Управляющий ДВГК Совторгфлота Муштаков.

 

Я приступил к организации экспедиции. Трудностей было много: ограниченность средств, отпущенных на экспедицию; поиски судна; отсутствие на внутреннем и ближайших внешних рынках самых необходимых товаров и предметов снаряжения; недооценка лицами, от которых во Многом зависела судьба экспедиции, специфических условий ее будущей работы; несогласованность действий аппарата.

Судьба экспедиции долгое время была под вопросом. Отсутствие нужных средств, и судна — вот два главных препятствия в истории ее подготовки.

Постановлением правительства снаряжение и проведение экспедиции было первоначально поручено уполномоченному Наркомторга по Дальнему Востоку. Разработанные план и смета экспедиции без всяких возражений были одобрены и утверждены. Санкционирована была и покупка известной моторно-парусной шхуны Амундсена «Мод», вернувшейся из своего дрейфа и Стоявшей в то время в Сиэтле на Аляске.

Наступил момент покупки шхуны, но не оказалось обещанных денег. Продавцы почувствовали, насколько нам необходима «Мод», и цена ее со сказочной быстротой прыгнула и намного превысила ассигнования по смете, а затем фирма вообще отказалась от сделки, мотивируя это передачей шхуны «Гудзон-бэй компани». Другого судна не было. Судьба всей нашей экспедиции висела на волоске.

Эта грустная весть застала меня во Владивостоке, где я вместе с приглашенным в экспедицию капитаном П. Г. Миловзоровым занимался подбором личного состава.

Надо было как-то выходить из положения и выбирать одно из стоявших во Владивостоке судов Совторгфлота.

Единственным кораблем, о котором могла идти речь, был «Ставрополь». Несмотря на солидный возраст (он был построен в 1907 году в Щецине), это было самое прочное судно на Дальнем Востоке. Другие данные «Ставрополя» — корпус с непрерывным двойным дном, стальная наружная обшивка и размерение (наибольшая длина — 65 метров, наибольшая ширина— 10 метров, глубина трюма — 7 метров, вместимость — 1209,57 регистровой тонны) — в известной мере удовлетворяли нашим требованиям.

Выбор был сделан. Расходы на ремонт и аренду «Ставрополя» не превышали ассигнований на покупку «Мод», ее ремонт и содержание. Однако справится ли хотя и прочный, но не приспособленный к плаванию во льдах товаро-пассажирский пароход с тяжелыми условиями Ледовитого океана — было неясно. Правда, «Ставрополь» уже сталкивался со льдами во время колымских рейсов, но тогда он следовал вдоль побережья и в большинстве случаев при встрече со льдами имел возможность где-то отстояться.

Как поведет себя судно среди льдов в открытом океане? Где оно сможет укрыться от них в районе Врангеля? Разве что на дне. Ведь именно в этом районе была затерта льдами несчастная «Жаннетта», здесь погиб «Карлук», два раза безуспешно пробивались сквозь льды «Таймыр» и «Вайгач», ожесточенно боролся со стихией «Красный Октябрь», здесь же вмерзла в лед и начала свой трудный дрейф «Мод»…

А сколько погибло тут китобоев — известно только одному морскому дну.

Но другого судна нет, а экспедиция должна состояться.

Я поехал в Хабаровск с твердым намерением настаивать на аренде «Ставрополя», по возможности умалчивая о его слабых местах.

Но убеждать Наркомторг мне не пришлось. Постановлением Совета Труда и Обороны от 26 марта 1926 года организация экспедиции была передана другому учреждению — Совторгфлоту.

Новые люди — новые песни. Председатель правления Совторгфлота сообщил мне, что для экспедиции выделен; пароход «Вьюга». Специалисты заверяли, что это настоящий клад и лучшего для экспедиции и желать нельзя. Через неделю были получены данные о «Вьюге», а несколько позднее и ее чертежи. Посмотрели, подсчитали и… ахнули. Выяснилось, что, приняв на борт все наши грузы, она сможет взять запас угля лишь на трое суток. А рейс рассчитан на три ходовых месяца! Мы решили отказаться от «клада» и после решительного боя на одном из бесконечных совещаний получили «Ставрополь».

Был сделан капитальный ремонт носовой части корпуса до двадцатого шпангоута включительно. Почти по всей подводной части старые листы обшивки были заменены новыми, оставшиеся старые дублированы. Все листы положены утолщенные. Заменена часть шпангоутов. В общем, было сделано все, чтобы придать судну максимум прочности.

