Решительность, самообладание и великодушие черноморцев

 

Вместе с защитой своей новой родины, черноморцы дрались и а рубежах Руси и за границей с ее общими врагами. Об участии X в штурме Очакова и Измаила уже рассказывалось. Затем под начальством великого Суворова они участвовали в общем штурме Праги. Кстати, за успех этого последнего дела Чепега получил генеральский чин и орден святого Владимира 2-й степени. Всем офи­церам войска Екатерина II пожаловала золотые знаки, а казакам Серебряные медали с надписью "За труд и храбрость". ¹ В декабре 1795 года, убедившись, что мятежная Польша окончательно утихомирилась, они вернулись к себе домой, в Черноморию.

Тут вскорости была объявлена война персиянам. Граф Зубов писал кошевому, чтобы казаки были снаряжены в поход. При­мем преимущество отдавалось тем, кто был способен не только нести пешую или конную службу, но и отлично чувствовал себя на мope. 26 февраля следующего года, Головатый, отслужив напутственный молебен, выступил в поход с отборной тысячей молодцов. Тогдашний таврический губернатор прислал своим любимым черноморцам икону Спаса нерукотворного и 200 рублей на горил­ку, чтоб они выпили за здоровье "милостивого батька кошевого и его". В Астрахани Головатый сел на суда и отплыл в Баку, а оттуда на остров Сару против Талышинского берега. Часть казаков начала ходить на лодках по Куре, доставляя в армию провиант. Остальные забирали во владение России персидские острова, рыбьи и тюленьи промыслы и в то же время оберегали Талышинское ханство от набегов татар.

   Однажды казаки отбили на морском поиске несколько персид­ских киржим с товарами. Сильным порывом ветра одну киржиму под командой лейтенанта Епанчина, отбило от прочих и понесло к неприятельскому берегу. На судне находилось 10 черноморцев (из них двое больных) и армянские купцы. С берега их заметили; около 150 персиян выехало навстречу на верную добычу. Черно­морцы не испугались при виде приближения врага и изготовились к бою. Лейтенант же Епанчин пересел с двумя матросами в лодку, посадив еще четырех купцов и отплыл с ними к стоявшему не­вдалеке русскому боту. Таким образом казаки были оставлены на произвол судьбы; в то время как оставшиеся в киржиме армяне залезали в страхе под палубу, казаки выбрали старшего. Им стал Игнат Сова. Коща персияне выкинули на своих лодках красный флаг в надежде, что казаки выбросят белый. Сова приказал рас­поясать одного армянина и поднять его пояс тоже красного цвета.

 Персияне ответили градом пуль; казаки со своей стороны тоже на­чали стрельбу "с уговором: без промаху". При этом они уложили всех персидских старшин, потом стали выбивать "пiдстарших панкiв". Персияне сразу притихли, многие попрятались за борта. Так, не солоно похлебав, повернули они обратно к берегу.

Еще казацкая слава не сгинула, - писал Головатый, - если 8 человек могли дать почувствовать персиянам, що в черноморщв за сила!"

Вскоре однако казаки потеряли своего любимого вождя, пе­чальника о их нуждах: Антон Андреевич Головатый умер в на­чале 1797 г. Могила его как и многих других черноморцев на­ходится в нынешнем Ленкоранском районе Азербайджана. Причем местные жители не только не следят за тамошним казацким кладбищем, но и при всяком удобном и неудобном случае раста­скивают мраморные и гранитные надгробные плиты для своих хо­зяйственных нужд. К примеру, они делают из них ступени и до­рожки в садах, а на территории кладбища в ближайшем будущем собираются разместить виноградник. Нам кажется, что современ­ное казачество должно воспрепятствовать этому оскорблению пра­ха славных предков и остановить святотатство.

Вскоре после Головатого сошел в могилу и Захар Алексеевич Чепега. Несмотря на генеральский чин, он до конца дней своих оставался верен старинным запорожским обычаям. После Чепеги атаманы назначались не по выбору войска, а императором. Тогда же вместо прежнего войскового управления была учреждена Вой­сковая канцелярия, должностные лица которой также назначались государем.

В то время, когда пехота генерала де Во преодолевала реку Неман, бывшую в те времена границей империи, первыми, кто встретил его огнем, были кубанские и бугские казаки. И затем в течение боев казаки находились в самом жарком месте, в арьегарде, отступавшей к Москве, русской армии. Под Можайском ку­банцы сдерживали движение Великой французской армии в тече­ние 4-х часов, дав время главным силам выбрать позицию и под­готовиться к грядущей битве. В Бородинском сражении они нахо­дились на правом фланге русской армии и снискали себе славу не­победимых; под Витебском лейб-казаки, черноморцы и часть Сум­ского Гусарского полка уничтожили 16 конно-егерский полк фран­цузов и взяли батарею, около которой находился сам Наполеон. Буквально на глазах у императора в один миг все артиллеристы были переколоты, а пушки сброшены в овраг. Атака казаков вы­звала смятение среди французов. Бонапарт вынужден был остано­вить наступление.

