Некоторые выводы и уроки дискуссии

В последние годы очень часто возникал и обсуждался вопрос о причинах столь длительного господства лысенкоизма в нашей стране (вместе с его экспортом в 1948–1955 годах в другие социалистические страны). Вопрос о причинах столь длительного монопольного положения очевидного лжеучения и о причинах тотального внедрения в народное хозяйство явно вредных и нелепых рекомендаций весьма сложен и решается неодинаково для разных периодов дискуссии. Из всех предпринятых в последние годы попыток объяснить это положение я отмечу две наиболее серьезные работы, анализирующие прежде всего причины и явления и отличающиеся от многочисленных работ, в которых просто рассматриваются и критикуются те или иные положения биологического лжеучения и его практические рекомендации.

Я имею в виду статью академика Н. Н. Семенова «Наука не терпит субъективизма» (Природа. 1965. № 2) и статью И. Т. Фролова «Генетика и диалектика» (Вопр. философии. 1967. № 1). Н. Н. Семеиов разбирает субъективно‑психологические причины создания лжеучений в естествознании. И. Т. Фролов показывает, каким образом лжеучение в условиях культа личности может осуществить процесс видимого слияния с господствующей догматической философией и получить таким образом сильнейшую поддержку влиятельных идеологических кругов.

Лжеучение лысенкоизма – это не единственный случай господствующего лжеучения, которое появлялось в той или иной стране за последние две‑три сотни лет. В далеком прошлом такого рода явления возникали очень часто. Достаточно вспомнить алхимию, просуществовавшую сотни лет. И в настоящее время такие случаи не редкость в различных странах. Некоторые теоретические разделы всем известной 338 и процветающей гомеопатии относятся, несомненно, к категории лжеучений. Мы не говорим уже о религиозных лжеучениях в их бесконечном сектантском разнообразии.

Появление лжеучений в науке – процесс естественный. Лжеучение– это неизбежный крайний вариант необходимых для науки гипотез, предположений, теорий. Гипотезы по самой сути в большинстве своем дают неверное, неполное отражение действительных явлений, ибо они создаются на недостаточной фактической основе. Все мы в повседневной теоретической и экспериментальной работе создаем и опровергаем гипотезы и считаем нелепым критиковать того или иного ученого за то, что гипотеза, выдвинутая им для обсуждения и проверки, оказалась неверной. Процесс научного познания обязательно включает постоянный отказ от временно создаваемых гипотез и теорий. Авторам гипотез всегда приятнее, если они подтверждаются, превращаются в теорию, в направление, в область знания, ибо такой путь – одновременно и путь достижений, известности, часто славы. Авторам гипотез менее приятно опровержение их гипотез, и, чем позже на пути видимого признания опровергается то или иное теоретическое построение, тем, по‑видимому, болезненней реагирует создатель.

Лжеучение – крайнее проявление этого естественного процесса возникновения и исчезновения неверных объяснений и представлений, но для его возникновения и длительного существования необходимы дополнительные факторы.

Прежде всего, несомненно, что любое лжеучение – это продукт фанатизма. Теоретические построения лжеучений, как мы отмечали, – крайнее проявление нормальных гипотетических построений, это, по существу, резко гипертрофированные и догматизированные гипотезы. Это нечто лежащее на границе между наукой и антинаукой. И в большинстве случаев создатели такого рода гипертрофированных гипотез – крайние представители гетерогенного ученого мира, научное мышление которых лежит на границе между нормой и патологией. Ученый мир в его конкретном человеческом разнообразии весьма неоднороден, так же, как и любой другой профессиональный отряд общества. Человеческая психика обнаруживает в мире науки все формы проявления – от полной бездарности до абсолютного гения с обширными гаммами различных отклонений, часто более опасных в сфере таланта, чем в сфере примитива. Но если для создания лжеучения достаточно такого рода фанатической личности, которая абсолютно верит в продукт собственной фантазии и которая принимает на себя функцию непогрешимого научного пророка, то для успеха лжеучений, подъема их создателей, их монополизма, необходимы особые условия.

