Эвакуация из Одессы и создание Русского кадетского корпуса

Киевский кадетский корпус после больших потрясений на Украине и смен режимов Временного правительства, петлюровцев, гетмана, большевиков в декабре 1919 г. организованно прибыл в Одессу и был размещен в здании Одесского кадетского корпуса. Там к этому времени уже находилась эвакуированная в 1915 г. из Полоцка 2-я рота Полоцкого кадетского корпуса.

Все три корпуса жили в Одессе своей жизнью и со своими директорами. Каких-либо специальных мероприятий по эвакуации кадетских корпусов из Одессы не было. В ночь на 25 января 1920 г. часть кадет под командой офицеров направилась в порт, где их взял на борт английский крейсер «Церес». Колебания и нераспорядительность директора Одесского корпуса полковника В.А. Бернацкого, по свидетельству очевидцев, привели к тому, что было упущено время. Утром 25 января два кадета 5-го класса Одесского корпуса по своей инициативе собрали всех 350 кадет, находивших в здании корпуса, построили их, и под командой старших кадет колонна направилась в порт. Крейсер «Церес» еще находился на рейде и принял их на борт. Позднее первая группа была пересажена на пароход «Рио Негро», который доставил кадет в греческий порт Солоники, откуда поездом кадеты добрались до Королевства С.Х.С.[217]

Вторая группа из 350 кадет была пересажена на болгарский пароход «Царь Фердинанд», который доставил кадет в порт Варну. Из Варны они были доставлены в г. Сисак Королевства С.Х.С. С этой группой была вывезены казна Добровольческой армии, деньги в сумме 2.711.588 рублей, и казна Одесского корпуса - 30.445 рублей[218]. В Белграде деньги обменивались на сербскую валюту.

Приказом полномочного Российского военного агента (военного атташе) генерала В.А. Артамонова 10 марта 1920 г. кадеты Киевского, Одесского и Полоцкого корпусов были сведены в один, который получил наименование «Сводного кадетского корпуса».

Директором корпуса был назначен генерал-лейтенант Борис Викторович Адамович, бывший начальник Виленского военного училища. Б.В. Адамович вспоминал: «Я принял в составе Киевского корпуса 95 кадет и 18 лиц персонала, в составе Одесского - 126 кадет и 20 лиц персонала. 25 апреля прибыли ещё 42 кадета, пробившиеся сухим путём с боями и потерями через Днестр в Румынию под командой полковника Гущина и капитана Реммерта. Таким образом, всего собралось в первом составе корпуса 263 кадета и 40 лиц персонала»[219].

Прибывшие в Югославию кадеты первоначально были размещены в двух местах - в г. Панчево близ Белграда и в г. Сисаке под Загребом, в июне они соединились в г. Сараево. Комплекс зданий идеально подошел для размещения кадетского корпуса. 17 июня состоялось первое заседание Педагогического комитета[220].

В течение короткого времени корпус несколько раз изменял свое название согласно приказам Главнокомандующего Русской армией генерала П.Н. Врангеля и его представителя в Константинополе генерала А.С. Лукомского.

С 1 сентября 1929 г. корпус получил название «Первый Русский кадетский корпус», а 6 декабря в день корпусного праздника в том же году король Югославии Александр I Карагеоргиевич назначил шефом корпуса Великого князя Константина Константиновича. Корпус стал назваться «Первый Русский Великого князя Константина Константиновича кадетский корпус»[221].

Через генерала В.А. Артамонова и сменивших его впоследствии военных атташе осуществлялась связь с местными и центральными властями, военным министерством.

Численность корпуса была установлена в 300 кадет, распределенных по 3 ротам. С первых дней существования в корпусе приказом генерала Б.В. Адамовича были созданы педагогический, воспитательский и хозяйственный комитеты.

В материальном отношении положение корпуса было сложным в течение всего периода его существования. Первоначально средства для содержания корпуса в Сараево выделяло Управление Русского военного агента (атташе) и Представитель Главнокомандующего, а также путем обмена привезенных денег Добровольческой Армии на сербскую валюту. Вещи, продукты, кровати дал частично Американский Красный крест. В Сараево предметы обстановки, продукты, одежда, белье, лекарства были получены от сербского интендантства и с военных складов. После создания Державной комиссии финансирование корпуса на регулярной основе стало осуществлялось этой комиссией.