Один из очевидцев похода пишет: "Казаки истребляли все по проходу наших войск, дабы неприятели всюду находили одно опустошение". Под Тарутином кубанцы под командованием гр. В.В. Орлова-Денисова "презрев свою опасность и ужас смерти окружили кирасир и обратили их в бегство - после чего "имя казака гремело ужасом" по всей Европе - особо отличился сотенный есаул И. К. Перекрест, хорунжий Н.С.Завадовскнй и А.А.Бурсак. Михаил Илларионович после битвы отмечал: "Казаки делают чудеса: истребляют не только пехотные колонны, но нападают быстро и на артиллерию".

В годы Отечественной войны 1812 года черноморцы не отстали от других областей государства. Войсковая казна отправила в Петербург 100 тысяч рублей серебром (это гораздо больше чем миллиард нынешних рублей) да более 14 тысяч было собрано добровольных даяний. Тогда же выступила в поход особая гвардейская сотня, состоявшая при особе императора Александра I в загранич­ном походе наших войск. Она участвовала в отражении знаменитой атаки французской конницы Латур-Мобура, причем справились с этим казаки блестяще.

 4-й конный полк черноморцев участвовал в партизанских действиях под началом генерала Платова и князя Кудашева. Когда под городком Цейсом французы укрепили высоты своими батаре­йки, наши, открыв беглый пушечный огонь, заставили их сняться с позиции. Едва французы тронулись, конница помчалась в атаку, впереди ее неслись черноморцы. Они первые ворвались в городок, решились и пошли штурмовать фабричные постройки, откуда

французы вели ружейный огонь. Казаки вместе с гусарами выбили неприятеля, при этом они взяли в плен 1400 солдат и 36 офицеров, забрали с собой пять пушек и несколько знамен. (Подробнее о действиях казаков в войне 1812 года см. книгу В. Левченко "Ата­ман Платов")

Император Николай I поставил во главе всех казачьих войск (в то время это было 200 тысяч всадников) своего старшего сы­ра, ставшего впоследствии царем-освободителем Александром II. Наказному атаману черноморцев Бескровному удалось отнять под Анапой в числе прочего оружия богатейшую турецкую саблю, которая была отдана Его Императорскому Высочеству Александру Николаевичу. Многие из участников взятия Анапы в 1828 году, уже с седыми усами через 26 лет явились вновь на защиту Севастополя в рядах пластунских батальонов. В том же 1828 году, с открытием военных действий на берегах Дуная откликнулись братья черноморцев, тоже выходцы из Запорожской Сечи - задунайцы.

Вспомним, что после разгрома Сечи часть запорожцев ушла под покровительство Порты и поселилась на турецком берету Ду­ная, основав так называемую Задунайскую Сечь. Хотя жили они безбедно, пользовались хорошими угодьями и большими рыбны­ми ловлями, тоска по родине и измена христианскому знамени, грызла сердце казацкое, смущала душу христанскую. Однако чис­ло запорожцев не уменьшилась, т.к. их курени быстро пополня­лись бежавшими с Руси, чаще всего "крепаками". Вся "запорож­ская регула", полузабытая на берегах Кубани, на Дунае соблюда­лась по всей строгости: женатый никак не мог попасть в войско - разве обманом, как это сделал Осип Михайлов Гладкий. Покинув на родине в Золотоношском уезде жену и 4 детей он явился в Задунайскую сечь и сказался холостым. В числе прочих запорож­цев он усмирял греков, восставших против турок, а за год до объ­явления войны русским турками был избран кошевым задунайцев. По обычаю, султан утвердил это избрание особым фирманом.

Как только стало ясно, что султан готовится к войне с Рос­сией, кошевой распустил слух, что запорожцев не оставят на месте военных действий, а выселят в Египет. Потом, в тайне, стал скло­нять к переходу на сторону России сначала куренных атаманов, а с их помощью и все остальное товариство. Большинство было со­гласно, но люди, на совести которых оставался какой-нибудь грех, а также беглые помещичьи крестьяне наотрез отказались. Тогда на сходке кошевой смело объявил, что все вины им будут отпущены. В этом он был обнадежен письмом измаильского гра­доначальника генерала Тучкова.

