Глава 8.О методологии интерпретации сновидений

В начале нашего столетия Фрейд и Юнг сделали сенсационные открытия в области анализа сновидений и содержания фантазий. Кроме того, они сформулировали свои концепции относительно того, как можно сделать содержание сновидений понятным для сознания. Замечательно, что с тех пор ни в психоанализе, ни в аналитической психологии не были сделаны какие-либо существенные открытия в области анализа сновидений. Знание было получено из различных источников — из экспериментальной психологии и научного исследования сна. Наблюдая за быстрыми движениями глаз, Клейтманн (1963) добился успеха в установлении соотношений различных фаз сна. С помощью ЭЭГ можно обнаружить пять характерных фаз сна. Только две из них представляют интерес для нас. Последняя фаза сна показывает смешанную картину альфа- и бета- ЭЭГ волн и характеризуется тем, что большинство сновидений происходит в этой фазе. Известно, что отдельные сновидения присутствуют в других фазах сна, но в REM-фазе (фаза быстрых движений глаз) сновидения особенно интенсивны. В целом мы можем предположить, что взрослый человек каждую ночь испытывает 3-4 REM-фазы и, следовательно, имеет соответствующее количество сновидений, которое можно восстановить. Наблюдается сокращение продолжительности REM-фазы в течение жизни человека после внутриутробного периода. В возрасте четырех лет она занимает около 30% времени нашего сна; в возрасте 20 лет она падает до 25%; и в возрасте 80 лет она понижается до 20%. Это означает, что мы проводим четверть времени сна, наблюдая сновидения.

Мы также знаем, что эти фазы имеют особое психологическое и физиологическое значение для нормального функционирования нашей психической жизни. Изучение психофизической границы раздела на основе исследования сна все еще требует тщательного анализа и внесения ясности; но мы можем сказать, что потеря REM-сна вызывает сильные психологические нарушения, напоминающие состояние психики больного человека. С другой стороны, полученное в экспериментах сокращение REM-сна у пациентов, страдающих депрессией, может привести к улучшению их депрессивного состояния. В общем, экспериментальные исследования подтверждают гипотетическую концепцию Юнга, что «монолог» бессознательного в нашей душе непрерывен во время сна, и что сновидения выполняют важную психофизическую функцию. Следовательно, все более удивительным является то, какую малую ценность обычный человек придает этой второй жизни в душе, несмотря на всю глубину просветительской работы в области психологии. Удивительно, как быстро и с какой пренебрежительностью обычный человек предал сновидения забвению, хотя в них люди имеют самый волнительный и интересный опыт, включающий полный набор чувственных и сенсорных качеств, опыт, который переживается, как объективная реальность в юнговском смысле этого термина. Ситуация такова, что интерес к сновидениям, возродившийся в начале века и являвшийся основным среди экспертов и аналитиков, работающих в области бессознательного, сейчас ослабевает даже среди них. Многие аналитики сейчас очень мало работают в области сновидений, если вообще работают с ними. В некоторой степени акцент на текущих конфликтах и повышение интереса к групповой динамике, к социологическим проблемам и к явлениям переноса-контрпереноса отодвигает работу со сновидениями и их содержанием на задний план. Вероятно, это происходит от общей неудовлетворенности имеющимися у нас методами толкования снов и от вопроса, который поднимался критиками снова и снова относительно степени, с которой результаты, полученные с использованием наших методов, обоснованы и могут быть проверены и подтверждены. В свете этих факторов может оказаться важным вначале рассмотреть способы толкования снов и то, как люди интерпретировали сны на всем пути человеческой истории.

Можно выделить три основных подхода. Первый был свойствен первобытным людям.