 

Очаг национального воспитания и образования

Учебные занятия в кадетском корпусе начались по программе 1915 г. и велись в основном по конспектам преподавателей. Учебники, географические карты, другие учебные пособия были большой редкостью. Не было ручек, карандашей, писчей бумаги. Первое время основные усилия педагогического состава корпуса были направлены на то, чтобы воспитанники VII класса, по возможности, в самый короткий срок освоили программу и окончили корпус.

Инспектор классов полковник В.А. Розанов, выступая на 300-м заседании Педагогического комитета, отмечал: «Первый выпуск был в августе 1920 года. Я позволю себе напомнить обстановку начала занятий: вместо парт столики и табуретки, вам хорошо знакомые по экзаменам, отсутствие классных досок и учебников. Занятия по записям за преподавателями, с их слов. Картина занятий иностранного языка: на стене приколот лист оберточной бумаги, преподаватель пишет цветным мелом, так класс учится читать. Первая книжка французского языка: читанка «Поповича» одна и та же для всех классов.

Русский язык: были рады, когда достали из Праги книжонку «Родная речь» - как хрестоматию для I класса, а для старших классов хрестоматию Манделькерна с немецко-русским словарем для немцев, изучающих русский язык. Урок географии VI-VII классов -на стене карта России, вырванная из случайно нашедшегося учебника у одного из кадет. Были рады каждому пособию для преподавателя.

То, чего недоставало, восполнялось, позвольте сказать, энтузиазмом как учащих, так и учащихся. Обстановка: одинокая электрическая лампочка в конце коридора - в тупике наиболее тихом, под ней прямо куча голов, жадно тянущаяся к ней, чтобы разобрать записи - позднее появились карбидные горелки, а еще позже налажено было электричество. Но такого напряжения и усердия в работе, как у первого выпуск, пожалуй, больше не было»[222].

22 июля 1920 г. Посланник России в Королевстве С.Х.С. В.Н. Штрандтман провел совещание с представителями русских организаций в Королевстве, посвященное осмотру Сводного кадетского корпуса в Сараево. От представителей русской колонии в Сараево Посланнику стали поступать сообщения о неблагополучном положении в кадетском корпусе: низкой дисциплине, вражде между кадетами Киевского и Одесского кадетского корпусов, слившихся в один корпус, издевательствах над малолетними кадетами («цук»), случаях воровства, самостоятельного ухода кадет по ночам из корпуса. К этому времени относится и случай самоубийства одного из кадет 6-го класса, в чьём кармане брюк была найдена записка, в которой было заявлено, что он кончает с собой «вследствие невозможного режима»[223].

По словам В.Н. Штрандтмана, он встречался с членами Педагогического комитета кадетского корпуса, имел длительную беседу с директором корпуса Б.В. Адамовичем. Никаких нареканий в адрес кадетского корпуса В.Н. Штрандтман не высказал, наоборот, с большой похвалой отозвался о том, что он увидел в корпусе.

Посланник видел, что корпус нуждается в материальной поддержке, в учебниках, мебели, новой одежде. Отсутствовали возможности для занятия спортом, не было спортинвентаря. Не было условий для ручного труда. У кадет были плохие кровати и матрац, набитые соломой. Состояние лазарета было неудовлетворительное, медицинское оборудование - самое примитивное. Административный персонал корпус находился в плохих условиях, отсутствовали квартиры, жить приходилось в казармах вместе с кадетами.

В конечном счете, дети были устроены, за ними наблюдали, с ними занимались. А это в условиях эмиграции дорогого стоило. Кроме того, корпус постепенно стал завоевывать симпатии местных жителей. 13 июля 1920 г. в день рождения короля Петра корпус принял участие в параде войск местного гарнизона в Сараево и произвел фурор. Публика горячо приветствовала корпус[224].

По итогам посещения кадетского корпуса и встречи с представителями русских эмигрантских организаций В.Н. Штрандтманом был подготовлен «Протокол совещания, посвященный докладу об осмотре Сводного кадетского корпуса в Сараево. (22 июля 1920 г.)». Было принято решение опубликовать данный протокол в русских изданиях для сведений русской колонии в Королевстве С.Х.С.[225]

Выступая на этом же совещании Б.В. Адамович отметил, что с момента образования корпуса прошло слишком мало времени и кадеты двух корпусов ещё не спаялись между собой в единое целое, между ними имеется определенная рознь. По словам Б.В. Адамовича, он даже ставил вопрос о том, чтобы дать кадетскому корпусу другое название вместо «Сводного», чтобы стереть воспоминание у кадет о раздельных частях корпуса[226].