Сколько разговоров было вокруг нашей экспедиции! Нас называли сумасшедшими и пророчили верную гибель при первой же встрече со льдами. Обзывали авантюристами, вводящими государство в расход, и предвкушали интересный судебный процесс после бесславного возвращения во Владивосток. Утверждали, что «Ставрополь» будет раздавлен льдами, как спичечная коробка.

Сами мы ясно представляли наше положение. Перед нами были два варианта возможного исхода экспедиции. Если нас затрут льды, то, несмотря на увеличившийся запас прочности, «Ставрополь» не выдержит и «интересный процесс», Очевидно, не состоится. Если же мы пройдем льды то на острове Врангеля снова будет поднят красный флаг Страны Советов.

Итак, 15 июля 1926 года пароход «Ставрополь» направился к острову Врангеля.

Туман. Время от времени дождь. Легкая качка. Экипаж крепит грузы, сложенные на палубах. Жизнь на судне входит в свою колею, ритм ее продуман до мелочей. Надо втягиваться в нее, так как за последние месяцы в период организационной горячки я вообще отвык от какого бы то ни было распорядка.

Начиная с трюмов и кончая палубой «Ставрополь» загружён продуктами и снаряжением будущей колонии на острове Врангеля. Сколько сил и энергии отдано, чтобы получить весь этот груз, сколько истрепано нервов! Все это уже в прошлом, но воспоминания еще свежи.

Теперь мы в море.

На память приходят иронические слова Норденшельда: «Плавучие гробы часто употреблялись русскими в полярных путешествиях и притом часто с большим успехом, чем суда, прекрасно снаряженные».

Допустим, что «Ставрополь» — «плавучий, гроб», но все-таки гроб этот стальной, и если Пахтусов, Розмыслов, братья Лаптевы, Семен Дежнев, Шалауров и еще многие отважные люди совершали большие дела на «плавучих гробах» деревянных, то их потомки, имея в своем распоряжении стальные, обязаны закрепить их завоевания.

Рано утром «Ставрополь» подошел к берегам Японии н бросил якорь на рейде Хакодате, где нам предстояло взять кое-какое снаряжение и свежие овощи.

Вид корабля несколько необычен. Носовая часть палубы завалена бочками с бензином и строительными материалами; на корме рядом с запасами живого мяса — бычками и свиньями — стоит стройный «юнкерс», а на верхней палубе, навалена груда нарт и парусиновых лодок.

Все это возбуждает особый интерес японцев, который они, впрочем, проявляют и ко всем Другим советским судам. Из восьми представителей портовых властей четверо прекрасно говорят по-русски. Особенно они интересуются мной: как же так — я начальник экспедиции, а в списках экипажа не числюсь? С присущей им вежливостью они справляются о годе смерти моей бабушки, занятиях и здоровье моих родителей и, задав еще несколько вопросов, решают выяснить, как я думаю: есть бог или нет?

Выраженное мною удивление по поводу того, что портовые власти до сих пор не осведомлены по такому важному вопросу, расхолаживает их пыл, и они переходят к другим пассажирам. Сравнительно легко дают пропуска на берег экипажу, а остальным обещают выдать их по «выполнении формальностей с городскими властями». Мы не очень на это надеемся и откладываем вопрос о пропусках до прибытия работников полпредства и агентства Совторгфлота.

Почти одновременно с представителями властей к нашему борту причаливает несколько кунгасов с торговцами, и теперь они ведут бойкую торговлю. Ассортимент товаров невелик, но подбор их великолепен. Все это вещи, необходимые в путешествии. Поэтому товары нарасхват, и у торговцев сегодня «большой» день.

Только к 10 чарам прибывает представитель агентства. Вести неутешительные. Во Владивостоке меня уверяли, что экспедиционные заказы сданы в Хакодате своевременно и на покрытие их переведено 10000 рублей, заказы выполнены, товары на складах и ждут только прихода экспедиции. На деле же все выглядело иначе: строительный картон, заказанный в Токио, в Хакодате еще не прибыл, оцинкованная сетка не заказана, из свежих фруктов есть лишь один ящик лимонов, палатки из Нагасаки не получены. Под конец меня спросили о том, как я предполагаю рассчитаться: ведь за товары не уплачено. Кто виноват? Гадать поздно и бесполезно. Беру что есть.

Деловые разговоры закончены, пропуска получены. Мы сходим на берег. В туманной мгле мелкого дождя этот японский городок кажется еще более серым и грязным. На асфальтированной мостовой почти по щиколотку лежит слой жидкой грязи, на немощеных улицах еще хуже.