Прежде всего запорожцы разобрали свою походную церковь, уложили ее в лодки и, оставив за неимением места большую часть своего имущества, вышли Дунайцем в море. Затем через Килийское гирло поднялись к Измаилу. Государь Николай I бывший в то время в войсках, приняв от кошевого грамоты и регалии, жа­лованные турецкими султанами и сказал следующие слова: "Бог вас простит, отчизна прощает, и я прощаю. Я знаю, что вы за лю­ди!". На вопрос императора о семье кошевой ответил, что он хо­лост.

В это время главная штаб-квартира русской армии была силь­но озабочена переправой. Неприятельский берег был так укреплен, что не знали, где сделать высадку. Государь обратился за советом к Гладкому. А так как запорожцы, кроме рыбной ловли, промыш­ляли охотой, то они тотчас припомнили, что на том берегу есть место верст на 20, поросшее камышом, где турки никак не ждут высадки. Поперек этой плавни, по их словам, тянулся земляной вал, который в одном месте настолько расширялся, что на той пло­щадке можно было высадить целую дивизию. Кошевой просил раз­

решения съездить на тот берег и разыскать этот вал. Ему было это позволено. Гладкий с одним из куренных атаманов побывал ночью на плавне, сделал заметки на камышах и доложил обо всем царю.

Тогда войска перенесли на руках 42 запорожских лодки, как раз против указанного места и в ту же ночь началась переправа дивизии Рудзевича. Часть запорожцев подвозила солдат, а остальные были расставлены вдоль вала для указания дороги. Дивизия Рудзевича двинулась с музыкой и барабаннымбоем в тыл турецкой крепости Исакчи, в то же время Дунайская флотилия под начальством Гамалея ударила противнику во фланг. Турки, пораженные ужасом, покинули крепость, которую Рудзевич¹(Генерал Рудзевич был родом из крымских татар. Дед его, знатный мурза при­ехал как-то на прием к Екатерине с сыном-подростком. Мальчик понравился императрице и она уговорила отца отдать его учиться в кадетский корпус и стала ему крестной матерью. Впоследствии он дослужился до генерала.) сейчас же занял. Он объявил кошевому, что если он не будет сегодня пол­ковником, то он, Рудзевич, не хочет быть генералом и отдаст свои эполеты Императору. Тут приезжает флигель-адъютант с прика­занием, чтобы кошевой на своей лодке прибыл к Государю. Гладкий сел за рулевого, 12 куренных атаманов взялись за весла, и когда переехали в Измаил, Государь, оставив свою свиту, один во­шел в запорожскую лодку и приказал снова грести в Исакчу. Здесь паша поднес ему ключи крепости и здесь же Государь, вынув из пакета полковничьи эполеты и Георгиевский крест собственноруч­но навесил их Гладкому, а куренным пожаловал военные ордена. 1 На той же лодке Государь проехал к своей флотилии поблагодарить моряков за молодецкое дело. Из запорожцев был составлен пятисотенный полк под названием "Пешего дунайского казачьего полка". Гладкий был назначен командиром его, куренные офице­рами.

По окончании войны Гладкий, по приказанию Государя, от­правился на Кавказ выбрать удобные места для поселения своего войска. Пока он ездил, в столицу пришло донесение, что кошевой имеет в Полтавской губернии жену и четырех детей. Государь, хо­тя и был обманут, не только не разгневался, но и приказал до­ставить двух старших сынов Гладкого в Петербург для обучения за счет казны. Кошевого он встретил ласково и, выслушав доклад об осмотре землицы, в упор спросил, отчего он скрыл от него прав­ду о жене и детях. Осип Михайлович прямо ответил, что в при­сутствии всех запорожцев ему иначе нельзя было поступить - то­варищи перестали бы ему верить и во всем остальном. Государь его понял и позволил забрать жену и детей из помещичьего села.

Бывшие "неверные" запорожцы были поселены на берегу Азовского моря, между Мариуполем и Бердянском в районе Гуляй поле, под именем Азовского казачьего войска. Наказным атаманом азовцев стал Осип Михайлович Гладкий.

Много лет спустя, когда Николай I следовал на Кавказ через Керчь, Гладкий встречал его в числе прочих начальствующих лиц. Государь, минуя других, подошел прямо к нему и приветливо ска­зал: "Здравствуй мой вождь и витязь Осип Михайлович!" Так хоро­шо запомнил он услугу кошевого, снявшего грех со своих братьев запорожцев!

Вообще Николай I при всяком удобном случае выражал свою любовь к черноморцам. Так, когда исполнилось полвека со времени водворения казаков на Кубани, он послал им большое белое знамя святого Победоносца Георгия. Для торжественного приема знамени в Екатеринодар собрались атаманы всех черноморских куреней. Каждого из них сопровождали малолетки и старые казаки, помнив­шие еще "славное войско Низовое Запорожское". На войсковой праздник получили приглашение мирные черкесы и даже немирные шапсуги. Стечение народа по случаю троицкой ярмарки было нео­бычайное. Среди воинского стана, у порога атаманской ставки, вко­пали старый чугунный единорог, дулом вверх.