Сновидения рассматривались ими как часть внешней реальности, и не делалось ясного различения бессознательных фантазий и реальности. Мы предполагаем, что это также характерно для детей. Это может зайти так далеко, что человек оказывается ответственным не только зато, что делает в своих сновидениях, но и за то, что он делает в сновидениях других людей. Леви-Брюль (1959) упоминает целую серию сообщений такого рода, которые кажутся невероятными для нас. Большей частью, они из Новой Гвинеи, Борнео и из Лингуас, где считается обычным, что человека наказывают за неверность, совершаемую в сновидениях, или обязывают возместить товары, украденные в сновидениях другого человека. Сачтелон утверждает:

«В моей деревне появился человек. Он приехал из местности, расположенной в 150 милях отсюда. Он потребовал, чтобы ярассчитался с ним за тыквы, которые я недавно украл в его саду.

Изумившись, я сказал ему, что даже близко не походил к его саду и что, следовательно, я не мог обворовать его сад. Сначала я подумал, что это была шутка, но вскореубедился, что этот человек был вполне серьезен. Чтобы индеец обвинил меня в воровстве, это было что-то новое, чегоранъше никогда не происходило. На мойупрек он откровенно признался, что я не брал его тыквы. Когда он сказал это, я стал понимать ещеменъше, чем до этого. Ябы рассердился, если бы неувидел, что он был полностъюубежден. Сейчас, напротив, этот случай весьма заинтересовал меня. В конце концов, я докопался до истины: он видел сновидение, в котором я был в его саду ночью, а он, спрятавшись под большие листъярастений, видел, как я сорвал три большие тыквы и скрылся с ними. Он хотел, чтобы я заплатил за них. Я сказал ему: «Но ты только что признал, что я не брал их». Он снова согласился, но вдруг добавил: «Если бы ты был там, ты бы взял их.» Таким образом, он дал понять, что считает действием моей души (которая, как он подозревал, была в его саду) действие, которое я только желал совершить. Он полагал, что я действительно сделал бы это, если бы был там в «плоти и крови».

В другом случае Ротх сообщает: «В Борнео я встретилДжанелу, Свой приход он объяснил тем, что его дочь в Луали наказали, потому что ее муж видел сновидение, в котором она изменяла ему. Джанела привел с собой свою дочь.»

Леви-Брюль приводил большое количество подобных примеров, которые кажутся не постижимыми для нас. Кражи, неверность, убийства приписываются другим людям, которые совершают их в сновидениях других

Для людей в этих культурах именно душа другого человека появляется в их сновидениях и совершает такие действия, за которые они естественно требуют нести ответственность в реальной жизни (в состоянии бодрствования). Душа человека такая же реальная, как и человек из плоти и крови со своими действиями в реальной жизни. Следовало бы спросить, как эти виды культур могли бы существовать, если действительно исходить из идеи, что в сновидениях просто отражаются подавляемые образы желаний и влечений человека. Или, возможно, что в нашей собственной культуре, которая так подчеркивает рациональность и пренебрежительно относится к бессознательному, мы настолько деструктивны по своей внутренней природе, что сразу уничтожили бы себя, если бы считали друг друга ответственными за то, что мы делаем в сновидениях другого человека. Очевидно, существуют культуры, которые гораздо менее разрушительны, чем наша культура, и которые могут функционировать, исходя из этой точки зрения.

Второй способ заключается в том, что сновидение - это послание богов, и оно является, в основном, пророчеством, т.е. имеет мантический (гадательный) аспект. Эта точка зрения была очень распространена в древности и постепенно забылась в наше время под влиянием эпохи Ренессанса и с развитием естественных наук. С точки зрения толкования снов как пророчеств, мы уже считаем, что сновидения закодированы и их следует расшифровать. В большой степени символизм сновидений понимался коллективно, и древние толкователи снов составляли словарь сновидений на основе коллективного толкования символов. Первый из известных нам, это Антифон из Афин пятого века. Самая лучшая книга о сновидениях этого периода - это книга Артимидора из Далдиса его книга внесла очень важный вклад в понимание психики человека, даже с точки зрения наших современных знаний. В книге уже учитываются условия, при которых засыпает человек, и личность сновидца.

