Второе наступление Добровольческой армии на Кубань.

1-ый Кубанский поход чуть не закончился катастрофой для белых. Потеряв под стенами Екатеринодара своего признанного лидера генерала Л.Г.Корнилова, Добровольческая армия отступила туда, откуда начала свои поход. Вернувшись на Дон в количестве до 5 тыс. человек, Белая армия в буквальном смысле была спасена начавшимся донским антисоветским восстанием и наступлением германских войск с территории оккупированной Украины. Расположившись в Мечетинской и Егорлыкской, добровольцы крайне выгодно для себя использовали сложившееся на юге России положение. Не следует, правда, считать, что поражение, понесенное белыми, и та неопределенная ситуация, сложившаяся в районе дислокации армии, никак не отразилось на ее духе. Как утверждал А.И.Деникин, армию на какое-то время охватил моральный кризис. Поход на Кубань и особенно его результаты вызвали невиданный моральный надлом, который, по словам Антона Ивановича, грозил гибелью белых войск.^[311] Видимо слова белого командующего не следует считать простой фигурой речи: значение этого кризиса не следует преуменьшать. После тяжелых, кровавых боев требовался отдых, передышка. Находясь почти в полном вражеском окружении (немцы с запада, красные с юга и востока), дальнейшее продолжение вооруженной борьбы представлялось для значительной части добровольцев по крайней мере затруднительным. Вопрос об оставлении белых рядов вставал все чаще и чаще, тем более что белогвардейцы формально были связаны с армией всего лишь четырехмесячными контрактами. Другая, правда немногочисленная часть белых воинов, имела несколько другие причины для того, чтобы прекратить свою «белую борьбу» - усиление якобы монархических настроений в армии после гибели Корнилова. Эту тенденцию отразил в своей биографии корниловец Р.Гуль,^[312] сам покинувший Белую армию. Несомненно, произошло определенное «поправение» во взглядах рядовых добровольцев, но очевидно, что это не отразилось кардинальным образом на тех установках непредрешенчества, утвердившихся в белом командовании. Необходимо было срочно пресечь все центробежные тенденции, наметившиеся в войсках, еще раз объяснить офицерам, во имя чего началась борьба с большевиками, показать им, что их вожди ни на секунду не усомнились в правоте начатого ими дела. Генерал А.И.Деникин, тонко знавший офицерскую психологию, решил провести разъяснительную беседу. Место ее проведения в белой мемуаристике разниться – у Антона Ивановича это Егорлыкская,^[313] а в Марковской истории указана Мечетинская.^[314] Тем не менее, время проведения этого собрания можно определить с достаточной точностью: оно состоялось 5(18) мая 1918 г. Помимо А.И.Деникина, в ней принял участие и генерал М.В.Алексеев. Антон Иванович с присущей ему убежденностью доказывал, в частности тем, кто еще колебался в выборе, что главная цель армии – борьба с большевиками, а не предрешение будущего государственного устройства России. Он совершенно точно понимал, что с провозглашением того или иного крайнего лозунга он отпугнет значительную часть антибольшевистских сил от армии, ослабив тем самым вооруженное сопротивление. Чтобы закрепить произведенное впечатление, генерал С.Л.Марков собрал офицеров подчиненных ему частей 8(21) мая в Мечетинской, чтобы обсудить будущее армии и ее борьбу с советской властью. В частности он отметил, что борьба не закончена, что основные события предстоят в будущем, в чем он был совершенно прав. С собой он принес рапорта тех, кто желал покинуть ряды армии.^[315] Видимо, речь генерала была столь заразительной (недаром он был профессором академии Генерального Штаба), что после нее, как писал очевидец этого, офицер - марковец, большинство из подавших рапорта об увольнении забрали их обратно.^[316] Нельзя, конечно, говорить о том, что после этих разговоров белого командования с офицерами их настроения резко изменились, как утверждал А.И.Деникин, но определенные перемены в их сознании без сомнения произошли. Главную цель все же они достигли – Белая армия не развалилась, командование могло со спокойной душой продолжать начатую борьбу. Естественно, тех сил, которыми располагал А.И.Деникин, было недостаточно для ее продолжения. В результате от пассивной тактики – ожидания притока добровольцев в район южного Дона – решили отказаться и перешли в свою очередь к более активным действиям по наращиванию армии. В обстановке непрекращающихся мелких стычек с красными были посланы эмиссары в единственный ближайший регион, неподконтрольный советской власти и могущий дать сколько-нибудь значительное подкрепление для белых – Украину, которая была оккупирована Германией. На первых порах немцы сквозь пальцы смотрели на мероприятия белых офицеров на занятой ими территории, соблюдая относительный нейтралитет. Их отношение к добровольцам изменилось только после начала чехословацкого мятежа из-за опасения, что будет воссоздан вновь Восточный фронт Мировой войны.