По обе стороны приготовили из зеленого дерна длинные столы. Охотники набили к этому дню множество фазанов, уток, зайцев, кабанов, оленей, коз; рыбаки наловили разной дорогой рыбы, кото­рой в те времена было еще очень много. Посуду приготовили ста­рую казацкую, деревянную. Лагерь стал наполняться народом, ва­лили конные и пешие, скрипели черкесские арбы. Ровно в полдень зазвонили во все колокола что означало приезд в город владыки.

К вечеру войска выстроились перед лагерем. К атаманской ставке собрались все чины войскового укрепления, позади которо­го встали в ряд 59 станичных атаманов. Между ними вперемежку разместились старики с подростками. Снова зазвонили колокола, то выехал из города преосвященный Иеремия, проследовавший прямо в атаманскую ставку. Здесь, против дверей, помещался во весь рост портрет государя; у его подножья лежали серебряные литав­ры, трубы, атаманские булавы, перначи, старинное казацкое ору­жие, фальконеты. На большом столе распростерто новое знамя.

Преосвященный благословил знамя, после чего наказной ата­ман Завадовский вбил первый гвоздь. Потом по старшинству моло­ток переходил из рук в руки, начиная с владыки и кончая присутст­вующими казаками. В лагере царствовала тишина: пешие батальо­ны держали на караул, конные полки - сабли наголо, стояла устремив взоры в атаманскую ставку, откуда доносился мерный стук молотка. Прибивкой знамени закончилось торжество первого дня.

А утром в 8 часов из крепости раздались три выстрела. Это был призыв к литургии. Когда началось чтение Евангелия, пошла пальба из всех пушек - так праздновали в былые дни запорожцы в Сечи, каков был обычай и на Кубани. Словам любви и мира вторил гром

оружия: "Во всю землю изыде вещание их".

По прибытии в лагерь преосвященного и высшего казачьего начальства знамя вынесли к войскам. Гром барабанов приветствовал его появление. После "многая лета!" войсковой атаман прочел Высочайшую грамоту, по которой пожаловано знамя. Музыка заиграла "Боже царя храни", раздались пушечные выстрелы, загремело громовое "ура".

Даже горские дружины гикнули в честь русского царя. На том берегу Кубани, у аула Бжегокой, стояли немирные черкесы. Но и они не удержались к присоединились на своих борзых конях к ликующему войску. Утихли бурные выражения восторга, наступила тишина: архипастырь с крестом в руках передал после благослове­ния знамя, как завет чести наказному атаману. Тот принял войско­вую святыню, опустившись на колени. Затем началась присяга на верность новому знамени; после чего его обнесли по рядам и водру­зили в жерло старого турецкого единорога.

После чего начался обед. За дерновыми столами черноморцы времен Очакова угощались родными запорожскими блюдами. Кру­говой "михалик" переходил из рук в руки между седыми сподвиж­никами Потемкина, Суворова, Белого, Чепеги, Головатого и Власо­ва. Один столетний чубатый черноморец, украшенный очаковским крестом, рассказывал, как они во тьме карабкались на неприступную Березань, как сняли часовых, сами переоделись турками и у врасплох накрыли гарнизон. Другой вспомнил "батька" Чепегу, как тот подплывал в челнах к стенам Хаджибея (что теперь зовется Одессой) и поджигал под носом у янычар турецкие магазины; третий указывал на берегу Кубани место, где 50 лет тому назад, он у вбил первый кол кордонного оплота.

На правом фланге лагеря роскошествовали по своим обычаям до 500 горцев, ненадежных друзей и заклятых врагов. Они были приглашены, по широте казацкой натуры, разделить радость черноморцев, повеселиться, позабыв на время кровавые встречи с оружием в руках. Везде и в атаманской ставке, и за дерновыми столами, в лагере и среди горцев было обычное радушие, изобилие во всем - везде ели, пили, славилицаряи матушку Русь.

 Угостившись два седых запорожца с роскошнымиусами и чупринами, бойко и плавно отбивали "казака" под войсковую музыку; выпивши еще по ковшу горилки, они садились и пели старинные казачьи песни. Потом опять подкрепившись, лихо отбивали "гайду­ка". Земля дрожала, у людей дух захватывало. А знамя тихо разве­валось. Молоденький казаченок смотрел на негои ему чудилось, что двуглавый орел расправляет свои крылья, силится подняться на Кавказские горы. Но до окончания кровопролитнейшей Кавказской войны было еще далеко, казачеству всей России еще предстояло ис­пить горькую чашу Крымской кампании 1853-1855 годов.

