Плавание от бухты Даски к проливу Королевы Шарлотты.— Воссоединение с «Адвенчером».— Рассказ о том, что происходило у них

Как только вернулась шлюпка с тюленями, мы подняли паруса и поплыли на север, сопровождаемые стаями черно-коричневых альбатросов и голубых буревестников. С юго-запада накатывали огромные волны. Чем дальше мы уходили вдоль берега, тем ниже казались горы, а термометр за первые двадцать четыре часа поднялся на 7 ¹/₂°: когда мы покидали бухту Даски, он показывал 46°[7,7°С], а на другой день в 8 утра — 53 ¹/₂° [11,9°С]

14-го мы находились близ мыса Фаулвинд, что значит «встречный ветер»; как бы оправдывая это название, ветер переменился и стал дуть нам навстречу. Он бушевал весь день 16-го, и все это время мы лавировали около мыса Рокс-Пойнт.

На другое утро в 4 часа ветер опять стал попутным, мы направились на восток и около 8 утра находились как раз напротив мыса Феруэлл. Берег здесь был низменный и пустынный, но в глубине виднелись высокие горы с заснеженными вершинами. Целые стаи маленьких ныряющих буревестников (Procellaria tridactyla, Little diving petrels)  летали или плавали вокруг нас, а иногда ныряли, проплывая с достойной изумления скоростью под водой большие расстояния. Внешне они напоминали тех, что мы видели 29 января и 8 февраля, когда под 48° южной широты искали остров Кергелен.

В 4 часа пополудни, когда мы находились где-то недалеко от мыса Стефенс, ветер почти утих, а порой и вовсе не чувствовался. На юго-западе были видны плотные облака, а в южной части мыса шел дождь. Некоторое время спустя мы вдруг увидели в этой стороне на поверхности моря беловатое пятно, из которого поднялся водяной столб, напоминавший видом стеклянную трубу. Другой подобный столб, состоявший из тумана, опустился из облаков, как будто желая соединиться с первым. Это действительно произошло; так возникло атмосферное явление, называемое водяной смерч. Вскоре мы увидели еще три подобных столба, возникших таким же образом. Ближайший находился от нас примерно в 3 английских милях, у основания он имел в поперечнике около 70 клафтеров[203]. Когда этот феномен начал формироваться, термометр показывал 56 ¹/₂° [13,6°С]. Поскольку природа и происхождение его до сих пор так мало известны, нам следует обращать внимание на все, даже ничтожные обстоятельства, с ним связанные. Основание столба, где вода находилась в сильном движении и по витой (спиралевидной) линии поднималась, подобно пару, вверх, образовывало на поверхности моря большое пятно, которое при свете солнца приобретало красивый желтоватый оттенок. Сами столбы имели цилиндрическую форму, однако вверху они были толще, нежели внизу. Они довольно быстро продвигались по поверхности моря, но с иной скоростью, чем облака, и потому принимали изогнутое, косое положение. Часто они проходили рядом один с другим в разных направлениях, а так как было безветренно, мы пришли к выводу, что каждый из этих водяных смерчей производит собственный ветер или таковым движется. Наконец они один за другим распались, вероятно потому, что верхняя часть двигалась обычно несравненно медленнее нижней, так что колонны становились слишком скошенными и слишком растягивались в длину.

По мере того как черные облака приближались к нам, на море появились небольшие кудрявые волны, ветер постоянно менялся, дул то с одной стороны, то с другой. Сразу вслед за этим мы увидели, как примерно в двухстах клафтерах от нас море пришло в сильное движение. Вода крутилась там на площади поперечником в 50—60 саженей вокруг центральной точки и затем превращалась в водяную пыль, которая силой вращательного движения поднималась к облакам в форме витой колонны. В это время на корабль посыпался град, а облака над нами были черные и тяжелые. Прямо над одним из водоворотов облако медленно опустилось, все более и более принимая вид длинной тонкой трубы. Казалось, эта труба хочет соединиться с вихрем водяной пыли, который между тем поднялся высоко из воды; прошло немного времени, и они действительно соединились, образовав вертикальную цилиндрическую колонну. Можно было отчетливо видеть, как вода внутри вихря с силой вздымается вверх; похоже было, что внутри там образовалось полое пространство. Нам показалось вероятным, что вода образует не плотную, а полую колонну; это предположение подтверждал также ее цвет, которым она весьма напоминала прозрачную стеклянную трубу. Вскоре затем и этот последний водяной смерч наклонился и распался, подобно другим, с той лишь разницей, что столб разорвался, можно было видеть вспышку молнии, за которой, однако, не последовало грома.

