Ний, возобладавших в историографии. В этом случае недалеко до эклектики и эпигонства.

Стр. 41

Ний, возобладавших в историографии. В этом случае недалеко до эклектики и эпигонства.

Опасность подобных "заболеваний" прослеживается при знакомстве с подходами отечественных специалистов к экономической истории XIX в. Речь идет не только об американистах, но и историках, изучающих другие страны. На мой взгляд, историки, обращающиеся к экономической истории XIX в., пребывают в состоянии некоторой теоретической неопределенности. Советские историки, как известно, затрагивая эту проблематику, пользовались четкими теоретическими определениями, промышленный переворот и промышленная революция, эпоха капитализма свободной конкуренции и эпоха монополистического капитализма, и другими. В постсоветский период обозначилась тенденция отказа отечественных историков от тех из этих определений, которые не используются в зарубежной науке. В использовании же новых понятий, как и осмыслении прошлого в духе требований современности наблюдается хаотичность, сопровождаемая подчас выдвижением откровенно курьезных положений.

Примером подобного рода может служить концептуальная статья В. Волкова⁴ о сравнении периодов "раннего капитализма" в России и США, при этом под ранним российским капитализмом понимается конец XX - начало XXI в., а под "ранним капитализмом" США - конец XIX - начало XX вв. Лейтмотив статьи - модное в сегодняшней России сравнение взаимоотношений олигархов и общества в двух странах, в которых эпохи "раннего капитализма" разделены одним столетием. С точки зрения профессиональной американистики указанная статья - откровенное насилие над историей уже по той причине, что ранний капитализм развивался в США на самом деле не на сто, а на двести лет раньше, чем в современной России, а в конце XIX - начале XX вв. он проходил стадию высокой зрелости.

Примеры подобной "вольницы" в изложении исторического опыта американского капитализма в современной России можно умножить. Подчас их можно объяснить снижением общей научной культуры среди отечественных специалистов, а в ряде случаев теоретической растерянностью даже весьма квалифицированных ученых. Передо мной - учебник по экономической истории зарубежных стран, подготовленный проф. Т. М. Тимошиной и выдержавший уже четыре издания. К сожалению, в разделах по США учебник содержит ряд непростительных ошибок (например, партия вигов объявляется противницей централизации страны, хотя та преследовала прямо противоположную цель, целью создания Республиканской партии провозглашается "объединение крупной буржуазии Севера с фермерами, живущими за пределами южных штатов", что, мягко говоря, неверно, а южным штатам приписывается фантастическая цель "уничтожения системы наемного труда на Севере и создания общенационального рабовладельческого государства")⁵. Но в данном случае, думается, важно другое - автор отказывается от традиционных теоретических оценок этапов американского капитализма, но не решается вводить новые, предпочитая излагать материал в описательной манере, оставляя без ответа важные и принципиальные вопросы.

Приведу для полноты картины пример теоретической неопределенности при рассмотрении уже не американского, но и европейского капитализма. В пятом томе академической "Истории Европы", излагающем события от Французской революции конца XVIII в. до первой мировой войны, понятие "монополистический капитализм" не используется, а обозначавшийся им прежде этап экономической истории в самостоятельный вообще не выделяется. Но как в таком случае обозначить период конца XIX - начала XX вв. и в чем были его отличия от предшествующих этапов? Вопрос оставлен без ответа. Для обозначения всего периода развития экономики от Французской революции до первой мировой войны используются понятия промышленный переворот, промышленная революция и индустриализация, но внутренняя периодизация этих процессов,

⁴ Волков В. " Дело Standard Oil" и " дело ЮКОСа ". - Pro et Contra, 2005. N 2.

⁵ Тимошина Т. М. Экономическая история зарубежных стран. Изд. 4-е, доп. М., 2003, с. 354 - 355.

Стр. 42

как и выявление различий между промышленной революцией и индустриализацией, что занимало важное место в отечественной историографической традиции, отсутствует. Полагаю, что возникший теоретический вакуум вряд ли может удовлетворить научное сообщество. Отмечу также, что как американист не могу согласиться с тем утверждением, будто "благодаря промышленной революции и индустриализации XIX в. в истории человечества был бесспорно европейским"⁶. Дело в том, что в развитии промышленной революции США опережали все европейские страны за исключением Англии, а в развитии индустриализации, охватившей последнюю треть XIX в., были бесспорным мировым лидером, оставив намного позади и Англию.