Третий и последний способ. В современном толковании сновидений на передний план выходит индивидуальный аспект. Каждое сновидение, каждый мотив или символ в нем имеет отношение к памяти индивидуума, его жизни, истории семьи и сознательной ситуации, независимо от коллективных черт, которые, конечно, так же должны учитываться. Здесь один и тот же мотив сна может иметь совершенно различные значения для разных пациентов. В этом способе толкования сновидений диапазон возможных значений, зависящих от личности человека, видящего сны, и от эмпирического мира, гораздо больше, чем имеется в словаре. Таким образом, энциклопедии символов или сновидений сейчас существуют только в модных журналах или в ненаучной литературе.

В противоположность тому, что обычно утверждается, эго-комплекс демонстрирует гораздо большую степень постоянства и стабильности и никоим образом не имеет тенденцию к растворению или распаду в сновидениях. Скорее эго-комплекс занимается сохранением своих функций в эго сна. Это не исключает присутствия очень отчетливых тенденций к ослаблению структуры эго, и сновидения лучше всего подходят для соединения подавленных или новых экспериментальных качеств с эго­комплексом.

В своей ранней работе (Dieckmann1965) я описал эти интегративные процессы в эго сна, а также изменения в способе, в котором эго сна переживается и проявляется в аналитической работе. В этой работе я пришел к выводу, что большинство процессов изменения в аналитической работе впервые происходят через эго сна, через которое они позже более легко переходят в область сознательных изменений. Как правило, мы снова не находим подтверждения ни для теории исполнения желаний, ни для теории компенсации в качествах переживания эго сна, скорее, эго сна пытается сохранить непрерывность эго-комплекса в сновидении. Четырнадцатилетняя девочка видит сон, что, когда она бежит вверх по ступенькам в детском саду, другой ребенок хватает ее и она вступает в страшную драку с ним. В реальности эта девочка действительно переживала вспышку дикой агрессивности, как только кто-нибудь касался ее. Пациент, постоянно избегающий своих собственных проблем, в начальной стадии анализа в сновидениях не будет героем, который смотрит в лицо противнику, но также будет избегать этого. В серии сновидений, которые я обсуждал в ранее упомянутой статье, пациентка с сильной оральной фрустрацией видела сон, в котором она находилась в пустых магазинах, где ничего не могла купить или получить, потому что все время перед ней толклись люди. Только после длительной аналитической работы она, наконец, подошла к тому, что стала видеть сны, в которых она могла покупать в магазине все, что хочет. Соответствующее изменение в поведении в реальной жизни появилось сразу после такого сновидения. Таким же образом, сексуально закрепощенный обыватель, который лежит в кровати рядом с нелюбимой женой, в действительности, не видит сны об оргиях с другими девушками. Скорее, ему требуется глубокий анализ и соответствующее эмоциональное расслабление, прежде чем появятся сновидения, в которых он может испытывать сексуальное влечение к другим женщинам. Как правило, это показывает, что проблема становится понятной, только когда эго сна пытается ухватить и интегрировать ее.

Сейчас я считаю, что непрерывность эго-комплекса, сохраняющаяся в сновидении так же, как и в состоянии активного бодрствования, является очень большим преимуществом в отношении методологии. На этом уровне существует возможность общения с пациентом сперва с точки зрения самых очевидных параллелей с его обычным способом восприятия и поведения. Установление сходных черт и параллелей затем приводит пациента, с одной стороны, к открытию некоторых знакомых черт в путаных, бессмысленных и непонятных сновидениях. На этой основе пациент сможет потом построить первые мостики для отношений и понимания. Хорошо известно, что взаимоотношения возможны только тогда, когда мы обнаруживаем сходные и знакомые черты, и что гораздо труднее и утомительнее устанавливать отношения с чем-то совсем неизвестным и непонятным. Более того, ощущение эго, которое так же очень ясно сопровождает эго сна, усиливает этот процесс. С другой стороны, необычные, заметные и странные переживания, мотивы и символы выражают то, что процессы освобождения, которые нам нужны в анализе, могут приводить к столкновению с подавленным или вытесненным психическим материалом или дают возможность эго обращаться с и интегрировать новые приобретения, необходимые в его текущей ситуации. С этой выгодной позиции правило Юнга в отношении того, что нам следует использовать объективный уровень толкования до того, как заниматься субъективным уровнем («Практическое использование анализа сновидений» C.W. 16) снова раскрывает нам другие ценности и значения, чем просто выход на границы со значимыми другими.