^[317] Несомненным кажется то, что немецкое командование преувеличивало грозившую им опасность со стороны белых в этот период, на что косвенным образом указывают совершенно фантастические данные о численности белых, приведенные в германских разведсводках, о чем упомянула в биографии генерала М.В.Алексеева его дочь.^[318] А до этого белые вели довольно свободную пропаганду в крупнейших городах Украины.^[319] Но такие города, как Одесса, Харьков, Екатеринослав, Киев, где проживали десятки тысяч офицеров старой русской армии, давали белогвардейцам в то время максимум по несколько сотен человек пополнения. Как писал марковский историограф В.Е.Павлов, офицеры «…мирились с немцами…утешая себя мыслью, что в будущем Украина, сформировав сильную армию, послужит делу освобождения России…».^[320] Вполне естественным было крайне отрицательное отношение «первопоходников» к такого рода офицерам, которые до поры до времени пережидали русское лихолетье в более безопасных, то есть неподконтрольных большевикам, территориях, по тем или иным причинам в стороне ожидая результатов полыхавшей войны. Сходное отношение к себе испытал генерал П.Н.Врангель, когда прибыл в Белую армию в августе 1918 г., о чем будет упомянуто в свое время.

Итак, Добровольческая армия остановилась на кратковременный отдых в двух южных донских станицах, на территорию которых и распространялась вся белая власть, которую приходилось к тому же делить с донским руководством. Однако здесь следует указать на одно обстоятельство, которое сыграло решающую роль в том, что белая армия сумела выжить. Военно-политическая обстановка на юге России сложилась таким образом, что противостоявшие здесь друг другу стороны не воспринимали белую армию как реальную силу. Немцы, оккупировавшие Украину и стоявшие гарнизонами в юго-западной части Донской области, хотя и внимательно следили за маленькой белой армией, сохранившей верность союзникам по Мировой войне, но в целом не усматривали в ней серьезного противника, иначе с помощь наличных сил попытались бы ее разгромить. Донцы, освободив к маю 1918 г. от большевиков почти всю территорию своей области и выбрав себе атаманом генерала П.Н.Краснова, не прочь были отделиться от «мужичьей» России, или, в крайнем случае, попытаться самим, без добровольцев, которых в высшем донском руководстве называли «странствующими музыкантами»^[321] из-за того, что они не имели собственной территории и вынуждены были искать спасения на Дону, вести борьбу с большевиками. Очевидно, что с первыми и со вторыми у добровольцев на том этапе могли сложиться в крайнем случае нейтральные или дружественно-нейтральные отношения. Но что поражает больше всего, так это то, что белых не воспринимали всерьез именно наиболее злейшие их враги – большевики. Особенно это чувствовалось после гибели генерала Л.Г.Корнилова и стремительного отступления разбитых белых частей из-под Екатеринодара. Советские историки довоенного периода вторили друг другу, показывая, как советское командование «просмотрело» белых. Г.Ладоха в своих «Очерках гражданской борьбы на Кубани» с сожалением писал, что все поступавшие подкрепления командующий войсками Кубано-Черноморской республики К.Калнин (бывший полковник, командовал латышским полком, активно участвовал в подавлении донской контрреволюции, за что и получил такое высокое назначение), поставленный на свой пост 13(26) мая,^[322] бросал против немцев на Батайский фронт, а против белогвардейцев были выставлены лишь слабые заслоны ставропольской самообороны, которые на ночь уходили в ближайшие села.^[323] Более того, в монографии ставропольских историков Ф.Головенченко и Ф.Емельянова о гражданской войне на Ставрополье приводится телеграмма Медвеженского уездного военного комиссара, в которой на 19 мая сообщалось, что «Алексеевские банды стоят в Егорлыкской и Мечетинской с железной дисциплиной и предъявляют ультиматум – сдать оружие и упразднить Советскую власть».^[324] С.Петренко, один из прозорливых советских руководителей, одно время бывший начальником штаба И.Сорокина в своей статье «На Кубани в 1918 г.», опубликованной в 1922 г., писал о том, что после нахождения на белогвардейском фронте понял всю опасность, исходившую от добровольцев для советской власти на Северном Кавказе, не раз сообщал свои соображения К.Калнину, на что он отвечал в том духе, что сначала надо разбить немцев, а затем обратить внимание на белых.^[325] С.Петренко был не одинок в своем мнении о той опасности, которая представляла из себя белая армия. Н.Янчевский во 2 томе «Гражданской борьбы на Северном Кавказе» в 1927 г. прямо писал, что «главной силой контрреволюции на Кубани являлась Добровольческая армия». Он без обиняков возлагал вину на военное руководство местными красными силами за то, что оно «просмотрело» белых,^[326] что в конечном итоге привело к поражению советской власти в регионе. Подводя своеобразный итог всему вышесказанному, следует упомянуть, что в 1930 г. И.Борисенко в своей монографии писал о том, что белые в полной мере смогли использовать небрежное отношение советского командования.^[327] Это «невнимание» впоследствии дорого им стоило.

