Буддизм и ответственность за самого себя

 

Далай‑лама: В тибетской традиции очень большую роль играет гуру‑йога, однако один из её негативных аспектов заключается в том, что, делая акцент на вверении себя гуру, она создаёт опасность слишком большой зависимости от гуру.

Однажды кто‑то спросил меня, в чём смысл принятия прибежища (в Трёх драгоценностях: Будде, Дхарме и Сангхе). Вопрос заключался в том, означает ли принятие прибежища полную зависимость, потерю собственной автономности. Но с точки зрения буддизма и особенно традиции махаяны принять прибежище значит устремиться к тому, чтобы самому уподобиться Будде, – при этом сохраняется сильное чувство личного достоинства, и мы не становимся зависимыми.

Однако согласно религиям, которые принимают существование Бога, всё создано Богом и предопределено им. Бог велик, а я ничтожен.

 

Уэда: Меня вообще практически нет.

 

Далай‑лама: С этой точки зрения «я» не может действовать автономно, поскольку мы полностью зависим от Бога‑творца, всё предопределено Богом. Такой образ мышления очень полезен некоторым людям, но с точки зрения буддизма он не даёт человеку развить уверенность в себе, достоинство и творческую энергию, позволяющую достигать своих целей.

Будда учил тому, что в итоге вы сами должны стать буддой. Когда‑то сам Будда Шакьямуни был обычным человеком, вроде нас с вами. Он подал нам пример своей практикой, позволившей ему достичь состояния будды.

 

Уэда: Ваша мысль совершенно ясна. С точки зрения буддизма мир не предопределён Богом – мы сами творим его. Учение буддизма начинается с укрепления собственной субъективности.

Теперь, Ваше Святейшество, я понимаю, что Вы имели в виду вчера, когда, говоря о состязательности, заметили: принять прибежище в Трёх драгоценностях значит принять дух соперничества с Буддой и Сангхой. Принять прибежище в Будде не значит вверить Будде всё, что у вас есть, это значит принять позитивный дух соперничества с Буддой, твёрдо заявить о собственном намерении стать буддой. Такой сигнал пробуждает дремавшую во мне энергию, так что я обретаю достоинство, сострадание и доброту, необходимые мне для самосовершенствования и деятельности в мире. Иногда во мне может возникать сострадательный гнев; я отброшу те привязанности, которые должны быть отброшены, но буду упорно держаться за привязанность бодхисаттвы к облегчению страданий мира.

 

За пределами страдания

 

Уэда: Я бы хотел задать Вашему Святейшеству вопрос о Срединном пути. Во время Вашей речи на международной буддийской конференции в Дели в 2004 году я был поражён тем, какое большое значение Вы придаёте Срединному пути. На этой крупной международной конференции собралось множество высоких монахов, и Вы разъясняли им, что Срединный путь очень важен с точки зрения буддизма, но он не подразумевает постоянного нахождения посредине, избегания любых крайностей. Сам Будда был наследным принцем и наслаждался всеми мирскими удовольствиями во дворце, после чего отрёкся от мирской жизни и отправился практиковать аскезу в удалении от человеческой цивилизации – он постился и подвергал себя суровым испытаниям, в результате чего чуть не расстался с жизнью. Однако ему не удалось достичь просветления посредством аскетических практик, так что он вышел из леса, позволил своему телу и уму восстановить силы, а затем погрузился в медитацию и достиг просветления. Вы говорили, что следовать Срединному пути – значит избегать крайних степеней удовольствия и боли, но не значит, что мы с самого начала должны придерживаться умеренных позиций.

 

 

„Будда не только проповедовал, но и действовал. Это настоящее служение обществу. Подобно Иисусу Христу, мы, последователи Будды, должны поддерживать в себе дух помощи больным и бедным, а также трудиться в области современного образования.“

 

Иногда мы отправляемся в такие места, где люди страдают, чтобы на собственном опыте испытать то, через что им приходится пройти, а иногда удаляемся в умиротворённую тишь монастырей. С точки зрения буддизма подлинный смысл Срединного пути заключается в том, чтобы динамически перемещаться между этими двумя состояниями и испытывать их оба. Ваша речь в Дели произвела на меня большое впечатление, поскольку очень многие монахи и буддисты вообще не касаются проблемы страдания, но считают, что следовать Срединному пути – значит занимать удобное положение посредине, избегая любых крайностей и ничего не делая.