В странах древнего мира и в период средневековья возникновению лжеучений способствовало прежде всего тотальное невежество, ничтожно малый объем научной информации. Во многих случаях распространение лжеучений обеспечивалось защитой господствующих группировок – религиозных илн политических, интересы которых они обслуживали.

В более современный период связь периодической монополии лжеучений с политическимии группировками становится главным фактором.

Лжеучения, являясь крайним продуктом нормального теоретического фонда науки, создаваясь крайними, фанатичными представителями мира ученых, способны распространиться до положения монопольно‑госопдствующих, доминирующих учений лишь в крайних по своему характеру госудрственных системах.

Монополизм лжеучения (или просто одного научного направления) – это внешний симптом какого‑то более глубокого заболевания общества. В нашем конкретном случае это заболевание называют неопределенным понятием «культа личности», однако вполне можно указать на конкретные причины, обеспечившие фанатикам столь благо‑" приятную почву для своего процветания и оставившие несмываемый след в нашей истории.

Несколько сложнее понять широкое внедрение практических рекомендаций псевдонауки в народное хозяйство, то есть принуждение широких масс крестьянства, сельскохозяйственных и партийных руководителей осуществлять явно нелепые, агрономически вредные мероприятия.

Причины такого рода ситуаций нам и надлежит рассмотреть как в узкоконкретном плане лысенкоизма, так и в более широком принципиальном аспекте. Мы обсудим их без классификации на главные и второстепенные, ибо в разных случаях в разные периоды относительная значимость факторов расцвета лысенкоизма, несомненно, менялась.

1. Неверная тенденция дифференцировать науку по классовому признаку на буржуазные и пролетарские (социалистические). Родившись в области философии, политэкономии и социологии, эта тенденция в 1929–1931 годах начала распространяться в область естественных наук и привела к борьбе с «буржуазной» наукой и созданию «марксистских», «диалектических» концепций в очень многих областях знания. В значительной части они были временными, но в ряде случаев оказались очень устойчивыми.

Эта тенденция декретировалась сверху. Ее первый максимум возник в 1929–1931 годах в период борьбы с буржуазной наукой и «старыми» специалистами. Эта кампания была тесно связана с рядом показательных фальсифицированных процессов над «буржуазными спецами» (процесс «Промпартии», «Трудовой крестьянской партии», «Шахтинское дело» и др.). Второй максимум, еще более сильный, наметился в 1946–1948 годах в период борьбы с космополитизмом, «преклонением перед Западом» и сопровождался широкими разгромами в области литературы, искусства и почти всех наук. Его кульминацией и явилась августовская сессия ВАСХНИЛ. Лысенкоизм, таким образом, был, несомненно, индуцирован политической ситуацией в стране, и его первый широкий расцвет, сопровождавшийся назначением Т. Д. Лысенко на пост Президента ВАСХНИЛ, не случайно приходится на период наиболее массовых репрессий, проводившихся Сталиным в 1936–1938 годах.

2. Ошибочная политика и постоянные трудности в сельскохозяйственном производстве. В течение многих лет, начиная со стремительной коллективизации и массовых репрессий и кончая декретами Н. С. Хрущева, ограничившими возможность индивидуального животноводства, основу сельскохозяйственной политики составляла не столько забота о всестороннем развитии экономики села и роста производительности земли, сколько задача максимального изъятия сельскохозяйственных продуктов при минимальных бюджетных затратах. Лишение сельского населения ряда элементарных гражданских прав (беспаспортный режим), формы управления, основанные главным образом на принуждении, и непрерывные декреты создавали ситуацию подавления серьезной науки, представленной Д. Н. Прянишниковым, Н. И. Вавиловым, А. Г. Дояренко, Н. М. Тулайковым, П. Н. Константиновым и другими. Эта наука, имевшая международные традиции, не могла служить теоретической основой непрерывного политического экспериментирования, достигшего невиданных размеров при Н. С. Хрущеве. В противовес ей активно создавалась и поддерживалась другая «наука», цинично пользовавшаяся оружием обещаний и обмана, признававшая в первую очередь не законы природы и законы производства, а решения на государственном уровне. Такой «передовой» наукой и стал лысенкоизм, существовавший только благодаря поддержке политической и государственной власти. По тому же принципу, по которому возникли государственная философия, политэкономия, социология, создавалась и государственная агробиология, лишенная международных традиций, объективных критериев и идеалов.