Все это время наше положение было весьма опасным и тревожным. Грозное величие атмосферного явления, связавшего море и облака, смутило даже самых старых наших моряков. Они не знали, что делать и как быть. Издалека мы наблюдали такие смерчи и прежде, но никогда еще они не окружали нас вплотную, и каждому вспоминались страшные истории об ужасных опустошениях, которые производили эти вихри, когда проходили через судно или сталкивались с ним. Мы в самом деле приготовились к худшему и взяли на гитовы[204] все паруса. Однако каждый думал, что это нам мало поможет и что, если мы попадем в такой смерч, он переломает все мачты и реи. Существовало мнение, будто пушечный выстрел, производя сильное сотрясение воздуха, способен рассеять смерч. Поэтому было приказано привести в готовность четырехфунтовую пушку, но, поскольку с ней, как это бывает, долго провозились, опасность успела миновать прежде, чем удалось поставить опыт.

В какой мере причиной этого явления можно считать электричество, мы установить не смогли, но, что оно вообще должно тут играть какую-то роль, можно заключить хотя бы по молнии, которую было ясно видно, когда распадался последний водяной столб. От возникновения первого из них и до исчезновения последнего прошло три четверти часа. Когда около 5 часов появился последний смерч, термометр показывал 54° [12,2°C], то есть на 2 ¹/₂° меньше, чем при возникновении первого. Море в том месте, где мы тогда находились, имело глубину 36 саженей, а местность по характеру напоминала другие места, где путешественники наблюдали подобные водяные смерчи, а именно это был морской пролив или так называемый проход. Д-р Шоу и Тевено[205] видели такое же явление в Средиземном и Персидском [Персидский залив] морях; на островах Вест-Индии, на пути от Малакки в Китайское море — это обычное явление. Каких-либо особых открытий, связанных с ним, нам сделать, увы, не удалось. Наши наблюдения лишь подтвердили то, что уже видели другие и что подробно описывал д-р Бенджамин Франклин[206]. Его проницательная гипотеза о том, что вихри и смерчи имеют одинаковое происхождение, ни в малейшей мере не была поколеблена нашими наблюдениями, и читателей, интересующихся наукой, мы отсылаем к его трудам[207], где они найдут самое полное и наилучшее описание этого явления.

На другое утро в 5 часов мы подошли ко входу в пролив Королевы Шарлотты [пролив Кука], а в 7 часов увидели на южной оконечности острова Моту-Аро, где, согласно предыдущему описанию капитана Кука[208], находилась хиппа,  то есть укрепленное поселение[209], троекратную вспышку. Судя по всему, сигналы подавали европейцы, и мы предположили, что это наши друзья с «Адвенчера». Поэтому капитан приказал выстрелить из нескольких четырехфунтовых пушек, на что, к нашей радости, тотчас ответили из бухты Шип-Коув [Моретото], расположенной напротив острова. К полудню мы уже имели возможность видеть наших старых товарищей но путешествию. «Адвенчер» стоял здесь на якоре, и вскоре к нам отправилось оттуда несколько офицеров. Они привезли нам в подарок свежую рыбу и рассказали, что у них произошло с тех пор, как мы расстались.

После полудня был штиль, поэтому пришлось идти в бухту на буксире, и мы стали на якорь не ранее 7 часов вечера. Тем временем на борт к нам поднялся капитан Фюрно. В честь нашего воссоединения он велел своему кораблю приветствовать нас тринадцатью пушечными выстрелами, на что наши люди с радостью ответили. Кому доводилось пережить подобное, может представить себе наш восторг, для коего были двойные причины; ведь бесчисленным опасностям подвергались оба корабля и оба с божьей помощью счастливо их избежали.