 

„Буддийское обучение основано на практике каруны, или сострадания. Сострадание же должно находить выражение в форме служения обществу. Это крайне важно.“

 

В той же лекции Вы сказали: все мы собрались вместе, чтобы поддержать мир на земле. Затем Вы спросили нашего мнения о том, почему важен мир: потому, что так учил Будда, или потому, что мы сами глубоко убеждены в необходимости действий, направленных на улучшение сложившейся в мире ситуации. Вы сказали: недостаточно желать мира лишь потому, что о его важности говорил Будда.

Ваше Святейшество, Вы также сказали: сколько бы раз нам ни пришлось лично столкнуться с ужасом насилия, если мы не убеждены в необходимости мира, наши слова о том, что Будда учил важности мира, будут пустым звуком. Вы объясняли, что медитировать в тиши монастыря недостаточно – мы должны противостоять насилию во внешнем мире.

 

Далай‑лама: Глупо утверждать, что следовать Срединному пути – значит сохранять безразличие к реальности или даже ничего не знать о других крайностях.

Будда учил, что нам необходим мир. Естественно, у нас может возникнуть вопрос: почему он говорил о важности мира. Почему?

Мы знаем, что насилие порождает страдание. Поэтому мы можем стремиться к миру, считая, что для избавления от страдания мы должны положить конец насилию. Нам необходимы как учения Будды, так и понимание, основанное на нашем собственном опыте.

Из истории жизни Будды становится ясно, почему он учил Срединному пути. Сам Будда учил, основываясь на собственном опыте. В начале жизни он был молодым принцем из богатой семьи, крайне избалованным и не подозревавшим, что после рождения люди переживают старение, болезнь и смерть. Жизнь была благосклонна к нему во всех отношениях, и он даже не помышлял о том, что однажды состарится, заболеет и умрёт. Но когда он наконец вышел из дворца и увидел жизнь простых горожан, когда увидел больного, старика и умирающего, он впервые понял, какова реальность на самом деле. Он был поражён, когда своими глазами увидел людей, испытывающих страдания рождения, старения, болезни и смерти, и понял, что рано или поздно ему самому придётся столкнуться с подобными страданиями. Тогда он впервые осознал реальность человеческого страдания. Он отказался от своего роскошного образа жизни и положения наследника престола, отрёкся от мира, в одиночестве покинул дворец, чтобы получить религиозное обучение, и в течение шести лет практиковал аскезу.

 

„Будда учил тому, что в итоге вы сами должны стать буддой. Когда‑то сам Будда Шакьямуни был обычным человеком, вроде нас с вами.“

 

В течение этих шести лет он часто постился, но в конце концов осознал, что поста и других физических усилий недостаточно. Он понял, что должен использовать свой разум, и поэтому прекратил свои аскетические практики и вновь начал принимать пищу. Используя свой разум для развития мудрости, он впервые достиг просветления.

 

„Даже если мы не будем специально к этому стремиться, рано или поздно мы испытаем страдание и захотим прекратить его. Мы должны понять: чтобы избавиться от страдания, недостаточно аскезы – совершенно необходимо использовать человеческий разум для развития мудрости.“

 

Все учения Будды основаны на его собственном опыте. Во‑первых, мы должны осознать страдание. Даже если мы не будем специально к этому стремиться, рано или поздно мы испытаем страдание и захотим прекратить его. Мы должны понять: чтобы избавиться от страдания, недостаточно аскезы – совершенно необходимо использовать человеческий разум для развития мудрости. Сам Будда учил, опираясь на собственный опыт, так что мы тоже должны начать с собственного опыта страдания.

Другие религиозные лидеры также говорят об этом. Например, Христу пришлось столкнуться с многочисленными испытаниями, с ужасными страданиями, и в конце концов он был распят на кресте. Но, как мне кажется, учение буддизма более точно и человечно в своём подходе к страданию.

 

 

Эпилог

После интервью

 

В конце интервью Далай‑ламу очень рассмешила одна из моих шуток. Он продолжал смеяться очень долго. Этот взрыв энергии стал подходящим завершением двухдневного интервью.

С начала интервью и до его завершения комната, в которой мы беседовали, была наполнена энергией – когда мы молча погружались в свои мысли, когда выражали гнев и возмущение, когда внимательно слушали друг друга и когда весело смеялись вместе. Слова заключения казались излишними. Все в комнате знали, что каждое мгновение нашего разговора было наполнено глубинным смыслом. Кроме того, все мы были уверены, что обязаны поделиться материалом нашей беседы, опубликовав его.