Поначалу нам кажется, что японская полиция ведет себя тактично — шпиков во всяком случае нет или, по крайней мере, их не видно. Но через час это приятное заблуждение рассеивается: шпики просто несколько изменили метод работы. Я зашел в магазин купить чемодан. Хозяин-японец приветствовал меня по-русски. На прилавке я заметил бумажку, напечатанную по-английски, ниже шли японские иероглифы. В записке были указаны имя, год рождения и рост доктора Савенко, а также мои. Я спросил японца, откуда у него эта записка. Он сослался на то, что эти сведения передавались по радио из Владивостока и он записал их. Однако никакой радиопередачи о нашей экспедиции не было. По-видимому, полиция с корабля передала информацию по магазинам, посещаемым иностранцами. Мы пробыли в Хакодате два дня, и за нами все время ходил шпик. Если мне случалось зайти выпить пива или воды, мой шпик садился рядом на тротуар. Наконец я заметил, что он устал. Я зашел в ресторан и заказал пиво, шпик стоял на тротуаре против окна. Я заказал еще кружку и попросил официанта вынести ему пиво на улицу. Шпик взял кружку, подошел к окну и долго кланялся, благодаря меня. Через пятнадцать минут его заменили другим.

На рассвете 19 июня мы покинули Хакодате и взяли курс на Камчатку.

Вершины Курильских островов покрыты снегом. Как-то странно видеть в такое время года широкие снежные поля. Появилось много топорков.

Ветер свежий, северо-восточный. Пароход сильно качает. Часто налетает туман и дождь.

22 июля 1926 года. Сегодня за все время пути первый день хорошая погода. К вечеру море совершенно успокоилось, и мы стали свидетелями очень интересного явления. Когда мы прошли параллель острова Кетой, на горизонте показались очертания скалы Ушишир. Ничего любопытного для нас она не представляла, и скоро о ней забыли. Но перед заходом солнца мы увидели огромный низкий столб. Из центра его выходил второй, тонкий столб, который венчался большой эллипсоидальной крышей. Мы с Савенко вооружились двенадцатикратными биноклями и сначала решили, что это действующий вулкан. После непродолжительных наблюдений мы уже пришли к выводу, что это маяк. Справились у вахтенного помощника. Он нам ответил, что маяка здесь нет, а это просто причудливая скала. Форма скалы была столь необычна, что мы с интересом продолжали рассматривать ее. Скала видоизменялась на наших глазах: вырисовалась мачта, появилась труба, с боков высунулись орудия. Может быть, это японский дредноут? Но вскоре дредноут превратился в огромную красивую вазу. Теперь стало ясно — это марево. Ваза медленно меняла формы и становилась все изящнее. Талия делалась уже, чаша ширилась. Наконец чаша отделилась от ножки, снова соединилась с ней и опять оторвалась. Так повторилось несколько раз, пока чаша не начала таять. Потом она постепенно превратилась в едва уловимые очертания скалы Ушишир.

Плавание наше проходит спокойно. Целые часы мы проводим на палубе, любуясь грациозной игрой дельфинов. Как только выдается хорошая погода, они появляются около корабля и долго сопровождают его.

Чем дальше, тем больше чувствуется север. Виднеются вершины Камчатских гор, они покрыты снегом.

Дает себя знать, особенно вечерами, понижение температуры.

…Утром 25 июля подошли к причалу Петропавловска Прекрасная солнечная погода. Сегодня праздничный день и у корабля вскоре собирается народ. И когда затрещал мотор спущенного на воду гидроплана, посмотреть на диковинку выбралось почти все немногочисленное население городка.

Сверх всяких ожиданий заказы здесь выполнены аккуратно. Я получил даже те самые палатки, которые по словам агента Совторгфлота в Хакодате, находились якобы в Нагасаки.

Так же неожиданно обрел я здесь нового спутника, Одного из лучших охотников Камчатки — Скурихина, которого мне рекомендовали в обкоме. Мы встретились около — полудня, а к заходу солнца Скурихин вместе со своей женой, дочкой и всем скарбом уже погрузился на судно. За несколько часов он успел не только решить важный вопрос о переселении на незнакомый остров, но и ликвидировать часть хозяйства, сдать в аренду дом и привести в порядок все дела перед длительным отсутствием. Какой прекрасный пример решительности, свойственной людям, живущим на Севере!

26 июля около полуночи мы прощаемся с Петропавловском. Это — последний город. После него мы увидим еще только один населенный пункт — Уэлен. А там — Ледовитый океан.

Рано утром «Ставрополь» вошел в бухту Провидения. Солнце еще не встало, вершины гор окутывал туман, но было светло — ночи пока белые.

