Зарождение Добровольческой Армии. Первые бои на Дону и Кубани.

Создание антибольшевистской военной организации в России после поражения корниловского выступления в конце августа 1917 г. было, на наш взгляд, достаточно закономерным явлением. Выступление генерала Л.Г.Корнилова выявило окончательный раскол в армейских рядах между офицерами и солдатами. Офицеров убивали только по подозрению в поддержке генерала Л.Г.Корнилова.^[1] Солдатские массы увидели в неудавшейся попытке совершить государственный переворот во имя спасения России угрозу свободе, своеобразно ими понятой, дарованной им Временным правительством, попытку вернуть старый, царский строй.^[2] Дошло поистине до абсурда – офицеров, воевавших бок о бок с солдатами, носивших несколько отличную от солдатской форму, стали рассматривать как враждебную силу,^[3] которая стояла за продолжение войны. Именно призывы к продолжению войны, как отмечал генерал А.А.Брусилов в своих воспоминаниях, наиболее настраивали солдат против офицеров.^[4] В офицерской психологии не укладывался призыв к братанию (по братающимся не раз открывался огонь, о чем впоследствии писали офицеры-артиллеристы Д.Свидерский^[5] (Северный фронт) и Э.Гиацинтов^[6] (Юго-Западный фронт), вступившие в белую армию на различных этапах) и заключению мира, конечно же, на германских условиях в случае поражения России. Именно на офицеров, которые были костяком армии, с самого начала Февральская революция обрушила свои удары.^[7] Мнения же о Февральской революции и готовности к ней армии разделились в воспоминаниях окопного солдата и командующего фронтом было диаметрально противоположным, хотя оба отрицательно отнеслись к Октябрьской революции. С одной стороны по воспоминаниям М.Бочкаревой, сибирской крестьянки, пошедшей добровольно на войну и прошедшей к февралю 1917 г. путь от рядового до унтер-офицера, которая вместе с другими солдатами лояльно отнеслась к произошедшим политическим изменениям,^[8] армия не была готова к революции, фронт ожесточенно сопротивлялся и несмотря на скрытое презрение к царскому двору и правительственным чиновникам, войска не созрели до сознательного восстания против царизма.^[9] Она же вспоминала о том, что в ней проснулось чувство долга перед Родиной, доказывала солдатам, которые даже в элементарном призыве к дисциплине видели попытку вернуться к старым порядкам, что революция накладывает на них большую ответственность, тем более во время войны.^[10] Неслучайно поэтому она стала одной из первых организатором батальона смерти, созданным по приказу генерала А.А.Брусилова. С другой стороны генерал Брусилов, приближенный Николая II (свитский генерал), герой войны, командующий фронтом, однозначно писал, что армия (подразумевая под этим и офицерский состав, и солдат) на одном фронте меньше, на другом больше была готова к революции. Офицерский корпус, на который после Февраля начались гонения, колебался и, в общем, был крайне недоволен сложившимся положением на передовой и в тылу.^[11] Опираясь на воспоминания генерала, следует сделать вывод, что большинство офицеров лояльно отнеслось к свершившимся в Петрограде событиям, недаром по его распоряжению были созданы ударные батальоны в мае 1917 г. для удержания фронта, первый из которых – 1-й Ударный отряд, состоял на первоначальном этапе из молодых прапорщиков эсеровских убеждений. Больше того, первоначальный вариант песни Корниловского Ударного полка, как отряд назывался во время Гражданской войны, включал в себя куплет, который перестали позже петь, в котором говорилось, что «Мы былого не жалеем, / Царь нам не кумир./ Лишь одну мечту лелеем / Дать России мир»^[12] дает очень яркую картину умонастроений корниловцев того периода. Приказ № 1 и «Декларация прав солдата» расколола армию, и именно в ходе корниловского выступления этот раскол стал непреодолимым. Цели, поставленные генералом Л.Г.Корниловым, не были выполнены. Эти цели, окончательно сформулированные в Быховской программе, состояли из шести пунктов, основное содержание которых - создание сильной армии без политики и установление диктаторской власти до созыва Учредительного собрания.^[13] Генерал А.И.Деникин писал в своих «Очерках», что именно кадеты поддерживали корниловское движение,^[14] неслучайно лидер кадетов П.Н.