Если в начале аналитической терапии фигуры, кроме эго сна и символы из сновидений сперва рассматривать как объекты и если концентрироваться на эго сна и подчеркивать непрерывность эго­комплекса, то тем самым пациенту обеспечивают большую степень безопасности для путешествий в своем внутреннем мире, который до настоящего времени был для него таким непонятным и неизвестным. Это тем более важно, что, насколько известно, практически каждый пациент, консультирующийся у нас, страдает от какой-либо слабости эго. Аналитический процесс всегда направлен одновременно как на усиление и стабилизацию эго, так и на открытость к встрече с бессознательным материалом. Именно недостаток стабильности эго является причиной того, что в самом начале аналитической терапии редко встречается истинное сотрудничество со стороны пациента при работе над бессознательным материалом и сновидениями. Как правило, вначале мы обнаруживаем очень явные механизмы защиты и образования, с которыми придется много раз сталкиваться в курсе терапии.

Я бы хотел упомянуть самые распространенные и типичные формы, в которых эта защита проявляется. Для этой цели я буду использовать типологическую модель, т.к., по моему мнению, она более понятно охватывает функции эго и, следовательно, защитные механизмы. Далее я буду использовать ее, чтобы показать, как непрерывность этих самых функций эго сохраняется в мире сновидений. Здесь я имею в виду способ, которым сознательный эго-комплекс обращается с миром сновидений. В настоящее время не существует типологического диагноза исключительно на основе содержания сновидений. В своем обсуждении я сперва буду исходить главным образом из типов установок (интровертивная и экстравертивная), но в заключении я кратко остановлюсь на функциональных типах.

В моем опыте сновидения интровертов и их отношение к сновидениям могли принимать две характерные формы. Одна форма, характеризующая этот тип отношения, описывается обычно тем, что интроверт живет в мире снов больше, чем в реальной жизни. Они живут в реальной жизни, как если бы она в большей или меньшей степени была замкнутой системой. Такие пациенты обычно приносят множество необычно живых сновидений в начале терапии. Они в этих сновидениях, как у себя дома. Если они амплифицируют их или свободно ассоциируют, то выполняют это весьма обильно. Но удивительно, что какие бы ассоциации не делались, они лишь незначительно связаны с внешней реальностью. Наиболее характерной чертой интровертов является то, что мотив каждого сновидения напоминает им другое сновидение, а то еще другое. В крайних случаях это выглядит вначале, как если бы человек с установкой этого типа был запечатан в сновидение, как в кокон, и внутри него жил яркой и активной жизнью. Пациент и аналитик часто могут быть вместе поглощены изобилием блестящих и вдохновенных амплификации. Но ничего вообще не изменяется, и порой кажется, что у него нет жизни вне мотивов сновидений. Если эта форма защиты становится очевидной, то вмешательства аналитика, направленные на объективные ассоциации, бесполезны.

Поэтому с этими пациентами я позволяю процессу дойти до того момента, когда ситуация не станет более чем понятной для нас обоих. Тогда я интерпретирую это прямо для того, чтобы сразу обсудить с пациентом, в которой мере он упорствует в этом виде регрессивной интроверсии в реальной жизни, величину перцептуальной лакуны по отношению к окружающей среде, и в какой степени симптомы его болезни, вероятно, соотносятся с этой проблемой.

Вторая форма интровертной защиты такова, что в ней сновидения и фантазии не имеют отношения к эго-комплексу, и последний оказывается изолированным. Для этих пациентов очень характерны формы, взятые из их грез и фантазий. Да, у них есть фантазии, даже слишком много, что может приводить к нарушению их трудоспособности, но в действительности они не осознают, что у них есть фантазии такого рода. Кажется, что они где-то далеко или отсутствуют. И, если кто-нибудь скажет им, что они фантазируют, они возвращаются к реальности и часто должны приложить много усилий, чтобы вспомнить, что у них были какие-то фантазии, из которых, как правило, они выхватывают только обрывки. Ситуация похожа и в отношении снов этих пациентов. Они часто говорят, что у них был долгий, подробный сон, и они помнят, что сон длился всю ночь, но не могут ничего вспомнить. Только если кто-то спросит их о деталях, оказывается, что маленькие обрывки сновидений еще доступны.