Гудок. В ответ раздался вой большой стаи собак. Это сотня лаек, купленных для нашей экспедиции на Анадыре и переброшенных сюда по зимнему пути.

Не смолк еще грохот якорной цепи, как на палубу поднялось несколько эскимосов. Впереди человек в клетчатой кепке, синей рабочей блузе, меховых брюках, в торбасах из тюленьей шкуры! По лицу его можно принять за североамериканского индейца, впечатление нарушает только выбившаяся из-под кепки прядь светлых волос.

Он несколько нерешительно протянул мне руку и просто сказал: «Павлов». Это был тот самый Иосиф Миронович Павлов, о котором я слышал еще на материке. Родился он на Анадыре, отец у него русский, мать — камчадалка. Детство провел на Командорских островах, учился в Петропавловске-на-Камчатке и после этого больше десяти лет учительствует и охотится на Чукотском полуострове. Южнее Петропавловска не бывал. Женат Павлов на эскимоске, быт и нрав этого народа знает лучше, чем русские. Эскимосы считают его своим человеком и любят за покладистый характер. Они называют его Ивасем, и под этим именем он известен всем прибрежным жителям Чукотки. Ему было поручено наблюдение за нашими собаками и за снаряжением, заготовленным для экспедиции. Собак я нашел в прекрасном состоянии, снаряжение — тоже. Именно такой человек, знакомый с условиями жизни на Севере, был мне позарез необходим для предстоящей работы.

В каюте Павлов передал мне документы па грузы и начал расспрашивать о том, что делается на Большой земле.

Я решил сразу перейти к делу, и между нами произошел такой разговор:

— Поедем?

— Надолго?

— На три года. Если не пробьется пароход, должны осилить четвертый..; может быть, пятый…

— А продукты?

— Трехлетний запас. Патронов хватит на пять.

— А что там есть?

— Моржи, медведи, песцы. Метели, льды, туманы. Два месяца полярная ночь, и два месяца полярный день. Людей нет. Мы будем первыми.

Несколько минут Павлов молча рассматривает свою кепку, потом встаёт и протягивает мне руку. Чувство взаимного понимания родится в нашем рукопожатии. Я уверен, что приобрел не только ценного сотрудника, но и хорошего товарища.

Через полчаса мы уже вместе принимали на берегу собак, оленьи шкуры и снаряжение и переплавляли кунгасами на «Ставрополь».

В бухте Провидения мне предстояло завербовать для переселения на остров несколько эскимосских семей. Поэтому я направился на шлюпке к расположенному на берегу эскимосскому поселению. Только я выпрыгнул на землю, как из одной яранги с воплем выскочила обнаженная девушка, за ней в таком же виде другая, и они побежали, крича что-то на непонятном мне языке. За ними выскочил немолодой эскимос. В руках его был гарпун, нацеленный на убегавших девушек. Когда он поравнялся со мной, я подставил ему ногу, и он упал, зарывшись лицом в песок. Гарпун отлетел в сторону. Эскимос тут же вскочил, смахнул с лица песок, схватил гарпун и, повернувшись ко мне, занес руку. За плечами у меня висел винчестер. Но внутреннее чувство подсказало мне: если я сделаю движение, гарпун вонзится в мою грудь. Наши глаза встретились. Я напряг всю свою волю: если эскимос прочтет на моем лице страх — я погиб.

По-видимому, времени прошло немного, но мне оно показалось бесконечным. Товарищи, оставшиеся в шлюпке, замерли. Наконец в пьяных, почти безумных глазах эскимоса появилась какая-то мысль… Он обратился ко мне на ломаном русском языке:

— Ты всегда так делаешь?

— Всегда.

— Может быть, ты хорошо делаешь.

Гарпун начал медленно опускаться вниз. Эскимос повернулся и, не говоря ни слова, возвратился в ярангу.

Я пошел по ярангам, уговаривая эскимосов ехать на остров Врангеля, но мои доводы их не трогали. Эскимосы не хотели покидать свою землю, их не прельщала поездка в неизвестные края. Я исчерпал все свое красноречие и уехал на корабль, рассчитывая вернуться через несколько часов. Прошло немного времени, и к кораблю подошла кожаная байдарка. Ею управлял эскимос, с которым я недавно выдержал поединок воли. Поднявшись по трапу, он спросил:

— Где умилык?

Моряки провели его на мостик. Иерок, так звали этого эскимоса, подошел ко мне и сказал:

— Я хотел тебя заколоть, потом пошел в ярангу, там сначала спал, потом думал, много думал, сильно думал. Мне кажется, ты хорошо сделал. Ты говорил, что всегда так делаешь. Поэтому я думаю, ты — хороший человек. Эскимосы мне сказали: ты зовешь нас куда-то на остров. Я не знаю, где остров; но хочу с тобой поехать.