А как обозначаются экономические тенденции XIX в. в современных исследованиях американистов? Теоретическая неопределенность присуща и им. В изданной недавно монографии К. В. Миньяр-Белоручева, посвященной непосредственно политическим процессам в США второй четверти XIX в., автор, характеризуя экономическое развитие той эпохи, в равной мере доверяет концепциям двух известных американских ученых -И. Валлерстайна и У. Ростоу⁷. Но дело в том, что эти ученые стоят на противоположных научных позициях: Валлерстайн - неомарксист, а Ростоу - антимарксист, и их выводы, мягко говоря, противоречат друг другу и при соотнесении с исторической реальностью вызывают серьезные вопросы. Например, если следовать Валлерстайну, то США той эпохи оказываются отчасти "полупериферии", а отчасти "периферии" мировой капиталистической экономики. Но в действительности США в ту эпоху совершили мощный экономический рывок, выйдя по основным показателям на второе место в мире после Англии. Этот рывок занимает важное место в характеристиках Ростоу, но ему самому присущи серьезные недостатки, отмечавшиеся и американскими авторами. Механическое заимствование выводов знаменитых американских ученых, к тому же стоящих на противоположных позициях, вряд ли способствует приближению к исторической истине.

Нельзя не учитывать и того, что среди американских историков, изучавших экономическую историю XIX в., существует немало авторитетов, по своему научному влиянию не уступающих Валлерстайну и Ростоу, и отечественные историки должны взвешивать на чаше научных весов все точки зрения, учитывать всю совокупность накопленных концепций, аргументов, фактов. Нельзя игнорировать и то, что при многих разногласиях, среди историков США достигнуто единство по ряду важных и принципиальных вопросов. Например, сегодня признана устаревшей концепция Ч. Бирда, Л. Хэкера и других именитых историков прогрессистской школы, разделявших экономическую историю США XIX в. на два основных периода - аграрную докапиталистическую эпоху и промышленно-капиталистическую эру, рубежом между которыми объявлялась гражданская война 1860-х годов. Современные историки США, признавая, что аграрный сектор до гражданской войны играл главную роль, единодушны в том, что основополагающим качеством экономики XIX в., начиная как минимум с 1820-х годов, являлся ее рыночно-капиталистический характер. Известному исследователю экономики, лауреату Нобелевской премии Д. Норту принадлежит концепция⁸, широко признанная в американской академической среде, согласно которой в оформлении рыночно-капиталистического характера американской экономики решающая роль принадлежит четырем десятилетиям, предшествовавшим гражданской войне, а не последней трети XIX в.

Для американских исследователей характерно делить историю любого общества на три стадии - доиндустриальную, индустриальную и постиндустриальную, и рассматривать экономическую историю США XIX в. под углом зрения становления и торжества индустриального общества. Типична неопределенность при обозначении хронологиче-

⁶ История Европы, т. 5. М., 2000. с. 43.

⁷ Миньяр-Белоручев К. В. Реформы и экспансия в политике США (конец 1830-х - середина 1840-х годов). М., 2005, с. 5 - 6.

⁸ North D. C. The Economic Growth of the United States. 1790 - 1860. Englewood Cliffs (New Jersy), 1961.

Стр. 43

ских рамок промышленной революции и индустриализации, а некоторые авторы придерживаются теории "перманентной" промышленной революции, которая включает технический переворот конца XVIII - первых десятилетий XIX вв., последовавший вслед за тем длительный процесс индустриализации и современную научно-техническую революцию. Отмечу также, что практически все американские авторы, рассматривая последнюю треть XIX в., как решающий этап индустриализации, одной из важнейших его составляющих считают утверждение на ведущей позиции в экономике крупного бизнеса, но отнюдь не монополистического капитализма. Наличие этапа монополистического капитализма, как и самого этого явления в экономической истории США не признается.