Потеряв нас из виду, «Адвенчер» продолжал свой путь между 50° и 54° южной широты на север. С запада то и дело налетали сильные бури. 28 февраля, находясь примерно под 122° западной долготы по Гринвичу, капитан Фюрно решил продвигаться к Вандименовой земле, то есть к южной оконечности Новой Голландии, которую открыл Абель Янсен Тасман в ноябре 1642 года[210].  9 марта он достиг юго-западной части побережья и обогнул южную оконечность Вандименовой земли, направляясь к ее восточной части, где 11-го пополудни и стал на якорь в бухте, названной в честь корабля бухтой Адвенчер; видимо, это была та самая бухта, где однажды уже останавливался Тасман, назвав ее бухтой Фредерик-Хенри. Южная оконечность этой земли представляла собой нагромождение бесплодных черных скал, чем напоминала оконечности Африки и Америки. Берег вокруг бухты Адвенчер был песчаный и гористый, а на самых отдаленных горах виднелись деревья, правда хилые и без подлеска. К западу от бухты находилось пресноводное озеро, на нем плавали стаи диких уток и других водоплавающих птиц. К северо-востоку, недалеко от берега, располагалась группа довольно высоких и тоже покрытых лесом островов, которую Тасман принял, видимо, за один большой остров, обозначив его на своих картах как остров Марии. В этом заливе «Адвенчер» находился пять дней, капитан Фюрно запасся там свежей водой, а также нашел несколько необычных животных, в том числе новую разновидность вороны и прекрасного белого ястреба[211]. Туземцев они ни разу не встретили, однако в глубине острова как будто видели дым.

15-го вечером они отбыли из бухты Адвенчер и пошли вдоль песчаного и гористого побережья на север. В глубине горы были гораздо более высокими, а вдоль побережья встречались острова; особое внимание они обратили на те, что носили имена Тасмана, Схоутена и Ван дер Линда. Примерно под 41° 15' южной широты они достигли входа в маленькую бухту, которую назвали бухтой Костров, поскольку видели здесь множество огней, без сомнения разожженных дикарями. Вплоть до 19 марта они продолжали обследовать здесь побережье, что, однако, было сопряжено с опасностью из-за малой глубины. Когда наконец к полудню 19-го они достигли 39°29' южной широты, а земля все еще тянулась дальше к северо-западу, они сделали вывод, что между Вандименовой землей и Новой Голландией нет пролива. Поскольку капитан Фюрно прибыл сюда только для того, чтобы разрешить этот до сих пор спорный вопрос, и теперь, как ему казалось, достаточно все выяснил, он приказал повернуть корабль и направился к условленному месту встречи у берегов Новой Зеландии.

Тем не менее все еще нельзя утверждать с уверенностью, что обе земли действительно соединяются. С одной стороны, из-за недостаточной глубины капитан Фюрно зачастую вынужден был удаляться от берега настолько, что совершенно терял его из виду, а значит, в том или ином месте мог остаться проход, им не замеченный; во-вторых, между последним участком суши, который он видел на севере, и Пойнт-Хикс, самой южной точкой, до которой добрался капитан Кук во время своего прошлого плавания в 1777 году, еще осталось неисследованным пространство в 22 морские мили, то есть достаточное для пролива или прохода между Новой Голландией и Вандименовой землей. С другой стороны, то, что на Вандименовой земле водятся четвероногие животные, которые обычно редко встречаются на островах, делает наличие такого пролива маловероятным[212]. Как бы то ни было, ни одна часть света не заслуживает исследования больше, чем Новая Голландия; ведь мы знакомы лишь с береговой линией этой большой земли, природные же богатства ее нам, в сущности, совсем еще неизвестны. О местных жителях мы знаем только, что они, как единодушно свидетельствуют путешественники, несравненно более дики, чем любой другой, обитающий под жаркими небесами народ, и ходят совершенно нагими; их, вероятно, совсем немного, так как обитаемо, по всей видимости, лишь побережье. Словом, землю эту можно считать совершенно еще неизведанной, хотя по размеру она не уступает всей Европе и лежит преимущественно в тропиках, то есть и по своим размерам, и по великолепному расположению заслуживает особого внимания и сулит большие надежды. Эти надежды подтверждаются множеством достопримечательностей из области животного и растительного царства, которые были найдены во время предыдущего плавания капитана Кука на «Индевре» на одном только морском побережье; нет почти никакого сомнения, что внутренние области этой земли хранят бесчисленные сокровища природы, способные принести пользу и благо первому же цивилизованному народу, который постарается отыскать их[213]. В юго-западной части побережья, возможно, имеется проход в эти внутренние области; ведь трудно предположить, что на такой большой земле между тропиками не найдется ни одной достаточно большой для судоходства реки, а упомянутая часть побережья на вид кажется наиболее пригодной для выхода такой реки в море.

Но возвращаюсь к своему рассказу.

Переход от Вандименовой земли до Новой Зеландии из-за восточного ветра занял у «Адвенчера» 15 дней. 31 апреля корабль достиг южного побережья Новой Зеландии близ Рок-Пойнта, а 7-го благополучно стал на якорь в проливе Королевы Шарлотты, точнее, в бухте Шип-Коув.