Так был завербован Иерок, первый будущий поселенец острова Врангеля, один из лучших охотников и прекрасный моряк.

Авторитет Йерока среди эскимосов был так велик, что, узнав о его решении, пять эскимосских семей изъявили согласие переселиться на остров Врангеля. Это все бедняки, которым нечего терять на материке. Охота в их районе в последние годы была неудачной, и они вели жалкое полуголодное существование. Об этом можно судить по их багажу. Все их имущество поместилось на один кунгас, оно состоит из грязных, изодранных и вытертых оленьих шкур, проржавевшего оружия. А у некоторых и этого нет: Кивъяна без яранги, а Етуи — без ружья. На шесть семей один вельбот, одна байдара, полторы упряжки собак и не больше полусотни патронов. По приезде на остров придется полностью снабдить эскимосов всем необходимым.

Будущая колония на острове Врангеля укомплектована. Она состоит из шестидесяти человек, из них девять русских, Остальные эскимосы.

4 августа 1926 года. Рано утром прошли Уэлен. Здесь нам сообщили, что уже в начале мая лед отнесло от Чукотского полуострова к северо-западу. В районе мыса Северного море вскрылось в начале июня, и вскоре после этого льды ушли за горизонт. Возле Уэлена лед был в движении всю зиму.

Наши Владивостокские надежды оправдываются. Путь к острову, очевидно, открыт.

Берем курс на остров и полным ходом идем весь день по чистой воде. Солнце стоит низко и греет мало, на палубе без пальто холодно.

5 августа 1926 года. Льдов не видно. Днем у всех приподнятое настроение. Уверенность в том, что мы достигнем острова, растет с каждым часом, с каждым оборотом винта.

К вечеру мы уже на широте острова Врангеля. Завтра должны быть у цели.

 

Глава III

 

Остров Геральд. — в бухте Роджерс. — Эскимосы и самолет. — Полет над островом и сражение с моржами. — Последний гудок «Ставрополя»

6 августа 1926 года. Еще вчера в 10 часов 45 минут вахтенный увидел остров Геральд. Цель казалась достигнутой. Вода была чистая, но температура ее с каждым часом понижалась. Появились льдины. Точно лебеди, они гордо покачивались на волне, как будто слетелись посмотреть на дерзких пришельцев. Скоро они окружили нас со всех сторон.

Сегодня на широте 71°13′ и долготе 174°41′ мы подошли вплотную к стене вечных льдов. Остров Геральд от нас на расстоянии 19 миль.

Стоп. Льды верно сторожат подступы к острову.

Прежде чем входить в них, решено было произвести разведку. Хорошо бы для этого воспользоваться нашим «юнкерсом». Но погода неподходящая, целый день дует резкий юго-восточный ветер, доходящий до 8 баллов. Море неспокойно, и спускать на волну гидроплан мы не рискуем. Решили обследовать кромку льдов с судна. Теплилась слабая: надежда найти в них свободный проход к острову.

К вечеру судно достигло широты 70°15′ и долготы 177°30′. Здесь кромка льдов поворачивала к югу, образу» небольшой выступ. Лед становился все плотнее. Обломки ледяных полей достигали площади одного квадратного километра, между ними все чаще попадались большие торосистые льдины. Величина отдельных льдин доходила до размеров нашего судна.

Потеряв надежду найти с этой стороны свободный проход во льдах, «Ставрополь» на широте 70°12′ и долготе 176°55′ повернул обратно.

Капитан с момента появления первой льдины не сходит с мостика. Он бдителен, но спокоен. Его спокойствие благотворно влияет на весь экипаж. При таком настроении как-то сама собой возникает твердая уверенность, что, несмотря на льды, острова мы достигнем.

8 августа 1926 года. Два дня я не открывал эту тетрадь. Два решительных дня. «Ставрополь» стоит на якоре в бухте Роджерс. 7 августа утром, оставив справа по горизонту скалы, мы подошли к северо-восточному берегу острова Врангеля. Я только что вернулся с берега. Сотни новых впечатлений. В голове путаница.