Первый выпуск Сводного кадетского корпуса был произведен летом 1920 г. еще до падения Крыма, и все выпускники без исключения были отправлены в военные училища в Крым, где большинство погибло в последних боях и при эвакуации. В 1921 г. часть второго выпуска поступила в Николаевское кавалерийское училище, находившееся в Белой Церкви, другая в высшие учебные заведения Югославии, главным образом, в Белградский и Загребский университеты.

Пребывание в высших учебных заведениях Королевства для поступивших туда кадет был большим моральным испытанием. Все они ещё слабо владели сербским языком, но это было полбеды. Беда заключалась в том, что у большинства студентов не было средств для существования. Об этом стало известно в кадетском корпусе. И тогда в ноябре 1921 г. генерал Адамович принимает решение об оказании разовой помощи выпускникам кадетского корпуса. В приказе № 331 по Русскому кадетскому корпусу от 17 ноября 1921 г. говорилось: «Прибавка на довольствие каждого кадета по два динара в день совпала с получением мною известия о том, что наши кадеты, поступившие в Университет, сильно нуждаются. Кадеты всех классов корпуса выразили желание получать в течение пяти дней пищу по старой раскладке и послать от каждого из них по 10 динаров в помощь 22 старшим товарищам. Это было исполнено, и каждый из наших кадет-студентов получил по 150 динаров»[227].

Директор получил письмо от студентов Университета, в котором была выражена искренняя признательность за оказание помощи: «Мы не забудем, что все мы кадеты одного корпуса и носили один погон, и что только тесное товарищество поможет выйти из всех невзгод победителями»[228].

В 1920-1921 учебном году в программу обучения всех без исключения классов был включен сербский язык. Пришлось сократить часы строевых занятий и урок танцев. В ноябре 1921 г. генерал Б.В. Адамович докладывал Российскому военному атташе о том, что в кадетском корпусе постепенно сглаживаются отношения между кадетами разных корпусов[229].

Выпускникам корпуса приходилось с большим трудом добиваться признания Министерством просвещения равноправия с выпускниками средних учебных заведений Королевства С.Х.С. Однако после первых лет пребывания корпуса в Сараево руководители областного отделения просвещения были вынуждены признать почти полную тождественность учебного плана и программ кадетского корпуса и государственных школ Королевства. При этом было отмечено, что сербские национальные предметы преподаются в корпусе на высоком уровне.

24 июля 1923 г. корпус получил аттестат зрелости на русском языке по особой форме со специальной надписью в заглавии аттестата, объясняющей действие настоящего аттестата на территории Королевства. Выпускникам кадетского корпуса была предоставлена возможность поступать в государственные высшие учебные заведения.

Крёстным отцом государственных экзаменов на аттестат зрелости, по словам инспектора классов полковника В.А. Розанова, следовало считать инспектора отделения просвещения г. Сараево, позже помощника Министра просвещения доктора Г. Ковачевича. После двудневного тщательного изучения учебной программы корпуса и зная, что сербский язык, географию, историю Королевства преподают учителя и профессора сербских гимназий, Г. Ковачевич представил соответствующее ходатайство о проведении в кадетском корпусе государственных экзаменов на аттестат зрелости.

О значении этого факта для кадетского корпуса образно высказался полковник В.А. Розанов: «Получение матуры (аттестата зрелости - авт.) не было лишь получением бумажки с баллами - вспомните мытарства первых трех выпусков на пути в университет. Этот аттестат своей надписью о его значении разрешил больной и тяжелый вопрос для русского юноши, могущего учиться. Он дал уверенность, снял с очереди мучительное и сомнительное: «если примут...»[230].

Как представитель Министра просвещения Г. Ковачевич в 1923 г. присутствовал на всех экзаменах. По итогам экзаменов он высказал пожелание, чтобы хотя бы лучшие школы Королевства были представлены так, как он нашел корпус. По выражению полковника В.А. Розанова, «это не были слова любезности или обидного снисхождения к «русскому брату-беженцу». На публичном собрании в Сараево профессор Г. Ковачевич привёл корпус в пример как образец для местных школ в его учении, жизни, порядке, настроении и поведении кадет и отметил, что хотел бы иметь такой же уровень подготовки выпускников в сербских школах[231].