Милюков вошел в созданный на территории русской «Вандеи» донской гражданский совет при триумвирате Корнилов-Алексеев-Каледин. Это отмечалось и в 1 томе «Истории гражданской войны в СССР», где было показано, что быховская программа почти полностью совпадала с кадетской платформой, разработанной П.Н.Милюковым и озвученная на Х съезде партии кадетов в октябре 1917 г.^[15] В советской исторической науке мобилизация контрреволюционных сил накануне Октябрьского переворота обычно называлась «второй корниловщиной».^[16] Именно в Быховском заключении, образовался один из центров будущей контрреволюции. По поводу Быховского сидения в «Кратком курсе истории ВКП (б)», выдавая желаемое за действительное, стремясь показать, что Корнилов со своими сторонниками и Керенский действовали заодно, было написано, что вскоре после ареста «заговорщики» были отпущены, и сделано это было по приказу того же министра-председателя.^[17] Л.Г.Корнилова и его программу поддерживало подавляющее число фронтового офицерства. Поэтому оно стало костяком будущей Добровольческой армии. Корниловское движение можно по праву назвать предтечей Белого движения, корниловское выступление – попыткой спасти российскую государственность в том виде, как она понималась белогвардейцами.^[18]

После поражения Л.Г.Корнилова контрреволюция не собиралась складывать оружие. Антибольшевистски настроенное офицерство было готово к вооруженной борьбе с надвигавшимся большевизмом. Эстафету борьбы принял на себя генерал М.В.Алексеев. Как записал в своих воспоминаниях генерал М.Д.Бонч-Бруевич, бывший тогда начальником Могилевского гарнизона и хорошо разбиравшийся в обстановке, именно Михаил Васильевич во время выступления Л.Г.Корнилова, приняв пост начальника штаба Верховного главнокомандующего, фактически спас мятежного генерала и его сторонников от расправы.^[19] М.В.Алексееву принадлежит заслуга в создании еще одного центра контрреволюции. Необходимо было начинать все сначала и делать это тайно, чтобы не погибло все дело. В Петрограде генералу М.В.Алексееву морально и идейно помогала политическая организация «Русская государственная карта», возглавляемая В.М.Пуришкевичем. Организация В.М.Пуришкевича стала центром связи всех контрреволюционных сил. Военную подготовку вел сам генерал М.В.Алексеев, стремясь объединить и связать все сохранившие порядок и дисциплину воинские части, главным образом военные училища.^[20] По оценке Г.З.Иоффе в Петрограде осенью 1917 г. находилось огромное количество офицеров – до 15 тысяч человек,^[21] по другим оценкам не более 8 тысяч, и то под контролем солдатских комитетов.^[22] Именно их генерал М.В.Алексеев стал объединять в офицерскую организацию, с тем, чтобы в нужный момент создать из них воинские части. Цель ее была такова - при попытке большевиков захватить власть выступить против них, разгромить их и предъявить Временному правительству требования по изменению проводимой им политики. В случае поражения белогвардейцев существовала договоренность с донским атаманом А.М.Калединым о перебазировании белогвардейцев на Дон.^[23] Здесь образовывался третий очаг контрреволюции. Для материальной поддержки офицеров полковник П.А.Веденяпин, член офицерской контрреволюционной организации, по поручению генерала М.В.Алексеева вошел в состав общества по борьбе с туберкулезом «Капля молока», превратив это общество в питательный и перевалочный пункт для белогвардейцев. Затем генерал М.В.Алексеев при поддержке торгово-промышленных кругов провел подготовку к пуску в ход бездействующих заводов, чтобы разместить в них офицеров под видом рабочих.^[24] Но Алексеевская организация оказалась нежизнеспособной и не смогла оказать достойного сопротивления захватывавшим власть большевикам. По мнению П.Б.Струве, М.В.Алексеева не позвали,^[25] чтобы встать на защиту Временного правительства. По поводу численности войск, вставших на защиту Временного правительства, в советской и современной литературе есть несколько точек зрения. По сведениям, приведенным в монографии Г.Л.Соболева, к 20 октября в Зимнем дворце находилось до 650 юнкеров при шести пулеметах, шести орудиях и семи бронеавтомобилях.^[26] В.И.Старцев в «Штурме Зимнего» привел другие цифры – 25 октября антибольшевистские силы насчитывали до тысячи офицеров и юнкеров, а в ночь на 26 октября в Зимнем дворце оставалось не более 500 юнкеров.^[27] По мнению историка В.М.Мироненко, на момент захвата резиденции Временного правительства там находилось до 1100 юнкеров при 4 орудиях и 12 бронеавтомобилях.