В 1 час 30 минут мы снова пошли вдоль кромки льда-В 3 часа опять показался остров Геральд. Взяв курс на него, «Ставрополь», перейдя 71° широты, вошел в лед. Преобладают сильно разреженные мелкие обломки полей. На расстоянии около 15 миль от острова Геральд, не встречая сколько-нибудь серьезных затруднений при продвижении во льдах, мы обогнули восточную оконечность острова Врангеля и уже к вечеру не только подошли к острову в районе мыса Уэринг, но и продвинулись к мысу Гаваи, где «Ставрополь» бросил якорь. Учащенно билось сердце каждого участника экспедиции, когда мы быстро Начали приближаться к четко вырисовывающемуся берегу. Мрачными темными великанами дыбились береговые скалы над белой полосой прибрежных льдов и на фоне их выглядели еще угрюмее. Остров казался безжизненным.

Однако чем ближе мы подходили к берегу, тем становилось яснее, что и на этом затерянном во льдах острове жизнь бьет ключом. Вот с громким криком пролетает стая чаек. За ними, часто взмахивая крыльями, словно торопясь куда-то, несется кайра. На воде крутятся кулички-плавунчики. Рядом с кораблем показывается голова любопытного тюленя.

А это что? Моржи! Эскимосы уже бегут с ружьями и выстраиваются вдоль борта, готовые стрелять. Моржи неподвижными тушами лежат на льдине и не обращают внимания на наше приближение. Лишь время от времени какой-нибудь из них лениво поднимет голову, лениво посмотрит на нас и, очевидно, решив, что «Ставрополь» — мелочь, недостойная его внимания, снова томно вытягивается на льдине. Только когда мы приблизились к стаду метров на 150, звери тревожно подняли головы. Загремели выстрелы эскимосов. Капитана Миловзорова и доктора Савенко тоже охватил охотничий азарт. Собаки подняли душераздирающий вой и рвутся с цепей. На корабле— ад. Но звери быстро очищают льдину, и разгоряченные охотники смущенно смотрят на расходящиеся по воде круги. Все же два моржа остались неподвижно лежать на льдине. Через десять минут их поднимают на палубу. Эскимосы в восторге.

Перед мысом Гаваи льды стали гуще, и движение корабля несколько затруднилось. Допуская возможность, что лед плотной массой прижат к южному берегу острова, и не желая идти на риск, решаем высадить на берег пешую партию; ей поручается обследовать состояние льда в непосредственной близости от берега.

В партии кроме меня Павлов и Скурихин.

Не успела шлюпка упереться носом в галечную косу, как мы уже выскочили на берег. Чувствуется разгар короткого полярного лета. Стая гусей с криком бросается из-под наших ног. Кругом крутятся доверчивые пуночки. Вдали-неподвижно сидит несколько полярных сов. Вода словно усыпана утками. Все мы были охотниками, и прежде всего нас интересовало, есть ли на острове зверь. Примерно через четверть часа в тумане над тундрой мы заметили белое пятно. Оно шевелилось. Мы единогласно решили, что это белый медведь, и, рассыпавшись цепью, стали приближаться к зверю. Иногда медведь поднимался и тогда казался очень большим, потом снова ложился. Соблюдая осторожность, мы ползли к нему по раскисшей от дождей тундре… Когда мы очутились от него на расстоянии выстрела, «медведь» поднялся в воздух, сделал над нами круг и скрылся за скалами. Оказалось, что за медведя мы приняли сову. Туман сыграл с нами первую шутку, первую, но не последнюю. Туман — обычное явление в Арктике. Самые опытные охотники обманываются: подкрадываются к сове, думая, что это. медведь, принимают песца за оленя. Бывали случаи, когда, вместо оленя охотники стреляли в человека…

Мы прошли около 20 километров вдоль берега, побывали в бухте Роджерс у флага, поднятого в 1924 году экспедицией Давыдова. Лед в этом районе несравненно гуще, чем на всем пройденном до сего времени пути, но проход в бухту Роджерс вполне возможен. Поэтому, как только мы вернулись, «Ставрополь» снялся с якоря и ломаными курсами начал пробиваться через лед. Здесь ледяные поля достигали площади трех квадратных километров, очень часто попадались крупные обломки торосов. Эти огромные льдины, возвышавшиеся над водой на 10–15 метров, моряки окрестили «барынями». «Ставрополь» относится к ним с почтением и старается обойти их подальше, так как скрытый под водой подол «барыни» часто уходит далеко в сторону и небезопасен для корабля. Иногда льдины окружают нас со всех сторон. Но «Ставрополь», врезаясь между ними и раздвигая их, выходит из окружения и снова отыскивает свободный путь к бухте Роджерс. В полдень 9 августа мы уже были у входа в бухту.

Такой успех превзошел наши ожидания, а некоторые моряки, наслышавшись о недоступности острова, были даже разочарованы.

Еще больше обескуражены пилоты: нам так и не удалось отправить их на разведку. Зато теперь они отводят душу. Не успели мы стать на якорь, как они уже взмыли в воздух и скрылись в направлении бухты Сомнительной.