Вместе с тем среди американских историков сохраняются и разнообразные различия в понимании и истолковании экономического развития XIX в. Вот главные среди них: 1) по разному трактуется соотношение рыночно-капиталистических и некапиталистических начал плантационного рабства; 2) различаются оценки темпов индустриализации и места в промышленной революции разных отраслей народного хозяйства; 3) не признавая смены независимого предпринимательства монополистическим капитализмом в конце XIX - начале XX вв., историки все же соглашаются, что свободная конкуренция оказалась ограниченной, но расходятся в определении степени ее ограничения крупными корпорациями; 4) по-разному оцениваются причины, мотивы, характер и последствия для общества выдвижения на ведущие экономические позиции крупного бизнеса; 5) пожалуй, наиболее серьезные различия существуют в вопросе об объеме реальных возможностей вхождения в рыночно-капиталистическую экономику представителей некапиталистических слоев; 6) традиционно сильны различия в исчислении распределения национального продукта между разными классами и группами общества на разных этапах XIX в. На мой взгляд, анализ этих вопросов позволяет наиболее точно и полно определить сущностные черты и характер американского экономического развития в XIX в., они должны находиться и в центре внимания отечественных специалистов, но к сожалению, постсоветская американистика интерес к ним утрачивает, а те немногочисленные новые оценки, которые в ней все же появляются, оказываются уязвимыми в профессиональном отношении.

Между тем в американистике советского периода по целому ряду этих проблем были развиты полные и весьма четкие концепции, которые не могут быть просто проигнорированы, но должны, безусловно, учитываться, равно как и зарубежные оценки. Так, концепция промышленной революции выступила в своем оформленном виде в монографии Б. М. Шпотова, опубликованной на исходе советского периода⁹. Б. М. Шпотов, используя богатый фактический материал, развивал взгляды известного отечественного американиста Н. Н. Болховитинова¹⁰ относительно начала, хода и завершения промышленной революции в США. Согласно данной концепции, началом промышленной революции, или промышленного переворота (эти понятия традиционно использовались в советский период как равнозначные), стал период войны США и Англии 1812 - 1815 гг., ее движущей силой была легкая промышленность (текстильная и шерстяная отрасли), географическим эпицентром - Северо-восток США, а завершилась она в десятилетие перед гражданской войной. В этой концепции промышленный переворот 1810 - 1850-х годов выступает как фундамент индустриализации последней трети XIX в., которая вместе с тем являлась качественно самостоятельным явлением и этапам. Другая концепция, имеющая серьезные отличия, была развита в работах А. В. Ефимова, А. И. Блинова и некоторых других авторов¹¹. Они относили начало промышленной революции к рубежу XVIII-XIX вв., а ее завершение к последней трети XIX в., когда она восторжествовала во всех регионах США.

⁹ См. об этом: Шпотов Б. М. Промышленный переворот в США. В двух частях. М., 1991.

¹⁰ Болховитинов Н. Н. США: проблемы истории и современная историография. М., 1980.

¹¹ Ефимов А. Е. США. Пути развития капитализма (доимпериалистическая эпоха). М., 1969; Блинов А. И. О сроках и особенностях завершения промышленной революции в США. - Американский ежегодник. М., 1971.

Стр. 44

К сожалению в постсоветский период дискуссия по проблеме о начале, этапах и завершении промышленной революции в США не получила никакого развития, а ее изучение практически прекратилось. Между тем их продолжение актуально для более углубленного понимания особенностей и результатов экономического развития США. Хотелось бы высказать в качестве продолжения дискуссии следующие соображения. Представляется, что промышленная революция, превратившая американский капитализм в самый развитый в мире, прошла в своем развитии три этапа. Первый этап, или ее завязка, в чем можно согласиться с Н. Н. Болховитиновым и Б. М. Шпотовым, относится к периоду войны США и Англии 1812 - 1815 гг., когда произошел резкий количественный рост хлопчатобумажных и шерстяных фабрик, ознаменовавших качественный перелом в соотношении мануфактур и фабрик. Вторым этапом и кульминацией промышленной революции явились 1840 - 1850-е годы, когда она одержала победу в лидирующей капиталистической отрасли - легкой промышленности и в передовом северо-восточном регионе. Третьим этапом (развязкой) явились десятилетия после гражданской войны, когда благодаря победе Севера над Югом промышленная революция, во-первых, укоренилась во всех регионах страны, и, во-вторых, восторжествовала в промышленности в целом (что особенно важно, в тяжелых отраслях). Точка была поставлена в 1890-х годах, когда промышленность по всем показателям превзошла сельское хозяйство, и США окончательно превратились из аграрно-индустриального в индустриальное общество. В трактовке завершающего этапа промышленной революции я, как видно, солидарен с оппонентами Н. Н. Болховитинова и Б. М. Шпотова.