Не будет преувеличением сказать, что все же главным вопросом, стоявшим перед белым руководством, было направление ближайшего движения армии. Движение на Кубань было не единственным вариантом, к которому склонял генерала А.И.Деникина весь спектр обстоятельств, сложившихся в регионе. Естественно Антон Иванович намеревался начать наступление на Екатеринодар, т.е. завершить начатое в неудачном Ледяном походе дело освобождения Кубани от большевиков и создать там широкую базу для антисоветского движения. Помимо данного генералом обещания двинуться на Кубань и желания самих кубанцев, стоявших на границе со своей областью, скорейшим образом достичь своих станиц, принималось в расчет в немалой степени и то, что в белых рядах их было по разным оценкам от 50 до 65%,^[328] П.Н.Милюков доводил эту цифру почему-то до 80%.^[329] В целом на Кубани казачество было готово выступить против советской власти, в мае на Тамани вспыхнуло казачье восстание,^[330] что требовало скорейшей его поддержки. Вопрос о направлении движения белой армии был осложнен еще одним существенным фактором – отношениями с донским руководством. Атаман П.Н.Краснов, видимо не рассчитывая на свои силы, предлагал совместно двинуться на царицинское направление. В качестве аргументов он открыл белому командованию широкую перспективу овладения русской, то есть не казачьей базой, что дало бы значительные людские пополнения, огромными запасами вооружения и боеприпасов, выгодное стратегическое положение, соединение с восточным белым фронтом, и самое главное, избавление от зависимости от донского казачества.^[331] Переговоры, проходившие 15(28) мая в Манычской, завершились безрезультатно. Стороны остались при своем. Генерал А.И.Деникин отказался от заманчивого предложения, сославшись на обещание, данное кубанцам. Не в последнюю очередь на такое решение повлияла амбициозность А.И.Деникина и П.Н.Краснова, их личные натянутые отношения. Видимо, А.И.Деникину не понравился тот тон, которым с ним разговаривал атаман. Генерал жил еще старыми воспоминаниями, когда был командующим фронтами, а П.Н.Краснов был у него в подчинении. Сейчас же сложилось такое положение, что А.И.Деникин и его армия теперь если и не находились в подчинении П.Н.Краснова, то в значительной степени зависели от его решений, на что постоянно и делал упор атаман. И в этом смысле «царицынский вопрос» имел второстепенное значение.