10 августа 1926 года. Вчера начали выгрузку. В первую очередь вывезли на берег эскимосов с их скарбом и собаками, и уже к вечеру на необитаемом до сих пор острове вырос целый поселок. Сегодня заложили фундамент дома — первого дома на острове Врангеля. Построен он был еще во Владивостоке и сюда привезен в разобранном виде. Каждое бревно, каждая балка и доска перенумерованы, и теперь собрать его будет нетрудно. Долго выбирали место. Легче всего, конечно, было бы поставить дом на косе. Но здесь мы обнаружили несколько бревен плавника. Стало быть, косу когда-то заливало, и неизвестно, заливает ли теперь. Решили поставить дом несколько выше косы.

11 августа 1926 года. Я подошел к «юнкерсу», около него, как всегда, толпятся эскимосы. Они никак не могут налюбоваться на эту птицу. Подходят, ощупывают и гладят самолет, а потом часами около него просиживают, молча рассматривая диковинку. Видно, что они ошеломлены.

До полетов они никак не могли поверить, что гидроплан может подняться в воздух, что он обгоняет настоящих птиц. В первый раз они скептически смотрели на то, как пилоты усаживаются на свои места. НО вот затрещал мотор. Самолет дрогнул, покачнулся и побежал по воде. С каждой секундой его скорость увеличивалась. Вода запенилась, за хвостом появилась волна. Эскимосы замерли. Их глаза расширились. И вдруг почти разом все вскрикнули: «Кай!» Стальная птица взмыла в воздух. Вот она делает крутой поворот и с рокотом проносится над кораблем. Зрители возбужденно переговариваются, смеются и бьют в ладоши. Вскоре самолет скрывается из вида. Но у эскимосов зрение, оказывается, острее нашего. Они, все еще не двигаясь с места, показывают друг другу на невидимую для нас точку.

Это было позавчера. А сегодня я решил воспользоваться гидропланом для осмотра побережья острова. Эскимосы узнали о предстоящем полете и сбежались к аппарату.

— Не хочет ли кто-нибудь полетать со мной? — Вижу, как загораются их глаза, но тут же они смущенно опускают головы.

— Нет, умилык, сначала слетай ты. Мы боимся, — говорит Перок.

Не доверяют диковинной машине.

Я усаживаюсь в кабину, через несколько минут мы уже в воздухе. Быстро проносится под нами бухта Роджерс, далеко остается мыс Гаваи, мелькают ледяные поля. На высоте 1000 метров мы огибаем скалы мыса Уэринг, и перед нашими глазами открывается весь северный берег острова. Он низменный и опоясан почти непрерывным рядом кос.

С высоты еще лучше понимаешь, как нам повезло, когда мы шли к острову. Очевидно, ледовая обстановка в этом году на редкость благоприятна для плавания. Сегодня с восточной стороны острова лед располагается полосой в 10–15 миль. Он еще больше разрежен, чем во время прохода «Ставрополя». К северу от острова — чистое море; набираем высоту, но и с 1800 метров при помощи шестикратного «цейса» льдов не видно даже на горизонте.

А что это за островки внизу? И сколько их! Один, два… пять… десять… двадцать… С каждой минутой возникают все новые и новые точки. Полет длится всего минут двадцать, а я их насчитал уже шестьдесят пять штук. Откуда они?

Заинтригованный, я даю пилоту сигнал снизиться и показываю на группу островков. Машина круто идет вниз. Слежу в бинокль за центральным островком. С каждой секундой он растет, ширится и вдруг… начинает шевелиться. Моржи! Островки — это огромные льдины, усеянные моржами. Сколько же здесь моржей! Тысячи! На самой маленькой льдине не менее двухсот. С другой льдины, площадью около квадратного километра, уставилось на нас минимум пятьсот пар глаз.

Гидроплан делает несколько кругов над моржами. Они поднимают головы и следят взглядом за невиданной гудящей птицей, но не уходят. Самолет круто снижается.

Несколько упругих толчков — и мы скользим по воде между двумя стадами. Что случилось? В кабину просовывается рука летчика Кальвицы с запиской: «Пара клыков была бы хорошей памятью о первом полете над Врангелем». Разве можно не согласиться? Я киваю головой и, вооружившись камерой, вылезаю на правое крыло.

На левом уже лежит Кальвица с маузером. За рулем Федукин. Мы так быстро несемся к стаду, что я с трудом удерживаюсь на выгнутой плоскости. Напором воздуха камеру рвет из рук. С трудом делаю несколько снимков.