Практические мероприятия в сельском хозяйстве, инициатором которых был Т. Д. Лысенко, – лишь спутники тех кардинальных и еще менее обоснованных мероприятий, проводившихся Сталиным и особенно Хрущевым и приведших к значительно более серьезному ущербу. Конфликт с серьезной наукой (и не только в области сельского хозяйства) возник первоначально не у Т. Д. Лысенко. Этот конфликт возник у Сталина, а позднее у Хрущева. Т. Д. Лысенко был следствием этого конфликта – он был тем суррогатом науки, который потворствовал политическим методам и тактике обоих лидеров. В условиях нормальной демократической обстановки Т. Д. Лысенко был бы рядовым провинциальным агрономом с элементами фанатизма и обскурантизма, которых много и сейчас в любой стране, но их никто не ставит во главе науки.

3. Особенности нашей прессы с конца двадцатых годов создавать возможность избирательной поддержки угодного политическому руководству научного направления и полного зажима выступлений его противников. При всем огромном разнообразии издающихся газет и журналов в прессе существовали четкая централизация и субординация. Критика в газетах статей, опубликованных «Правдой», практически была невозможна. На страже официально поддерживаемых концепций стояла цензура. Я знаю десятки случаев, когда цензура «снимала» уже подготовленные к печати или набранные статьи с прямой или косвенной критикой Т. Д. Лысенко (до смерти И. В. Сталина цензура просматривала публикуемые материалы трижды: в рукописи, в верстке и сигнальные экземпляры перед выходом в свет. С 1956 года просмотр рукописей цензором был отменен и оставались лишь последние две стадии работы).

Примерно с 1934 года по октябрь 1964‑го, то есть за 30 лет центральная печать не пропустила ни одной серьезной статьи с критикой лысенкоизма. Исключение составляла короткая заметка С. С. Станкова в 1954 году с критикой теории «порождения» видов. В то же время «Правда», «Известия» опубликовали сотни статей Т. Д. Лысенко и его сторонников с критикой классической биологии и рекламой различных практических предложений, которые в силу особой роли этих газет становились директивными для всех других изданий.

Критика методов Т. Д. Лысеико в 1935–1938, 1946–1947, 1953–1958 годах велась только в специальных научных журналах. Несколько раз на длительные сроки строгое цензурное запрещение распространялось на все издания. В 1948–1952 годах цензура запрещала все публикации не только с критикой работ Т. Д. Лысенко, но и позитивное изложение экспериментальных работ по классической генетике. В 1958–1964 годах цензура запрещала только прямую критику лысенкоизма, экспериментальные работы по генетике публиковались без серьезных трудностей, но в небольшом числе научных журналов. В условиях свободного обмена мнениями лысенкоизм, конечно, не смог бы продержаться столько лет и уж во всяком случае его практические рекомендации не стали бы обязательными для внедрения.

Таким образом, и это условие расцвета лысенкоизма связано с политической ситуацией, существовавшей в стране.

4. Многолетняя практическая изоляция советских ученых и советской интеллигенции от мировой науки. С 1933–1934 годов возникла тенденция резко ограничивать возможности участия советских ученых в международных конференциях, конгрессах, симпозиумах, проходивших за границей. Свертывалась переписка, резко уменьшился обмен работами, книгами. Прекратились растениеводческие и географические экспедиции. Естественное и обычное для любого ученого желание к общению с зарубежными коллегами, к обсуждению текущих и перспективных проблем, желание, осуществление которого ни в одной цивилизованной стране обычно не вызывает препятствий, у советского ученого в 1937–1938 годах рассматривалось как политическое преступление, как доказательство неблагонадежности. Даже простая деловая научная переписка могла служить поводом для ареста, а пребывание в прошлом за рубежом долгие годы затрудняло ответ на страшный вопрос в анкете, и счастливы были те, кто с гордостью за свою политическую невинность писали в соответствующей графе «не был», «никогда не был». Эту изоляцию довели до высшего предела в 1946 году после известного «дела» Н. Г. Клюевой и Г. И. Роскина, опубликовавших в СССР и одновременно в зарубежном издании статью с изложением предварительных данных, касающихся разработки проблемы противораковых антибиотиков. Специальным решением высших инстанций этот нормальный акт был классифицирован как тягчайшее преступление. Публикация научных работ наших ученых в зарубежных изданиях практически прекратилась. В советских научных журналах прекратилась также публикация традиционных для любой страны резюме на иностранных языках. Именно в тот период и появилась в зарубежной пропаганде версия о «железном занавесе».