Жесткое отделение индустриализации от промышленной революции, характерное для советских историков, следовавших в данном случае марксову подходу, представляется мне сегодня весьма искусственным. Также представляется, что понятие "промышленная революция" достаточно для обозначения главного качественного изменения в капиталистической экономике XIX в., а понятие "промышленный переворот" может быть элиминировано (его использование наравне с понятием "промышленная революция" может порождать путаницу уже по той причине, что слова "революция" и "переворот" не тождественны).

Третий этап промышленной революции совпал с зарождением того этапа, который уже все советские историки называли монополистическим капитализмом. Оформление последнего связывалось с рубежом XIX-XX вв. Но, как уже отмечалось выше, это понятие не используется практически никем среди ученых США, и оно выходит из обихода отечественных специалистов. Для этого есть серьезные основания. Хотя к концу XIX в. в США, по сути, произошла легитимация "горизонтальных" и "вертикальных" предпринимательских объединений, это не было равнозначно экономическому всевластию монополий и утверждению системы монополистического капитализма. Тенденция монополизации, наиболее явственно обозначившаяся на рубеже веков, в дальнейшем определенно пошла на спад. Новые предпринимательские объединения продолжали образовываться, но ни они, ни старые объединения не могли достичь влияния, которое на рубеже веков приобрели Стандард ойл и Юнайтед стейтс стил, как и ряд корпораций в других отраслях. Стандард ойл, крупнейший монополист в своей отрасли, стала утрачивать позицию безраздельного господства в ней еще до ее роспуска в 1911 г. Если к концу XIX в. компания Рокфеллера контролировала более 90% нефтепереработки в стране, то в 1904 - 1907 гг. эта доля сократилась до 84%. Решение Верховного суда 1911 г. повлекло сокращение доли рокфеллеровской корпорации в нефтепереработке до 50%. К началу первой мировой войны оживление конкуренции наблюдалось и в других отраслях, в которых на рубеже XIX-XX вв., казалось бы, возобладали монопольные компании. Отчасти этому способствовали антимонополистические настроения общества, как и попытки властей ограничить откровенно противоправные действия "капитанов индустрии". Еще более весомая причина заключалась в потребностях самого экономического развития и экономической эффективности бизнеса. Обнаружилось, что возобладание монополии в "чистом" виде ведет к снижению ее собственной эффективности и вступает в противоречие с потребностями максимизации прибыли. Утверждению "чи-

Стр. 45

стой" монополии препятствовали также экономико-политические особенности Америки, например, ее разделение на множество штатов, обладавших часто специфическими интересами и законодательством. Свою роль играла и неискоренимая предприимчивость миллионов и миллионов американцев, готовых проявлять предпринимательскую активность даже в условиях диктата со стороны промышленных гигантов и опасности быть разоренными в любой момент.

Признание отсутствия в США экономического всевластия монополий не означает попытки преуменьшения реального экономического, как и политического веса предпринимательских объединений в ту эпоху. В высшей степени актуальным является точное измерение этого влияния, но пока что невозможно назвать ни одного исследования, в котором предпринималась бы полнокровная попытка проанализировать эту тему с современных исследовательских позиций (это касается не только США, но и других индустриальных стран). В качестве постановки проблемы можно сказать следующее.