В то же время материальная база кадетского корпуса оставалась плохой. Буквально по крохам генералу Б.В. Адамовичу приходилось собирать библиотеку кадетского корпуса и учебное оборудование. В начале октября 1923 г. штабом Главнокомандующего Русской армией было выделено кадетским корпусам в Королевстве С.Х.С. по 15000 динар на закупку учебного оборудования, пособий и книг для кадетских корпусов. В рамках этих ассигнований Б.В. Адамович обратился к заведующему финансовой частью при Главнокомандующем Русской армии генерал-лейтенанту В.Е. Вязмитинову с ходатайством о приобретении в Германии для нужд кадетского корпуса приборов для физического и химического кабинетов, а к генералу Е.К. Миллеру, начальнику штаба Русской армии, с просьбой о приобретении за 1000 динар в Варшаве четырёх томов сочинений В.О. Ключевского «Русская история»[232].

Одним из самых любимых предметов в кадетском корпусе было рисование. Руководство и педагоги корпуса постарались создать условия для творческой деятельности кадет и, в первую очередь, для рисования пером, акварелью, масляными красками. Помимо рисования на бумаге, картоне и полотне кадеты получили возможность раскрасить стены корпуса при входе в здание, главную лестницу. В Сараево были нарисованы на стенах Московский Кремль, памятники Минину и Пожарскому, Богдану Хмельницкому.

В январе 1925 г. кадетский корпус принял в свои ряды 35 кадет Сибирского кадетского корпуса из Шанхая.

В начале июня 1925 г. генерал Б.В. Адамович направил Председателю Учёного совета И.В. Илнокову Первую кадетскую памятку Русского кадетского корпуса, в которой рассказывалось об исходе кадетских корпусов из России, их прибытии на территорию Королевства С.Х.С., обустройстве на новом месте и начале учебной деятельности. Б.В. Адамович получил из Учебного совета исключительно тёплое письмо и глубокую благодарность за подробное освещение роли Учебного совета и Державной комиссии в становлении кадетского корпуса[233].

В мае 1928 г. генерал-лейтенант Б.В. Адамович посетил резиденцию короля Александра I по случаю государственного праздника и вручил ему от имени кадетского корпуса альбом с фотографиями, на которых была запечатлена жизнь корпуса. Король с удовлетворением принял преподнесённый ему альбом и направил в корпус чек на сумму в 5000 динар для нужд выпускников кадетского корпуса 1928 г.[234]

В процессе своей деятельности на посту директора кадетского корпуса генералу Б.В. Адамовичу приходилось принимать и нелегкие решения в отношении офицеров-воспитателей и преподавателей. Ему, в частности, пришлось оперативно отреагировать на письмо одного из родителей в его адрес, в котором говорилось, что «офицер-воспитатель Н.П. Кадьян не видел или не хотел замечать, что Юрик запаршивел от грязи, в ушах сплошной навоз, спина покрылась чирьями, а ноги все завонялись». В рапорте, направленном в Державную комиссию, Б.В. Адамович подробно объяснил причины увольнения из корпуса господ воспитателей Н.П. Кадьяна и В.И. Грекова.»[235].

 

В 1929 г. решался вопрос о сохранении корпуса. Благодаря вмешательству короля Александра I корпус был сохранен, переведен из Сараево в Белую Церковь и объединен с Крымским корпусом. В корпусе снова были открыты I, II, III классы.

Крымский кадетский корпус прекратил свое существование. Его кадеты и персонал влились в Донской и Первый Русский кадетские корпуса. Первый Русский кадетский был вынужден покинуть свое обжитое и с таким трудом оборудованное жилище. «Питомцы Адамовича, - вспоминает выпускник ПРКК А. Слезкин, - оказались в чужом гнезде, но с правами хозяев. Это поистине жестокая судьба обоих корпусов не могла не вызвать ряда конфликтов, в которых самая неблагодарная роль была у директора. Он видел, что налаженная, гармоничная жизнь корпуса пошатнулась и старался удержать ее в установленных рамках. Крымцы, в свою очередь, тяжело переносили наше невольное вторжение в их жизнь, надо было начинать все с начала»[236].

14 декабря 1929 г. генерал-лейтенант Б.В. Адамович издал приказ по Первому Русскому Великого Князя Константина Константиновича кадетскому корпусу, в котором говорилось: «6 декабря в День праздника корпуса, Маршал Королевского Двора сообщил Державной комиссии, что его королевскому величеству королю Александру I благоугодно было всемилостивейшее соизволить на пожалование корпусу шефством имени в бозе почивающего бывшего генерал-инспектора военно-учебных заведений его императорского высочества Великого Князя Константина Константиновича.