Следует отметить, что дискуссия вокруг этого вопроса была нешуточная как в среде белого командования, так и в трудах эмигрантских исследователей. Генерал М.В.Алексеев, который был фактически в подчиненном положении к А.И.Деникину, еще до манычского совещания в письме к П.Н.Милюкову от 10(23) мая писал, что повторное движение на Кубань является бессмысленным и приведет только к гибели армии, однако и царицинское направление, предложенное П.Н.Красновым, казалось ему «непосильным предприятием».^[332] При такой постановке вопроса тот факт, что белой армией как вооруженной силой командовал А.И.Деникин, а не М.В.Алексеев, явилось для нее благом. Полемизируя с А.И.Деникиным и М.В.Алексеевым, лидер кадетов в свою очередь отмечал, что движение на юг было линией наименьшего сопротивления, оно определило в конечном итоге дальнейший ход освободительной борьбы, было поворотным моментом в истории гражданской войны на юге России. П.Н.Милюков полагал, что следовало идти на восток на соединение с Народной армией Комуча.^[333] Вероятно, еще одной причиной того, что А.И.Деникин настоял на движении на Кубань, было отношение к Комучу в целом как к продолжению ненавистной «керенщины», только в отдельно взятом регионе, и к его армии в частности. Неслучайно поэтому в своих воспоминаниях он назвал ее «пустоцветом».^[334] Возможно, такая точка зрения и была ошибочной, так как эта армия успешно сражалась на Средней Волге с красными силами все лето, и только осенью потерпела поражение. Если бы А.И.Деникин воспользовался бы удачным моментом, отодвинул бы на время в сторону свое предубеждение (в конечном итоге у них был один непримиримый враг – большевики) и двинул армию на восток, история Гражданской войны пошла бы по другому сценарию. Известный эмигрантский историк монархического направления полковник А.А.Зайцов, вторя П.Н.Милюкову, писал о движении на Царицын просто как о необходимом шаге, который якобы избавил бы белых от немецко-казачьей зависимости.^[335] Наиболее глубоко эту тему затронул профессор Н.Н.Головин в своем капитальном труде по истории белого движения «Российская контрреволюция в 1917-1918 гг.». Его точка зрения заслуживает внимания своей оригинальностью, непохожестью на подавляющее большинство мнений по этому вопросу. Здесь звучит прямая полемика с А.И.Деникиным, придерживавшимся союзнической ориентации. Н.Н.Головин открыто писал о том, что «освобождение от большевиков Северного Кавказа с помощью немцев являлось для русской контрреволюции явлением не отрицательным, а положительным». Аргументация его сводилась к тому, что антибольшевистские силы в лице германских войск получали бы в регионе дополнительные силы, которых не хватало белым. Главный враг летом 1918 г., по мнению Н.Н.Головина, были большевики, и, кто бы не оказал помощь в борьбе с ними, объективно оказывал содействие антисоветским силам. Другой аргумент Н.Н.Головина - исключалась бы борьба из-за ориентаций. Союзники по Антанте не могли в тот момент оказать военную помощь белым, и только выход на Нижнюю Волгу мог сделать возможным соединение с союзниками через чехословаков. Третье, на что делал свой акцент Николай Николаевич, это то, что вторичный поход на Кубань добровольцев вызовет еще большее сопротивление скопившихся на Северном Кавказе солдатских масс. Но самое главное, на что указывал заслуженный профессор как на решающий фактор, было то, что появление немцев в регионе привело бы к аналогичным последствиям, что и ввод их войск на Украину.^[336] При определенных обстоятельствах, например при отчетливом понимании того, что поражение Германии не за горами, белое командование могло бы пойти на такой шаг, захватить Царицын и отвести туда свои основные силы. А с другой стороны, если бы немцы оккупировали бы Северный Кавказ, то белые потеряли бы важнейший источник пополнения армии – кубанское казачество, и к тому же правительства областей региона, созданные на немецких штыках, по другому бы разговаривали с белым командованием. Деятельность донского руководства была наглядным примером. Да и Германия смогла бы значительно укрепить свое положение, что в свою очередь затянуло бы Мировую войну. Так что при любом из этих вариантов белые оставались бы в проигрыше, тем более что репутация А.И.Деникина как сторонника Антанты была бы безвозвратно потеряна, и на ее помощь рассчитывать не имело бы смысла. Однако, наиболее спорным является утверждение Н.Н.Головина о том, что А.И.Деникин и все белое руководство якобы пошло на поводу у среднего офицерского состава, бывшего костяком армии, которое жаждало скорейшего результата, что им была, по словам Н.Н.Головина, понятна только «стратегия прямого действия» и что вторичное движение на Кубань явилось типичным проявлением такой стратегии. Самое главное, как утверждал Н.Н.Головин, было то, что результаты движения на Кубань были более видны и понятны для рядовых бойцов Белой армии, чем результаты движения на Царицын. Из этого автор делает, на мой взгляд, чересчур категоричный вывод о том, что якобы А.