Думается, что этап экономической истории США, оформившийся в последней четверти XIX в. может быть обозначен как корпоративный капитализм, ибо на ведущую позицию в экономике страны выходят корпоративные предпринимательские объединения, которые постоянно укрупняются, стремятся к приобретению монопольной власти, но превращения корпоративного капитализма в монополистический в силу указанных выше причин не происходит. Посему в качестве самостоятельной темы обозначается исследование возникновения, эволюции и этапов американских корпораций и корпоративной формы капитализма. А это уже феномен экономической истории всего XIX в. Возникновение корпораций в США относится к периоду после окончания Войны за независимость. Уже тогда наблюдался их быстрый рост: между 1781 и 1785 гг. властями штатов было выдано 11 корпоративных хартий, в 1786 - 1790-м годам - 22, в 1791 - 1795 -114, в 1800 - 1817 - 1800¹². И уже именно в то время по поводу корпораций возник острый спор: демократы доказывали, что они противоречат честной свободной конкуренции, а их оппоненты утверждали, что выдача корпоративных хартий в таком большом количестве, как в США, сводит обозначенные в них привилегии на нет.

Корпорации, пустившие корни в первые десятилетия независимости, увеличились количественно и изменились качественно во второй четверти XIX в. Тогда возникла, по определению американских историков, "корпоративная революция", завершившаяся уже на рубеже XIX-XX вв. Этот американский феномен, оказавший позднее немалое воздействие на другие страны, долгое время характеризовался отечественной литературой исключительно негативно, поскольку, как отмечал российский историк А. А. Кре-дер (к сожалению, безвременно скончавшийся), "в отечественной литературе предпринимательские корпорации изначально ассоциировались с монополиями, что предопределило разоблачительный характер многочисленных публикаций на эту тему"¹³. Но в действительности корпорации обладали различными сторонами, среди которых было немало позитивных, способствовавших экономическому подъему США. Так, изменилась в направлении демократизации законодательная практика учреждения корпораций. Прежде корпорации создавались на основе специальных решений законодательных органов, которые предоставляли соответствующие хартии группе лиц, объединившихся для совместной деятельности. Это создавало почву для лоббирования законодателей со стороны наиболее предприимчивых и ловких лиц и стимулировало монополизацию бизнеса. Но во второй четверти XIX в. в большинстве штатов стал активно осуществляться переход к учреждению предпринимательских корпораций на основе общих законов. В результате возобладал заявительный характер инкорпорации: группа предпринимателей, решивших заняться тем или иным производством, подавала заявление секретарю штата, указывая цели, учредительный капитал, имена учредителей и количество выпускаемых

¹² Wood G. S. The Radicalism of the American Revolution. New York, 1992, p. 321.

¹³ Кредер А. А. Американская предпринимательская корпорация: первое столетие истории. - Американский ежегодник. М., 1994, с. 54.

Стр. 46

Стр. 47

Этот вывод, вызывающий у меня серьезные возражения, заслуживает обсуждения. Как вытекает из уже сказанного выше, я не считаю возможным измерять одной меркой всю историю американских корпораций. Она должна быть разделена на периоды, и каждый исследован отдельно. Один из первых периодов - вторая четверть XIX в. - начал плодотворно исследовать А. А. Кредер, и я согласен с его выводами о позитивной роли корпоративного капитала той эпохи. Но в последней трети XIX в. роль и характер корпоративного капитала, на мой взгляд, серьезно изменились. Он не утратил позитивного влияния на американскую экономику, но, став в ней главенствующим, приобрел гораздо более противоречивый характер. Глубокая противоречивость корпоративного капитализма конца XIX - начала XX в. породила серьезные дискуссии среди современников, и эти дискуссии не стихают по нынешний день. Абсолютизация его негативных черт, характерная для марксистских и леворадикальных авторов, выглядит преувеличением сегодня, когда мы имеем возможность более объективного, непредвзятого рассмотрения этого явления, но его позитивные стороны, которые заслуживают всесторонней оценки, не могут перечеркнуть огромного количества фактов, накопленных не только марксистской и леворадикальной, но также либеральной и даже консервативной историографическими школами, которые свидетельствуют о стремлении крупного корпоративного бизнеса конца XIX - начала XX вв. подчинить своей воле независимых предпринимателей, извлечь для себя максимальную прибыль за счет удержания на как можно более низком уровне заработной платы рабочих, подчинить себе политическую власть, занять господствующее место во всех сферах общества.