Характеристикой этих пациентов является то, что, когда они перечисляют эти обрывки, они настаивают на том, что это совсем несущественные части их действительных снов, которые, однако, они не могут вспомнить. Вполне возможно, что кто-то из пациентов этого класса вообще не имеет сновидений продолжительные периоды времени. Если это так, то первой задачей аналитической терапии является выяснение того, как происходит то, что они теряют контакт со своими фантазиями, и какие страхи спрятаны за их защитой против мира их собственных фантазий в этой форме: Для этих пациентов характерно, что их защита против фантазий не совпадает с одновременным актом их различения, хотя они высоко ценят сны и фантазии, питают к ним большое уважение и, как каждый интроверт, убеждены, что в основном они важнее внешних реалий. Следовательно, среди этих людей обнаруживается явное сожаление, что, несмотря на все их желания, они не могут вспомнить свои сны и фантазии. Экстравертивный тип установки может реагировать на соответствующее нарушение его отношений с бессознательным с помощью обоих механизмов, только что описанных, т.е. будучи переполненным снами или полностью их блокируя. Однако, в случае экстраверта эти способы защиты имеют иное качество. Изобилие сновидений наиболее часто можно найти среди тех пациентов, которые имеют сильно выраженные истерические компоненты в своей психической структуре, подобные тому, как Юнг описывал экстраверсию в случае тяжелой истерии (C.W. 6). В крайних случаях пациент целые часы может заполнять часто чрезвычайно красочными и живыми, но обычно беспорядочно вырванными эпизодами сна или приносить несколько страниц сновидений, записанных с момента предыдущего занятия. Но сны остаются чем-то чуждым для эго-комплекса, который занят совершенно другими делами и не может ничего сделать с этими снами. Это изобилие сновидений является защитой в той мере, в которой оно заполняет аналитический час так, что не остается времени выйти на проблемы и внутреннее отношение к содержащимся в них событиям внешнего мира. Например, в начале лечения пациентка этого типа рассказывала мне так много сновидений, что ей удалось заполнить первые пятнадцать занятий, перечисляя их. Она осознала характер этой защиты только тогда, когда я с сожалением заметил ей это. После этого число сновидений уменьшилось до поддающегося управлению количества.

Преграда между эго-комплексом и сновидением проявляется у экстравертов иначе, чем у интровертов. Допустим, пациент-экстраверт не вспоминает сновидения или вспоминает только небольшие фрагменты; но ясно, что экстраверт не потерян в мире фантазий, который существует параллельно сознанию. Экстраверты не производят такого впечатления, как интроверты, чья душа улетела как странная птица, если позаимствовать образ из мира первобытных людей. Скорее, они просто ориентированы исключительно на внешние объекты. Для этих пациентов фантазии или сновидения — это нонсенс, так же, как для рационалистически-оринтированных людей прошлого столетия. С тех пор, как их психическая энергия сориентировалась исключительно на внешние объекты, они не могут уделять внимание своим снам или запоминать их. Большинство пациентов, говорящих на аналитической сессии: «Да, я, действительно, видел что-то во сне, но сразу же забыл это», — принадлежат к этому типу. В течение первой фазы лечения, как я описывал в деталях раньше (Dieckmann1962), пациент приносил сновидения, состоящие только из одного предложения, если вообще что-то приносил. Например, «я плыл с множеством женщин в воде». Только последовательно обсуждая мотивы, содержащиеся во снах, и анализируя его сопротивление, мы смогли приподнять завесу над его сновидениями. И в течение последующего курса анализа этот пациент, бывший простым и необразованным человеком, приносил довольно живые и впечатляющие сновидения, пока не ослабли его симптомы, а также не изменились его модели поведения и восприятия и он не стал чувствовать себя лучше. Тогда он перестал видеть сновидения и прекратил наблюдать за ними.