Встав, Далай‑лама накинул мне на шею церемониальный шарф – ката – и благословил меня. Затем он взял меня за руку и проводил во внутренний двор, где мы сфотографировались.

Хотя стоял декабрь, во дворе, в чудесном саду, залитом солнечным светом, цвели несколько цветов. После двух дней усердного сосредоточения я был доволен нашей беседой и, шагая по саду с Далай‑ламой, державшим меня за руку, ощущал блаженство. Когда мы фотографировались, он вновь взял мою руку и не отпускал до конца фотосессии, пока мы не вернулись внутрь.

«Мы с вами встретимся вновь», – произнёс Далай‑лама, наконец отпуская мою руку в коридоре, где мы стояли, глядя на сад.

«Я хочу сделать из нашей беседы хорошую книгу, – сказал я. – А в следующем году я буду с нетерпением ждать Вашего визита в Японию».

«Хорошо! Спасибо!» – ответил Далай‑лама. Он улыбнулся, повернулся и направился обратно в гостиную. Провожая его взглядом, я почувствовал огромную благодарность. Сам того не осознавая, я сложил ладони вместе и поклонился ему.

Дойдя до двери в гостиную, Далай‑лама повернулся, сложил ладони вместе в прощальном жесте, улыбнулся и исчез в комнате. Хотя он уже удалился, я некоторое время стоял неподвижно со сложенными вместе ладонями.

Когда я вернулся в комнату для приёмов, меня ожидали переводчик Далай‑ламы с английского геше Дордже Дамдул и его секретарь Тензин Таклха.

«Это было удивительное интервью. Я очень вам благодарен», – сказал я.

«Далай‑ламе давно хотелось обсудить те вопросы, которые вы задавали, и те темы, на которые вы говорили. Поэтому он был так счастлив беседовать с вами», – ответил геше Дордже Дамдул тем же искренним тоном, каким говорил во время интервью.

Я пообещал, что мы встретимся вновь, и попрощался с ними. По дороге обратно в гостиницу я и мои спутники испытывали чувство глубокого удовлетворения.

«У Далай‑ламы такое потрясающее лицо! Ни у кого в мире нет такого лица. И беседа получилась великолепной, в ней было так много энергии», – сказал господин Омура, мой фотограф, всё ещё взволнованный встречей. Эти слова восхищения, прозвучавшие из уст многоопытного фотографа, непрерывно путешествовавшего по Азии, снимавшего памятники, буддийские сюжеты и обычных людей и хорошо знакомого любому исследователю Азии, выражали наши общие чувства. Господин Омура оказался в Дели для другой фотосъемки и присоединился к нам, чтобы снимать интервью, в последний момент. Будучи опытным путешественником, исколесившим всю Азию, он нашёл для нас автомобиль, который не должен был сломаться ночью посреди дороги, лично купил тёплые одеяла, чтобы защитить нас от холода, и вообще выполнял в нашем путешествии роль божества‑охранителя.

В словах Марии Ринчен (во время интервью переводившей слова Далай‑ламы на японский) также звучала смесь удивления и волнения. «Мне кажется, Далай‑лама почувствовал, что к нему из Японии прибыл собеседник, с которым он может по‑настоящему поговорить, – сказала она. – В качестве переводчика я провела рядом с ним много времени, но таким его увидела впервые».

Присутствие при этом разговоре сделало бы счастливым любого. Все мы получили особый опыт.

 

Интервью было окончено, но нам ещё предстояло многое сделать. Вернувшись в гостиницу, мы сразу начали работать над переводом интервью второго дня. Я знал, что если пройдёт слишком много времени, я уже не смогу восстановить в памяти некоторые фигуры речи и контекст разговора. Мы планировали закончить первый черновик книги в Дхарамсале. Пока мы сосредоточенно трудились над переводом, за окнами стемнело.

Мы продолжили работу на следующее утро и закончили к обеду. В тот момент мы действительно почувствовали, что интервью с Далай‑ламой окончено. Неспешно наслаждаясь обедом в ресторане гостиницы, из которого открывался вид на долину, я почувствовал, что теперь наконец могу расслабиться. Во время интервью я полностью вверил себя энергии пространства, и каждый миг был поглощён разговором. Однако, работая над переводом, я осознал много нового.