 

глава десятая

 

ЛИНИЯ, ПОСТРОЕННАЯ

 НА КАЗАЧЬИХ КОСТЯХ

 

Или о том, как возникла Черноморская кордонная линия;

 как строились кордоны, батареи и "бикеты"; о коварстве и свирепости горцев;

как 10 казаков отбили несколько сотен шапсугов;

как началась, длившаяся более полувека, кровавая Кавказская война.

О том, как казачий атаман Бурсак отомстил за гибель товарищей.

 Как дюк де Ришелье чуть не попал в плен к черкесам.

 

 

По излучинам Кубани от Воро­нежского редута вниз почти на 300 верст Чепега поставил ряд кардонов, которые все вместе составили Черноморскую кордонную линию. Кордоны строились основательно: они окапывались глубоким рвом, обсаживались колючим терновником, укреплялись бастионами. Между кордонами в самых опасных местах ставились батареи и пикеты (или как их казаки называли промеж собой - "бикеты").

Батареи были те же кордоны, только вооруженные пушками, пикеты же были кордонами в миниатюре. Если кордон обслуживало от 30 до 60 казаков - в зависимости от местоположения, то пикет имел всего лишь 8-10 защитников.

Над каждым из этих укреплений возвышалась "вышка". По­середине ее конусовидной камышевой крыши торчал шпиль с пе­рекладиной. На перекладине качались плетеные шары. Когда сто­рожевой на вышке замечал противника, он кричал: "Черкесы! Бог с вами!" - "Маячь же, небоже!" - отвечали ему снизу. И тогда ша­ры поднимались вверх, объявляя тревогу. Кроме маяка - вышки, черноморцы на Кубани для сигналов об опасности использова­ли стародавнюю запорожскую "фигуру". Правда, они существенно ее видоизменили: вместо пирамиды просмоленных бочек теперь они врывали в землю высокую жердь, обмотанную пенькой и се­ном. Когда ночью враги прорывали где-либо линию, повсюду вспыхивали "фигуры", освещавшие пламенем берег Кубани. Не­редко на зеленом холме возле "фигуры" стоял покачнувшийся де­ревянный крест, знак того, что здесь погиб в неравном бою постовой казак.

Немало черноморцев пало от малярии и лихорадки - плавни и болота, раскинувшиеся пообоим берегам Кубани с мириадами комаров и мошек, были рассадникамиэтих неизлечимых в то время болезней. Нередко погибали казаки и от острых клыков огромных кабанов, шнырявших в непроглядном камышевом лесу и от укусов ядовитых змей.

Но больше всего пало казацких голов от черкеской шашки и кинжала.

По левому берегу Кубани, поднимаясь все выше и выше в горы, жили народы, которые по разному назывались, но были однако од­ной крови - шапсуги, бжедухи, абазинцы, адыги и другие. Казаки их называли одним именем - черкесы. Все они, хотя и были доволь­но безразличны к религиозным обрядам, однако своим повелителем признавали турецкого султана. Анапскому паше было поручено на­блюдать и управлять черкесскими племенами. Однако горцы были послушны ему только тогда, когда паша поощрял вражду к рус­ским. До переселения черноморского войска закубанские черкесы пользовались лугами и пашнями правобережной Кубани. Хотя, ес­ли вы вспомните первую главу книги, земля эта испокон веков принадлежала славянам. Славное княжение в Тьмутаракани (со­временной Тамани) Мстислава Удалого лишний раз подтверждает это.

Вот почему с прибытием русских черкесы собрали свой хлеб, забрали скот и ушли с правобережья Кубани без всякой вражды, помятуя о том, что земля эта им никогда не принадлежала.¹(Замечательно, что даже английский писатель Морис Хиндус, которого трудно заподозрить в великодержавном шовинизме, в монографии "Казаки" (Лондон, 1946), вынужден был признать права русских на Кавказ. Вот, что он пишет; "В 1778 г. ген. А.Суворов прибыл на Кубань, которая вместе с Крымом была присоединена к России за 4 года до этого. Горцы в большинстве своем отказывались признавать право России на них, считая себя подданными Турции. Фанатичные и агрессивные эти поклонники Магомета не желали видеть христиан на земле, которая не принадлежала русским, на­чиная с XII в., в то время, когда Черное море было известномиру как Русское море".