Здесь команда занималась тем же, что и мы в бухте Даски. Правда, они не додумались до пивоварения, поскольку ничего о нем не знали. На южной оконечности острова Моту-Аро они нашли хиппу,  то есть укрепленный поселок, покинутый жителями, и их астроном устроил здесь обсерваторию. Туземцы, численность которых достигала, возможно, ста человек и которые делились на ряд независимых групп, часто воевавших друг с другом, начали с ними торговать. Несколько раз к ним приходили и люди из глубинных частей страны, и, поскольку встречали их очень хорошо, они ничуть не боялись подниматься на борт, напротив, без всякого страха и с большим аппетитом угощались у матросов; особенно им нравились сухари и гороховый суп. Они охотно и усердно меняли свою одежду, ремесленные изделия и оружие, которые приносили с собой в большом количестве, на гвозди, топоры и прочие вещи.

11 мая, в тот самый день, когда мы выходили из бухты Даски, несколько человек с «Адвенчера», находившиеся на берегу, где одни работали, другие охотились, очень ясно ощутили толчок землетрясения; те же, кто оставался на корабле, не почувствовали ничего. Это заставляет думать, что в Новой Зеландии некогда были или имеются сейчас огнедышащие горы, ибо оба эти величественных явления, видимо, всегда взаимосвязаны друг с другом[214].

К тому времени, как мы пришли в пролив Королевы Шарлотты, на «Адвенчере» уже потеряли всякую надежду увидеть нас когда-нибудь и настраивались зимовать здесь. Их капитан сказал нам, что думал оставаться здесь до весны, а потом направиться на восток для исследования высоких южных широт. Напротив, капитан Кук отнюдь не собирался проводить тут в бездействии столько месяцев. Он знал, что можно было гораздо лучше подкрепить свои силы на островах Общества, которые он посетил в прошлый раз. Поэтому он приказал обоим кораблям как можно скорее подготовиться к плаванию, а поскольку мы были уже готовы, наша команда помогла «Адвенчеру» закончить свою работу.

На другой же день после прибытия мы занялись исследованиями на берегу и нашли в здешних лесах примерно те же деревья и кустарники, что и в бухте Даски. Однако погода и климат здесь более благоприятствовали ботаническим занятиям, поскольку многие растения еще цвели. Нам также удалось добыть несколько неизвестных птиц. Однако главное преимущество этой гавани перед местом нашей предыдущей стоянки заключалось в том, что здесь всюду встречались антицинготные растения, которых в бухте Даски не было. Мы скоро собрали большой запас дикого сельдерея и вкусной ложечницы (Lepidium) [215]; то и другое растения теперь ежедневно подбавлялись в суп, который приготовлялся на завтрак из пшеничной или овсяной муки, а также и на обед к гороховому супу. Скоро нашему примеру последовала и команда «Адвенчера», которая до сих пор не знала, что эти растения можно употреблять в пищу. Кроме того, мы нашли разновидность овощного осота (Sonchus oleraceus),  а также траву, которую наши люди называли Lambs quarters (Tetragonia cornuta);  и то и другое мы часто с удовольствием ели вместо салата. Хотя птицы и рыбы здесь было не так много, как в бухте Даски, обилие этой превосходной зелени компенсировало недостачу. Здесь было также много черной ели и новозеландского чайного дерева, и мы научили наших друзей использовать их в пищу.

Мы посетили также хиппу,  или индейское укрепление, где господин Бейли, астроном с «Адвенчера», устроил свою обсерваторию. Она находится на крутой, стоящей особняком скале, подняться к ней можно лишь с одной стороны по неудобной тропе, где едва ли могут разминуться двое. Вершина была прежде обнесена изгородью, которую матросы в основном уже выломали и употребили на топливо. Внутри этих защитных сооружений стояли без всякого порядка хижины островитян. Они не имели боковых стен, то есть жилище состояло из одной лишь кровли, жерди которой сходились кверху. Эта кровля делалась из веток, переплетенных наподобие плетня, сверху они покрывались древесной корой и, наконец, здешним льном. Как нам рассказали, в этих хижинах кишмя кишели паразиты, особенно блохи, и отсюда можно было заключить, что здесь еще недавно жили. На мой взгляд, туземцы живут здесь каждый раз лишь недолго, до тех пор, пока есть угроза нападения врага. К упомянутым паразитам относились также крысы, которых наши путешественники встречали здесь в огромном множестве; для того чтобы хоть как-то избавиться от них, приходилось ставить не простые ловушки, а зарывать в землю несколько больших котлов, куда эти животные попадались ночью. Судя по их числу, они либо относились к первоначальным обитателям Новой Зеландии, либо, во всяком случае, появились здесь задолго до того, как эта страна была открыта европейцами[216].