Интервью закончилось взрывом смеха, однако финальный аккорд разговора был внимательно подобран самим Далай‑ламой. Он сказал, что эксплуатации подвергаются не только люди, но и животные. Я вспомнил, что в начале беседы он также произносил слово «эксплуатация». Интервью началось с разговора об «эксплуатации» и закончилось им. Хотя монахи и говорят о помощи другим существам, это не мешает им употреблять их в пищу. Далай‑лама был хорошо осведомлён о пороках, жертвой которых становятся религиозные лица. Если бы он злоупотреблял собственным авторитетом и властью, он мог бы подвергнуть страданиям многих людей. Он это прекрасно понимал.

Вот оно, подумал я. Во время интервью Далай‑лама ни разу не воспользовался собственным авторитетом или властью. Он ни разу не был высокомерен по отношению ко мне. Несмотря на мою молодость и неопытность, он всегда говорил со мной как с равным. Мы на равных вели дискуссию, радовались новым идеям и говорили о том, как построить будущее. Отсутствие в Далай‑ламе самомнения сделало такую свободную беседу возможной.

Некоторые критикуют Далай‑ламу за то, что он является не только религиозным, но и политическим деятелем[4]. Разумеется, будучи «верховным правителем» Тибета, в настоящее время переживающего трагический период своей истории, и желая восстановить мир и автономию своей родины, он принимает активное участие в политике. Во время интервью он подчёркивал общественную природу буддизма, говорил, что буддисты должны заниматься ответственной общественной деятельностью и, посвящая себя религиозной практике, помогать тем, кто столкнулся в своей жизни с трудностями.

Даже те религиозные лица, которые утверждают, что монахи не должны вмешиваться в проблемы общества и интересоваться политикой, иногда проявляют крайнюю политическую активность. Они ведут себя авторитарно, заставляют людей участвовать в дискуссиях, на которые могут легко повлиять, выставляют напоказ свои знания и силу и активно привлекают последователей. Они говорят, что монахи не должны вовлекаться в политику, и всё же рьяно отстаивают свои политические интересы внутри религиозного сообщества и тратят большие деньги, чтобы победить на внутренних выборах. Они подчёркивают своё положение цветом одежды и борются за достижение более высоких позиций в иерархии.

Их не заботят проблемы общества и не интересуют страдания людей, и всё же они получают удовольствие от внутренних политических игр и стремятся возвыситься в рамках своих религиозных институтов. Заняв высокое положение, они кичатся своей властью и авторитетом и используют их, чтобы контролировать других людей. Далай‑лама прекрасно понимает, что если религиозный человек не занимается собственной дисциплиной, он может легко поступиться моралью. Именно это он называет «эксплуатацией».

«Эксплуатация» – это жестокое слово. И всё же, поскольку оно связано с самодисциплиной, оно является источником свободы. Мне кажется, что появление слова «эксплуатация» в начале и в конце интервью отчасти вызвано свободным характером и теплотой нашей беседы.

Предыдущие два дня я провёл в отеле и в резиденции Далай‑ламы. Теперь же наконец у меня появилась возможность прогуляться по Дхарамсале. Но ноги вновь принесли меня к резиденции Его Святейшества. Его дом и монастырь Намгьял стоят на небольшом холме, вокруг которого проложена дорога. Чтобы полностью обойти их, достаточно получаса, но это тот священный путь, на котором вы всегда встретите паломников, прибывших посетить Дхарамсалу.

Спустившись по склону слева от входа в монастырь Намгьял, я быстро оказался на этой дороге. Эту неширокую тропу легко пропустить. Я двигался по часовой стрелке, так что холм с дворцом Далай‑ламы и храмом находился справа от меня. Небо было ясным, на нём не было ни облака. Позади, слева от меня, осталась горная цепь Гималаев, а передо мной лежал индийский пейзаж. Потеплело, и я снял свой свитер.

На камнях вдоль дороги были вырезаны тибетские символы. Это была мантра Авалокитешвары «Ом мани падме хум» – слова, которые люди начитывают, выражая благодарность за сострадание этого бодхисаттвы. Каждая буква мантры была выкрашена в один из ярких цветов: белый, зелёный, жёлтый, красный, синий – и, проходя мимо них, я ощутил странное опьянение их видом. Через несколько минут, когда я остановился перед буквами, к камню подошла группа тибетцев, не обративших на меня никакого внимания. Была середина рабочего дня, поэтому большинство из них были пожилыми людьми. В некоторых местах на пути установлены большие и маленькие молитвенные барабаны. Считается, что вращение нескольких сотен барабанов с надписями «Ом мани падме хум» во время кругового обхода храма даёт такой же результат, как начитывание нескольких сот мантр. Таким образом, люди начитывают несчётное количество мантр, произнося их вслух, одновременно совершая круговой обход и вращая молитвенные барабаны.