М. Хиндус в своей книге приводит такой замечательный факт из жизни Суворова на Кавказе: "Суворов был не только великим воином, но и выдающимся дипломатом. Пока строились укреплениями Кубани он завел дружбу с горцами и покорил их своей искренностью и откровенностью. Однажды он устроив обед, для которого потребова­лась тысяча быков, 8 тыс.овец, 500 ящиков водки. Обед имел большой успех у горцев. Они пели и плясали и растрогали Суворова своей ловкостью и грациозностью. Каза­лось, они примирились с присутствием русских на их родине. Но только казалось, вскоре после обеда с новой силой начались жестокие набеги горцев, вспыхнули крова­вые схватки с казаками. Кубань надолго стала сценой, жестокой борьбы»)

Действительно, первое время соседи жили в ладу: черкесы час­тенько наезжали в Екатеринадар, где их радушно встречали по сла­вянскому обычаю хлебом-солью. Они толковали с казаками о том, как лучше сохранить мир, кунакались, пили, ели и довольные со­бой и приемом возвращались к себе в горы. Многие черкесские князья напрашивались в русское подданство, клялись соблюдать верность царю и даже переселялись в связи с этим поближе к русским вместе со всем племенем. Только все это продолжалось не-

 Подстрекательства турок в конце концов возобладали над Здравым смыслом. Начались кровавые набеги на поселения черноморцев. В темные ненастные ночи, пробираясь между казацкими секретами, черкесы воровали скот, уводили пленных, увечи­ли, мучили несчастные жертвы. Были примеры, когда подрезав Пленным жилы, они бросали их в плавнях на съедение комарам, а кого уводили с собой - тех ожидало жестокое рабство. Кордонная служба с каждым годом становилась все труднее и труднее. Наиболее опасные кордоны пришлось усилить, доведя число их защитников до двух сотен. Увеличивалось число пикетов, насы­щались новые батареи.

С выходом солнца сторожевой казак уже был на вышке, откуда до темноты следил за тем берегом Кубани. В сумерки же казаки по 2-3 человека залегали в засаде в особо опасных местах. Это назы­валось у черноморцев - "делать залогу". Остальные держали лоша­дей в седле, чтобы по первому выстрелу скакать туда, откуда при­зывает опасность. Кроме того вдоль линии поузким прибрежным стeжкaм - тропинкам то и дело сновали конные разъезды. Они то сменяли один другого из-за опасности нападения горцев. Те мели обыкновение перекидывать через стежку аркан и таким об­разом сбрасывать всадника на землю. В конце концов, чтобы пресечь такие неожиданные нападения на разъезды, казаки стали ез­дить гуськом на значительном расстоянии друг от друга. Последний разъезд уже при утреннем свете снимал залогу. В туманы же залоги не снимались вовсе, а разъезды ходили до полудня. Зимой, когда Кубань сковывало льдом и опасность нападения горцев усиливалась, залоги заменялись усиленными разъездами.

Ни темень, ни дождь, ни вьюга не могли помешать казакам не­сти кордонную службу. Конечно, тяжко было, особенно в пикетах. На кордоне хоть человеческое жилье - можно отогреться у печки и i» беседе отвести душу. Но не всем так везло. Бывало, вернется в пикет из ночного поиска казак, голодный, продрогший, мокрый от Дождя. Разведет костерок, чтоб приготовить что-нибудь поесть, в своем насквозь продуваемом шалашике и нахмурится под тяжестью ¹ своей мрачной думки. Одна отрада у него осталась как воспоминание о тепле родной хаты - кот-мурлыка, который повсюду со своим, хозяином. Вот и сейчас трется он о колени своей шерсткой, ласкает­ся к хозяину и казак невольно расправляет морщины на лбу, светло улыбается...

 Впрочем, несмотря ни на какие невзгоды и тяжести, черномор­цы никогда не падали духом, и, если приступал враг во много раз превосходящий их числом, стояли до конца. Так казак Сура с де­сятью своими товарищами из "бикета" отбил целое скопище шап­сугов, пробиравшихся к родному их Полтавскому куреню. Казака, заняв круговую оборону в своей плетеной "корзине", меткими вы­стрелами сначала осадили не в меру "горячих" горцев, а затем и за­ставили их отступить с потерей около сотни убитых.

Надо сказать, что на первых порах черноморцы имели право только защищаться от набегов горцев, ходить же в аулы, наказывать хищников за разбой и возвращать свое добро им строго настрого воспрещалось. Екатерина II, а затем и ее преем­ники Павел I и Александр I полагали, что для поддержания ти­шины прежде всего необходимы кротость и уступчивость со сто­роны русских. Однако такая политика ни к чему не привела. Де­рзость горцев стала еще больше. Еще при жизни Александра I в Петербурге сделали вывод, что эти люди повинуются лишь стра­ху, уважают только силу и император снял запрещение наносить ответный удар. Так началась беспощадная Кавказская война, длившаяся более полувека¹(Чтобы предотвратить кровопролитие было предложено черкесам на выбор или добровольно признать власть российского царя и стать равноправными гражданами России или вместе со всем имуществом в течение 2-х месяцев пересилиться в Турцию к своим единоверцам, в чем при желании им будет оказана помощь. Третьего было не дано. Горцам же понадобилось полвека, чтобы, наконец, уразуметь это).