^[28] На основании воспоминаний белогвардейцев, участвовавших в защите Зимнего дворца, современный историк С.В.Волков в предисловии к подготовленному им в 2001 сборнику «Сопротивление большевизму. 1917-1918 гг.» приводит следующие цифры: в Петрограде на защиту Временного правительства встало 310 человек 2-й Петергофской, 352 человека 2-й Ораниенбаумской школ прапорщиков, рота юнкеров Школы прапорщиков инженерных войск, юнкера Школы прапорщиков Северного фронта,^[29] а также 2-я рота 1-го Петроградского женского батальона смерти, которая была отчислена из батальона за «легкое поведение».^[30] По разным оценкам численность роты была от 137^[31] до 224 человек.^[32] Из 5 тысяч офицеров, зарегистрированных в Алексеевской организации,^[33] только около ста по своей инициативе собрались в здании одного из женских институтов. Их возглавил измайловец штабс-капитан В.Д.Парфенов. Эта сводная рота, не имевшая полного комплекта вооружения, действовала достаточно активно: производила вылазки, обезоруживали  красногвардейцев, освобождала арестованных офицеров и юнкеров.^[34] Но силы были неравны. Офицеры под командой штабс-капитана В.Д.Парфенова вынуждены были распылиться. Офицеры Алексеевской организации не пожелали защищать то правительство, которое на протяжении всего 1917 г. систематически унижало их своими законодательными актами и поставило в бесправное положение на фронте, что приводило к многочисленным самосудам над офицерами. В Петрограде 3 ноября была раскрыта организация В.М.Пуришкевича,^[35] переправлявшая белогвардейцев на Дон. Окончательно вооруженная борьба в столице была проиграна белогвардейцами после провала восстания юнкеров, следовательно, вступала в силу договоренность генерала М.В.Алексеева с атаманом А.М.Калединым, который не признал Советскую власть и принял на себя всю полноту исполнительной власти в Донской области. Дон объявил себя самостоятельным государством впредь до свержения советской власти в России.^[36] Кадет Г.Н.Трубецкой, выражая точку зрения своей партии, писал впоследствии в своих мемуарах, что им казалось, что Дон является твердым консервативным устоем, о который разобьется большевистская пропаганда.^[37] Именно туда переносилась центр борьбы с новой властью. По мнению современного исследователя В.П.Федюка, помимо всех прочих факторов, принимались в расчет и сепаратистские тенденции, весьма заметные в жизни казачьих областей юга России.^[38] Организатору контрреволюционной офицерской организации грозил арест, необходимо было срочно покинуть Петроград, так как по городу уже были расклеены листовки о его розыске.^[39] Как уже в эмиграции писал его адъютант А.Г.Шапрон дю Ларре, будущий зять генерала Л.Г.Корнилова, 30 октября генерал М.В.Алексеев, переодевшись в гражданскую одежду,^[40] в сопровождении нескольких лиц отправился в Новочеркасск.

2 ноября 1917 г. на перрон вокзала г. Новочеркасска из приехавшего ростовского поезда высадилась группа в двенадцать человек в военной и штатской одежде, с небольшим багажом в руках.^[41] Это был генерал М.В. Алексеев вместе с первой группой добровольцев. День 2 (15) ноября стал в эмигрантских и постсоветских трудах по истории Гражданской войны днем рождения Добровольческой армии. Немедленно в Петроград полковнику П.А.Веденяпину была послана условная телеграмма о направлении добровольцев в донскую столицу. В этот же день генерал М.В.Алексеев с согласия донского атамана обнародовал письмо к офицерам, в котором звал их на Дон для создания армии, которая будет бороться с большевиками.^[42] Первые добровольцы расположились в Новочеркасском лазарете № 2 по адресу ул. Барочная, 39 под видом раненых. Как писали эмигрантские историки, этот лазарет стал своеобразной колыбелью зарождающейся Добровольческой армии.^[43] Туда стали стекаться прежде всего фронтовые офицеры, а также юнкера и кадеты, которые участвовали в боях с большевиками в Москве, Петрограде и Киеве.^[44] 4 ноября в Новочеркасск прибыла группа из 25 человек под командой штабс-капитана В.Д.Парфенова, выехавшая из столицы еще до телеграммы полковнику П.А.Веденяпину. Эта партия добровольцев составила первую часть Белой армии – Сводно-Офицерскую роту под командованием того же штабс-капитана В.Д.Парфенова. Как писал Марковский летописец и сам Марковец подполковник В.Е.Павлов, 4 ноября 1917 г. стало днем рождения Марковского полка Добровольческой армии.