Объявляя об этой монаршей милости, Господин заведующий учебными заведениями Державной комиссии сообщил мне 11 декабря о переименовании корпуса: «Первым Русским ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ КОНСТАНТИНА КОНСТАНТИНОВИЧА кадетским корпусом...

Будем помнить, что на нас лежит долг быть и впредь всегда достойными, как оказанного нам его величеством королём Александром I доверия, так и ношения имени незабвенного великого князя, олицетворяющего все лучшие возвышенные традиции российских военно-учебных заведений.

Да послужит нам имя Шефа помощью - в утверждении в нашей среде его заветов «доблести, добра и красоты» и в нашем стремлении к слиянию с его религиозными, национальными и общечеловеческими идеалами»[237].

Кадеты получили для проведения своих торжественных построений по собственному коридору: «Киевский», «Одесский», «Владикавказский», «Полоцкий», «Полтавский» коридоры, обустроенные в соответствии с пожеланиями кадет этих корпусов.

За счет слияния двух корпусов значительно расширилась учебная база. Педагоги получили возможность проводить полноценные занятия в физическом, химическом кабинетах, в классах природоведения, рисования, музыки, спортивном зале. Для физического и химического кабинетов удалось приобрести новейшее оборудование для демонстрации опытов и проведения лабораторных работ. В 1929 г. был произведён первый набор в объединённый корпус в количестве 39 человек.

В годовом отчете констатировалось, что еженедельно по пятницам, а когда надо и чаще, проводились заседания ротного комитета в составе командира роты и офицеров-воспитателей. По субботам - воспитательский комитет под председательством директора корпуса, на котором обсуждались проступки кадет, мероприятия воспитательного характера. Воспитательский комитет мог принять решение ограничиться в отношении нарушителя дисциплины мерами воздействия со стороны офицера-воспитателя или командира роты, или вынести решение о вынесении обсуждения проступка в Педагогическом комитете[238].

После переезда Первого Русского кадетского корпуса из Сараево в Белую Церковь периодически на заседаниях Педагогического комитета стал возникать вопрос об «ненормальном отношении воспитанников корпуса к воспитанницам Донского Мариинского института»[239]. Эту проблему Первый Русский кадетский корпус унаследовал от Крымского кадетского корпуса. К тому моменту, когда произошло объединение двух кадетских корпусов, между кадетами Крымского корпуса и Донским Мариинским институтом уже установились тесные связи и контакты. Кадеты и институтки периодически бывали друг у друга в гостях, на Рождественских елках, балах, совместных представлениях драмкружков, встречались в дни государственных праздников России и Королевства С.Х.С.

Но кадетам VII и VIII классов, достигшим 17-18-летнего возраста и установившим с институтками дружественные отношения, а некоторым, возможно уже влюбившимся в девушек, такого общения явно не хватало. И вот на почве попыток установления более тесных контактов с институтками в учебные дни, во время увольнения в город, командование корпусом регулярно отмечало нарушения дисциплины.

Генерал Б.В. Адамович все свои претензии в отношении контактов кадет с институтками в первую очередь адресовал офицерам-воспитателям, которые, не предотвращали нарушения правил и требований, регулирующих взаимоотношения между корпусом и институтом. Во-первых, они вели слабую разъяснительную работу, а, во-вторых, допускали контакты кадет с институтками в будни, когда кадеты выходили на прогулки.

В этой связи генерал Б.В. Адамович отмечал: «Что касается отношений кадет к институткам, то так как меры убеждения не привели к положительным результатам, приходится прибегать к мерам строгости. Думаю, что они принесут положительные результаты и такие явления как назойливое приставание к институткам на прогулках и упорное хождение вокруг института, наконец-то прекратятся. Во всяком случае, бороться с подобными проявлениями нужно до конца, не останавливаясь перед принудительными мерами»[240].

«Нынешний облик нашей кадетской среды, - писал генерал Б.В. Адамович в декабре 1932 гг. - характеризуется весёлостью, послушанием, добродушием и отсутствием всякого вмешательства в распоряжения начальства. Ныне у нас полная тишина в старшем возрасте и настоящая «детская» не только в младшем, но и среднем возрасте, чему можно только радоваться... В кадетской среде возрождаются национальные русские песни. Как хорошо пели песни в городском саду на эстраде. Расширены подвижные игры, занятия гимнастикой»[241].