Как только было снято известное запрещение казакам перехо­дить Кубань и мстить за разбой врагу, черноморцы начали регуляр­но "посещать" горные аулы. На короткое время во всем крае водво­рялась тишина, однако вскоре закубанцы, собравшись с силами, снова делали кровавый рейд по казачьим кордонам и куреням. Од­нажды вышковый Новогригорьевского кордона заметил, будто в плавне что-то зашумело, о чем он Фут же дал знать сотнику Похи-тонову.

Черкесов переправилось около 2 тысяч, а казаков и солдат было всего сто. Однако несмотря на такое соотношение сил, казаки столь лихо начали поливать врагов картечью, что те отступили, потеряв около сотни раненых и несколько десятков убитых. Похитонов ре­шил им не дать уйти и с горяча ринулся преследовать врага. Снача­ла горцы отступили, но, получив подкрепление из-за Кубани, пере­шли в контратаку, дружно бросившись в шашки. После чего Похи­тонов был ранен, артиллерийская прислуга перебита. Лишь только артиллерия замолчала горцы смело врубились в ряды казаков. Око­ло двух сотен их оказалось на казацких штыках и пиках, но наших-то уцелело всего 25 человек. Они едва успели добежать до кордона.

Казачий сотник Похитонов погиб, и команду принял штабс-капитан Фетисов. Все, кто уцелел после жестокой сечи, заняли опасные места на укреплениях кордона и приготовились к бою. Они еще надеялись отстоять свое последнее убежище с помощью прицельного огня. Черкесы, сообразив это, стали перебрасывать в кордрн куски зажженного навоза. От него загорелись деревянные постройки и пожар стал распространяться по всему кордону. Тогда Фетисов собрал всю оставшуюся команду и объявил: "Братцы! Теперь все равно погибать - от огня ли, от неприятеля. Спасайтесь, кого куда потрафит!". Растворили калитки, бросились в разные стороны, но лишь трем казакам, да двум солдатам удалось проскочить в дыму к обрыву и прыгнуть в Кубань. Остальные попали в неволю. Новогригорьевский пост был разграблен и сожжен дотла.

Черкесы разнесли по горам весть о взятии кордона, с пушкой и артиллерийскими запасами. И вознамерились уже разорить всю Черноморскую кордонную линию. Однако преемник Чепеги славный казачий атаман Бурсак вместе с 5-тысячным отрядом поспешил упредить их замыслы.

На пути к речке Шедохе атаман сжег несколько аулов изменника Баты, много раз клявшегося в верности России. Когда отряд уперся в дремучие леса, атаман приказал располагаться на ночлег. Горцы собрались вокруг в числе 2-х тысяч, но подойти боялись - б орудий черноморцев отбили у них охоту подходить ближе чем на растояние пушечного выстрела.

 Утром Бурсак продолжил свое шествие по черкесским землям. 18 горных аулов, множество хуторов, пасек, запасы хлеба, сена - все было истреблено. Черкесы потеряли в схватках более 500 убитых и до 300 раненых. Такова была их "плата" за гибель Новогригорьевского поста.

Устроитель Одессы, новороссийский губернатор Дюк Эммануил де Ришелье, прибыв в том же году в Екатерииодар решил установить с горцами мир. Он пригласил в казачью столицу всех знатныx закубанских князей, угостил их на славу, задарил дорогими подарками и призвал жить в мире. Князья, сидя за столом, все обе­щали и клялись генералу в верности. - Вернувшись же домой они собрали 3 сотни самых отчаянных головорезов и сделали засаду в топких болотах возле Петровского поста. Стали ждать проезда Дюка в надежде получить богатый вы­куп за столь важного вельможу. Только казаки во главе с есаулом Иваненко выследили их, приволокли к месту засады пушку и после залпа бросились на "ура!". В итоге прогнали хищников, рассеяв их совершенно. В память об этом событии втом самом месте была на­сыпана батарея, названная поимени Дюка Эммануиловской.

Но, несмотря на такие уроки, черкесы и не думали успокаи­ваться. Спустя некоторое время 4 тысячи горцев снова вторглись в пределы Черномории и начали грабить станицы. Полковник Тиховский находившийся в то время на линии, узнав об этом, тут же разослал во все концы гонцов, дабы предупредить об опасности. Од­нако они были перехвачены врагами, предусмотрительно перекрыв­шими заранее все пути.