^[45] В Петрограде тем временем полным ходом шла работа по отправке на Дон юнкеров Константиновского и Михайловского артиллерийских училищ. В Константиновском училище, как вспоминал позже участник этих событий Марковец-артиллерист В.Ларионов, юнкера открыто нашивали донские красные лампасы на приобретенные синие штаны.^[46] В ноябре – декабре 1917 г. попасть на Дон можно было довольно легко, чем и пользовались те офицеры, которым было не по пути с Советской властью, и которые с оружием в руках готовы были сражаться с нею. Что же стало той последней каплей, заставившей офицеров встать в белогвардейские ряды? Прежде всего, это выборы командного состава, в результате которых боевые заслуженные офицеры становились в своих частях рядовыми, что отражено, например, в воспоминаниях начальника команды 1-го армейского авиационного отряда штабс-ротмистра Л.Сукачева,^[47] которого после выборов назначили кашеваром, или командира роты 124-го пехотного полка штабс-капитана Д.Марченко, отрешенного от командования ротой и назначенного в ней младшим офицером.^[48] В случае с Р.Гулем, приехавшим домой в Пензенскую губернию с фронта, решающую роль сыграло письмо его полкового командира с Дона о начавшейся борьбе с большевиками.^[49] Пробирались будущие добровольцы поодиночке, как в случае с молодым артиллерийским офицером Д.Свидерским,^[50] мелкими группами, как Р.Гуль^[51] и А.Поливанов,^[52] и более крупными группами, как Константиновские юнкера из Петрограда,^[53] и большой офицерский отряд из Киева.^[54] К середине ноября 1917 г. была создана вторая часть Добровольческой армии – юнкерская рота из юнкеров, кадетов и учащейся молодежи. 19 ноября прибыло до 100 юнкеров-артиллеристов из Петрограда, и из них совместно с другими прибывшими юнкерами был образован Сводный Михайловско-Константиновский батальон численностью до 250 человек.^[55] Батальон состоял из двух рот, во второй роте четвертый взвод состоял из морских офицеров, гардемаринов и кадетов.^[56] Четвертой белогвардейской частью стала Георгиевская рота численностью 50-60 человек, позднее влитая в Корниловский Ударный полк. На этом этапе формирования белых частей 50 % добровольцев были юнкерами, треть офицерами и учащейся молодежи около 10%. Как показал А.Г.Кавтарадзе в своей монографии «Военные специалисты…», среди офицеров-добровольцев было значительное число разночинцев (народные учителя, мелкие служащие, небогатые торговцы, зажиточные крестьяне).^[57] Вопреки установившейся еще в советской историографии точки зрения, что основу Белых армий составляли выходцы из буржуазных и дворянских слоев общества, факты говорят о том, что именно гражданская и военная интеллигенция либерального и социалистического (в меньшей степени монархического) оттенков играла активную роль в создании Добровольческой армии. «Интеллигентной» армию называл еще ее участник и современник А.Богаевский,^[58] донской атаман после П.Н.Краснова. Каждый новобранец должен был иметь два поручительства от уже вступивших в Белую армию.^[59] Была создана система, просуществовавшая почти до конца 1918 г. для офицеров, по которой вступавший в ряды добровольцев подписывал договор, предусматривавший 4 месяца службы, казарменное общежитие, общее питание и жалование 200 рублей в месяц. Пойти на хотя бы частичную мобилизацию многочисленных офицеров, находившихся на Дону после распада фронта мировой войны, добровольческое руководство так и не решилось из-за того, что у него не было реальных рычагов власти. Некоторые монархически настроенные офицеры, каковых П.Н.Милюков, бывший свидетелем начала формирования Белой армии и увидевший в ней реставрационные настроения, по-видимому, неверно насчитывал в белых рядах до 80 % в то время^[60] (я склонен согласиться с современным орловским исследователем Р.М.Абинякиным, писавшем о том, что представление о Добровольческой армии как монархической является не корректным),^[61] как например автор «Записок белого офицера» Э. Гиацинтов, артиллерист-марковец, не вступали сразу в Добрармию из-за того, что считали генерала М.В.Алексеева и прибывшего позже Л.Г.Корнилова «красными» из-за их поведения в ходе Февральской революции и получения высоких должностей от «февралистов».^[62] Другие же, как известный впоследствии писатель русского зарубежья корниловец Р. Гуль, напротив, разочаровавшись в Февральской революции и видя во главе белогвардейцев генералов М.В.Алексеева и Л.Г.Корнилова, стремились на Дон, преодолевая всевозможные препятствия.