Вполне понятно, что эти формы нарушений в отношениях с бессознательным, описанные выше, имеют четкое соответствие с нарциссическим расстройством, описанным Когутом (1971). Это очевидно, т.к. тип установки всегда основан на отношении субъект-объект и каждое глубокое нарушение этого соотношения попадает в область нарциссизма. (Недостаток сотрудничества между аналитическими школами особенно плачевен, учитывая множество параллелей между понятием идеала в аналитической психологии и концепциями современных фрейдистов, таких, как Хартман, Когут и др.). Также понятно, что здесь мы имеем дело либо с частичной инфляцией, либо с отчуждением по Эдингеру (1972) и сущность психического расстройства, следовательно, лежит в области оси эго­Самость (Neumann1954). Это также объясняет, почему не получается просто и легко вылечить нарушения между эго-комплексом, с одной стороны, и воспоминанием, пониманием и усвоением сновидений, с другой. Довольно часто в тяжелых случаях оно продолжается в течение всего процесса анализа. Аналитик, который теряет терпение и пытается исправить ситуацию с помощью «поведенческих инструкций», получает в результате замещение симптома или прекращение анализа.

С точки зрения методологии все эти нарушения должны, конечно, лечиться различными способами. Как обычно, в анализе нет общего «ноу хау». Более того, эти различные формы нарушений в отношениях с бессознательным также имеют свои собственные, индивидуальные, каузально- генетические2 корни в каждом конкретном случае. Хотя с нашей юнгианской точки зрения анализ не следует направлять регрессивно назад, только в детство, детский опыт изучить нужно. Аналитики должны осознавать, почему именно эта форма защиты от бессознательного появлялась в каждой фазе и как случилось, что она стала единственным полезным способом защиты души от еще большего повреждения. Понимание смысла сопротивления затем позволит аналитикам справляться на время с его существованием«здесь и теперь» и избегать воздействия на все еще слабое и нестабильное эго, которое еще не вполне способно развить свои функции, влияющие на бессознательное. Это находится в полном соответствии с рассуждениями Юнга в «Психологии переноса» (C.W. 16), что одно из значений этого сопротивления заключается в защите поврежденных функций эго и, следовательно, такое сопротивление нужно уважать. Не без причины райхианский метод настойчивого анализа сопротивлений едва упоминается в современной аналитической литературе.

Что касается функциональных типов, то мы можем остановиться на том, что каждый тип также реагирует в специфической и характерной форме на феномен сновидения. Объем данной главы не позволяет провести детальное обсуждение характеристик сновидения, специфичных для каждого типа, и подходов эго-комплекса к сновидениям, когда доминирует определенная типология. Поэтому я ограничу себя описанием типичных и преобладающих характеристик каждого функционального типа.

Помимо того факта, что мыслительный тип - как и ощущательный тип - раздражен и раздосадован «бессмысленной» и нелогичной структурой сновидения, эти люди уникальны в подавлении эмоций. Как правило, мыслительный тип дает описания сюжета, в котором исключены все непонятные и раздражающие элементы. Только расспрашивая в течение часа, аналитик находит эти элементы и сопровождающие их чувства.

Подобным образом чувственный тип часто пропускает непонятные и раздражающие элементы сновидения, которые не вписываются в его контекст. В отличие от предыдущих типов, их изображения сновидений отличаются обширными и подробными отчетами о чувствах и сенсорных впечатлениях. Например, у меня была пациентка, чье описание чувственного тона встречи с другим человеком во сне заняло более двух страниц и которая копалась в различных оттенках смысла снова и снова.

С другой стороны, у интуитивного типа проявляется очарование всем необычным и невыразимым. Независимо, имеют ли они богатые образами сновидения или нет, на них производит впечатление все новое, незнакомое и необычное. Трудности здесь начинаются при проработке этих элементов. Неизбежно, что когда что-то абсолютно новое появляется в следующем сновидении и как только оказывается, что в конце концов, это не так уж ново — та же проблема только в других символах —, то они обычно реагируют на это потерей интереса. В отличие от более рациональных типов, от этих пациентов редко можно услышать, по крайней мере, на ранних фазах лечения, жалобы, что аналитический процесс протекает скачками, что слишком много различных тем появляется в сновидениях, и что ни одна проблема не проявилась должным образом во снах или не проработана до конца.