И.Деникин не смог подняться над уровнем тех, кто его выдвинул на пост командующего.^[337] Так мог рассуждать только человек, который сам не участвовал в гражданской войне (в данном случае Головин летом 1918 г. находился на территории Украины), не мог, следовательно, непосредственно отслеживать происходившие события, быть в курсе различных направлений и борьбы различных тенденций в белой армии. Такое мнение могло сложиться у Николая Николаевича только на основе каких-то отрывочных сведений, которые поступали в Украинскую державу, да к тому же в искаженном виде и с опозданием. А.И.Деникин, судя по различным источникам, был всегда самостоятелен в принятии важнейших решений по военным вопросам. Несомненно, его нельзя сравнить с генералом Л.Г.Корниловым по воздействию на умы офицерства (следует заметить, что характеристика о «стратегии прямого действия» скорее подходила к Лавру Георгиевичу, чем к Антону Ивановичу), однако он обладал достаточным авторитетом, чтобы диктовать свою волю. Наиболее распространенным упреком в сторону А.И.Деникина, который озвучил в своих воспоминаниях генерал М.Свечин, бывший летом 1918 г. членом донской миссии к гетману П.П.Скоропадскому по вопросам поставок вооружения, было то, что Белая армия увязла на целый год на Северном Кавказе,^[338] что дало возможность красным организовать боеспособные вооруженные силы и, в конце концов, разгромить белых. Эмигрантским историкам и мемуаристам было легко с высоты уже известных фактов критиковать А.И.Деникина, рассуждать о его некомпетентности и непродуманной политике в тот период. Но не следует забывать, что сложившаяся накануне 2-го Кубанского похода ситуация диктовала свои закономерности. Белые были практически полностью во враждебном окружении. С запада им потенциально угрожали германские войска, которые, хотя и не вступали в открытую борьбу, но в любой момент могли разгромить остатки «первопоходников». С юга и востока в любое время можно было ожидать наступления красных войск, которые только по близорукости своего командования не обрушились на немногочисленную Белую армию. На этом этапе главным врагом красных, по их же мнению, на что указывается и в трудах В.И.Ленина, были немцы, что и сыграло роковую роль в поражении советской власти в регионе. Только с донским руководством у белых сложились более-менее удовлетворительные отношения, хотя и здесь атаман П.Н.Краснов, видимо тяготясь присутствием неподконтрольной ему вооруженной силы на донской территории, всячески пытался избавиться от нее, в частности посылкой на Царицын. Сама армия, насчитывавшая в своих рядах после Ледяного похода около 5 тыс. бойцов, была не способна без значительного пополнения выполнять какие-либо войсковые операции. Бригада полковника М.Г.Дроздовского, стоявшая в Новочеркасске, не спешила присоединиться к основным белым силам. Однако нахождение в донской столице позволила силам М.Г.Дроздовского пополниться, численность бригады за счет местных добровольцев неказачьего происхождения увеличилась в трое – до 3 тыс. бойцов.^[339] Атаман П.Н.Краснов предлагал М.Г.Дроздовскому и его отряду остаться на Дону и стать своеобразной донской гвардией. Этот шаг был направлен не в последнюю очередь для ослабления и без того небольших белых сил.^[340] Вообще вся политика П.Н.Краснова прямо или косвенно была направлена на ослабление сил А.И.Деникина. Случай с М.Г.Дроздовским был не единичным. И здесь уже просматривался не просто конфликт личностей П.Н.Краснова и А.И.Деникина, а борьба за лидерство в антибольшевистском движении. По-видимому, недальновидность П.Н.Краснова помешала ему трезво оценить ситуацию: ведь он фактически подрывал боеспособность своего единственного союзника (немцы не в счет, они использовали атаманское правление сугубо в своих прагматических целях, и не приходится сомневаться в том, что при известных обстоятельствах, если бы Петр Николаевич хотя бы намекнул на то, что придерживается союзнической ориентации, то на его месте мог бы оказаться более лояльный немецким интересам атаман, как это случилось на Украине). Однако полковник М.Г.Дроздовский отказался от такого предложения, чем фактически спас Добровольческую армию. 27 мая по ст.ст., за две недели до начала второго похода на Кубань, его отряд был встречен с почетом в Мечетинской, где располагался штаб Белой армии. Это соединение дало возможность белому командованию произвести реорганизацию армии, были сформированы 3 пехотные дивизии (командиры – генералы С.Л.Марков, А.А.Боровский и полковник М.Г.Дроздовский), вместо конной бригады за счет пополнения были созданы конная дивизия во главе с генералом И.Г.Эрдели (этой дивизией позднее командовал П.Н.Врангель) и конная бригада генерала В.Л.Покровского, позднее развернутая в дивизию. С этими силами белые подошли ко второму походу на Кубань.