Примерно в середине пути на небольшом холме находился расчищенный участок, на котором стояла ступа (постройка, в которой хранятся различные буддийские реликвии). Когда я поднялся по лестнице к ступе, передо мной открылся вид во всех четырёх направлениях. Справа тянулись Гималаи, а слева парили на ветру бесчисленные молитвенные флаги. Эти молитвенные флаги, которые называют словом «лунгта», также были ярких цветов: белыми, зелёными, жёлтыми, красными и синими. Казалось, что этот пейзаж принадлежит другому миру. И тут я услышал голос, читавший сутры. Повернувшись, я увидел на склоне холма молодого монаха, вероятно, ещё подростка. Мне показалось, что он заучивает сутры перед экзаменом, ходя по кругу и раз за разом сосредоточенно повторяя текст. Вся эта картина: молодой монах, читающий сутры у ступы в окружении бесчисленных молитвенных флагов, развевающихся на ветру на фоне возвышающихся вдалеке величественных Гималаев, – была очень живописной.

Без сомнений, это было священное место. Это была святая земля Авалокитешвары. В центре этого кругового пути обитал воплощённый Авалокитешвара – Далай‑лама. День выдался тихий. Небо было совершенно безоблачным, и Гималаи искрились на солнце. Люди, которых я встретил, обладали глубокой верой. Всё было так, как должно быть. Священное время текло сквозь чистое пространство. Я провёл рядом со ступой несколько блаженных минут.

И всё же… Счастливые мгновения были прерваны осознанием того, что не всё находилось на своём месте. Я видел перед собой сияющие, высокие Гималаи, но родина тибетцев лежала по другую сторону от них. Все эти люди были беженцами, которые перешли через Гималаи. И даже сам Авалокитешвара был одним из них.

 

Общественная деятельность Далай‑ламы в Индии

 

Ещё раз обойдя вокруг монастыря, мы посетили школу‑интернат Tibetan Children’s Village (TCV) для тибетских детей‑беженцев, расположенную примерно в четырёх километрах вверх от Дхарамсалы. Всего в Индии семь школ TCV, и школа в Дхарамсале является их штаб‑квартирой. В этих школах обучается в общей сложности пятнадцать тысяч детей – от младенческого возраста до восемнадцати лет, две тысячи пятьсот из которых учатся в Дхарамсале.

Почему это школа‑интернат? Потому что большинство родителей этих детей всё ещё находятся в Тибете. Кроме того, многие из этих детей – сироты. Ежегодно Гималаи пересекают четыреста детей‑беженцев. Часть из них совершают этот путь вместе с родителями, в то время как некоторых детей родители, оставаясь в Тибете, отдают на попечение другим беженцам, которые помогают им пересечь границу. Часто родители переводят детей через границу, оставляют их, а сами возвращаются в Тибет.

Почему эти родители отправляют своих детей в изгнание, означающее разлуку с ними? Потому что в Тибете тибетцы живут в бедности и не имеют доступа к достойному образованию. В Тибете нет системы образования, которая была бы основана на традиционной тибетской культуре. Многие родители хотят, чтобы их дети по крайней мере изучили тибетский язык, и поэтому отправляют их в изгнание. Это тяжёлый путь. Даже взрослые иногда умирают от холода при переходе через Гималаи. Им приходится идти пешком более десяти дней, борясь с голодом и холодом. Другая опасность – пограничники, которые без колебаний стреляют даже в детей. Как показано в трогающем до глубины души документальном фильме «Бегство через Гималаи»[5], выжившие при переходе через границу дети плачут от тоски по своим матерям. Такие дети попадают в школу Tibetan Children’s Village.

И всё же в школе царила атмосфера веселья и радости. Из неё огромные Гималаи на фоне голубого неба казались ещё ярче, чем из городка внизу. Здания оказались гораздо лучше, чем я себе представлял, хотя интерьеры были настолько скромными, что японские ученики были бы потрясены, увидев их. Но самое главное, дети были здоровыми и счастливыми. Разумеется, как и любые другие дети, они иногда дрались и ссорились, но, просто взглянув на них, можно было понять, где сосредоточена их энергия. Школа была наполнена любовью и добротой, о которых говорил Далай‑лама. Дети всех возрастов – от дошкольников до старшеклассников росли вместе и учились заботиться друг о друге как братья и сёстры.