Невозможно отрицать, что "большой бизнес", как стали именовать предпринимательские объединения, рационализировал экономическую жизнь США, снизил издержки производства, намного ускорил экономическое развитие нации. Несмотря на присущие ему монополистические тенденции, роста цен в США в ту эпоху не происходило, напротив, они определенно снижались. Но переход к эпохе большого бизнеса в глазах многих классов и социальных групп заключал в себе также серьезные минусы и издержки. "Капитаны индустрии" беспощадно сокрушали массу конкурентов, ради достижения своих целей попирали законы, насаждали коррупцию в государственных органах. Причем они не стеснялись открыто декларировать социал-дарвинистские убеждения, полагая, что выражают суть национальной индивидуалистической веры и отнюдь не вступают в противоречие с пуританской этикой. Как минусы, так и плюсы в деятельности большого бизнеса, при всем том, что они контрастируют друг с другом, имели общий источник - стремление энергичных, талантливых и беспощадных предпринимателей к предельно возможному росту доходов, создающих максимальные экономические возможности и обеспечивающих наибольшую экономическую власть. Их технологические, управленческие и иные нововведения способствовали снижению оптовых и розничных цен, но издержки производства снижались в гораздо большей степени, так что даже те результаты деятельности большого бизнеса, которые, несомненно, приносили пользу потребителям и обществу в целом, оборачивались гораздо большей выгодой для самих предпринимателей. Именно эта выгода, а не стремление облагодетельствовать общество являлась определяющим мотивом большого бизнеса.

Нельзя отрицать того, что негативные стороны большого бизнеса со временем, в частности, в эпоху прогрессистских реформ 1900 - 1914 гг., определенным образом снижались, крупные корпорации начинали вести себя более цивилизованно. Но решающую роль в этом сыграла нараставшая оппозиция в отношении их со стороны общества, мощные движения и выступления протеста среднего и нижнего классов. Государство должно было взять на себя функцию согласования противоборствующих социальных интересов и провело ряд важных реформ. Следует отметить, что экономические интересы большого бизнеса в результате согласительно-реформаторских действий политической элиты в целом ничуть не пострадали. Более того, в последний год пребывания у власти реформатора В. Вильсона (годы президентства - 1913 - 1921) состояния ведущих американских корпораций в среднем были в 2 - 3 раза выше, чем в год его

Стр. 48

прихода к власти¹⁷. Уступки демократии, социальный мир со средним и нижним классами оказались для большого бизнеса экономически выгоднее, нежели конфронтация и стремление к всевластию.

Соглашусь, что мотивы организаторов и владельцев крупных корпораций заслуживают переосмысления, в результате которого будут более всесторонне и объективно охарактеризованы те предприниматели, которые так или иначе принимали в расчет общественное благо (примером такого предпринимателя является Э. Карнеги, объявивший на исходе своей деловой карьеры, что "тот, кто умирает богатым, умирает опозоренным", и пожертвовавший большую часть своего состояния на поддержку науки, образования, искусства¹⁸). Весьма сомнительно, однако, что даже самая полная характеристика мотивов и деяний таких предпринимателей может серьезно изменить имеющуюся на сегодняшний день общую картину распределения экономических достижений корпоративного капитализма конца XIX - начала XX вв. между основными классами и социальными слоями Америки. При всем том, что состав как верхнего, так и нижнего классов в США серьезно изменился, разрыв между ними, как свидетельствует совокупность статистических данных, имеющихся в распоряжении исторической науки как минимум ничуть не уменьшился.