2-й Кубанский поход был начальной фазой занятия Кубани Добровольческой армией, решающим для белогвардейцев эпизодом на Северном Кавказе в кампанию 1918 г. Добровольцы оставили значительное количество воспоминаний об этом ярчайшем моменте Гражданский войны на юге России, на основании которых можно составить представление о борьбе белых и красных летом 1918 г. в кубанских степях. Центральным произведением, освещающим это военно-политическое событие, несомненно, является 3 том «Очерков русской смуты» генерала А.И.Деникина, в котором белый главнокомандующий день за днем описывал наступление своей армии. Примечательным является тот факт, что многие белые мемуаристы именно у него черпали материал для своих воспоминаний, накладывая на них свои личные впечатления о прошедших событиях. Обладая как командующий белыми силами почти всей полнотой информации о происходившем в его армии, именно он, генерал А.И.Деникин, определил число белых накануне похода, которое закрепилось в подавляющем количестве исторических трудов по гражданской войне, в 9 тысяч штыков и сабель при 21 орудии,^[341] хотя некоторые белые мемуаристы, например марковец-артиллерист подпоручик В.Матасов приводит другую цифру – 10 тысяч белогвардейцев при 20 орудиях.^[342] В свою очередь эта цифра была взята из марковской полковой истории. ^[343] В советской исторической литературе можно было обнаружить и другую цифру, представленную в книге А.Е.Антонова «Боевой восемнадцатый год» в 1961 г. – Добровольческая армия на начало похода составляла около 8 тыс. бойцов.^[344] Эта цифра получилась видимо при механическом сложении сил Добровольческой армии, вернувшейся из Ледяного похода (около 5 тыс. человек), и тех 3 тыс. бойцов под командованием полковника М.Г.Дроздовского, которые последний привел на соединение с силами А.И.Деникина. В целом эти сведения не очень противоречат друг другу: необходимо учитывать приток пополнений, постоянное наращивание боевой мощи Белой армии, большую текучесть кадров. Однако следует признать на основе всего вышесказанного, что количество белогвардейцев, приведенное у А.И.Деникина и в Марковской истории, около 9-10 тыс., являются, по мнению автора, наиболее достоверными.   

По словам самого А.И.Деникина, он сыграл решающую роль в подготовке и проведении белогвардейского наступления. Как он писал в своих «Очерках», после его вступления в командование белыми силами были негласно разграничены полномочия между ним и генералом М.В.Алексеевым. Последний сохранял за собой политическое руководство, внешние сношения и финансы, а Антон Иванович – верховное командование,^[345] хотя именно Михаил Васильевич носил почетный титул Верховного руководителя. Эта схема управления, без донского атамана, напоминала триумвират, сложившийся на Дону в конце 1917 – начале 1918 гг., только теперь на месте погибшего Л.Г.Корнилова оказался А.И.Деникин. В утверждении Антона Ивановича о том, что именно он настоял на повторном наступлении на Кубань, есть большая доля достоверности. Ведь как указывалось ранее, генерал М.В.Алексеев предрекал гибель белым, т.к. там они должны были столкнуться с большой советской силой. Насчет красных сил следует указать, что и в эмигрантской, и в современной исторической литературе приводятся примерно схожие цифры. Генерал А.И.Деникин приводит цифру в 80-100 тыс. человек под командованием К.Калнина, хотя он же и утверждал, что точных сведений не знали ни они, белые (а им, по его словам, присылались сведения из советской Москвы, используя связи в военном руководстве), ни красные. Непосредственно по его подсчетам его армии в районе Азов-Сосыка противостояла группа И.Л.Сорокина в 30-40 тыс. человек при 80-90 орудиях, и в районе Торговая-Тихорецкая необъединенные ни под чьим руководством отряды численностью до 30 тыс. человек.^[346] Расположение советских сил отражено в диспозиции войск Кубано-Черноморской республики накануне наступления белых, приведенной красным главнокомандующим К.Калниным. В документе отражено расположение Ростовского фронта под командованием И.Л.Сорокина, который находился в районе Шабельского – Кагальницкой. Здесь догадка генерала подтверждалась, т.к. К.Калнин перечислил довольно неопределенно войска этого «фронта» как армия И.Л.Сорокина, Родионова, Середы и мобилизованных Донской области. Видимо, численность этих сил и их расположение так быстро менялись, что красный главком не смог их назвать. Также он определял силы Великокняжеского фронта И.Ф.Федько, располагавшиеся от Кагальницкой до Великокняжеской, не называя конкретной их численности.^[347] Более определенно численность и расположение красных частей даются в фундаментальной монографии В.Сухорукова, опубликованной в 1961 г. Автор, сам участвовавший в гражданской войне в регионе, насчитывал в 1-ой и 2-ой колоннах Ростово-Батайского фронта И.Л.Сорокина более 10 тыс. бойцов. Численность Кисляковско-Сосыкского фронта (Великокняжеского по диспозиции Калнина), действовавшего против белых с востока, автор не указывает, вообще называя эти войска 3-ей колонной. А в районе Тихорецкой - Торговой располагалась группировка под непосредственным командованием К.Калнина. Основу ее составляли отряды ставропольской самообороны. Всего по подсчетам Василия Тимофеевича на Северном Кавказе белым противостояла 75-тысячная армия,^[348] что в целом не противоречит данным, приводимым А.И.Деникиным. Однако даже на этом участке красные располагали различными по боеспособности силами (наиболее мощной была группа И.Л.Сорокина), что в свою очередь обусловило их поражение. 