Уровень образования в школе также оказался достаточно высок. Около половины выпускников продолжают своё обучение в индийских университетах, хотя в Индии поступить в университет гораздо сложней, чем в Японии. Вообще‑то, все трое детей Марии учились в этой школе для беженцев, хотя, чтобы добраться туда, им приходилось каждый день проходить пешком шесть километров. В настоящее время один из них учится в американской школе, а другой– в британской. Я познакомился со старшей дочерью Марии во время её приезда в Японию – она изучает медицину и горит желанием стать кардиологом. Это заставило меня задуматься о японском образовании. Почему с самого раннего возраста мы отправляем своих детей в школы с крайне насыщенной программой и заставляем упорно готовиться к экзаменам, но не занимаемся развитием их внутренних качеств, таких как любовь и сострадание? Зачем мы тратим на образование молодых людей такое количество денег, если они всё равно приобретают комплекс неполноценности и не имеют ни мечтаний, ни способности к академической деятельности?

Я подумал, что весёлая атмосфера школы для беженцев была напрямую связана с весёлым нравом Далай‑ламы. Можно сказать, что всем этим детям не повезло: они не могут положиться на своих родителей, ведь те так далеко. Возможно, им никогда не суждено вернуться на свою родину. И всё же в чём‑то им повезло: они усердно учатся и благодарны своим родителям, которые, хотя и не могут быть рядом, пожелали дать им наилучшее возможное образование, а также тем, кто поддерживает их здесь. Эти дети невероятно счастливы.

Эта школа для беженцев была основана старшей сестрой Далай‑ламы, Церинг Долмой, в качестве дома для детей, оставшихся без родителей, а после её смерти дело продолжила младшая сестра Далай‑ламы, Джецун Пема. Все члены семьи Далай‑ламы ведут активную общественную деятельность. Они энергично взялись за нелёгкое дело приёма детей‑беженцев – физически и умственно истощённых и страдающих от разлуки с родителями, оставшимися где‑то далеко.

 

Крылья свободы

 

После своего интервью с Далай‑ламой мне стал известен один факт, который крайне меня удивил. Утром второго дня нашего интервью, перед нашей дневной встречей, Далай‑лама принимал группу беженцев, только что прибывших в Дхарамсалу из Китая. Эти люди шли через Гималаи, рискуя своими жизнями и неся в своих сердцах образ Далай‑ламы, не боясь ни холода, ни высотной болезни, ни пуль пограничников. Многим из тех, кто пережил переход, из‑за обморожения приходится ампутировать пальцы на руках и ногах. Некоторые из них настолько истощены, что, преодолев границу, сразу же заболевают. Сначала они проходят лечение в центре приёма беженцев в Непале, а когда к ним возвращаются силы, отправляются группами из нескольких десятков человек в Дхарамсалу. Там они встречаются с Далай‑ламой, увидеть которого мечтали всю свою жизнь.

Такая встреча имела место утром предыдущего дня. Должно быть, она произвела ошеломляющий эффект на вновь прибывших беженцев. Вероятно, они были глубоко тронуты – настолько, что мы даже не можем себе представить.

Время для моего интервью с Далай‑ламой было найдено в его плотном графике в последнюю минуту. Через два дня после него он должен был отправиться в Бодхгайю, чтобы дать учение Дхармы тысячам собравшихся людей. Его секретарь Тензин Таклха сказал мне, что интервью можно было провести лишь в эти два дня, и нашёл для меня время в действительно очень плотном графике. Эти старания отражали желание самого Далай‑ламы встретиться со мной, и я не мог подобрать слов, чтобы выразить свою благодарность.

Мне остаётся лишь восхищаться силой, позволившей ему дать такое интервью после утренней встречи с вновь прибывшими беженцами, которые, должно быть, трепетали от переполнявших их эмоций. И всё же за этими эмоциями была скрыта великая печаль. Разве счастливые люди бегут из своей страны? Члены семей этих людей были убиты или подверглись пыткам, а сами они столкнулись с нищетой и отчаянием. Их единственной надеждой было бегство с родины, и им пришлось рискнуть собственными жизнями, чтобы пересечь границу. Далай‑ламе знакома их печаль. Ему знакомы их страдания. Он впитал их всем своим существом.

