Оценочная теория вины и эмоциональный фон субъекта преступления в контексте виновного вменения

Савельев И.В.,

студент 2 курса юридического факультета,

ВГУЮ (РПА Минюста России), г. Москва

Научный руководитель:

Фоменко Е.В.,

к.ю.н., доцент, ведущий научный сотрудник

ЦНИ ВГУЮ (РПА Минюста России), г. Москва

Аннотация: Автор исследует уголовно-правовую категорию вины в аспекте познавательно-оценочной сущности данного феномена. В работе предпринимается попытка обосновать значение эмоционального фона для виновного вменения лицу в ответственность.

Ключевые слова: вина, оценочная теория вины, эмоции, виновное вменение.

Summary: The author explores the evaluative nature of guilt in criminal law. In the present work attempts to reveal the importance of emotions of subject of crime for guilty imputation.

Keywords: guilt, evaluative theory of guilt, emotions, guilty of the imputation.

Уголовный кодекс РФ не содержит определения вины, но то, что законодатель в данном случае руководствуется именно психологическим пониманием этого явления – не вызывает никакого сомнения. Дефиниция же вины в рамках такого подхода, как уже отмечалось, законодательно не закрепляется. В таком случае следует обращаться к выработанному теорией уголовного права понятию, явившемуся итогом доктринального толкования. А.В. Наумов пишет, что «вина – это психическое отношение лица к совершённому им общественно опасному деянию (действию или бездействию) и его последствиям в форме умысла или неосторожности» [4, с. 385].

А.И. Рарог, исследуя различные законодательные подходы к понятию вины в иностранных государствах, излагает вывод о том, что «психологическое понимание вины, нашедшее закрепление в уголовных кодексах Беларуси, Казахстана и Украины, преобладает и в российской уголовно-правовой науке. На этом фоне выглядят достаточно экзотическими попытки отдельных учёных отказаться от психологического понимания вины в пользу её оценочной трактовки» [6].

А.В. Наумов, однако, отмечает, что использование «легальных» аргументов в «теоретическом споре» и ссылка на позицию законодателя не всегда может быть признана убедительной – не следует всё же отождествлять изыскания уголовно-правовой науки и уголовное законодательство [5]. При господствующем положении психологической теории вины в уголовно-правовой науке и в законодательстве, особого внимания, несомненно, заслуживает оценочная теория вины.

А.В. Наумов, отвечая на критику некоторых авторов касательно употребления в психологическом толковании вины понятия «совершённого» лицом деяния, а не «совершаемого», указывает на то, что «… оценка (курсив мой – И.С.) психического отношения виновного происходит только при фиксации его (преступления – прим. И.С.) совершения, т.е. после совершения виновным соответствующего деяния, но охватывает она это психическое отношение до промежутка времени, фиксирующего его окончание» [4, с. 385-386]. Таким образом, оценка как таковая, так или иначе, имеет место быть, и отрицать сей факт никоим образом нельзя.

Н.Г. Иванов, основываясь на работах советских авторов, приходит к выводу, что вина «есть не просто психическое отношение субъекта к совершаемому, а степень пренебрежения (курсив мой – И.С.) субъектом общезначимыми ценностями… т.е. степень его игнорирования установленных в обществе правил, выраженная умыслом или неосторожностью» [2, с. 75, 246], которая так или иначе должна быть оценена сначала законодателем (в санкции отдельной статьи Особенной части УК РФ), а далее и правоприменителем.

С.Е. Данилюк пишет, что вина «заключается в предъявлении упрёка со стороны общества лицу, совершившему противоправное деяние», упрёк признаётся обоснованным, когда лицо проявило отрицательное (умысел) или пренебрежительное (неосторожность) отношение к охраняемым уголовным законом основным ценностям и благам общества [1, с. 15-16]. В свою очередь С.В. Скляров полагает, что «вина есть оценка (курсив мой – И.С.) судом степени осознания лицом факта, что его действия (бездействие) нарушают правила поведения либо что оно пренебрегает мерами предосторожности при совершении действий (бездействия)…» [7].

Доминирующее в уголовном праве психологическое понимание вины основано на личностном восприятии субъекта, осознании им своих противоправных действий (бездействия) и вызванных этими действиями (бездействием) последствий. Само лицо, совершившее преступление, тоже может (зачастую так и происходит) ощущать степень своей вины, также оценивать её с личностных позиций. Однако, общество за долгие годы выработало определённые «черты» дозволенного, «переступление» через которые влечёт за собой «кару» со стороны государства и порицание со стороны самого общества и его законопослушных членов. Следовательно, то, что мы имеем возможность именовать преступлением – результат общественного прогресса, понимания того, какое поведение способно разрушить общество, посягая на общественные отношения… И это ли не оценка: такое поведение нормально, а такое – преступно? В свою очередь, утопично будет полагать, что существует возможность с достоверностью и максимальной точностью во всех случаях определять психическое отношение лица к совершённому деянию и его последствиям.

Таким образом, стоит всё же согласится, что онтологически вина возникает и существует как психическое отношение лица к совершаемому деянию и к последствиям совершаемых действий (бездействия), но это отношение неизбежно проходит стадию оценки со стороны сначала законодателя (в санкции статей), а затем и правоприменителя, то есть проходит гносеологическую (познавательно-оценочную) стадию, в результате которой «истинная» вина лица (его личное психическое отношение к деянию и его последствиям) как бы преломляется сквозь призму оценочных суждений, основанных на имеющихся фактах, на признаках объективной стороны преступления и на существующих в обществе представлениях о степени «упрёчности», которую заслуживает преступник за, собственно, «переступление» исторически сложившихся уголовно-правовых норм.