^[63] Была еще одна, правда малочисленная группа, офицеров, находившаяся тогда на юге России, которая выступила как против белых, так и против красных, представителем которых был бывший гвардейский штабс-ротмистр Н.В.Воронович, возглавивший в Черноморской губернии «зеленое движение»^[64] и оставивший об этих событиях интересные воспоминания. Попытки силой поставить в строй офицеров, державших «нейтралитет», («в трехдневный срок всем офицерам. Находящимся в Ростове, предлагается или вступить в ряды армии, или покинуть Ростов»), оставались безрезультатными. В начале января 1918 г. «Отдел записи в Добровольческую армию» доносил Л.Г.Корнилову, что в Ростове проживает 16 тысяч офицеров, в армию же записалось не более 300 из этого числа.^[65] Офицеры, убежденные в своей безопасности от большевиков, не торопились снова брать в руки оружие и вступать в ряды малоизвестной белой армии.^[66] Как писала ростовская исследовательница Н.А.Решетова, эти офицеры считали, что призваны защищать Россию в целом, а не отдельные ее части. Вокруг «уклонистов» в среде интеллигенции создавалось общественное мнение как о предателях, не исполняющих свой долг.^[67] По поводу дальнейшей их судьбы с горечью написал впоследствии генерал А.И.Деникин в своих «Очерках русской смуты», что после взятия Ростова большевистский комендант города Калюжный жаловался в Совет рабочих депутатов на страшное обременение работой - тысячи офицеров являлись к нему в управление с заявлениями, что они не были в Добрармии.^[68] Судьба многих из этих «неприсоединившихся» офицеров сложилась трагически: как писал член Государственной Думы, «прогрессивный националист», участник белого движения Л.Половцов, все, кто хорошо не спрятался, после ухода Добрармии из Ростова были с издевательствами убиты.^[69] Этот метод устрашения классового врага широко практиковался большевиками в начале Гражданской войны: нечто подобное произошло в январе 1918 г. в Киеве,^[70] когда он был взят красными войсками под командованием бывшего подполковника М.А.Муравьева. В своих воспоминаниях В.А.Антонов-Овсеенко привел приказ этого самого М.А.Муравьева, гласивший о том, что необходимо уничтожить в захваченном городе, кроме прочих «врагов революции», всех офицеров и юнкеров.^[71] В Ростове же, по подсчетам самих большевиков, было убито около 3 тысяч офицеров.^[72] Для большевистски настроенных матросов, солдат и красногвардейцев абсолютно все офицеры, по логике классовой борьбы, были олицетворением старого мира, и не нахождение в рядах в Добровольческой армии совсем не избавляло «нейтральных» офицеров от расправы со стороны Советской власти. К счастью Белого движения, не все предпочитали отсиживаться, не участвовать в начавшейся Гражданской войне. Под видом бежавших из плена солдат из Москвы с помощью сестры милосердия М.Нестерович, которая сама побывала в плену, переправлялись на Дон офицеры, кадеты и юнкера. Совершив семь поездок в Москву, она перевезла на Дон и в Оренбург 2627 добровольцев. В своих воспоминаниях она написала об одном малоизвестном факте, когда бывшие солдаты-военнопленные высылались на разные железнодорожные станции в южном направлении, по пути следования белых добровольцев на Дон (Грязи, Воронеж, Лиски), высматривали там офицеров и спасали их от верной гибели, «узнавая» в переодетых белогвардейцах своих «однополчан» и настраивая разъяренную толпу большевизированных солдат отпустить «сослуживцев».^[73] В ее же мемуарах описан разговор с генералом А.А.Брусиловым, который отказался ехать на Дон и стать одним из руководителей белого движения.^[74] В свою очередь генерал писал в своих воспоминаниях, что к нему приезжали многочисленные офицеры, сестры милосердия и другие лица с рассказами и поручениями от генерала М.В.Алексеева, но все это было, по мнению А.А.Брусилова, настолько бестолково, хаотично и даже порой походило на шантаж и вымогательство, что он оборвал все связи с югом.^[75] Немаловажным фактором было ранение генерала во время юнкерского восстания в Москве. Видимо, свою роль здесь сыграли и натянутые отношения между А.А.Брусиловым и М.В.Алексеевым, возможно, нежелание А.А.Брусилова быть одним из многих. Так или иначе, Белому движению не удалось заручиться помощью одного из авторитетнейших русских генералов Мировой войны, настроенного антибольшевистски. Думается, что авторитет А.А.Брусилова привлек бы в белогвардейские ряды дополнительно значительное число офицеров.