Он столкнулся с их печалью и болью, со всеми бессмысленными страданиями и жестокостью, которые они перенесли. И всё же через несколько часов он говорил совершенно свободно, с огромной творческой энергией, полностью отдавшись своему детскому любопытству. Он полностью изменил состояние своего ума и свои чувства и, беседуя со мной, от души смеялся. Как ему это удалось? Как он смог так переключиться? Большинству людей это было бы не под силу.

Но это не было эмоциональным переключением. Утро и день были связаны друг с другом. Он сам переживал печаль, страдание, абсурдность обстоятельств и жестокость этого мира. Он разделяет с людьми их боль, он стонет от боли вместе с ними. Он чувствует тот же гнев и ту же ярость, что и они. Этот гнев заставляет его искать причины страдания, которое существует в мире, и усердствовать в собственной духовной практике, чтобы напрямую противостоять страданию и привести человечество к просветлению, чтобы содействовать созданию общества без эксплуатации и насилия, несущего свободу и счастье всем людям.

Переживания боли и горя ведут к просветлению и зарождению глубокого желания освободиться. Возникает великая жажда свободы. Буддизм – это путь от боли к безграничной свободе. Это тот путь, по которому прошёл сам Будда.

 

Спасение для всех

 

Во время своего интервью с Далай‑ламой я впервые осознал смысл того, что он является живым воплощением Авалокитешвары, и смысл его существования вообще.

Хорошо известно, что Далай‑лама раз за разом воплощается в человеческом теле. Когда Далай‑лама умирает, создаётся группа людей, ответственных за поиск Далай‑ламы и путешествующих по всему Тибету, чтобы найти ребёнка, который является его новым воплощением. Четырнадцатого Далай‑ламу, являющегося реинкарнацией Тринадцатого Далай‑ламы, обнаружили, когда ему было три года. Реинкарнация Далай‑ламы также является воплощением Авалокитешвары. После того как жизнь Авалокитешвары в человеческой форме подходит к концу, он вновь воплощается в другом человеческом теле.

Японцам такое представление кажется экзотичным, а жителям Запада – и подавно. Когда я впервые лично увидел Далай‑ламу на международной конференции семнадцать лет назад, участники, прибывшие с Запада, смотрели на него с изумлением, зачарованные «тайной Востока», воплощением которой он для них являлся.

Но почему Далай‑лама перерождается? Зачем бодхисаттве Авалокитешваре раз за разом являть свою манифестацию? Многие люди говорят, что это происходит потому, что тибетское общество верит в перерождение. Все живые существа, в том числе Далай‑лама и другие бодхисаттвы, перерождаются снова и снова. Лишь Будда вышел за пределы цикла рождений и смертей. Жизнь – это страдание, и реинкарнация – это продолжение страдания. Только Будда вышел за пределы рождения и смерти и достиг освобождения нирваны.

И всё же Авалакитешвара перерождается по собственному желанию. Бодхисаттва Авалокитешвара поклялся перед Буддой Амидой, что спасёт всех живых существ. Он ведёт живых существ к спасению в течение бесчисленных эонов – до тех пор, пока в конце концов не достигнет просветления и Будда Амида не предложит ему стать буддой. Однако Авалокитешвара отвергает это предложение. Он говорит: «Я хочу испытывать привязанность к помощи живым существам. Я не стану буддой, но буду возвращаться как бодхисаттва, пока не спасу от страданий всех живых существ».

«Вместо того чтобы достичь освобождения и стать буддой, я хочу перерождаться и вести к спасению живых существ…»

Далай‑лама не просто перерождается. В форме Далай‑ламы проявляется воля бодхисаттвы спасти живых существ от страданий. Далай‑лама уделяет большое внимание позитивной привязанности, которую стоит поддерживать, поскольку сам является проявлением привязанности Авалокитешвары. Если бы не было его привязанности к спасению живых существ, Далай‑ламы бы не существовало. Именно эта привязанность подталкивает его к рождению. Я остро чувствовал это на протяжении всего интервью. Есть воля, предшествующая рождению и смерти. Есть воля, предшествующая существованию. Это бодхисаттва.

Однако Авалокитешвара воплощается не только для того, чтобы поддержать древнюю традицию. Чтобы спасать живых существ, буддизм должен меняться в духе времени. Бодхисаттва должен непрерывно стремиться к новым знаниям. Он должен глубоко изучить как древние традиции, так и современное общество и современную науку. Он должен искать пути сочетания традиционных буддийских учений с нуждами современного общества и постоянно исследовать роль буддизма в современном мире. Если он не будет этого делать, ему не удастся никого спасти.