Звери почуяли опасность. С изумительным проворством они исчезают под водой. Но, заглушая Треск мотора, уже гремят выстрелы. Это Кальвица. Один морж остается лежать на льдине. Счастливый охотник бросается к рулю и подводит аппарат к добыче. Забыв об ушедшем стаде, мы с увлечением фотографируем со всех сторон убитого моржа и спокойно принимаемся за препарирование головы. Но скоро вынуждены прервать работу. Метрах в четырехстах показывается на воде стадо И с ревом приближается к нам. Словно по сигналу, звери покидают близлежащие льдины и присоединяются к потревоженным товарищам. Теперь их уже несколько тысяч. Мы сначала с любопытством наблюдаем за ними и отпускаем шуточки насчет их солидарности, но через несколько минут нам становится не до шуток. Чем больше собирается зверей, тем смелее они становятся, тем ближе к нам подходят. Вот группа голов в пятьдесят — все матерые самцы с огромными клыками — показалась в сотне метров от гидроплана. Они угрожающе ревут, маленькие глазки налиты кровью. А что, если они доберутся до самолета? Сколько ударов клыками потребуется, чтобы разбить поплавки? Достаточно и одного, чтобы привести самолет в негодность. Стало ясно, какую опасную игру мы начали. В голове мелькает: «Разбитая машина… плавучая льдина… Ледовитый океан… Смерть…» Хватаем винтовки и даем залп в воздух. Тишина. — Звери скрываются под водой. Проходит минута… другая… Мы начинаем успокаиваться. Но вдруг сбоку снова раздается рев. Моржи метрах в тридцати от нас. Еще мгновение — и все стадо движется к нам с другой стороны. Снова залп в воздух. Но он уже не пугает рассвирепевших животных. Открываем по ближайшим из них огонь. Вода окрашивается в красный цвет. Раненые ныряют, на их месте появляются другие. Звуки выстрелов тонут в реве зверей. Но пули делают свое дело. Раненые сворачивают в сторону. Стадо на минуту задерживается на месте, а потом мгновенно уходит в воду. Ожидая нового приступа, торопливо набиваем магазинные коробки.

Проходит минут пять, и наши противники снова показываются на воде. На этот раз они выходят в полукилометре от нас. Мы поняли, что бой окончен, и облегченно вздохнули.

Отрезав наконец голову убитого моржа и погрузив «сувенир» в кабину, поднимаемся в воздух и, обогнув остров с западной стороны, возвращаемся в бухту Роджерс.

Эскимосы, услышав о наших приключениях, укоризненно покачивают головами и ворчат: «Сыг'лыг'ук', сыг'лыг'ук'» (Плохо, плохо). Они знают характер моржей и никогда не нападают на большое стадо.

14 августа 1926 года. Завтра заканчивается выгрузка всех наших продуктов и снаряжения. Сруб дома уже выведен, сегодня кроем крышу. Почти все время стоит туман, и я не могу использовать гидроплан для посещения острова Геральд.

Моряки спешат расстаться с Арктикой. Да мне и самому хочется, чтобы корабль как можно скорее вышел из зоны льдов. Появление больших ледяных полей угрожает ему — зимовкой. Завтра «Ставрополь» должен покинуть остров Врангеля.

15 августа 1926" года. «Ставрополь» уходит. К обеду мы закончили выгрузку последних ящиков. Работавшие на постройке дома члены экипажа ушли на судно. На пароходе произвели уборку.

Тороплюсь написать краткое сообщение о проделанной работе управляющему Дальневосточной конторой Совторгфлота и даю письменное задание капитану П. Г. Миловзорову посетить остров Геральд:

 

Одним из главных заданий правительства Дальневосточной полярной экспедиции является посещение о. Геральд и поднятие на нем советского флага. Условия плавания не позволили провести в жизнь настоящее задание на пути к о. Врангеля. Неблагоприятная погода не дала возможности использовать для выполнения задания и летные средства Экспедиции.

Поручаю Вам, снявшись с бухты Роджерс для обратного следования в г. Владивосток, использовать все имеющиеся в Вашем распоряжении средства для подхода к о. Геральд. В случае возможности подхода к острову Вам надлежит высадиться на берег с частью команды и поднять на острове советский флаг.

Руководство партией возлагается на Вас. О поднятии флага составить соответствующий акт с подробным описанием установки флага, района расположения, указанием участвовавших в поднятии флага членов экспедиции и времени. Подлинный акт о поднятии флага по прибытии во Владивосток надлежит представить в Дальневосточное агентство Наркоминдела. На острове под флагом оставить копию акта, Обеспечив ее сохранность.