Инспекция, проведённая представителем Министерства просвещения профессором Пущиным, наблюдавшим за государственными экзаменами в 1932 г., отметила: «Главное положительное явление - это безупречная честность, проявленная в работе всех кадет. Экзамены прошли успешно.

Старшие классы (VII класс) показали блестящие знания по математике, физике. К сожалению, в младших классах отсутствует чёткий математический язык. Знания по истории и географии оставили хорошее впечатление. Кадеты показали хорошие знания на выпускных экзаменах. Югославские кадеты в младших классах показали слабые знания. Как недостаток следует отметить недостаточное владение кадетами сербским языком»[242].

Резюмируя итоги работы кадетского корпуса в 1932-1933 учебном году, Б.В. Адамович отметил на заседании Педагогического комитета: «Моя оценка всей кадетской массы - это счастье иметь такой состав. Я, как директор, при таком исключительно благообразном состоянии корпуса, нахожу время и для личных трудов и для личного отдыха. За это время кадеты блестяще выдержали два серьёзных испытания:

1. Эпидемия гриппа. Охватившая почти весь корпус и продолжавшаяся две недели. Всего переболело 90% личного состава.

2. Другое испытание - говение. После ряда лет тяжёлой религиозной запущенности кадет, духовником их явился молодой иеромонах игумен о. Антоний. Сам он кадет выпуска 1924 г. Можно было ожидать при таком положении какой-либо неловкости. Однако ничего подобного не произошло. В корпусе царило исключительное религиозное настроение, не возникало никаких затруднений, даже не было неделикатных разговоров о молодости игумена - в этом сказалось прекрасное воспитание кадет»[243].

Эпидемия гриппа в кадетском корпусе в феврале 1933 г. действительно явилась сильным испытанием для всего коллектива. Содержание больных, оказание им помощи -все свидетельствовало о полном порядке. Те немногие кадеты, которые не заболели, стали санитарами. Кадеты-санитары показали не только сердечность, но и хорошую отзывчивость. Они сбивались с ног, не спали ночами, делали всю черновую работу по уходу за больными. Когда из строя выбыла большая часть воспитателей, вся тяжесть поддержания порядка в корпусе легла на кадет, и они успешно с этим справились[244].

Очередной 1933-1934 учебный год в который раз для Первого Русского кадетского корпуса стал годом новых больших испытаний. Уже в марте 1933 г. в Первом Русском кадетском корпусе стало известно решение Державной комиссии об объединении Первого и Второго Русского Донского императора Александра III кадетских корпусов. В связи с этим в конце первого полугодия Б.В. Адамович просил преподавателей более внимательно отнестись к оценке знаний воспитанников корпуса.

«Прошу преподавателей не натягивать баллы и не проявлять снисходительности там, где она приносит только вред как учебному заведению, так и отдельным ученикам, — заявил Б.В. Адамович на заседании Педагогического комитета. - Мы должны очистить классы от «балласта» и к предстоящему неизбежному соединению корпусов оставить только тех учеников, которые могут и желают учиться, для того, чтобы, в конце концов, не пострадали лучшие, оставшись вне корпуса. Я не знаю, каким принципом руководствуются при этом во Втором кадетском корпусе, но указанный мною признаю единственно правильным и целесообразным»[245].

К началу сентября кадеты Второго кадетского корпуса должны были прибыть в Белую Церковь и поступить в распоряжение директора Первого Русского кадетского корпуса. Вместе с кадетами в состав Первого Русского кадетского корпуса вливалась часть офицеров-воспитателей и преподавателей Донского кадетского корпуса. Имущество Донского корпуса, его библиотека передавались в Первый Русский кадетский корпус.

К моменту объединения кадетских корпусов в Первом Русском кадетском корпусе числилось 190 воспитанников, в Донском кадетском корпусе - около 160 воспитанников. В процессе объединения из Донского кадетского корпуса многих кадет забрали родители, некоторые из тех, кто плохо учился, предпочли покинуть корпус самостоятельно.

Инспектор классов полковник В.А. Розанов, выступая на 300-м заседании Педагогического комитета, сказал в этой связи: «В 1933-1934 учебном году корпус вновь пережил глубокие изменения - в состав корпуса вошел Донской корпус в размере 50%. Разность требований и уровня знаний, смешанный состав класса, новые для половины или всего класса преподаватели создавали затруднения и отразились на понижении успешности корпуса»[246].

