кратких замечания. Первое: завод, представителем которого я состою, изготовляет винтовки с коротко обрезанными стволами, весьма, следовательно, удобные для нелегальных организаций. Вместе с тем это обстоятельство ничуть не уменьшает верности боя. И второе: на каждом заказе посредник получает пять процентов комиссионных. Не перебивайте, пожалуйста: я отлично знаю, что вам, товарищ Секереш, деньги не нужны. Но подумайте немного о ваших товарищах. Что сказали бы, например, те из них, что голодают в венских бараках, если бы однажды почта принесла им неожиданно тысячу-другую долларов? А?.. И чтобы такое чудо совершилось — в вашей власти, товарищ Секереш, исключительно в вашей власти. Наконец последнее: мы принимаем и небольшие заказы. Да, мы выполняем заказы даже на несколько сот винтовок. И вот что, товарищ Секереш, буду с вами до конца откровенен: не думайте, будто мне неизвестно, для кого вы все работаете — вы, и Петр, и Готтесман. Прекрасно известно. Я знаю, что вы мне говорите неправду, и я даже за это на вас не в обиде, я прекрасно понимаю, что все против меня. Но это — одна только видимость. На самом же деле… Именно теперь я смогу доказать, что остался таким же верным солдатом партии, каким был в Советской России и в Советской Венгрии. Да, для этого я к вам, главным образом, и пришел. Я вооружаю партию; когда же партия захватит власть, тогда… Я, в конце концов, не со вчерашнего дня большевик. Что было, то было. Но дальше у нас один путь. Я говорю открыто: я попрежнему считаю себя большевиком, я дам вам оружие, а когда пробьет час… вы и мне дадите винтовочку. Она будет в надежных руках, верьте мне…

Пока Анталфи говорил, Секереш соскочил с кровати и, скинув с себя ночную рубашку, принялся за умывание. В своем возбуждении он даже не заметил, что в тазу не вылитая с вечера, грязная вода.

— Что означает ваше молчание? Вы мне указываете на дверь?

Секереш, продолжая умываться, отрицательно помотал головой.

— А какой марки винтовки? — спросил он немного погодя.

— Французской.

— Где вы живете, товарищ Анталфи?

— В Мункаче, в “Звезде”.

— Ладно.

Когда Анталфи ушел, Секереш стал поспешно одеваться.

— Мерзавец, — бормотал он. — Этакий подлый и глупый мерзавец! Что он так опустился, это я еще могу понять, но что так поглупел… Неслыханно!

В полдень он отправился в редакцию.

— Идет война, — сказал ему Хайош, главный редактор. — Следовало бы почаще писать на военные темы.

— Вы совершенно правы, господин редактор. Хорошо было бы, например, пустить большую статью о том, в какой мере угнетение украинцев поляками ослабляет мощь польской армии.

Редактор испуганно вскочил. Его веснущатое лицо побледнело от страха.

— Ради бога, господин Секереш, — заикаясь от волнения, пробормотал он. Вы, видно, хотите, чтобы прикрыли мою газету? И как раз теперь при такой благоприятной конъюнктуре!

— Боже меня сохрани, — сказал Секереш. — Но какие же статьи имели вы в виду, господин редактор?

— Да как сказать… Сейчас любая статья о войне интересна. Чрезвычайно сенсационной была бы, например, статья, вскрывающая тайну победы французского оружия…

— Тайну победы французского оружия? — удивился Секереш. — А в чем, позвольте спросить, заключается эта тайна?

— В французской технике, понятно! В высоких преимуществах французской оружейной промышленности. Мы должны прямо указать, что лучшее в мире оружие — это винтовка Крезо-Шнейдер. Да, господин Секереш, об этом мы должны написать!

— Следует, следует написать, — кивнул головой Секереш. — А скажите, господин редактор, не знаете ли вы, случайно, некоего господина по фамилии Анталфи?

— А почему… вы об этом спрашиваете? — заикаясь, пробормотал редактор.

— По совести говоря, и сам не знаю, — с улыбкой ответил Секереш. — Пришла почему-то в голову эта фамилия.

Машинист взбирается на паровоз. Снимает фуражку, чтобы утереть вспотевший лоб. В фуражке листок:

НЕ ДОСТАВЛЯЙТЕ ОРУЖИЯ

ВРАГАМ СОВЕТСКОЙ РОССИИ

Кочегар покупает на станции хлеб. Хлеб завернут в большой лист оберточной бумаги. На бумаге надпись на семи языках: