Сербская женщина — русская душа

 

Сердце м óе и твóе у любóви стóе

«Сердце мое и твое у любви стоит...»

Слова сербской песни тихо льются из приемника нашего авто. Эти диски нам недавно привезли из Белграда.

Мы снова в пути. Вдвоем. Дорога длинная. Следующую песню запела женщина, и я внимательно прислушиваюсь к тягучему и глубоко страдающему голосу певицы. Пела Ана Бекута.

Рана м óя — рана лю ´ та...

Да ведь это не песня, а плач. Я сделала погромче звук и попросила моего русского серба:

— Переведи...

Он замялся.

— Я хочу понять сербскую женщину, — добавила я.

Он внимательно посмотрел на меня. Помолчал, а потом все-таки решился:

Сто раз ты согрешил,

Сто раз с другою был,

Сто раз простила я,

Чтоб с тобой был á.

 

Какое страдание в голосе! Нет, перевести это дословно невозможно. Но можно каким-то интуитивным чувством понять, чтó переживает эта сербская жéна.

— Дальше, — тихо попросила я, внимательно прислушиваясь к чувственному голосу певицы, страстно льющемуся из динамиков.

Сто раз ты любил,

Уходил, приходил,

Свою любовь погасил,

Покаянием жив был.

 

Какие простые и наивные слова, но сколько в них темперамента и боли!

«А ведь мы похожи, — подумала я, — эта сербская женщина, удерживающая свою любовь, и мы, русские, — только не нынешние, современные, обремененные западным феминизмом, а те, из царской еще России, когда церковь и вера удерживала замужнюю женщину от бессмысленной, все погубляющей “свободы”. Женщина самой природой призвана любить беззаветно, чтобы не разрушать, а созидать...». Мысли эти плыли надо мной, поверх сербской песни, так встревожившей мою душу.

— Переведи припев, пожалуйста...

Рана моя — рана люта.

Рань меня еще сто п ýто ( сто раз ).

Сто раз меня обманешь,

Но никогда не оставишь.

 

Я вновь и вновь прокручивала назад диск с пронизывающей мое сердце песней и повторяла:

— Ну переведи, пожалуйста, о чем поется дальше.

Сто ран моих заболел ó

Что сердце тебя полюбил ó.

А что не любишь меня нежно,

Душа страдает неизбежно.

И опять с нарастающим страданием в голосе звучит, как пикой пронизывает, припев: Рана м ó я — рана лю ´ та...

Эх, сербская женщина — русская душа! Как понимала я свою сербскую подругу, пропевшую в этой песне мою первую историю! И моя рана была раной лютой. Я действительно была когда-то очень привязана к своему мужу... Сто раз он ранил меня, сто раз обманывал, но сто раз я прощала ему. Хранила нашу семью ради самой себя и ради наших детей. Никогда не выносила его новые лю´бови (cербск.) на суд родных и близких, надеясь, что мои раны зарастут, а он никогда меня не оставит. Но все вышло иначе...

Сербские женщины! Сербские женщины! Сколько переживаний выпало на вашу горькую долю! И последняя война, и неизбежные потери отцов, мужей и сыновей. Разорение отеческих домов, исход из страны... Все это так понятно. И так одновременно больно за вашу судьбу, родные сестрички! Простите нас, что в 1990-х мы мало знали о страданиях Сербии и ее народа-христоносца. Простите, что не молились за души ваших православных мужей, погибших в дни Святой Пасхи под американскими бомбами, падающими в Белградское сердце Сербии. «Христос Воскресе!» — приветствовала православная церковь в эти дни воскресшего в мир Спасителя. И в это же время с натовских самолетов летела смерть на сербские города, и у этой смерти был диавольский оскал.

Никто не допускал даже мысли, что война возможна в нашем мире и что она так близка. Мы были уверены, что и вы, и мы защищены русским оружием. Но Россию уже рвали изнутри ее вековечные вóроги, и она слабела с каждым днем. И это тоже была война. Новая, тайная война!

Простите нас, сестры во Христе, что мы забыли отеческие заветы нашего русского Царя-искупителя Николая II, пуще глаза уберегавшего Сербию от злых варваров во все дни своего земного царствования и научившего весь мир уважать сербов и считаться с ними.

Мы виноваты! Мы каемся! Мы любим вас!

 

О сербских песнях

 

«Тáмо, далéко...» — вот где сербская душа. Не гимн народный, а песня, льющаяся уверенно и свободно, тихо и душевно. Я прислушиваюсь к словам сербской песни, и слух мой услаждается дивными звуками, а душа постепенно наполняется желанием жить, любить и творить для другого человека. «Тáмо, далéко...» — обещают мне, и я верю. Там далеко, на Балканах — моя судьба, там и моя Сербия.

«Там моя Сербия...», — тоскует голос, и я понимаю, что слова эти льются из сердец тысяч затерянных вне страны сербов, раскиданных, изгнанных, потерянных для своей родной Отчизны. Мой дом и моя жизнь наполняются новыми звуками. Но почему Сербия так затронула сердце? «Люблю Сербию, мою сестренку младшую!» — эти слова все чаще прижимались к моей душе и так и остались в ней навсегда.

Откуда у русских людей такая неистребимая любовь к сербам? Врожденная? Любовь до слез, до жалости. Может быть, и мои предки-казаки, станичники Оренбургского войска, были когда-то на Балканах, защищая Сербию, и стояли насмерть у западных ее православных границ!?

Любовь моя сербская разлилась по всему мозгу, заняла все клеточки воспаленного ума. Хочу понять — и понимаю, хочу любить — и люблю, хочу защищать — и защищаю, хотела пойти на войну — и пошла бы. Лишь бы не предать саму себя. И тебя, Сербия!

Несется горная река

 

Никто никогда не покорит народ державный сербский, пока будут они вместе с музыкантами соборно петь всем залом. Вон встали все со своих стульев концертных, раскачиваются из стороны в сторону в такт музыке, пританцовывают и поют все вместе, одним порывом, одним дыханием, в одном ритме. Пританцовывает и моя любимая сербская певица на сцене, не в силах удержаться от ритмов сумасшедших! И не Ана Бекута концерт дает, а зрители, хор народный, вторят ей, сопровождают душу ее, летящую в ритме песни.

Поет Ана, не останавливаясь, подряд все лучшие свои композиции. Не смолкают оркестранты, играют без передыха, а сербы поют, стоя, в зрительном зале — молодые, дети, старики... Ну как еще можно прочувствовать единение народа, как только не на концерте любимцев народных! Пока держатся сербы вместе, не отрываются по одному, по двое, не увозят своих детей по сторонам чужим и неродным, в уголки заморские, не пропадет народ Сербии.

К вам обращаюсь, сербы! Не покидайте родины вашей заветной, не будьте легкими щепками в быстро текущей реке времён, держите в руках крест князя Лазаря намертво, пойте песни вместе с Аной Бекутой, красавицей Балкан! Вместе с Шабаном Шауличем, Царство ему Небесное! Не дайте разломить себя по прутику, по веточке, имейте любовь к земле своей, кровью героев косовских политой, а мы, русские, еще многому должны у вас научиться!

Сила народа — в единстве, и вы, сербы, сохранившие свою веру, свою культуру богатую, независимые от сладких песенок заморских, однодневных, даете всем народам и нам, русским, пример немереной любви к своей земле, к церквам (старосл. яз.) златоглавым.

Герой ваш «Ратко-генерал» писал в 2015 году русской девушке Марине из тюремных застенок:

«Братия и сестры русские! Я, раб Божий, всем своим существом за наш народ, нашу Республику Србску (сербск. яз.), нашу Сербию, за православие и за мать Россию!...

Даст Бог, русские и сербы — о Боже, слóже и умнóже! (сербск. яз.) — станут больше верить в Бога, станут едиными и станет их больше, и будет мир, свобода и благосостояние в нашей православной вере. Святой Савва, ты помоги! Да здравствует Россия!».

А концерт свой Ана Бекута заканчивает гимном Косовским, поет о сердце сербском, о душе народной, о витязях балканских, искупивших своей жизнью свободу сербскую! Я же преклоняю голову перед вашим величием, перед вашим духом несломленным и перед всем самым сокровенным, что у вас, а, значит, и у нас, есть!

Повторю слова писателя Виталия Носкова: «Нам есть, чему поучиться у сербов. Когда-то мы были такие же, как они сейчас». Быть может, в этих словах — большая тайна и разгадка, почему сердце русское так остро и неизбежно тянется к святосавскому народу-христоносцу!