Ситуация начала меняться в 1955 году, после первой Женевской конференции ООН по мирному использованию атомной энергии. Мы стали заново открывать для себя другие страны. Однако долго еще свободное общение советских ученых со своими зарубежными коллегами встречало немало серьезных препятствий.

Многолетняя изоляция от внешнего мира в огромной степени способствовала созданию и длительному процветанию различного рода псевдоучений, полностью защищенных от той внешней критики, которая быстро обеспечила бы нормальную ситуацию, создав в форме международного общественного мнения серьезный заслон для распространения псевдонауки.

5. Отрицательное влияние жестокой централизации на управление наукой. В большинстве экономически развитых стран финансирование и управление научных лабораторий децентрализовано, и институты, колледжи, лаборатории, университеты, входя в те или иные добровольные объединения, независимы. Никакая административная власть не может сместить со своего поста создателя лаборатории, отменить решение ученого совета факультета о присуждении ученой степени. Академии наук – добровольные организации типа научных обществ и не входят в правительственную систему ведомств.

Совершенно невозможно директивное введение каким‑либо органом одной универсальной программы по биологии для всех высших учебных заведений, одного учебника, обязательного для системы вузов (например, сельскохозяйственных). Всегда много индивидуальных программ, разных учебников. Направление исследований обеспечивается созданием специализированных финансовых фондов, и ученый, получивший финансовую поддержку на определенный срок, может работать независимо от любых административных органов.

Такого рода система практически застрахована от принудительного распространения лжеучений типа лысенкоизма. Напротив, при крайней централизации управления наукой и образованием длительный «захват» лысенковцами ключевых административных постов (Президиум ВАСХНИЛ, Министерство сельского хозяйства, сельскохозяйственный отдел ЦК КПСС, Высшая аттестационная комиссия, Министерство высшего образования и т. д.) обеспечивал им полный контроль практически над всей биологической и сельскохозяйственной наукой и образованием, давал в их руки реальную власть в масштабах всей страны.

Таковы основные причины и факторы, создавшие условия и стимулировавшие столь позорное и тяжелое по своим последствиям явление, каким представляется сейчас многолетнее господство лысенкоизма в нашей стране.

Вместе с тем никоим образом нельзя заключить, будто лысенкоизм оказался побежденным потому, что все эти факторы и причины исчерпали себя. С октября 1964 года исчезла избирательная поддержка, которую Т. Д. Лысенко и его сторонники получали от государственной и политической власти, и это весьма существенно. Прекращение поддержки и последующая постепенная элиминация лысенкоизма связаны с тем мощным научным (патриотическим по своему характеру) общественным мнением, которое исподволь, в течение многих лет формировалось в среде советских ученых всех специальностей, в среде журналистов и писателей, в среде общественных деятелей и руководителей народного хозяйства. Никакие методы административного подавления дискуссии не прекращали ее. Менялись лишь формы и способы этой дискуссии. Открытые формы борьбы в тяжелые периоды становились скрытыми, полулегальными, но борьба никогда не прекращалась. И та победа, которая была в конечном итоге одержана настоящей наукой, не пришла случайно.