Однако не всем добровольцам удалось пробраться на территорию «русской Вандеи». 17 ноября 1917 г. по приказу уже отстраненного СНК от обязанностей Верховного Главнокомандующего генерала Н.Н. Духонина в Могилеве из 1-го Ударного революционного полка подполковника В.Манакина, 4-го Ударного революционного батальона Западного фронта поручика Дунина, 8-го Ударного батальона Западного фронта штабс-капитана Степанова, Ударного батальона 1-й Финляндской стрелковой дивизии полковника В.Бахтина и 2-го Оренбургского ударного батальона подполковника А.Н.Блейша был сформирован Отряд ударных частей под командой полковника Л.А.Янкевского для обороны Ставки от большевиков. Эпизод встречи командира ударников и будущего начальника штаба первого советского верховного главнокомандующего бывшего генерала М.Д.Бонч-Бруевича описан в воспоминаниях последнего.^[76] Но когда генерал Н.Н.Духонин решил не оказывать вооруженного сопротивления приближавшимся большевикам, где не обошлось, по словам М.Д.Бонч-Бруевича,^[77] без его давления, отряд погрузился в эшелоны и утром 20 ноября покинул Могилев, сделав попытку прорваться на Дон.^[78] В отряде было более 2 тысяч штыков и не менее 30 пулеметов. Но 23 ноября недалеко от Белгорода путь ему преградили отряды черноморских и балтийских моряков, усиленные польским запасным пехотным полком, солдатами русских запасных пехотных полков, красногвардейцами и даже ротой юнкеров одной из московских школ прапорщиков, всего более 11 тысяч штыков при 4 орудиях, 2 бронеавтомобилях и бронепоезде. В ходе ожесточенного боя отряд полковника Л.А.Янкевского был разбит, спастись удалось немногим, в том числе подполковникам В.Манакину и А.Н.Блейшу, которые пробились на Дон.^[79] После ухода ударников Ставка оказалась беззащитной: туда уже двигались революционные войска под командованием советского главковерха Н.Крыленко. Еще ранее, 8 и 9 ноября Совнарком приказал генералу Н.Н.Духонину начать мирные переговоры с Центральными державами. Генерал Н.Н.Духонин отказался это сделать, был отстранен от своих обязанностей и туда посылался новый советский главковерх для ликвидации «контрреволюционной Ставки» и одновременно для ареста оставшихся в Быхове заговорщиков. Генералу Н.Н.Духонину были близки идеи Л.Г.Корнилова и он принимает решение избавить Быховских сидельцев от неминуемой расправы. Утром 19 ноября в Быхов из Могилева прибывает полковник П.А.Кусонский и отдает распоряжение генерала Н.Н.Духонина покинуть заключение.^[80] К этому моменту в быховском заключении оставалось всего пять мятежных генералов: Л.Г.Корнилов, А.И.Деникин, И.П.Романовский, С.Л.Марков и А.С.Лукомский. Все приняли решение пробиваться на Дон, и все разными путями: И.П.Романовский и С.Л.Марков (вместе с П.А.Кусонским) направились в Киев, причем И.П.Романовский надел погоны прапорщика, а С.Л.Марков изображал его денщика, А.С.Лукомский поехал в Москву через Смоленск навестить родных, А.И.Деникин же поехал в Харьков, имея при себе документы на имя помощника начальника перевязочного пункта А.Домбровского.^[81] Только генерал Л.Г.Корнилов решил достичь донской земли в походном порядке вместе со своим любимым конвойным Текинским конным полком. Годы, проведенные совместно на фронте мировой войны, знание Корниловым языка и нравов текинцев чрезвычайно сблизили их, и все это накладывало на Л.Г.Корнилова определенные моральные обязательства по отношению к преданным конвойцам.^[82] В ночь на 20 ноября 1917 г. генерал Л.Г.Корнилов вместе с текинцами покинул Быхов, а уже утром 20 ноября в могилевскую Ставку прибыл Н.Крыленко с карательным отрядом. Прибывшим красногвардейцам стало известно, что Л.Г.Корнилов благополучно уехал из Быхова со своим конвоем. Возбужденные этим известием, красногвардейцы и моряки потребовали генерала Н.Н.Духонина на расправу. Новый главковерх Н.Крыленко пытался успокоить бушевавшую толпу, спасти генерала. Но это ему не удалось сделать: в вагон ворвалась группа солдат и матросов и расправилась с последним досоветским Верховным Главнокомандующим Русской армии.^[83] Таким образом, контрреволюционные очаги в Петрограде и в Ставке были разбиты. Донская земля оставалась на тот момент единственным серьезным очагом антибольшевистской борьбы. Именно на подавлении донской контрреволюции большевики сконцентрировали свое внимание.