Да, мы очень похожи, и сербы никогда не предавали Россию. Русские говорят: «Сербия», а звучит: «Серб и я»! Сербы говорят: «Руссия», а звучит: «Русс и я»!

Поют Шабан Шаулич и Ана Бекута, играет оркестр «Сто труб» — короли балканской культуры, и пока поют сербские соловьи, жива душа народа Божия сербов!

Поет, стоя, народ Сербии вместе со своими любимыми артистами — громко, соборно, свободно.

Несется горная река и никому ее не остановить!

 

Часть VIi.

ИСПАНСКИЕ ИСТОРИИ

Испанский дневник

Заграничная любовь

 

Э ти заметки я написала в 2007 году, находясь в Испании. Не могу не поделиться сама с собой своими испанскими впечатлениями-наблюдениями. Хочу все осмыслить, а значит, отдать свои мысли бумаге.

Иностранцы — это все-таки странцы. В смысле — очень странные люди. А может быть, просто не понятные нам, русским. Что, думаете, так поразило меня на вечно зеленых испанских островах?

Вот идет преклонных лет европейка. Идет вдоль кромки берега, отделяющего океанские, живые волны от цивилизованной суши. Океан всегда волнуется, он живет своей жизнью. Еще секунда, и волна догонит «странку», промочив её насквозь, но она идет так быстро, что волна даже не успевает цапнуть ее.

Зато ее цепляет мой взгляд.

Худая. Жилистая. Седые начёсанные волосы, крашенные под блондинку, тщательно уложены и сзади подобраны красивым сиреневым бантиком. Одета по-молодежному: короткая, выше колен, юбочка песочного цвета, прозрачная блузка с расстегнутыми впереди пуговицами, обнажающая загорелую старческую грудь; кроссовки... Худые жилистые ноги с обвисшей кожей, раскачивающейся из стороны в сторону в такт ее энергичному вышагиванию, когда-то, видимо, были очень стройными.

За плечами престарелой «красотки» рюкзачок, а в руках, как бы это ни было странно, — корочка закусанного серого хлеба... «Странка» идет, без комплексов, по кромке суши вдоль океана и с удовольствием грызет крепко зажатый в руке серый мякиш. Ей, по-моему, до всех «пофиг»...

«Ведь под семьдесят, наверное, тянет», — мелькает у меня в голове, и я не могу оторвать от нее взгляда, пока она не скрывается за волнорезом. Возраста своего, она, конечно, не чувствует и демонстрирует это всем своим независимым от преклонных лет видом, — «бесбашенным», как говорят наши дети.

«А ведь эти дни, когда можно позволить себе быть “безбашенным”, не бесконечны, — опять выползли мои мысли. — Почему же она так вызывающе экстравагантна? И можно ли представить на ее месте среднестатистическую российскую бабушку семидесяти лет, обремененную внуками, огородами и нервными расчетами коммунальных платежей?»

А может быть, в этом ничего нет особенного и просто мы не такие, как они? Какие же?

* * *

 

 Другая картина.

«Как много здесь красивых парочек — беззаботных, отдыхающих стариков!» — я наблюдаю за соседями по отелю. Наверное, я оговорилась. Вовсе не «старики» это, а просто пожилые, интеллигентные люди. И это так непривычно — видеть счастливых людей в преклонном возрасте. А ведь они поистине счастливы. В это верится, когда смотришь на них. Или на острова пускают только счастливых? Говорят, что визы на остров подвергают тщательной цензуре.

Вот парочка. Им лет по восемьдесят. Идут вдоль набережной бок о бок, взяв друг друга за руки, как малые дети в детском саду. Один ведет другого за ручку — бережно, заботливо, с нежностью. Они дорожат друг другом, они знают цену этой жизни...

А вон те, которые любуются океанской волной?! Совсем ведь старенькие, но он бережно взял ее за плечики и ведет, обнимая, вдоль берега. Я присмотрелась. Она, кажется, подхрамывает, волоча больную ножку. Но это совсем незаметно, потому что они — одно целое, и он дает ей свою силу и здоровье, дает опору и заботу. Он покрывает собой ее немощь, ее болезнь. Они на двоих делят любовь, жизнь и здоровье. Ровно напополам. Трогательно. Поучительно...