Послесловие

Прошло почти 25 лет с того времени, когда я заканчивал заключительную, третью часть этой книги, выполняя просьбу академика Н. Н. Семенова, председателя комиссии Академии наук СССР, созданной специально для того, чтобы решить вопрос о публикации этой работы. Особую инициативу в создании такой комиссии проявил Б. Л. Астауров. Комиссия рекомендовала книгу для издания, но поскольку в 1966 году официально считалось, что эпоха Лысенко в советской биологии уже закончилась и научная истина восторжествовала, автору предложили написать оптимистическое заключение. К истории «взлета» Лысенко следовало добавить и его «падение». Однако мой вариант «падения» Лысенко и его «учения» не был признан достаточно оптимистичным. Особенно неприемлемым было в нем то, что явление лысенкоизма рассматривалось как один из симптомов общей болезни всего общества. Среди факторов, способствующих «подъему» Лысенко, были указаны и такие, которые не исчезли и в 1966 году. Это прежде всего цензура и относительная изоляция советской науки. Не исчезли и попытки политического вмешательства в научные исследования. В последующие годы чисто партийный контроль науки в СССР даже усилился, став особенно жестким в области присуждения ученых степеней, выдвижения ученых на руководящие должности, участия их в международных конференциях, при создании новых научных центров и лабораторий. Реальная интеграция советской науки с мировой также не произошла. Лояльность ученых по отношению к тем или иным научным догмам, теориям или авторитетам уже не имела большого значения, но политическая лояльность оставалась незыблемым требованием – науку должны были творить лишь политически благонадежные кадры.

Сельское хозяйство страны также не обрело необходимого ему разнообразия и свободы выбора. Оно управлялось не на основе ясных принципов агрономической науки и сельскохозяйственной экономики, а методами директивного политического руководства. Крестьяне, создающие своим трудом главный продовольственный базис общества, продолжали оставаться его самой низшей социальной группой, лишенной каких‑либо реальных прав и свобод. Это и привело к тому, что даже через 27 лет, после того, как Лысенко был разоблачен, расцвет сельского хозяйства не только не наступил, но даже и не наметился. Страна все в большей и в большей степени становилась зависимой от импорта продовольствия, а колхозы и совхозы не могли собирать и то, что было выращено на полях, без массовых ежегодных мобилизаций миллионов горожан и военных.

Но если идеи Н. И. Вавилова не воплотились пока еще в жизнь в его собственной стране, они все же не пропали для мирового земледелия. Они лежат в основе так называемой «Зеленой Революции» – введения в практику новых генетически планируемых высокопродуктивных засухоустойчивых и иммунных сортов пшеницы, риса, сорго и других культур, выведенных из мировых коллекций растений, мирового генофонда. Эта «Зеленая Революция», осуществленная в течение 20 лет (1946–1966), более чем удвоила мировое производство зерна и радикально снизила угрозу голода прежде всего в Азии и в Южной Америке. Именно этой революции Мексика, Южная Америка, Индия, Пакистан, Индонезия, Китай и многие другие страны обязаны своим сравнительно благополучным продовольственным положением, несмотря на удвоение своего населения.

«Зеленая Революция» началась в Мексике, где группа генетиков и селекционеров из 17 стран, возглавлявшаяся американским селекционером и генетиком Норманом Борлогом, собрав мировую коллекцию злаковых культур, часть которой была получена из СССР, начала в 1946–1947 годах планомерное накопление определенных качеств, путем введения в гибриды специфических генетических комплексов. В течение 15 лет они смогли создать более урожайные, устойчивые и неполегаемые сорта, которые обладали также и большим коэффициентом использования вносимых в почву удобрений. Поскольку не существует Нобелевских премий по сельскому хозяйству и поскольку теоретические идеи этих усилий были разработаны еще Николаем Вавиловым, Нобелевский комитет присудил Норману Борлогу в 1970 году Нобелевскую премию мира, а не премию за достижения в науке. Эта премия подчеркивала, что борьба с голодом – это прежде всего борьба за мир между народами. В настоящее время генетика растений и животных делает еще один радикальный шаг в сторону прогресса, создавая гибриды не только путем скрещивания, но и путем биотехнологии, включая нужные гены непосредственно в хромосомы яйцеклетки, укорачивая этим сроки получения нужных свойств. Будущее селекции связывается с этой новой техникой, и для ее реализации знание мирового генофонда растений особенно важно.

Сейчас в последнем десятилетии XX века рассказанные в этой книге события и судьбы все более м более уходят в историю. Живя с 1973 года в Великобритании, я смог оценить события этой истории не только с позиций советского ученого, тогда, в 60‑х годах, еще сравнительно молодого и полного надежд, но и позиций западной, а точнее мировой науки. Я могу сказать вполне определенно, что главные герои книги действительно вошли в мировую историю – Николай Вавилов, «как сделавший величайший индивидуальный вклад в изучение популяций культурных растений, в теорию гибридизации растений, систематику и эволюцию» (цитируется по Британской Энциклопедии), Трофим Лысенко, «как самый знаменитый псевдоученый XX века, ставший диктатором биологии в коммунистическом мире в период Сталина и Хрущева» (там же).

В заключение я хочу выразить надежду, что эта книга, хоть она и опубликована с 25‑летним опозданием, поможет тем целям, которые ставили перед собой Николай Вавилов и его соратники.

Лондон‑Москва, 1991 г.

 

Иллюстрации

          

Вавилов Н. И.                                            Лысенко Трофим Денисович

 

 

   

Прянишников Д.Н.                                                        Берг Л. С.

 

Лепешинская О. Б.

         

Алиханян С. И.                                                 Л. А. Орбели

 

И. А. Раппопорт

 

Б. Е. Райков

 

Г. А. Левитский

 

П. Н. Константинов

 

В. А. Голубев

А. Г. Дояренко

 

Дончо Костов

 

С. С. Четверяков

 

 

В. С. Немчинов

И. Ф. Шмальгаузен

 

В. Н. Сукачев

М. М. Завадовский

Д. А. Сабинин

М. И. Хаджинов

В. Д. Дудинцев

М. А. Ольшанский

В. Р. Вильямс

А. П. Опарин

А. Е. Мусийко

И. В. Якушкин

Г. Н. Шлыков

В. П. Бушинский

Н. М. Сисакян

Д. А. Кисловский

П. П. Лобанов

 

 

[1] Подробный анализ обсуждавшихся в этот период проблем можно найти в книгах: Против механистического материализма и меньшевиствующего идеализма в биологии / Под ред. П. П. Бондаренко и др. М.; Л., 1931; Joravsky D. Soviet Marxism and Natural Science. New York, 1961.

 

[2]  Примечание 1966 г.

Писатель М. Поповский в очерках «1000 дней академика Вавилова» (Простор. 1966. № 7. С. 13–14) описал встречи академика Н. И. Вавилова с Лысенко в Гандже в 1926–1928 гг. и якобы интерес, проявленный Вавиловым во время этих встреч к опытам Лысенко с горохом и в последующем – с пшеницей. Однако это целиком литературный вымысел писателя.

 

[3] Константинов, Лисицын, Серебровский и другие ученые, упоминаемые здесь, были академиками ВАСХНИЛ. В сельскохозяйственной прессе сохраняется термин «академик». В общей прессе звание «академик» применяется только к действительным членам Академии наук СССР, а сельскохозяйственные академики упоминаются как «действительные члены ВАСХНИЛ». Н. И. Вавилов, Д. Н. Прянишников и В. Р. Вильямс были действительными членами АН СССР и одновременно ВАСХНИЛ.

 

[4]  Примечание 1966 г.

Писатель М. Поповский в документальном очерке «1000 дней академика Вавилова», приводя ряд позитивных высказываний Н. И. Вавилова о теории стадийного развития Т. Д. Лысенко в период 1932–1934 годов, делает вывод о наличии между ними дружбы и о выдвижении Н. И. Вавиловым Т. Д. Лысенко на орбиту славы и известности. М. Поповский трактует это как основную роковую ошибку Н. И. Вавилова. Между тем позитивное отношение Н. И. Вавилова и многих других ученых к этой теории было вполне оправданным, т. к. до тех пор, пока температурные и световые условия развития растений изучались руководимым Т. Д. Лысенко отделом яровизации в плане мировой коллекции культурных растений, его работа могла рассматриваться как весьма полезная и нужная, особенно для ВИРа. Своим позитивным отношением Н. И. Вавилов не выдвигал, а удерживал Т. Д. Лысенко в рамках кооперативной научной работы. Между Т. Д. Лысенко и Н. И. Вавиловым никогда личной дружбы не было, и оценивать позицию Н. И. Вавилова как руководителя ВАСХНИЛ к Т. Д. Лысенко в этот период как «ошибку», конечно, нельзя. Реальные возможности Н. И. Вавилова повлиять на ход событий, связанных с активностью Т. Д. Лысенко, были весьма и весьма ограниченными. Революционные научные новаторы «из народа» становились официальной модой.