В соответствии с типологией ощущательный тип людей представляет фактический материал своих сновидений. По моим наблюдениям, экстраверты ощущательного типа обычно рассказывают сны, в которых обильно и целиком реалистично повторяются внешние события дня, как они действительно происходили. Аналитик может работать с этим материалом, только если сможет заставить чувственный тип задуматься, почему бессознательное выбрало именно это событие, а не другое - здесь обычно сильно закамуфлирована ключевая проблема. Чем более пациент интровертирован, тем более магическими, мифологическими или нелепыми будут его сновидения.

Здесь также придается значение детальному описанию объектов, людей или символов. Таким образом, аналитик может очень точно узнать от пациента, например, во что именно конкретный человек, скажем, волшебник, был одет в сновидении, но с трудом вытянет и слово о влиянии этой фигуры на эго сна.

Следует сказать, что все эти характеристики правомерны в «чистой» форме только в крайних случаях. Как и в состоянии бодрствования, все четыре функции участвуют в каждом сновидении, а вспомогательные функции, в частности, участвуют в описании сновидений на аналитической сессии. Типологическая картина возникает только при особенной расстановке акцентов и особенно заметна только, пока другие функции не начали развиваться параллельно ведущей функции в аналитическом процессе.

Как уже говорилось выше, эго-комплекс, очевидно, должен быть признан одним из наиболее стабильных моментов сновидения. Это также необходимо, т.к. различные виды переживаний должны быть ассимилированы или сопоставлены с неповрежденным эго, для того чтобы их вообще зарегистрировали и проработали. До тех пор, пока что-то вообще познается, носителем этого переживания всегда является то же самое эго (Э. Лубак, ссылаясь на Siebenthal1953 р. 239). Мейерсон (ссылаясь на Siebenthal1953) также не видит перемены в единстве эго при переходе от бодрствования к сновидению, скорее меняется отношение к эго. Единая личность, или, как описывает Siebenthal, «одно и то же по идентичности эго, воспринимает себя через отношения с другими психическими фактами, но из-за ослабления отношений (диссоциация, вытеснение) в сновидении оно просто иначе воспринимает вещи» (Siebenthal1953 р.290). Теперь в рамках аналитического процесса под защитой переноса и контрпереноса произойдет прямое ослабление структуры эго. Эго-комплекс сможет оставить защитные механизмы и шире развить как раз те функции, которые были повреждены и блокированы в неврозе, сможет направлять контролирующие и организационные структуры, сможет смягчить границы эго и допустить новые, экспериментальные содержания. Это соответствует параллельному развитию эго­сознания и сознания в сновидении и наблюдению, что сознание и эго очень тесно связаны.

Следовательно, это обосновывает ценность методологического требования, что, при интерпретации и проработке сновидений, следует больший акцент делать на эго сна и что эго сна следует поместить в центр процесса развития и созревания индивидуальности. То, что эго не может делать в сновидении, оно не может делать в состоянии бодрствования, и до тех пор, пока оно во снах избегает определенного содержания, для него будет слишком трудно интегрировать эти переживания. В течение первого периода анализа пациентке с серьезными нарушениями гетеросексуальных отношений почти исключительно снились мужчины, которые подавляли, преследовали и насиловали ее и против которых она была бессильна. Это соответствовало первому, внедрению патриархального уробороса в двойственный союз матери и дочери (Neamann, E. 1953). Только когда появились сновидения, в которых эти мужские фигуры стали менее жестокими, в которых присутствовали поддерживающие фигуры, и когда она была способна противостоять своим преследователям в сновидениях, она отважилась вступать в отношения с мужчинами в состоянии активного бодрствования. До того момента она воздвигала стену защиты против каждого мужчины, стену, через которую было невозможно прорваться.