Почему я не видела подобного в России? А может, мы просто не приучены проявлять чувства? Она, конечно, есть, эта самая любовь, во все времена и во всех уголках земли, но видна она или во весь рост, или в одной слезинке... А слезинок у нас, в России, как правило, больше. Так повелось.

* * *

Та же Испания.

На инвалидной колясочке сидит пожилая женщина. Не могу назвать ее бабушкой, рука не пишет, да и в мыслях даже нет слов «бабушка» или «старушка». Интеллигентная, чистенькая, безупречно одетая, с приятным парфюмом дама. Катит коляску такой же по возрасту пожилой мужчина, очевидно, супруг. Вот они остановились, любуются океаном...

Их просто двое. Прилетели за тридевять морей отдохнуть, подарить друг другу внимание и заботу, разделить совместный жизненный крест. И, может быть, остатки земных дней...

Как все-таки эти непривычные русскому глазу картины волнуют сердце, трогают душу! Какое уважение к женщине у заокеанских мужчин! А ведь они, эти дамочки заграничные, не так красивы и обаятельны, как наши славяночки. Но почему, почему наши женщины так зачастую несчастливы и одиноки? А впрочем, этих ответов я никогда не получу...

Мне бы свое охранить и сберечь. Господи, помоги!

Но не успокаиваются мои мысли. Много все-таки горя у наших «бабонек» (ласково говорю) — невыплаканного, невымоленного. Много горя в России и ныне. Так было всегда. Много лебедушек русских, оставшихся без единственных своих лебедей и без деток лебединых. Горька ты, все-таки песня лебединая! А сколько наших деток осталось на полях сражений за земли русские! Господи, упокой их души! И сейчас еще уходят утята в горячие точки, толком даже не оперившись. А ладушки остаются одни.

«Зачем?» — спрошу.

«Может быть, нужны еще нашей бедной России молитвенницы за нее!» — ответ.

Испанский таксист

 

Прилетаю в Испанию. Сажусь в такси. А таксист мне по-русски:

— Пожалуйста... — и включает компакт-диск Юлии Савичевой.

Из динамиков такси «Мерседес» вылетает песня:

Проходят дни, пролетают года,

Высыхают океаны...

— Нравится?

Я утвердительно киваю головой.

Разговорились, как могли. Он — на плохом русском, я — на плохом английском.

— Я люблю русскую, — глаза испанца горят.

Он влюблен. Нет, он любит, сомнений быть не может.

— Через два года... —  он выразительно показывает на палец левой руки, не зная русских слов и надеясь, что я пойму, потому что у испанцев обручальное кольцо надевают на левую руку.

— А-а... — отвечаю. — Поженитесь.

— Да, — счастливо улыбается он, и с необыкновенной лаской в голосе обращается к кому-то, глядя на небо:

— Моя крошка.

Не улетай, мое седьмое небо.

С тобой лететь мне бы...

— Поет Юлия Савичева под ванильными сводами испанского неба.

— Она — стюардесса, — поясняет после недолгого молчания испанец и поет вместе с певицей:

Плачет по тебе сердце...

Помни обо мне.

«Тогда все понятно! — думаю. — Интересно, в который раз он слушает этот диск?»

Удерживая одной рукой руль такси, испанец торопливо выжимает что-то в своем сотовом; наконец, находит фото и гордо показывает мне. С маленького экрана на меня смотрит лысая молоденькая девчушка. Мне становится смешно. Но я в свою очередь тоже не могу удержаться и достаю свой телефон с фотографией югослава. При этом говорю:

— Мой хазбэнд тоже иностранец.

Таксист удивленно поднимает брови и радостно смеется. Мы отлично понимаем друг друга. Он продолжает разговор со мной на ломаном русском:

— Я хочу очень карашо научить говорить русский. Спасибо русским песням!

Теперь удивляюсь я, потому что однажды я уже слышала подобную фразу. Сказал их мой жених-иностранец, когда я просила его научить меня сербскому.

— Говори со мной дома на сербском, — сказала я. — Я хочу знать твой язык.

— Нет, — ответил. — Я хóчу говорить русский, чтобы хорошо знать твой язык...

При этом, чтобы научиться получше понимать и говорить по-русски, он слушал наши диски и постоянно включал волну «Русское радио».