 

[5] На одной из дискуссий этого периода Т. Д. Лысенко высказался, по свидетельству очевидцев, более просто: «Что это еще за ген, кто его видел? Кто его щупал? Кто его на зуб пробовал?»

 

[6] «Разгром» дарвинизма в Ленинградском университете состоял в закрытии пустовавшего там музейного кабинета дарвинизма в связи с острой нехваткой помещений для новых кафедр. В музее Дарвина в Ленинградском университете, организованном И. И. Презентом, было всего две комнаты, одна из них была посвящена Ч. Дарвину, другая исключительно Т. Д. Лысенко и самому И. Презенту.

 

[7] Речь идет о ныне реабилитированном проф. Я. М. Урановском, дарвинисте и историке естествознания. Статья Э. Вуда не содержала ничего устрашающего. Главным редактором журнала был известный физик акад. С. И. Вавилов.

 

[8] Проф. И. Агол, расстрелянный по ложному обвинению в троцкизме, был впоследствии посмертно реабилитирован. И. Агол перед арестом работал в качестве академика‑секретаря АН УССР. Сообщение об аресте проф. Агола было опубликовано в день открытия декабрьской сессии ВАСХНИЛ в 1936 г.

 

[9] Проф. С. Г. Левит, умерший в заключении, был крупнейшим в СССР специалистом по медицинской генетике. Он был создателем и руководителем медико‑генетического института, пользовавшегося мировой известностью К моменту публикации статьи И. Презента проф. Левит не был еще арестован. Обвинения, выдвинутые против него И. Презентом, стали началом травли этого ученого, арестованного через 1–2 месяца после публикации цитируемой статьи. Проф. С. Г. Левит был посмертно реабилитирован.

 

[10] Перевод текста письма с английского сделан автором «Очерков». Копия письма, подписанная всего двенадцатью генетиками, находится в личном архиве акад. Н. И. Вавилова. Автор «Очерков» располагает фотокопией этого письма.

 

[11]  Примечание 1966 г.

А. И. Муралов был впоследствии полностью реабилитирован. В связи с 80‑летием со дня его рождения в газете «Советская Россия» (1966. 21 июня) был напечатан очерк о его жизни. А. И. Муралов сменил Н. И. Вавилова на посту Президента ВАСХНИЛ в июне 1935 г., с 1930 по 1933 г. А. И. Муралов – нарком земледелия РСФСР, а с 1933 по 1935 г. – Зам. Наркома земледелия СССР.

 

[12]  Примечание 1966 г.

Т. Д. Лысенко был назначен на пост Президента ВАСХНИЛ Постановлением СНК СССР от 23 февраля 1938 г. Он сменил на этом посту не А. И. Муралова, а Г. К. Мейстера. А. И. Муралов был Президентом ВАСХНИЛ с июня 1935 г. по 4 июля 1937 г., когда его арестовали. Г. К. Мейстер был также арестован в начале 1938 г. Таким образом, к началу войны Т. Д. Лысенко мог считать себя наследником трех репрессированных президентов.

 

[13] Может возникнуть вопрос – откуда в ВИРе появилась группа молодых научных работников, так резко настроенная против Н. И. Вавилова? Ведь Н. И. Вавилов всегда очень внимательно и серьезно относился к подбору кадров, к знаниям молодых ученых, стремился сосредоточить в ВИРе самых лучших специалистов, что ему действительно удалось. Однако следует отметить, что возникновение весьма малограмотной «оппозиции» – в ВИРе не было виной Н. И. Вавилова. В конце 20‑х и начале 30‑х годов аспиранты не были, как в настоящее время, сотрудниками отдельных кафедр и научных институтов, а набирались в особые институты аспирантуры – нечто вроде самостоятельных высших учебных заведений особого типа. В 1931 г. эта система подготовки аспирантов была реорганизована и институты аспирантуры ликвидированы. Всех аспирантов директивным путем распределили по различным научным учреждениям и вузам. В начале 1931 г. ликвидировали и Ленинградский институт аспирантуры ВАСХНИЛ, и все семьдесят аспирантов были направлены во Всесоюзный институт растениеводства. Среди этой пестрой группы аспирантов и зародились впоследствии тенденции нигилизма к традициям ВИРа.