Капитан Фюрно показал нам несколько участков земли на скалах, которые он велел вскопать и засеять огородными семенами. Благодаря этому на нашем столе часто появлялся салат и прочая европейская зелень, хотя в этих местах была уже глубокая зима. Этим мы были обязаны климату, который здесь несравненно лучше, нежели в бухте Даски; он столь мягок, что, несмотря на близость покрытых снегом гор, мы в проливе Королевы Шарлотты совсем не мерзли; по крайней мере холодов не было за время нашего здесь пребывания, то есть до 6 июня, что соответствует в этом полушарии нашему декабрю.

22-го мы отправились на расположенный к югу от нас остров, который капитан Кук во время своего прошлого путешествия назвал Лонг-Айленд. Он состоит из длинного и в большинстве мест узкого горного хребта, весьма крутого с обеих сторон, однако сверху совершенно плоского. На северо-западном побережье его мы нашли красивый пляж, а выше маленький участок плоской земли, по большей части болотистой и заросшей различными травами. В других местах всюду попадались противоцинготные растения, а также новозеландский лен (Phоrmium),  который чаще всего встречался возле старых, покинутых хижин туземцев[217]. Мы решили вскопать несколько участков и посеять на них европейские огородные семена, которые, судя по всему, здесь хорошо развиваются. Затем мы поднялись на гору, но не нашли там ничего, кроме сухой, уже увядшей травы и низкорослого кустарника, под которым свили себе гнезда множество перепелов, совершенно похожих на европейских. Несколько глубоких и узких ущелий, сбегавших от вершины к морю, заросли деревьями, кустарником и лианами; в них водилось много мелкой птицы, но встречались также и соколы. Там, где утесы отвесно поднимались из моря или нависали над водой, гнездились большие стаи красивых бакланов; они устраивались на маленьких выступах скалы или в небольших углублениях, не более фута, которые нередко, видимо, расширялись самими птицами. Глинистая порода, из которой сложено большинство гор в проливе Королевы Шарлотты, довольно мягка; она залегает в наклонных слоях зеленовато-серого, голубого или желто-коричневого цветов, которые обычно опускаются к югу, и пронизана жилами кварца. В ней содержится разновидность зеленого талька, называемая Lapis nephriticus  — достаточно твердый, полупрозрачный, хорошо поддающийся полировке камень; иногда он более мягкий, непрозрачный и бледно-зеленый. Туземцы делают из этого камня зубила, топоры, а иногда и пату-пату,  то есть боевые топорики; английские ювелиры называют эту породу нефрит. В некоторых местах мы нашли также пласты черной скальной породы (Saxum Linn.),  состоящей из черной плотной слюды (Mica)  с вкраплениями кварца. В больших пластах встречаются также различные виды роговика и глинистого сланца; сланец особенно часто и обычно в обломках можно встретить также на морском берегу. Моряки называют его shingle;  под этим названием он упоминался и в описании предыдущего путешествия капитана Кука. Цвет у него часто ржавый, что явно связано с присутствием частиц железа; отсюда, как и из наличия описанных выше минералов, можно предположить, что в этой части Новой Зеландии должно иметься железо, а возможно, и другие руды.

На берегу мы собрали различные породы кремня и помимо этого несколько кусков черного, плотного и тяжелого базальта, из которого местные жители также изготовляют боевые топоры, или пату-пату.  Наконец перед самым отплытием мы нашли на берегу несколько кусков беловатой пемзы; как и вышеупомянутая базальтовая лава, это несомненно свидетельствует, что в Новой Зеландии действуют или действовали прежде вулканы.

Утром 23-го к нам подошли два маленьких каноэ с пятью индейцами, которых мы увидели первыми со времени нашего прибытия. Они напоминали обитателей бухты Даски, с той лишь разницей, что с самого начала не испытывали к нам такого недоверия, как те, и ничуть нас не боялись. Мы выменяли у них рыбу и кое-что подарили вдобавок. Без малейшего колебания поднялись они на корабль и так же уверенно последовали за нами в каюты. Поскольку мы как раз садились за стол, они совершенно спокойно поели вместе с нами. Зато когда дело дошло до вина и водки, они не захотели составить нам компанию, выказав к тому и другому непреодолимое отвращение, и не стали пить ничего, кроме воды. Они были столь непоседливы, что от стола, побежали в рулевую рубку и там еще раз подкрепились у офицеров, при этом выпили немало воды, которую для них подсластили сахаром, поскольку знали, что он им необычайно нравится. Они готовы были взять все, что видели и до чего могли дотянуться, но, стоило им хоть как-то дать понять, что мы не можем или не желаем с этой вещью расстаться, они охотно возвращали ее на место. Особенно интересовали их, видимо, стеклянные бутылки, которые они называли таха;  едва заметив одну, они тотчас показывали на нее, говорили мокх  и прикладывали руку к груди, что всегда означало желание получить что-нибудь. Бусы, ленты, белая бумага и тому подобные мелочи их совершенно не интересовали, но железо, гвозди и топоры очень им нравились; это доказывает, что они уже познакомились на опыте со значением этих товаров и научились их ценить; равнодушие к этим вещам, которое отметил капитан Кук во время прошлого путешествия, объясняется просто тем, что тогда они не имели никакого понятия о пользе и прочности железных изделий.