Вот и испанец крутил диск Юлии Савичевой, а в машине неслось:

Целый мир освящает твои глаза,

Если в сердце живет любовь.

Наверное, он думал в этот момент о своей лысенькой русской стюардессе. Как и мой серб думал о своей судьбе, когда слушал русский дуэт, умиляясь словам: «Ты меня, конечно, любишь...». Эта наивная, нежная песня обещала ему счастье. Уже позднее я, как эпизод, вспомнила, что однажды мы ехали с ним зимней дорóгой, слушая именно эту песню, и я, переполненная чувствами, сказала ему шутливо: «А у меня муж — иностранец», — на что он мне с гордостью парировал: «А у меня жена — русская. Красивая». И мы оба радовались этими приятными обстоятельствами. И были счастливы. По-детски трогательно.

В жизни тоже много сказок... — пела русская певица в испанском такси, и я думала о том, что все в жизни не случайно. Даже эти слова. Я тоже, как и незнакомый мне испанец, жила в состоянии сказки. И молила Бога дать мне талант написать книгу о любви, потому что любовь есть. Да, есть.

Вот такая испанская история любви. Чаевых влюбленный испанец-таксист с меня так и не взял.

Эх, русские женщины! Кто поймет вас до глубины души, тот поистине может обрести смысл жизни!

Только бы в поисках и ожидании любви не ошиблось наше бедное сердце.

Испаночка

 

Оторвусь ненадолго от ноутбука.

Зашла испаночка в номер.

А примем-ка мы с ней по сто грамм, по-русски.

— За любовь, — я пританцовываю под сербскую музыку. — Поет Мóмо, сербский певец.

Подаю обалдевшей горничной бокал аперитива со льдом. Она недоуменно смотрит. Не понимает. Но бокал принимает.

— За любовь, — говорю по-русски и шутливо щелкаю правой рукой по горлу, чтобы меня поняли.

—???

— Love, — пытаюсь объяснить по-английски.

—??? — снова недоумение на лице.

— Амоrе-aмоrе.

— А-а, aмоrе-aмоrе! — испанская добрая улыбка во все лицо и мы наконец поняли друг друга.

Ну какая же женщина устоит, чтобы не выпить за любовь!? Мы дружно обнимаемся, целуемся, как полагается, три раза, и я подаю ей Чимеевскую иконку Божией Матери, нашей покровительницы. Она бережно принимает святыню. Прячет в карман. Благодарит.

Все наше, дорогое нам, — при нас!

Показываю ей фотографии. Его и детей. Я любуюсь, а она с любопытством рассматривает фотокартинки с чужой жизни. Мы хорошо понимаем друг друга.

Чисто по-русски, приняли по три рюмочки, закусывая мандаринами. Наливала я, а она махала только руками и жестикулировала, давая понять, что ей сильно попадет от начальства.

— Амоrе-aмоrе... — твердила я на каждый тост и, наконец после третьей мы вместе пустились в пляс под сербские горячие песни.

Испаночка забыла об уборке, показывая рукой, что у нее кружится голова.

Вино пьянит и открывает сердце. Мы опять лобызаемся. Я настаиваю до трех раз, по-нашему.

И говорю по-русски:

— Мы любим все по-трижды...

Расстаемся закадычными подружками, хотя не знаем ни испанского, ни русского. Ловлю себя на мысли, что сердце мое открылось, и я радуюсь всему в простоте и наивности, легко предаваясь приятным чувствам и мня себя счастливым, беззаботным человеком.

Знаю точно, что именно с ним, моим сербом, ветром ворвавшимся в мою судьбу, я увидела не только жизнь, но и ее полутона...

Вечером звонок из-за тридевяти земель:

— Ну как ты там?

— Скучаю. Ты любишь меня?

— Да. И очень сильно, — был ответ.

 

«Чтобы твой, Аленка, не тревожить сон...»

 

Конечно, он ждал, когда я вернусь из Испании. Именно Ратко проводил меня на самолет, в неведомую сторону, когда я улетала на далекие, заморские острова.

В Испании я отдыхала впервые.

Как не хотела я улетать от моей приятной неизвестности о своей дальнейшей судьбе с сербом. Даже не помню сейчас, мечтала я о чем-то или нет, наверное, больше боялась этого иностранца и его любви.