Тем не менее, объединение кадетских корпусов в целом прошло безболезненно. Генералу Б.В. Адамовичу пришлось решить задачу по приведению в порядок внешнего вида и обмундирования прибывших в корпус новых кадет. Вид их брюк и гимнастёрок был далёк от того, к чему привыкли в Первом Русском кадетском корпусе - чистоте, опрятности и аккуратности в одежде. Кадет Донского кадетского корпуса пришлось одеть в новое обмундирование.

Кадеты Первого Русского кадетского корпуса с тревогой ожидали своих новых товарищей, но добрые отношения стали устанавливаться с первых дней совместного проживания. В своей основной массе кадеты Донского корпуса с пониманием отнеслись к порядкам, установленным в новом для них корпусе, и полностью подчинились правилам интерната. Вместе с тем, ощущалась определённая разница во всём, что касалось двух соединённых корпусов. По словам генерала В.Б. Адамовича, аттестация некоторых кадет оказалась просто ужасной (пьянство, курение самовольные отлучки). Внешний вид, форма одежды кадет Донского кадетского корпуса значительно отличались в худшую сторону от того, что было в Первом Русском кадетском корпусе. Сказывалась разность требований к кадетам, существовавшая в двух учебных заведениях, неполное прохождение программы по тем или иным предметам в Донском корпусе. Кадеты Донского корпуса значительно уступали своим сверстникам из Первого корпуса в знании иностранных языков. Определённую успокоенность в среду кадет внесло то, что все имевшие переэкзаменовку в Донском корпусе, успешно сдали экзамены и влились в новый корпус, что способствовало лучшему слиянию воспитанников двух учебных заведений.

В то же время некоторые из кадет Донского корпуса были немного замкнуты, подозрительны в отношении нового корпуса, боялись идти на откровенность.

Б.В. Адамович подчеркнул, что самовольные отлучки были бичом кадетского корпуса. Наступило время, когда никто из кадет не смеет переступить на плацу окаймлённого маленькими канавками треугольника для прогулок. В старших классах не стало ощущаться запаха табачного дыма, старшие кадеты потеряли интерес к спиртным напиткам. Исчезло кадетское самоуправство, когда кадеты самовольно создавали свои порядки и нормы. Чище и опрятнее стало в младших классах. Важным элементом, содействовавшим поддержанию в корпусе внутреннего порядка, было отсутствие у кадет праздности. Корпус был насыщен различными занятиями и играми: пением, музыкой, гимнастикой, работой столярной, слесарной, переплётной мастерских, чтением книг и газет[247].

Объединение двух кадетских корпусов совершенно неожиданно выявило проблему, которой до сих пор не существовало в Первом Русском кадетском корпусе. Оказалось, что кадеты VI класса Максимов, Чирко и некоторые другие, прибывшие с Донским корпусом, «заражены большевизмом». Для кадетского корпуса это было неслыханным, чрезвычайным происшествием. Данное событие взволновало не только кадет VI класса, но и кадет других классов, весь воспитательско-преподавательский состав. Переживания кадет выбили их из рабочего учебного ритма, и преподавателям стоило больших трудов вернуть их к нормальным занятиям.

В процессе расследования выяснилось, что во время пребывания в Белграде и Горажде кадет Максимов проявлял интерес к литературе, поступавшей из Советского Союза и «сочувствовал большевикам». Он приносил «большевистскую» литературу в корпус, знакомил с нею кадет отделения, которые проявляли определённый интерес к рассказам Максимова. Кроме того, Максимов по почте получал из Белграда письма, в которых, как обнаружилось, была «большевистская пропаганда». Кадет Чирко был замешан в передаче Максимову переписки из Белграда и знакомстве с этой перепиской. В Донском кадетском корпусе этому факту не придали особого внимания, а в Первом Русском кадетском корпусе кадеты VI класса первоначально проявляли терпимость к Максимову и его взглядам. Когда же, по словам офицера-воспитателя VI класса полковника Я.Н. Рыщикова, Максимов попытался привлечь на свою сторону ряд кадет, об этом стало известно старшим кадетам, и факт получил огласку.

О настроениях Максимова и группы кадет было немедленно доложено генералу Б.В. Адамовичу, проведено расследование. Поведение Максимова немедленно стало предметом обсуждения на заседании Педагогического комитета. Докладывая о положении в VI классе, полковник Я.Н. Рыщиков отметил, что «по своим внутренним качествам класс в большинстве не испорчен, проступки его не носят злостного характера. Случай с Максимовым произвёл на класс тяжёлое впечатление и на некоторое время выбил его из нормальной колеи. По своему настроению и образу мысли класс очень далёк от сочувствия большевизму»[248].