 

[14]  Примечание 1966 г.

При разборе ленинградских партийных архивов в 1966 г. обнаружена копия докладной записки Г. Н. Шлыкова, датированной 2 марта 1938 г. и адресованной в сектор науки ЦК ВКП(б). В этой докладной записке Шлыков предлагает назначить Шунденко, в то время заместителя Вавилова по науке, на пост директора ВИРа (Т. Д. Лысенко, как известно, назначил Шунденко зам. директора ВИРа почти немедленно после того, как стал Президентом ВАСХНИЛ. Научное ничтожество Шунденко было совершенно очевидно, и Вавилов, сначала сопротивлявшийся его назначению, после того, как это назначение состоялось, фактически игнорировал его на этом посту). Шлыков в своей докладной записке писал: «…т. Шунденко, назначенный замом Вавилову Н. И., по моим представлениям, является эпизодом, с которым было бы сверхоптимистически связывать реальные перспективы подлинной теоретической и практической перестройки института. Но тот же Шунденко, освобожденный от постоянного и весьма искусного подавления инициативы со стороны Вавилова Н. И., облеченный доверием и призванный к полной ответственности за институт, т. е. назначенный не замом, а директором, осуществил бы скорее, полнее и лучше перестройку института на практически строго целеустремленную селекционную работу…»

 

[15] Проф. Сизов, долго и упорно боровшийся с академиком Н. И. Вавиловым, а в 1952–1961 гг. с академиком П. И. Жуковским, который возглавил Институт растениеводства в 1951 г., впоследствии стал директором ВИРа. Сизов был назначен на этот пост сразу, как только в 1961 г. Т. Д. Лысенко вновь вернулся к руководству ВАСХНИЛ, а М. А. Ольшанский получил пост министра сельского хозяйства СССР. Возглавив Институт растениеводства, проф. Сизов принялся энергично ликвидировать в нем остатки вавиловских традиций.

 

[16] Мы не приводим здесь фамилию Л., так как в стенограмме она стоит без инициалов. В такой форме она могла принадлежать двум людям, находившимся на этом заседании, одного из которых – в то время работника сельскохозяйственного отдела ЦК ВКП(б) – уже нет в живых. Установить точно, кому из них принадлежат эти реплики, нам пока не удалось.

 

[17] Домашний архив Н. И. Вавилова в Ленинграде в значительной мере пропал, многие рукописи были конфискованы. Архив, находившийся в московской квартире, сохранился и пополнен сыном Н. И. Вавилова – Ю. Н. Вавиловым.

 

[18] § 6, 7, 8 касаются частных вопросов.

 

[19] Речь идет о Шунденко, переведенном на руководящую работу в органы НКВД и продолжавшем борьбу с Вавиловым. Как выяснилось позднее, Шунденко, работая в ВИРе, был одновременно сотрудником НКВД в чине майора.

 

[20]  Примечание 1966 г.

Следует, однако, отметить, что ночной вызов Н. И. Вавилова к И. Ста‑лину в марте 1939 г., описанный М. Поповским в газете «Советская Россия» от 27 ноября 1964 г., и диалог между ними являются вымыслом. Этот эпизод некритически заимствован М. Поповским из малодостоверных воспоминаний одного из знакомых Н. И. Вавилова. Факт встречи Вавилова со Сталиным в 1939 г, не подтверждается ни одним из близких друзей и родственников ученого.

 

[21]  Примечание 1966 г.

Наиболее подробное и, по существу, первое публичное описание последней экспедиции и ареста Н. И. Вавилова было сделано в докладе участника экспедиции проф. Бахтеева «Последнее десятилетие» на юбилейном заседании Московского общества испытателей природ