Наши отношения в тот период только-только выстраивались и пока никто из нас не мог быть уверен, сбудутся ли его слова: «до конца... до конца...» — мы оба находились в тревожном ожидании.

А пока я, кажется, лечу на океан.

Несколько месяцев как он прилетел из Белграда, а уже надо, хотя ненадолго, расставаться. Слюбится или не слюбится, я пока не готова была понять, но ожидание счастья было томительным и желанным. Помню, как я собирала чемодан на море. Перво-наперво набрала дисков с сербской музыкой. Я хотела пребывать в этом молочном тумане как можно дольше.

Сербская музыка и наши любимые песни заполняли меня всю, безраздельно. Мы часто путешествовали на нашем автомобиле, и эти совместные поездки, с музыкальным сопровождением, таинственно соединяли наши недоверчивые сердца, подталкивая их друг к другу все ближе и ближе.

Я часто спрашивала себя: почему он так внимательно прислушивается к немудреным текстам русского музыкального шансона, и только позднее сама себе ответила на этот вопрос. Видимо, сложные поэтические тексты были пока непонятны для его «плохого русского», а нежные сентиментальные слова любви, льющиеся из динамика автомобиля, легко заполняли уголки его любящего сердца, жаждущего женской ласки.

Закурю тихонько, выйду на балкон,

Чтобы твой, Аленка, не тревожить сон,

 — пел со старого музыкального диска хрипловатый голос Александра Шапиро, и мой иностранец погромче выкручивал звук. Он направлял эти слова ко мне.

Ветерок колышет сонную листву,

Только ты не слышишь сказку наяву,

  — неслось далее из динамиков, и суровый сербский мужчина начинал нежно мурлыкать что-то себе под нос.

«Спи, моя Аленка, тихим детским сном», —

Лист рябины тонкой шепчет за окном.

  Пальцы его правой руки постепенно включались в такт музыке и начинали выбивать ее ритм на оплетке авторуля.

Пусть тебе приснится песня соловья,

Алая зарница и, конечно, я.

Теперь уже пела я, понимая, что эту песню он посвящает мне.

Чтобы были рядом вместе день за днем,

Чтобы нежным взглядом был согрет мой дом.

Эти маленькие эпизоды нашего таинственного общения были незаметны для окружающих, но мы-то знали, мы чувствовали биение каждого нерва друг друга, мы слышали шелест наших затаённых мыслей и точно знали, что целуются наши сердца. Объяснить это состояние или описать его было совершенно невозможно: молчание влюбленных стирает все слова, а касание их глаз высекает искры.

Наша любовь склеивалась из маленьких игрушечных пазлов — крохами, мелкими лоскутиками — и была, образно говоря, похожа на деревенское одеяло, которое, одновременно, и согревало, и радовало взор пестротой рисунков и полнотой жизненных красок.

Женское сердце всегда ждет любви. Любви на всю жизнь! Но мы беспомощны без молитвы, которая держит весь мир. «Не пытайся удержать любовь своими только силами, всегда молись, — говорю себе, — проси: “Господи, укрепи нашу любовь и сохрани ее до конца наших дней”». А избранник мой пусть всегда говорит своим друзьям: «Я счастлив с ней». И эти слова пусть доносятся до моих ушей. Дай нам Бог всегда слышать слова любви. Ведь так хочется каждому человеку тепла — не испанского, а человеческого. Не палящего, а согревающего, окутывающего тебя всю. Тепло для сердца — любовь.

 

Слюбится — не слюбится

 

Из Испании я приехала отдохнувшая, загоревшая, шоколадно-ореховая.

Он, конечно, встречал меня в аэропорту.

По дороге Екатеринбург-Курган, 400 километров, не ехал, а как и я, летел, словно крылья за спиной выросли, — волновался, курил одну сигарету за другой, и все думал, как сложится его дальнейшая судьба. Мы пока ни о чем не договорились, каждый искал своего, испытывая счастье по долькам.

Я приехала, можно сказать, прямо к новогоднему столу. Оставалось 2-3 дня до боя курантов, но к празднику у Ратко все уже было готово! Из Сербии достáвили ракию из персиков, а в русской деревне он заказал поросенка, чтобы зажарить его на вертелé. Ну как же без главного сербского блюда! Плюс моя фирменная заливная семга — и новогодний стол накрыт на любой вкус.