В соседней станице майор Бахманов успел собрать жителей и свою небольшую команду. Горцы бросились поджигать дома; Бах­манов дружным ударом в штыки заставил их ретироваться и даже преследовал огнем. Между тем, Тиховский поспешно выступил против хищников, дабы задержать до прихода атамана разграбле­ние края. К нему присоединился есаул Гаджаиов с Ново-Екатери­нинского поста. Черкесы, заметившие этот небольшой отряд смель­чаков всего из 200 всадников, ринулись на него с шашками наголо.

Тиховский же, не в первый раз смотревший смерти в глаза, приказал казакам спешиться, сделать кольцо и начал наносить по врагу удары картечью. Черкесы, встретив такой отпор, поостыли и уже стали подбирать убитых, чтобы отходить, как из-за Кубани на подмогу им подошли свежие силы горцев. Бой возобновился с новой силой. Черкесы то изводили огнем, то кидались в шашки, силясь раздавить кучку казаков. Но ничего не помогало: черноморцы мет­кими выстрелами, чередуясь, на глазах сокращали число вра­гов. Картечь рвала толпу на куски. Так прошел час, второй, третий, на исходе четвертого часа черкесы устали и начали терять надежду на успех. Они вторично приступили к уборке тел, как вдруг приска­кала к ним на помощь конная партия, отбитая майором Бахмановым.

К этому часу у черноморцев артиллерийские снаряды все вы­шли, патроны были на исходе, половина казаков лежала непод­вижно, другая, истекая кровью, напрягала последние силы. Тогда полковник Тиховский с трудам поднявшись на ноги, своим приме­ром одушевил казаков, ударив с ними в "ратища" - запорожские пики. Черкесы приняли их в шашки. Разрубленный на части Ти­ховский пал на поле боя. Уцелел только есаул Гаджанов с 16 каза­ками, которые, пользуясь наступившей темнотою, сумели просо­читься сквозь ряды горцев. Впрочем, большинство из них впослед­ствии скончалось от ран.

Россиян тогда погибло 140 человек, в горы было уведено 50 пленных, захвачено 2 тысячи рогатого скота, полторы тысячи овец, сотня лошадей. Черкесы заплатили за это 500 убитыми, которых они покинули на месте боя, примерно столько же трупов увезли  собою.

Через час после окончания битвы на место побоища прискакал есаул Голубь, но все уже было кончено: лунный свет освещал изрубленные тела, по талому льду струилась кровь, смешиваясь с конским пометом и грязью, а на той стороне реки слышался рев упрямых быков, подгоняемых ударами шашек. До революции это ме­сто вблизи Ольгина поста было украшено памятником.

Атаман Бурсак, узнав о злодеянии горцев, решил заплатить черкесам долг за павших товарищей с лихвой. Заняв оба берега реки Сун, что протекает по земле черченейцев и абадзехов, он отправил отсюда одну колонну вправо, другую сам повел влево. В 6 часов утра колонны одновременно вступили в дело. Казаки рубили врагов без разбора. Атаман с большим трудом сумел спасти в пылавших аулах 14 мужчин и 24 женщины.

16 лет атаманствовал Федор Яковлевич Бурсак. Много добра он сделал родному краю, благоустраивал и укреплял его, как мог. Своими решительными походами за Кубань он принудил горцев про­сить мира. И хотя мир этот был недолог и вскоре был вероломно на­рушен, все-таки он позволил казакам хоть немного передохнуть, набраться сил, заняться устройством своих станиц. Богатырского роста, величавый, степенный Бурсак легко гнул подковы и свалил однажды разъяренного быка. Атаман всегда жил в простоте, соблю­дая старинные обычаи казацкого быта, особенно по части гостепри­имства.

Все свое время атаман отдавал войску. Однажды за обедом герцог де Ришелье спросил: "Атаман, сколько у вас детей?" ж Бурсак в свою очередь невозмутимо спросил у стоявшего рядом черноморца: "Трофим, сколько у меня детей?"

- Одиннадцать деток, пане атамане.

Свое прозвище атаман получил еще в молодости, так как с детства обучался в Киевской бурсе. Во время атаманства Бурсака в помощь черноморцам на Кубань пришло 25 тысяч малороссийских казаков.

Они в большинстве своем пришли с пустыми руками, голодные и заморенные. Черноморцы приняли их по-братски, собрав в их пользу большой по-тогдашнему времени капитал (это при их собственной стесненности в средствах!), поделились хлебом, скотом, лошадьми, всем, что сами имели. Словом, поступили как истинные православные. Часть переселенцев осела на Кордонной

Линии, которая по приказу Ермолова стала заселяться казаками. Чтобы обезопаситься от набегов, поселенцам разре