Некоторые члены нашей команды настолько с ними освоились, что захотели после еды воспользоваться их каноэ, чтобы отправиться на берег. Однако индейцам такая вольность пришлась не по душе. Они тотчас пошли в каюту капитана и пожаловались ему. Следовательно, они поняли, что капитан здесь командует; когда тот восстановил справедливость и приказал вернуть каноэ, туземцы весьма довольные вернулись на берег.

На другой день уже на рассвете они появились снова и привели с собой много других, в том числе женщин и детей. Похоже было, что они пришли торговать. Мы в этом не собирались им препятствовать, но сами сразу же после завтрака с капитанами обоих кораблей отправились в очень широкую бухту, которая находится в северной части пролива и во время прошлого путешествия получила название бухты Уэст-Бей. По пути мы встретили двойное каноэ с тринадцатью туземцами, которые направлялись к нам. Видимо, эти люди помнили капитана Кука, потому что они сразу обратились к нему и спросили о Тупайе[218], индейце с О-Таити, который приезжал с ним в прошлый раз и который был еще жив, когда корабль находился в Новой Зеландии[219]. Услышав, что он умер, они, судя по всему, очень опечалились и произнесли несколько слов жалобным тоном. Мы знаками показали им, что они могут плыть к кораблю в Шип-Коув; но, увидев, что мы отправились в другое место, индейцы тоже вернулись в бухту, из которой вышли.

Горы здесь оказались не такие крутые, как в большинстве мест на южной оконечности Новой Зеландии, особенно ближе к берегу, но почти сплошь покрыты зарослями, такими же густыми и непроходимыми, как в бухте Даски. Зато здесь было несравненно больше голубей, попугаев и маленьких птиц, многие из которых, видимо, перелетели сюда на зиму из холодных краев. На берегу водились устрицеловки, или морские сороки, а также бакланы, но уток было мало. В Уэст-Бей много красивых бухт с дном, удобным для якорной стоянки. От берега полого поднимались холмы, поросшие деревьями и кустарником, но вершины кое-где были безлесные, там можно было увидеть лишь обычный папоротник (Acrostichum furcatum).  Примерно так же выглядели многие острова в проливе и большая часть юго-восточного побережья до мыса Коамару против бухты Ост-Бей.

Собрав много новых растений, среди которых была разновидность перца, напоминающая вкусом имбирь, а также настреляв достаточно птицы, мы поздно вечером вернулись на корабль.

Пока нас не было, с севера приходило большое каноэ с двенадцатью индейцами, которые торговали своими каменными топорами, палицами, копьями и даже веслами. Большая шлюпка, посланная утром в ближнюю бухту, чтобы доставить зелень для команды, а для коз и овец травы, к нашему приезду еще не вернулась; когда она не пришла и на другой день, мы стали беспокоиться за судьбу двенадцати человек, которые в ней находились. Среди них были третий корабельный лейтенант, лейтенант морских пехотинцев, господин Ходжс, плотник и констебль. У нас было тем больше оснований для беспокойства, что их не могли задержать ветер или ненастье; погода утром 25-го была как раз превосходной, лишь после стало дождливо и ветрено.

26-го пополудни, когда немного прояснилось, пропавшая шлюпка наконец вернулась, но люди в ней были совершенно без сил. Весь запас провизии, который они взяли с собой, состоял из трех сухарей и бутылки водки, а из-за волн нельзя было поймать ни одной рыбины. Они что было сил гребли к кораблю, но не могли справиться с волной; после того как их изрядно помотало, они вошли в бухту, где несколько заброшенных индейских хижин дали им кров. Изголодались они ужасно, ведь единственную их пищу составляли улитки, которых удалось найти на скалах.