Новый год — полон дом друзей. Русские, сербы — «Живили», дружба, любовь... Гости собрались с разных сторон — мои друзья и знакомые, его земляки (доктор Нэна с дочерью Еленой, лечившейся в клинике с врожденным дефектом ножки), русские врачи, соседи...

Собрались, как на свадьбу, — от каждой стороны по своей родне! Большинство гостей видели друг друга впервые. Но всем было весело, уютно и по-домашнему тепло. Сербские гости радовались русскому застолью, а русские друзья гордились тем, что празднуют Новый год с заморскими гостями.

Весело переливаются разноцветные огоньки на новогодней елке, покачиваются на ее ветках «Мишки на севере», а в центре стола давно разобран на кусочки жареный поросенок. Русская и сербская речь слились в один праздничный, новогодний гул.

Добрые слова и пожелания, смех и улыбки, и наши с Ратко искорки, витающие в воздухе, объединили всех. Когда в центре внимания двое любящих сердец, гости понимают, что на их глазах происходит какое-то тайное волшебство...

Вот он приобнял меня, как бы невзначай, мое плечико коснулось его тела... Пробежали-вспыхнули звездочки, отскочили и рассыпали любовь на всех.

Вот и фейерверк новогодний с «бенгальскими» огнями!

Гостей много, в доме весело, шумно.

Но нас только двое...

Одна я никогда не собирала веселых застолий. Отвыкла. Но Ратко, хоть и прошел свой нелегкий путь, отвыкнуть еще не успел. Друзья и хорошая компания — вот где всегда уютно сербской душе. Как бы он ни страдал и сколько бы не вспоминал о войне и о своем недавнем прошлом, как только начинала звучать сербская музыка и наполнялись русские бокалы, душа оживала и жить становилось привычно веселее. Сербская музыка вытесняла из души горькие воспоминания, а может, наоборот, напоминала, что он — настоящий серб и славный род его хранил веру сербов испокон веку, сражался за нее насмерть по завету косовского Царя Лазаря. Одним словом, был он серб действительно «чистой пробы».

А у нас на пороге 2008 год. Год ожиданий и надежд. Гости дружно кричали нам: «Горько...», — и пили сербское красное вино, разбавленное колой. Мы танцевали под русские песни, и он крепко обнимал меня, так что я понимала, что мне уже никуда не вырваться. И понимала, что, наверное, люблю этого красивого серба и он тоже, как сам сказал недавно: «Кажется, попался...».

Теперь я по-настоящему верила, что нас связала не просто симпатия или случайность, а посетило вечное чувство, которое перепутать ни с чем невозможно.

Вот, наконец, мы остались вдвоем.

— Я люблю тебя...

— И я тебя...

И эти слова не звучали тревожно и с недоверием. Это было нашим взаимным, открытым объяснением друг другу в любви!

— Мы будем венчаться!

— Обязательно!

А на следующий год в день космонавтики, 12 апреля, мы совершили свой полет в космос, обвенчавшись в церкви по благословению правящего архиерея.

И снова о любви

 

Так что же такое любовь и что нового можно сказать о любви после того, как ее воспели великие мужи?

Загляну лишь в глубину собственного сердца и спою песнь своей души.

 

* * *

 

Любовь — есть хранение и исполнение законов.

Любовь — это брачные венцы.

Любовь — это свойство души. Ни эмоции, ни чувства, ни страсть не удержат и не сохранят любовь, если она не коренится в сердце человека как добродетель.

Любовь — когда жена не властвует над мужем и не назидает.

Любовь целомудренна и милосердна, не терпит фальшивых нот и учит мудрости.

Если любишь, то боишься обидеть даже взглядом.

Если любишь, то стрелой любви поразишь любое недоверие, ревность и подозрительность.

Любовь — когда чужая красота не волнует сердце, а льстивые слова не услаждают слух, чужое прикосновение не увлекает в пропасть.

Любовь — когда он молчит, но ты слышишь «его»; когда шумит прибой, но ты чувствуешь биение «его» сердца.

Любовь — это тишина и покорность, себе на радость и на счастье.

Любовь — когда ты хочешь быть рядом с ним каждое мгновение твоих летящих суток.