В ходе разбирательства по делу Максимова было установлено, что случай этот единичен, и взгляды Максимова не разделялись кадетами VI класса, вся кадетская масса оказалась вне подозрений, никто из старых кадет Первого Русского корпуса, а также бывших кадет Крымского и Донского корпусов ни в какой степени не причастны к этому делу.

Директор корпуса, подводя итог случившемуся, констатировал: «Граница осведомлённости о взглядах и настроениях Максимова определяется одним VI классом, принятым из Второго корпуса. Терпимость VI класса к Максимову и известный «интерес» к его опасным «шуткам» объясняются оппозиционностью общего настроения класса, не имеющего доминирующих верных взглядов и критически относившегося к новому для него корпусу и порядкам.

В этом «событии» выяснилась полная стойкость и иммунитет кадетской среды -образование «ячейки» оказалось невозможным. Выяснилась совершенная неприступность, недоступность большевистским взглядам кадет Первого Русского, Крымского, а также Второго корпусов, ранее переведённых в наш корпус.

Из этого «события» для нас поучение: необходимо наше единство в привитии правильных взглядов, в цельности и постепенности подводя кадет, начиная с младших классов, к взглядам, обязательным для нашей школы, т.е. антикоммунистическим и уставно монархическим, религиозным и не материалистическим. Не должно быть ни одной обмолвки, которая нарушила бы стройное воспитание и цельность кадетского мировоззрения»[249].

По рекомендации полиции г. Белая Церковь в корпусе была введена перлюстрация корреспонденции, отправлявшейся из корпуса и поступавшей в корпус. Несколько позднее нововведение принесло свои результаты. В данном случае дело касалось кадета Случевского. Воспитанник VIII класса Случевский не отличался примерной дисциплиной. Он характеризовался как один из тяжёлых воспитанников, грубо нарушавших классную дисциплину - «шумливый, нервный, распущенный, изворотливый, скрытный, лживый». Накануне выпускных экзаменов в июне 1935 г. его поведение обсудил Педагогический комитет и принял решение снизить балл за поведение с 4 до 3. При этом учитывалось, что уже в 1934 г. Случевскому сбавлялся балл за поведение с 3 до 1 «за наигрывание» в корпусе на мандолине «Интернационала». Кадет Случевский поставил в известность о случившемся своего деда. Дед встал на защиту своего внука.

Излагая суть проступка Случевского, Б.В. Адамович заявил на заседании Педагогического комитета: «...Возложение всех проступков Случевского на ошибки деда, возбуждавшего внука против корпуса и меня было бы неправильно. Есть проступки, за которые должен получить заслуженную оценку и сам Случевский.

В прошлом году в связи с делом кадет VI класса Максимова, Чирко и др. полицией была потребована цензура кадетских писем. При этом была задержана и доставлена мне открытка, отправленная кадетом Случевским его деду в Горажде. В этой открытке названный кадет, сообщая о сбавке ему балла за поведение за игру на мандолине «Интернационала», пытается оправдать себя утверждением, что он не раз слушал в корпусе по радио игру «Интернационала» в моём присутствии, почему и не считал предосудительным сыграть его раз другой на мандолине.

Таким образом, кадет Случевский допустил в отношении меня совершенно бесчестный поступок, обвинив меня в обучении кадет «Интернационалу», хотя и отлично знал, что я допускал слушание начала «Интернационала» кадетами, но всегда пояснял им, что это оскорбляет святыню Кремля, и с возмущением приказывал прекращать передачу. Я пояснял, что раньше после боя колоколов вместо этой музыки, оскверняющей священные стены Кремля, исполнялись «Коль славен» и наш национальный гимн»[250].

Однако не только с «большевизмом» пришлось бороться директору корпуса в начале 30-х гг. прошлого столетия. На повестке дня оказалась борьба с модными танцами: танго, фокстротом, чарльстоном, шимми и другими. В императорской России воспитанникам военно-учебных заведений было запрещено исполнение так называемых модных танцев и разрешалось лишь исполнение тех танцев, которые входили в программу обучения. Такого же правила придерживалось руководство Первого Русского кадетского корпуса в течение всех лет пребывания в эмиграции.

По замечанию генерала Б.В. Адамовича, «традиционный и здоровый взгляд на новые танцы долго держался в самой кадетской среде. Кадеты считали, что исполнение этих танцев несовместимо с ношением кадетской формы»[251].

Действ<