На первом этапе борьбы с контрреволюцией большевики допустили, на наш взгляд, самую серьезную ошибку: они недооценили своего противника. Об этом свидетельствует то, что было принято решение подавить только что образовавшийся очаг контрреволюции местными, донскими силами. Как писал Л.Половцов, для этого предполагалось использовать два пехотных запасных полка, располагавшихся в пригороде Новочеркасска Хотунке, четыре таковых же в Ростове и три – в Таганроге.^[84] Но контрреволюция нанесла упреждающий удар. Вот здесь и понадобились Алексеевские добровольцы: своими, местными силами атаману А.М.Каледину не удалось разоружить большевизированные запасные полки,^[85] так как не удалось найти ни одной преданной казачьей части. Видимо, и казаки испытали на себе влияние новых идей. Но окончательное разочарование придет к атаману позднее, что приведет к трагической развязке. А теперь в ноябре 1917 г. А.М.Каледин попросил генерала М.В.Алексеева помочь ему навести порядок в пригороде донской столицы. Помощь была оказана незамедлительно: 22 ноября белогвардейцы, по мнению того же Л.Половцова, числом в 600 человек (генерал М.В.Алексеев в одном из писем приводил другую цифру – 400 человек)^[86] без единого выстрела разоружили два запасных полка численностью до 10 000 солдат.^[87] Однако не так гладко получилось с ростовскими запасными полками, насчитывавшими в своем составе до 15 000 человек. Немаловажную роль здесь сыграло то, что Ростов был крупнейшим пролетарским центром Донской области, значит, к запасным полкам можно было смело прибавить отряды местных красногвардейцев. К революционному ростовскому пролетариату на помощь прибыли также красногвардейцы станции Тихорецкой.^[88] Кроме того, 23 ноября в Ростов прибыли корабли Черноморского флота им на помощь.^[89] 26 ноября в городе произошло большевистское восстание, в результате которого там была установлена Советская власть. На подавление большевиков был брошен сводный отряд полковника И.К.Хованского, но он не смог разбить восставших. Тяжелые бои велись 27-28 ноября. Небольшому белогвардейскому отряду было не под силу в одиночку справиться с большевиками. Положение удалось исправить только тогда, когда спешно собранный Донской Войсковой Круг подтвердил намерение атамана А.М.Каледина подавить восстание в Ростове. Ранее нейтральные казаки поддержали белогвардейцев. Введенные в бой 46 и 48 Донские казачьи полки, 5-й донской пеший батальон, слушатели уряднических курсов, донские кадеты, гимназисты и старики-добровольцы из ближайших станиц решили исход дела (по чрезмерно завышенным советским сведениям, опубликованным в сборнике «Директивы командования фронтов Красной Армии», том 1, численность этих донских сил доходила до 50 тысяч человек).^[90] Ударный отряд из 11 сотен (одна из них – кубанская) 2 декабря ворвался в город. Большевистское восстание было подавлено.^[91] 4 декабря Таганрог также перешел в руки белых. Начальником гарнизона города был назначен только что прибывший с Юго-Западного фронта последний командир Преображенского полка полковник А.П.Кутепов,^[92] сыгравший значительную роль в истории Белого движения. Первый попытка большевиков разбить контрреволюцию на Дону не удалось. Совместными усилиями донцы и добровольцы разбили силы революции. Но вывод, который должны были сделать белогвардейские руководители из этой совместной операции, были для них неутешительными: казаки воевать с большевиками не желают, в массе своей держат нейтралитет, а одним добровольцам не в силах справиться даже со сравнительно небольшими советскими силами. 28 ноября. Небольшому белогвардейскому отряду было не под силу тская властьь отряды красногвардейцуем.олетарским це

Общий вывод, который должно был сделать белое командование, звучал примерно так: Дон не оправдал возложенных на него надежд и не может стать в данных условиях полноценно базой для продолжения борьбы с большевиками. Как писал генерал А.И.Деникин, казачество заболело, абсолютно также, как и вся Россия.^[93] По мнению эмигрантского биографа генерала А.И.Деникина Д.Леховича, участника Белого движения, присутствие на Дону даже малочисленной Добровольческой армии и приезд туда офицерства возбуждал в казачьей среде страх неминуемого вмешательства и нашествия большевистских войск из Центра России.