Сам Далай‑лама должен глубоко ощущать то, что если буддизм не идёт в ногу со временем, он не имеет никакой силы, и бодхисаттва, неспособный обратиться к обществу, в котором живёт, также бессилен. Вот как Далай‑лама описывает свои юные годы, проведённые в Тибете в книге «Свобода в изгнании: автобиография Далай‑ламы»[6]: «Разумеется, пока я жил в Тибете, то, что я был Далай‑ламой, имело огромное значение. Это означало, что в моей жизни никогда не было тяжёлого труда и лишений, на которые была обречена подавляющая часть моего народа. Куда бы я ни шёл, меня сопровождала свита слуг. Меня окружали министры и советники, облачённые в роскошные шёлковые одеяния, выходцы из самых знатных аристократических семей в стране. Меня ежедневно сопровождали выдающиеся учёные и высокореализованные духовные мастера».

Пока Далай‑лама был ребёнком, реальная политическая власть находилась в руках регентов, среди которых были коррумпированные люди, искавшие собственной выгоды, в силу своей недальновидности проигнорировавшие произошедшую в Китае революцию и допустившие китайское вторжение. Буддийские учения также не могли противостоять вторжению. Это ощущение бессилия ярко отражено в автобиографии Далай‑ламы.

 

Каким бы глубинным ни было учение, если оно не соответствует времени, оно бессильно помочь страдающим людям. По всей вероятности, Далай‑лама ощущал своё бессилие, но он не позволил этому чувству завладеть им. Что он мог сделать, будучи Авалокитешварой, чтобы покончить со страданиями людей? Ему пришлось отбросить оболочку человека, которым он был прежде.

Он перестал править с вершины иерархии, откуда мог говорить лишь с теми людьми, которые ему поклонялись. Чтобы проверить логику буддийских учений, он начал на равных вести дискуссии с учёными, политиками и религиозными лидерами. Продвигаясь наощупь, в поисках места буддизма в современном мире, он ставил себя в такие ситуации, когда ему приходилось терпеть поражение в спорах. Такой подход диаметрально противоположен поведению религиозных фигур, которые также ощущают своё бессилие, но никогда не принимают участия в дебатах, если не уверены в своей победе и возможности блеснуть публично. Далай‑лама не использовал буддизм для укрепления своей власти – он лишь стремился помочь человечеству.

Слыша, что Далай‑лама является живым воплощением Авалокитешвары, мы склонны думать, что это представление принадлежит древней, устаревший традиции. И всё же именно благодаря тому, что Далай‑лама является воплощением Авалокитешвары, он находится на переднем крае современного общества. В 2005 году, посещая Стэнфордский университет, он посвятил один день своей трёхдневной программы симпозиуму с ведущими нейробиологами из медицинской школы, обсуждая с ними механизмы возникновения страстного желания, привязанности и страдания. Сегодня Далай‑лама активно участвует в диалоге с лидерами современного мира.

В семьдесят лет его жизни уместились феодализм, современность и постсовременность. Его воспитывали как правителя в феодальной системе, однако оказавшись в изгнании, он выступал за политическую и религиозную модернизацию. По его мнению, на смену равнодушному современному обществу, должно прийти общество, фундаментом которого являются любовь и доброта. Любовь и доброта – это не просто возрождение традиционных ценностей. Речь идёт не о движении за восстановление того, что когда‑то было утрачено, а о проявлении любви и доброты, родившихся с приходом модернизации, которые соответствуют духу нашего времени.

Авалокитешвара, жизнь которого начиналась при феодализме и продолжается в постсовременности, не кто иной, как Четырнадцатый Далай‑лама.

 

Русскоязычный сайт Его Святейшества XIV Далай‑ламы

www.dalailama.ru

 

Благодарность

 

Эта книга написана при поддержке множества людей, и я хотел бы от всего сердца поблагодарить их всех.

 

Кавахара Эисо, главный священник штаб‑квартиры школы cингон‑рицу Ренгеин в Тондзодзи, впервые представил меня Его Святейшеству Далай‑ламе. Господин Кавахара, посвятивший себя международной волонтёрской деятельности и испытывающий глубокое уважение к Далай‑ламе, в 2005 году пригласил его дать лекцию и провести симпозиум в Ренгеине, префектура Кумамото. Вдохновлённый моей книгой «Новое пробуждение японского буддизма», он пообещал мне организовать интервью с ДалайR