На другое утро мы совершили прогулку по берегу бухты, где искали растения и птиц, а после полудня отправились на скалистый мыс Пойнт-Джексон пострелять бакланов, которых мы теперь научились употреблять в пищу вместо уток. В промежутке нас вторично посетила семья индейцев, которая уже была у нас 23-го. На этот раз их, похоже, интересовала только возможность поесть с нами, поскольку для обмена они не принесли ничего. Мы спросили, как их зовут; понадобилось некоторое время, чтобы они поняли наш вопрос. Наконец мы узнали, что старшего из них зовут Товаханга, других Котугхэа, Когхоээ, Кхоээ, Коллэкх и Таывахеруа. Последний был мальчик лет четырнадцати, в нем было что-то очень приятное, он казался также наиболее живым и смышленым из всех. Мы взяли его с собой в каюту и посадили за стол, где он весьма храбро принялся за еду. Среди прочего он, съел, даже проглотил с громадным аппетитом большую порцию бакланьего паштета; против ожидания тесто ему понравилось больше мяса. Капитан угостил его мадерой, и он выпил больше стакана, хотя вначале и скривился весьма кисло. Затем на столе появилась бутылка сладкого капского вина, ему тоже предложили стакан, и это вино ему так понравилось, что он не переставал облизывать губы, а скоро потребовал второй стакан, который ему и дали. После этого он пришел в крайнее возбуждение, стал говорливым, пустился в пляс по каюте. Затем ему захотелось получить плащ капитана, лежавший на стуле. Отказ очень его огорчил. Тогда он потребовал пустую бутылку, но, не получив и ее, в сильнейшем гневе выбежал из каюты. На палубе он увидел наших слуг, они складывали белье, вынесенное для просушки. Он тотчас утащил у них скатерть, однако ее у него сразу отобрали. Тут он уже перестал сдерживаться, затопал ногами, стал угрожающе ворчать или скорее рычать что-то сквозь зубы; наконец до того разозлился, что не мог уже выговорить ни слова. В поведении мальчика особенно ясно проявились чувствительность и легкая ранимость, присущие этому народу, и мы подумали, что эти люди, на свое счастье, не знают опьяняющих напитков, которые, несомненно, сделали бы их еще более дикими и необузданными.

На другое утро мы увидели вокруг несколько каноэ, в которых находилось всего около тридцати индейцев. Они привезли для обмена всевозможные изделия и оружие, а взамен получили много разных вещей, потому что наши люди занимались обменом очень усердно и перебивали товар друг у друга. Среди них приехало и несколько женщин. Их щеки были раскрашены охрой и маслом, губы, покрытые крапинками или татуировкой, которая здесь в большой моде, казались иссиня-черными. Почти у всех, как и у обитателей бухты Даски, были тонкие кривые ноги с толстыми коленями. Причина, несомненно, в том, что они мало бывают на ногах, поскольку на суше, видимо, по большей части лежат без дела, а в каноэ обычно сидят, поджав ноги под себя. Впрочем, цвет кожи у них довольно светлый, средний между оливковым и красного дерева, волосы смолисто-черные, лица круглые, носы и губы скорее толстые, чем приплюснутые. Глаза черные, обычно живые и не лишенные выразительности, верхняя часть туловища хорошо сложена. Вообще весь их внешний облик был отнюдь не безобразен. Со времени отплытия с мыса Доброй Надежды наши матросы не имели дела с женщинами, так что они весьма усердно заинтересовались ими, и по тому, как принимались их ухаживания, было видно, что в здешних местах не очень заботятся о стыдливости и что победа должна быть делом не слишком трудным. Однако благосклонность этих красоток зависела не только от их желания. Сначала надо было спросить разрешения у мужчин, имевших над ними полную власть. Если с помощью большого гвоздя, рубахи или тому подобного удавалось купить их согласие, то женщины могли удалиться со своими кавалерами, а после попросить еще подарок и для себя. Должен при этом отметить, что некоторые лишь с крайней неохотой позволяли использовать себя для столь постыдного промысла, и мужчинам часто приходилось пускать в ход весь свой авторитет, даже угрозы, прежде чем те соглашались уступить вожделениям парней, которые бесчувственно смотрели на их слезы и слушали их стенания. Кто заслуживает большего отвращения: наши люди, которые считали себя принадлежащими к цивилизованной нации, но могли вести себя столь по-скотски, или эти варвары, принуждающие своих собственных женщин к столь постыдным делам? На этот вопрос я не могу дать ответа.