^[94] И эти опасения не были напрасны. Большевики в свою очередь сделали также выводы из прошедших событий на Дону: подавить «русскую Вандею» местными, донскими силами не удалось, необходима присылка крупных сил из Центра для борьбы с контрреволюцией. Осознав всю серьезность нарождающегося антибольшевистского сопротивления, Совнарком еще 25 ноября опубликовал обращение «Ко всему населению», в котором указывалось, что вооруженную борьбу нужно вести так, чтобы контрреволюционеры почувствовали тяжелую руку революционного народа. Районы мятежей, в том числе Дон, были объявлены на осадном положении, а главари мятежей – вне закона.^[95] В декабре 1917 г. Советское правительство начало планомерную вооруженную борьбу с южной контрреволюцией. Этому предшествовал «Декрет об аресте вождей гражданской войны против революции» от 28 ноября 1917, объявлявший партию кадетов партией врагов народа^[96] за систематический саботаж распоряжений нового революционного правительства. С этого момента термин «кадет» стал нарицательным, и на протяжении всей Гражданской войны на юге России им обозначали всех белогвардейцев, независимо от партийной принадлежности. Чтобы привлечь на свою сторону казачество 10 декабря Совет Народных Комиссаров законодательным актом отменил обязательную воинскую повинность для казаков.^[97] В.А. Антонов-Овсеенко был назначен командующим советскими войсками, действовавшими против мятежного юга России (Украина, Дон). В районах Горловка – Никитовка, Рудаково – Луганск, Лиски – Чертково, в некоторых других местах для наступления на белогвардейцев были сосредоточены огромные по масштабам начала Гражданской войны силы: около 17,5 тысяч красногвардейцев, революционных солдат и матросов под командованием Р.Ф.Сиверса, Ю.В.Саблина и Г.К.Петрова. Что касается боеспособности красных войск, в частности колонны Р.Ф.Сиверса, то о ней написал в своих «Записках о гражданской войне» сам В.А.Антонов-Овсеенко следующее: прибывшие из Финляндии 422 и 423 пехотные полки, 19 и 27 полки с Западного фронта отказались воевать против белых, замитинговали, объявили нейтралитет и были распущены по домам. В.А.Антонов-Овсеенко свалил все на офицеров, которые якобы сагитировали солдат разойтись по домам. Вернее всего будет сказать, что на первоначальном этапе большевикам не удалось претворить в жизнь полностью лозунг о превращении войны империалистической в войну гражданскую. Солдаты устали от войны, не были еще психологически готовы убивать своих соотечественников во имя «мировой революции».^[98] Р.Сиверс писал В.А.Антонову, что все уезжают из-за самых жалких побуждений, предавая интересы свободы.^[99] Поэтому роль Красной гвардии на начальном этапе гражданской войны трудно переоценить. Видимо именно с красногвардейцами столкнулась М.Бочкарева, пробиравшаяся по заданию одной контрреволюционно настроенной группы в Петрограде к генералу Л.Г.Корнилову в это время для выяснения обстановки на Дону. Она отмечала, что у красных войск был боевой порядок, царила железная дисциплина, напомнившая ей начало Мировой войны.^[100] В своем распоряжении они имели 48 артиллерийских орудий, 4 бронепоезда, 4 бронеавтомобиля и 40 пулеметов.^[101] Советские войска, сведенные в группировки (колонны), наступали на Ростов и Новочеркасск с севера и запада, кроме того с юга на Батайск наступали красногвардейцы и большевизированные казачьи и пехотные части бывшей 39-й пехотной дивизии Кавказского фронта^[102] под командованием бывшего хорунжего А.И.Автономова (Юго-восточная революционная армия).

Тем временем ситуация после ростовских боев на Дону несколько стабилизировалась. Добровольческая армия была с этого момента «легализована», показав себя защитником интересов донского казачества. Атаман А.М.Каледин больше не предлагал добровольческому командованию перебазироваться куда-нибудь в другое место, например, в Ставрополь, как неказачью территорию, испытывая прежде давление со стороны определенных казачьих кругов, не желавших ввязываться в разгоравшееся противостояние красных и белых. Приезд генерала Л.Г.Корнилова на Дон 6 декабря^[103] укрепил белогвардейцев в решимости бороться до конца с большевиками. Правда добрался генерал на Дон один, с документами на имя беженца из Румынии Лариона Иванова. Текинский конный полк был разбит, текинцы были морально разбиты и говорили, что вся Россия – «большевик». Генерал принял решение самостоятельно пробираться на Дон. Остатки же полка оказались в Киеве, где были <