А.И.Деникин директивой, отраженной в воспоминаниях дроздовца В.Г.Харжевского, от 8 июня по ст.ст. назначил начало похода на следующий день,^[349] по которой 3 пехотные, 1 конная дивизии и 1 кубанская бригада должны были начать наступление на красных в разных направлениях. Стратегическую задачу похода белый командующий обозначил следующим образом: овладеть Торговой, прервав этим сообщение Северного Кавказа с центром России, повернуть на Тихорецкую, после ее взятия, прикрывая фланги на Кущевскую и Кавказскую, наступать на Екатеринодар.^[350] Первый серьезный бой произошел за Торговую (ныне Сальск) и Шаблиевку, который описан и у А.И.Деникина, шедшего со штабом белой армии со 2-й дивизией генерала А.А.Боровского, отметившего при этом хмурого, нервного командира 3-й дивизии полковника М.Г.Дроздовского, чьи люди атаковали Торговую с запада, прихрамывающего командира 2-го Офицерского полка полковника М.А.Жебрака и в то время штабс-капитана А.В.Туркула, который со своей ротой с шутками, смехом и криками «ура» шел в атаку.^[351] Сам А.В.Туркул, командовавший во время 2-го Кубанского похода 2-й ротой 2-го Офицерского полка 3-й дивизии в своих воспоминаниях «Дроздовцы в огне» отразил бой за Торговую в двух очерках – «Суховей» и «Баклажки», неправильно лишь датировав сам бой – концом мая по ст. ст.^[352] Все описание Антона Васильевича, которому немало способствовала литературная обработка писателя русского зарубежья И.Лукаша, проникнуто пафосом Белой борьбы, непреклонной верой в правоту своего дела. Более приземлено эпизод боя отражен в дроздовской полковой истории «Дроздовцы от Ясс до Галлиполи», созданной дроздовцем В.Кравченко на основе воспоминаний самих белогвардейцев, где лично генерал А.И.Деникин поднимал 2-й Офицерский полк в атаку,^[353] что не отражено в воспоминаниях Антона Ивановича. Сам В.Кравченко очень много почерпнул из воспоминаний капитана С.Нилова, старого дроздовца, командовавшего на тот момент броневиком «Верный», принимавшего участие в операциях 3-й дивизии. Он вспоминал, как чуть не ввязался в перестрелку с корниловцами, наступавшими на станицу с другого фланга,^[354] перепутав в свою очередь день ее взятия, назвав 10 вместо 12 июня по ст. ст. Второе центральное событие этого дня – гибель генерала С.Л.Маркова, командира 1-й дивизии, последовавшая после взятия Шаблиевки, была отмечена всеми белыми мемуаристами как величайшая потеря для белого движения, для национальной России. Я.Полуян в своей брошюре, составленной на основе своего доклада в начале 1919 г. в РВСР после отступления ХI армии, что, по словам пленных белых, гибель С.Л.Маркова произвела большее впечатление, чем потеря генерала Л.Г.Корнилова.^[355] В Марковской полковой истории В.Павлов отмечал, что смерть С.Л.Маркова можно было без преувеличения сравнить по значению только с гибелью генерала Л.Г.Корнилова,^[356] а 13 июня генерал А.И.Деникин, отдавая приказ по случаю гибели генерала С.Л.Маркова, с которым пережил немало поражений и побед на Великой войне, назвал его патриотом, героем, который не жил, а горел любовью к родине и распорядился дать 1-му Офицерскому полку имя его первого командира.^[357] Но война на этом не заканчивалась, и добровольцы 15 июня силами 1 и 3 дивизии взяли Великокняжескую (ныне Пролетарск), причем в дроздовской истории отмечалась решающая роль в ее взятии именно частями 3 дивизии,^[358] а в Марковской решающая роль приписывалась 1 дивизии.^[359] Тем временем генерал А.И.Деникин, следуя с 3 дивизией, отмечал новые тактические навыки своих войск, сравнивал опыт мировой и гражданской войн.^[360] Передав занятый район донскому командованию, он двинул добровольцев в противоположном направлении с целью атаковать крупные силы красных (до 15 тысяч человек) в районе Песчанокопская-Белая Глина. А.И.Деникин отмечал, что эта территория считалась очагом большевизма и была наиболее враждебна Добровольческой армии,^[361] т.