То же самое остается верным для интеграции чувственных импульсов. Сорокалетнему бизнесмену, который вел жизнь полностью загруженного и вечно спешащего менеджера, снилось: «Я в доме Лив Улманн (актер из «Сцены свадьбы»). У нас с ней очень нежные отношения. Она ведет меня в свою спальню. Я ее спрашиваю,' где ее муж (во сне это Ханс Алберте). Она говорит, что он в пути и очень зол, потому что не смог взять билет в театр. Обычно он напивается, когда это случается. Я забеспокоился, что он вернется и не даст нам продолжить наши занятия. Я убедил ее уйти и поискать более спокойного места». Женщины в более ранних его снах всегда были только сексуально соблазняющими анонимными фигурами, с которыми он сразу без особых церемоний отправлялся в постель. В этом сне он впервые столкнулся с фигурой анимы, символизирующей его внутренний конфликт и индивидуацию. В отличие от этого тень, в отношении которой у него была сильная инфляция - импульсивный и примитивно сентиментальный актер Ханс Алберте - был отделен от его эго сна, и он старался избежать его. Он также отложил сексуальное удовлетворение во сне, что было синтонным для эго решением и совершенно новым достижением для него, и стал искать более спокойного места. После этого сна он стал более легко относиться к своей загруженности и начал проявлять больше чувств, прежде всего в ранее изолированных областях.

Конечно, необходимым условием для проработки такого типа изменений в эго-комплексе с методической точки зрения является наблюдение серии сновидений. В процессе анализа с очень занятым аналитиком это не так просто. Это было бы слишком, просить аналитика помнить все сновидения пациента. Но существуют конкретные сигналы, говорящие аналитику, чтобы он не упустил из виду те сновидения, где показаны явные перемены в способах восприятия и поведении эго сна. Во- первых, сновидец часто замечает их и придает им особое значение, считая их важными, живыми, яркими ит.д., даже если они не содержат архетипического материала. Во-вторых, аналитики должны быть натренированы замечать эти процессы. Относительно быстро можно получить представление о типичных образцах эго сна, как в случае с сознательным эго. Перемены в этих образцах, даже очень незначительные, становятся заметными. Так же полезно с методической точки зрения выделять эти пассажи, обращая на них внимание пациента, прямо спрашивая, видел ли он такое в своих сновидениях раньше. Более того, если аналитик не сделал никаких пометок во время аналитического часа, ему следует, по крайней мере, сделать наброски этих сновидений, чтобы эти перемены можно было проверить.

Мне осталось кратко прокомментировать проблему интерпретации на субъективном уровне, которым, по-видимому, пренебрегают в этой процедуре. В последние годы особенно интенсивно работа на субъективном уровне обсуждалась в гештальт-терапии (Pearls, F. 1974.). Пациентов поощряли входить в образы других фигур, появляющихся в сновидении, например значимых других людей или даже животных, и часто были хорошие результаты в достижении других способов переживания и понимания. Часто на пациентов это оказывает большое впечатление, но нужно заметить, что многие юнгианцы делали это задолго до появления гештальт-терапии. В моем опыте с пациентами, проходившими гештальт-терапию до или во время анализа, произведенный эффект, однако, был только временным. Особенно если невроз сильно выражен, эго очень быстро восстанавливает свои старые границы, так что этот метод не освобождает от необходимости трудоемко и часто рутинно прорабатывать значения символизма сновидений на всех уровнях.

С другой стороны, акцент на субъективном уровне интерпретации в терапевтическом процессе, как мне кажется, всегда важен, когда речь идет о периоде воссоединения с самостью и о достижении изначальной целостности в смысле Эдингеровских «циклов психической жизни» (1972). Это приводит к усилению функций эго, что делает возможным отказаться от механизмов защиты, сделать границы проницаемыми и испытать связь с самостью. По моему мнению, методологически это прибавляет еще одну грань к интерпретации на субъективном уровне и к активному воображению на субъективном уровне содержания сновидения в отличие от старого правила, что к субъективному уровню следует обращаться только, когда исчерпаны интерпретации объективного уровня.