Когда новозеландцы увидели, что нет более доступного и простого способа получить железные изделия, как с помощью этого низменного промысла, они стали вскоре ходить по всему кораблю, предлагая без разбору своих дочерей и сестер. Однако, насколько мы могли видеть, замужним женщинам они никогда не позволяли вступать в подобные отношения с нашими матросами. В этом смысле их представления о женском целомудрии весьма отличаются от наших: незамужняя девушка может иметь много любовников без всякого ущерба для своей чести, но, как только она выйдет замуж, от нее требуется самое неукоснительное соблюдение супружеской верности. То есть они не придают большого значения воздержанию незамужних женщин, так что, надо думать, знакомство с распутными европейцами не ухудшало нравственного состояния этого народа. Однако мы должны отдавать себе отчет в том, что новозеландцы унизились до столь постыдной торговли женщинами лишь с той поры, когда изделия из железа породили у них новые потребности. Чтобы удовлетворить их, они и прибегли к действиям, о которых никогда прежде не могли и помыслить и которые далеки также и от наших понятий о чести и чувствительности.

Достаточно печально само по себе уже то, что все наши открытия стоят жизни многим невинным людям. Но как ни тяжки они для маленьких нецивилизованных народов, это поистине сущая мелочь по сравнению с невосполнимым ущербом, который причиняет им разрушение нравственных основ их жизни. Если бы сие зло в какой-то мере компенсировалось тем, что их научили бы действительно полезным вещам или искоренили бы среди них какие-либо безнравственные либо пагубные обычаи, тогда мы могли бы по крайней мере утешать себя мыслью, что, потеряв в одном, они приобрели в другом. Боюсь, однако, что наше знакомство с жителями Южного моря принесло им только вред; так что, на мой взгляд, лучше всего убереглись от него как раз те народы, которые держались всегда подальше от нас, из опасения или недоверия никогда не позволяя нашим морякам вступать с ними в слишком близкие отношения. Словно по виду, по выражению лиц они тотчас распознали их легкомыслие и остереглись распущенности, в которой не без основания обвиняют моряков!

Некоторых из этих дикарей привели в каюту к господину Ходжсу, пожелавшему зарисовать наиболее характерные лица. Не без труда удалось заставить их хотя бы несколько мгновений посидеть спокойно. Мы показывали им всякие мелочи и кое-что подарили. Среди них были главным образом пожилые мужчины с седыми головами, а также несколько молодых людей, лица которых бывали особенно выразительными; у них были необычайно лохматые густые волосы, которые падали на лоб и, разумеется, придавали им еще более дикий вид. Почти все были среднего роста и лицом, цветом кожи, нарядами совершенно напоминали жителей бухты Даски. Их одежды сплетены из волокон льна, но не украшены перьями; вместо них плащ по четырем углам отделан кусками собачьей шкуры — украшение, которого не могло быть в бухте Даски, ибо там нет собак. Поскольку в это время года погода уже становится холодной и дождливой, почти все носили также богхи-богхи [220], то есть грубый плетеный плащ из соломы, ниспадающий с плеч. Вообще же их одежда из ткани была обычно старая, грязная и не столь тонкой выделки, как это описано в истории предыдущего плавания капитана Кука. У мужчин волосы небрежно ниспадают с головы, у женщин же они коротко острижены; это различие, видимо, повсеместно. Женщины также носят головной убор из коричневых перьев, который упоминается в описании прошлого плавания капитана Кука.

После нескольких часов пребывания на борту они начали тащить все, что попадало под руки. Некоторых поймали, когда они намеревались утащить песочные часы, рассчитанные на четыре часа, лампу, несколько носовых платков и ножей. Увидев такие воровские проделки, капитан приказал прогнать их с корабля и показать, что им больше не разрешено будет подняться на борт. Они хорошо поняли, что это унижение, и их горячий темперамент, не выносящий никакой обиды, дал себя сразу знать. Один даже стал грозить нам из своего каноэ, как будто обещал отомстить. Однако до насилия дело не дошло, вечером все они спокойно сошли на берег и соорудили против корабля несколько хижин из веток, чтобы провести там ночь. Затем они вытащили на берег каноэ, разожгли костер и приготовили себе ужин, состоявший из рыбы, которую они перед тем очень ловко поймали со своих лодок при помощи круглой сети. И сеть, и способ этой ловли описаны в книге о предыдущем путешествии Кука.

На другое утро, воспользовавшись хорошей погодой, мы отправились на Лонг-Айленд, чтобы посмотреть сено, которое заготовили там наши люди восемь дней назад. Мы хотели также насобирать зелени близ расположенной там, но покинутой инде<