Любовь — когда уста его сладость, речи — утренняя роса, ласки — крепче жемчужного ожерелья.

Любовь — это касание двух любящих сердец на всю жизнь, «до конца»...

Любовь — это глаза в глазах, дыхание в дыхании, душа к душе, жизнь для жизни и для вечности.

Муж и жена — цветы одной ветви, плоть от плоти, «в которой есть дух жизни»; муж и жена — это один человек.

Любовь не притворна, не лжива и не лицемерна, никого не оскверняет, зла не творит, правды не гонит, никогда не надмевает и не назидает, не бесчинствует и не ищет своего.

Узы любви крепки, как виноградная лоза; лобзания ее нежны, как лепестки подснежника, кипение приносит добрые плоды.

Любовь снисходительна к немощи, покрывает любую нужду, изгоняет страх, все умножает, учит кротости и освещает весь твой путь.

Любовь — это зелень посева, свежесть весенней почки, нектар цветка, лилия долин, медовые соты, водопад в пустыне, сладость клевера, роса полей, ночная влага.

Любовь — когда пьешь цветок и вкушаешь от полевых трав, что слаще меда.

В том любовь, что никто не позволяет себя любить, но любит сам.

Любовь учит безмолвию, умеет слушать, не заглушает и не распаляет, не любит суд, презирает ложь, не хулит доброе, усердствует, служит и утешает.

Любовь — когда от легкого прикосновения трепещешь, как березка от дуновения ветерка; когда от света его глаз расправляешься, как нежные лепестки солнечного одуванчика; когда от робкого взгляда зажигается искра, от нежного слóва оживают иссохшие цветы, от силы чувства слагается былина.

Любовь — это плодовитая лоза, на которой раскрываются весенние почки; любовь — это зеленая ветвь, на которой цветут гранатовые яблоки.

Любовь — это ландыш, обласканный росой; подснежник, обласканный талым снегом; василек, обласканный мотыльком; это яблоневый цвет, обласканный желтым шмелем; лилия долин, обласканная медвяным нектаром; полевой горошек, обласканный вкусом сладости; пчелиные соты, обласканные зрелостью меда.

Любовь — когда в комнате, где он, всегда тихо и уютно, хотя бы за окном бушевали громовы´е ветры и властвовали осенние грозы.

Любовь — когда до краев наполняешься светом и несешь эти лучи всему миру.

Любовь — когда обижаешься как ребенок, но зла не творишь; когда терпишь боль, но сам не ударяешь.

Любовь не любит упреков и понуканий, не любит глупых шуток и надменности, не любит громких слов и заявлений, не терпит эгоизма и гордости и умаляет себя ради покорности.

Любовь — это зрелость, но не страсть.

Любовь не требует любви.

Любовью покрываешь множество его грехов, умеешь прощать и умилостивляешь Бога о его прощении.

Любовь никогда не разрушает, не бьет по слабому, не укоряет, не вопиет, не стонет, не кричит. Лишь руки к небу простирает — и умоляет, умоляет...

Любовь все понимает и безмолвствует, ей не нужны слова, она нежна, кротка и молчалива.

Любовь не ищет богатства, не шарит по карманам, не требует почета...

Любовь — когда в грозу светит солнце, в жару веет прохлада, когда в стужу с «ним» тепло, когда в ночи — заря, в полдень — тень, в бурю — ковчег.

Любовь — когда горькую воду пьешь из двух чаш, беду делишь пополам, радость умножаешь надвое.

Любовь — белая голубица; птица небесная, поющая и превозносящая только нареченного.

Остальное — суть страсти и жалкое подобие любви.

 

* * *

 

Невозможно ладошкой заслонить паля´щее солнце и в кулаке сжать струю родниковой воды. Невозможно остановить течение времени и изменить скорость мысли. Невозможно собрать проливной дождь и увидеть границы огненной стихии. Невозможно замедлить восход утренней зари и изменить благоухание лесной лилии. Невозможно обессолить океанские воды и повернуть вспять потоки рек. Невозможно сказать «нет» любви, гнездящейся в человеческом сердце — любви взаимной, данной свыше как дар, как ответственность перед детьми и перед тем, кого ты принял в свое сердце как единственно избранного, благословленного на брак в счастии, верности и любви.

Глава написана в Испании,

декабрь 2007 года