Вопрос ограничения самодержавия

Помимо самых актуальных зарубежных вопросов «Вестник Европы» откликался и на важнейшие внутренние проблемы в России. В начале XIX века перед русским обществом встал вопрос о возможности ограничения императорской власти. Слухи о деятельности «Негласного комитета», в котором Строганов, Новосильцев, Чарторыжский и Кочубей продумывали пути конституционной реформы, распространялись в это время достаточно широко, и конституционные планы Александра I ни для кого не были секретом. Эти обстоятельства перекликались с происходящем в «Письмах из Константинополя»[38], что, по всей вероятности, и является реакцией журнала, а значит и самого Карамзина на ограничительные планы императора. Это письмо начинается, казалось бы, оптимистическим сообщением: «Нынешнее турецкое правление есть уже не древнее деспотическое, на темном Алькоране и воле султана основанное». Далее же говориться, что два высших советника «Рашид Рейс Эфенди или министр иностранных дел и Челеди-Эффенди или собиратель налогов» сочинили конституцию и «в тишине произвели ее в действо». Но умаление власти султана только увеличило власть вельмож: «Последнее доказало, что такая Аристократия не годится для Турецкого народа». Вспыхнули восстания, и вождь бунтарей, к которым присоединились и янычары, некий Пасван-Оглу заявил, «что он готов покориться Султану, если Селим (султан – Д.Д.) захочет сам собою царствовать, но что собрание 10-и разбойников (из стольких человек состоял созданный по конституции Диван – Д.Д.) не должно располагать имением и жизнию правоверных». Отряды восставших легко разбивали правительственные войска, посылаемые Диваном, так как «солдаты не чувствуют большой ревности сражаться за 10 Аристократов, ни мало не заслуживших любви народной».

С этим «Письмом из Константинополя» можно сопоставить статью Карамзина «О Московском мятеже в царствование Алексея Михайловича»[39]. Здесь, как и в известии о мятеже Пасван-Оглу, говорится о том, что передача власти в руки вельмож вызвала народные волнения. Попытка ослабить монархическую власть лишь утяжелила участь народа и гнет несправедливостей. Уничтожение возникшей аристократии успокоило мятеж. Теперь «он (Алексей Михайлович – Д.Д.) видел, сколь опасно для монарха излишне полагаться на бояр». В «Вестнике» много и других примеров подобного рода. Например, описывая войну в Швейцарии между крупными и малыми кантонами, Карамзин показывает гражданскую войну как крестьянский бунт[40], а аристократы во главе крестьянских армий, по мнению автора репортажей, главные виновники «падения Швейцарии» и вторжения в страну французских войск[41]. Сам Карамзин был на стороне швейцарского правительства, которое как раз и поддержали французы[42].

Итак, казалось бы, и в правду «Вестник Европы» представляет из себя орган пропаганды крайней реакции, восхваляющий крушение революционного движения, почитающий монархию за лучшую и единственно верную форму правления и не приемлющий никаких ограничений личной власти монарха. Но как тогда быть с тем фактом, что в самом начале издания «Вестника», в той, в первую очередь рассмотренной нами программной статье «Всеобщее обозрение» Карамзин призывает Бонапарта дать свободу Швейцарии, «уничтоженную безрассудными французскими директорами», так как «республиканская свобода и независимость принадлежит Швейцарии так же, как ее гранитные и снежные горы»[43]. Почему Карамзин, утверждавший необходимость монархического правления для Франции, Турции, России, защищает право Швейцарии на республику? Вот здесь-то и проявляются как бы на изломе истинные политические взгляды Карамзина. Дело в том, что он воспринял от французских просветителей, в числе которых был и Ж.Ж. Руссо, идею о том, что характер государственного устройства страны стоит в зависимости от ее территориальной протяженности[44]. По их мнению, большим странам наиболее удобна и необходима просвященная монархия, а малым – республика. Эти две формы государственного устройства противопоставлялись третьей – «деспотии», которая в политических теориях французских просветителей (и у Карамзина) считалась неразумной, тормозящей прогрессивное развитее человечества.

Однако, надо отметить, что Карамзин возможно допускал некий синтез двух лучших форм правления. Поскольку Карамзин во «Всеобщем обзоре» пишет про современную Францию, что «важным правом избрания в республиканския должности» государство выявляет «достойнейших граждан». Выходит, возможность наличия института выборности должностей в монархии Карамзин не отвергает. В принципе, это могло входить в его идеал просвещенной монаршей власти. Также это согласуется и с территориальным принципом: Франция по размерам нечто среднее между маленькой Швейцарией и огромными Россией и Турцией, и поэтому может сочетать в себе лучшие стороны обеих форм правления.