к. находилась на северо-западе крестьянской Ставропольской губернии. Тем временем К.Калнин совершенно недооценил сложности ситуации, в которой находились подчиненные ему силы. Находясь всего в несколько десятках километрах от линии фронта, он в сообщении в штаб СКВО в Царицын от 1 июля по н.ст. из Тихорецкой спокойно называл свой участок «Внутренним фронтом». Что характерно, в своем бравурном докладе он в его тексте ставил подведомственный ему фронт на пятое место после ростовского, азовского, таманского и сухумского. И это за 13 дней до взятия Тихорецкой белыми. Как само собой разумеющееся К.Калнин сообщал о взятии белыми Великокняжеской и Торговой, отмечая при этом бодрое настроение в войсках. Объяснял же произошедшие события он тем, что прорыв белых был вызван всего лишь «сильным напором противника и неимением резервов» для его быстрой ликвидации.^[362] По всей видимости, доклад К.Калнина не дошел до Царицына к 3 июля по н.ст., иначе командующий СКВО военспец А.Е.Снесарев не докладывал бы в виде предположения в Высший Военный Совет в этот день о том, что «Великокняжеская и Торговая будто бы заняты частями М.В.Алексеева»^[363]. В целом доклад А.Е.Снесарева в Москву не походил на сообщение К.Калнина, был более сдержанно написан, отличался аналитическими выкладками. Сказывалось то, что округом командовал бывший генерал, чье талантливое руководство спасло Царицын в 1918 г. от захвата его Донской армией.^[364] Думается, что если бы ему поручили командование советскими силами на Кубани вместо К.Калнина еще в тот момент, когда положение белых было нестабильным, например, до начала 2-го Кубанского похода, то исход противостояния враждующих сил был бы наверняка не в пользу белых. Андрей Евгеньевич сражался бы тем сильнее, что прекрасно понимал, чем грозит ему попадание в плен к своим бывшим сослуживцам. Именно такие военные, как он в значительной степени принимали участие в создан РККА, которой удалось ценой неимоверных потерь победить белое движение. А.Е.Снесарев по - видимому принадлежал к той категории бывших генералов, которые раз и навсегда связали свою судьбу с советской властью. Лишь недоверие к военспецам, подозрительное к ним отношение помешали красным в должной мере использовать военные таланты генерала.

Между тем приказом № 257 по Белой армии определялась задача 2 и 3 дивизиям – взять Песчанокопскую 20 июня.^[365] Весь этот день шли тяжелые бои за овладение этим селом, только к вечеру белым удалось с севера и востока ворваться туда. Красные отступили на Белую Глину. В Песчанокопской белые 3 дня отдыхали. Здесь, как отмечали дроздовцы В.Кравченко и С.Нилов из пленных красноармейцев был сформирован Солдатский батальон трехротного состава, командные должности в котором занимали офицеры 2-го Офицерского полка.^[366] История этого формирования весьма примечательна: впоследствии батальон принимал участие во взятии Тихорецкой, который, по словам А.В.Туркула, первым пошел в атаку и солдаты которого сами расстреляли взятых в плен комиссаров.^[367] Батальон был переименован в Солдатский полк, в него влили чинов бывшего 83-го Самурского пехотного полка царской армии, и с 14 августа бывшие красноармейцы стали официально чинами этого полка. Так со времени этого похода перестали в массовом порядке расстреливать пленных, было положено начало формирования целых белых частей из них. По боеспособности они мало чем отличались от старых белогвардейцев. Вместе с тем стала постепенно проявляться тенденция к размыванию однородности Белой армии, что примет более широкий размах несколько позже, что было в свою очередь связано с выполнением более масштабных военных задач, для чего было просто необходимо пополнение. Уже позднее, в 1919 г. такая политика обернулась против белых, став одной из причин поражения, на Северном Кавказе в 1918 г. она принесла свои положительные плоды, т.к. не приняла еще ощутимых размеров.

Во время стоянки в Песчанокопс<