В настоящее время огромный интерес в уголовно-правовой науке вызывает такой элемент субъективной стороны преступления, как эмоции [4, с. 384], которые способны влиять как на личностное восприятие вины лицом, совершившим преступление, так и на оценку со стороны суда степени виновности, что определённо может способствовать максимальной индивидуализации наказания. Т.С. Коваленко указывает на то, что «в настоящее время в уголовном законодательстве прослеживается явная недооценка значения многих составляющих психики индивида, сопутствующих совершению общественно опасного деяния, в том числе таких, как эмоции лица, обладающие несомненным практическим значением» [3, с. 24].

Эмоциональный фон или эмоции лица – это, с одной стороны, предшествующее деянию состояние лица, с другой стороны, сопутствующее совершению деяния психологическое состояние субъекта преступления, а с третьей стороны, нематериальный (субъективный) результат деяния, осознаваемый сугубо лицом, его совершившим, субъективирующийся (выражающейся с эгоистических позиций и взглядов самого субъекта преступления), отражающий отношение самого лица сначала к совершаемому деянию, а потом к уже совершённому деянию, то есть, сопровождающий само деяние и характеризующий конечную стадию психической деятельности – оценивание лицом степени удовлетворённости/неудовлетворённости после совершения преступления. К примеру, лицо совершает кражу с целью приобретения продуктов питания [8], чтобы удовлетворить витальную потребность организма в макро- и микронутриентах, калориях и пр. - дабы просто элементарно существовать как биологическое белковое тело и поддерживать процессы жизнедеятельности и метаболизма; движимой силой в данном случае является непреодолимая витальная потребность, образующая доминирующий мотив. Лицо совершает кражу коляски и причинённый ущерб (35 тыс. рублей) оценивается как существенный, что даёт основание квалифицировать деяние по п. «в» ч. 2 ст. 158 УК РФ.

Возникает вопрос – каков был эмоциональный фон во время совершения такого преступления и после? Повлияло ли на эмоции лица то, что украдена была именно коляска, что в некоторой степени свидетельствует о морально-нравственной «бедности» и неполноценности лица? Может, изнеможение лица, вызванное голодом, достигло такой предельной точки, что именно оно побудило к совершению такого преступления, а само лицо осознавало противоправность и даже «кощунственность» совершаемого деяния (хоть морально-нравственные «устои-препоны» и были подавлены биологической потребностью по сохранению жизни и утолению голода) и не испытывало по поводу его совершения положительных эмоций, а скорее даже отрицательные, но было вынуждено его совершить? Однако вопросу эмоций в приговоре суда не уделяется ни малейшей толики внимания, мотиву же пару слов: «02.11.2016 г., в утреннее время, Ш. зашел в подъезд… поднялся на лифте на четвертый этаж, где увидел детскую коляску… В этот момент у Ш. возник умысел, направленный на тайное хищение вышеуказанной коляски, для того чтобы продать ее, а денежные средства потратить на продукты питания (курсив мой – И.С.)…» [8], хоть и само наказание, в данном случае, выглядит довольно справедливым, ввиду различных смягчающих вину обстоятельств.

Добавим также, что в данном контексте важное значение имеет разграничение сопутствующего совершению деяния эмоционального состояния субъекта и эмоциональное отношение лица к уже совершённому общественно опасному деянию (то есть оценка лицом результатов деяния с позиций достижения удовлетворения той или иной потребности). Резюмируя сказанное, Т.С. Коваленко отмечает, что «при определении виновности субъекта необходимо установить разновидность отношения личности применительно к совершённому общественно опасному деянию и наступившим… последствиям, поскольку это позволит правильно отграничить умышленное преступление от неосторожного» [3, с. 24]. В данном случае стоит добавить, что также особое значение имеют эмоции, которое испытывало лицо перед совершением преступления (сомнение или безмятежность и т.п.), являющиеся своеобразным производным от мотива, детерминирующего преступное поведение (то есть, как лицо реагировало на диктующий волю мотив), а также эмоциональный фон во время совершения конкретных преступных действий или бездействия (агрессивность, её степень, безразличие, то есть отсутствие эмоций и т.д.)

Список использованных источников:

1. Данилюк С.Е. Ошибка в противоправности преступного деяния и её уголовно-правовое значение: автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 1990. – 22 с.

2. Иванов Н.Г. Уголовное право. Общая часть. М., 2014. – 559 с.

3. Коваленко Т.С. Принцип субъективного вменения и проблемы его реализации в преступлениях с двумя формами вины: дисс.... канд. юр. наук. Владивосток, 2016. – 212 с.

4. Наумов А.В. Российское уголовное право: курс лекций: в 3 т. Т. 1: Общая часть. М., 2011. – 768 с.

5. Наумов А.В. Предисловие к третьему изданию / Российское уголовное право: курс лекций: в 3 т. Т. 1: Общая часть. М., 2011.

6. Рарог А.И. Проблемы квалификации преступлений по субъективным признакам. М., 2016. С. 52.

7. Скляров С.В. Вина и мотивы преступного поведения. СПб., 2004. С. 21.

8. Судебные и нормативные акты РФ [Электронный ресурс]. URL http://sudact.ru/regular/doc/7Q95BnxCNaxB/?regular-txt=&regular-case_doc=&regular-doc_type=1008&regular-date_from=&regular-date_to=&regular-workflow_stage=&regular-area=&regular-court=&regular-judge=&_=1487435808480 Дата обращения: 14.03.2017 16:52.