Перейдем теперь к следующей важной теме истории США - ее разнообразным социальным аспектам. Вначале остановлюсь на вопросе, которому уделялось недостаточно внимания и в советский период: как распределялось национальное богатство между различными социальными классами и слоями. И в советской и в постсоветской историографии трудно назвать хотя бы одно специальное исследование, посвященное этому вопросу. Раскрывая его в общих работах по истории США, советские историки, как правило, предпочитали доверять данным, почерпнутым у зарубежных марксистов. Среди последних чаще всего цитировался Ю. Кучинский, из работ которого следовало, что реальные доходы нижнего класса США снижались практически на всех этапах американского капитализма¹⁹. Сегодня соглашаться с этими данными невозможно, ибо общепринятые по сути в современной исторической науке США подсчеты говорят о росте реальных доходов нижнего класса на всех этапах XIX (а тем более XX) века. Так, в период с 1820 по 1840 г. реальные доходы рабочих выросли в 1,5 раза, с 1840 по 1860 г. на 10%, с 1870 по 1900 г. в 1,5, а с 1870 по 1920 г. в 2 раза²⁰.

Вместе с тем, согласно также по сути общепринятым в исторической науке США расчетам, разрыв в положении верхнего и нижнего классов в США XIX в. не только не сокращался, но даже нарастал, и эта тенденция сохранялась в эпоху корпоративного капитализма, когда богатство нации неизмеримо возросло. Для современных оценок социально-экономической дифференциации рассматриваемого периода важное значение имели расчеты Д. Вильямсона и П. Линдерта, изложенные в их монографии 1980 г. Вот главные среди них. Если в 1776 г. верхний один процент американцев владел 12,6% задокументированного властями имущества, а верхние 10% - почти около 50%, то в 1860 г. доля верхнего одного процента достигла 29%, а верхних 10% - 73%. Разрыв в имущественном положении между верхними и нижними десятью процентами белых американцев в сравнении с предшествующим периодом вырос еще больше. Этот разрыв, как и концентрация богатств, достигли наибольших размеров в южных штатах, где верхние десять процентов семей владели в 1830 г. 71,5, а в 1860 г. - 82,3% имущества²¹.

¹⁷ Burch P. H. jr. Elites in American History, v. 2. New York, 1981, p. 292.

¹⁸ Брандс Х. В. Титан сталелитейной индустрии Америки. - Большой бизнес, 2005. N 2, с. 149.

¹⁹ Кучинский Ю. История условий труда в США с 1789 по 1947 гг. М., 1948.

²⁰ Long C. D. Wages and Earnings in the United State, 1860 - 1890. Princeton, (N. J.), 1960, p. 3 - 12, 109 - 118; Adams D. R. jr. Prices and Wages. - Encyclopedia of American Economic History. Ed. G. Porter. New York, 1980, v. 1, p. 240, 242, 244; Puth R. C. American Economic history. Chicago, 1988, p. 374; Walton G. M., Rockoff H. History of American Economy. New York, 1998, p. 241, 243.

²¹ Williamson J. G., Lindert P. H. American Inequality. A Macroeconomic History. New York, 1980, p. 36 - 39, 44 - 45.

Стр. 49

Эти цифры признаны авторитетными исследователями²², которые приводят и иные свидетельства углубления неравенства среди белых американцев. Социально-экономические контрасты были наибольшими в городах: показателен пример Филадельфии, где к 1860 г. верхний один процент горожан владел 50% имущества, а нижние 80% - всего лишь 3%. В западных штатах имущественная дифференциация была выражена слабее, чем в восточных, но присутствовала реально и там. Например, в "старых" северо-западных штатах верхним десяти процентам землевладельцев принадлежало 40% налогооблагаемого имущества. Наибольший процент богатых белых американцев был среди южных рабовладельцев: в среднем они были в пять раз богаче жителей северных штатов и в десять раз богаче фермеров собственных штатов, не имевших рабов²³.

В последней трети XIX в. разрыв в положении экономических классов сохранился. В 1915 г. У. А. Кинг в книге "Благосостояние и доходы населения Соединенных Штатов" первым среди профессиональных исследователей раскрыл тенденцию нарастания разрыва между верхним и нижним экономическими классами: в 1890 г., согласно его данным, на долю 1,6% самых богатых американских семей приходилось 10,8% национального дохода, а на долю 88% американцев из нижних слоев - 65%; в 1910 г. доли этих групп составили соответственно 19 и 62%²⁴. Последующие поколения исследователей приводили разные данные о разрыве между экономическими классами, но большинство из них соглашалось в том, что господствующая экономическая позиция принадлежала владельцам крупных корпораций, численность которых не превышала 1% американцев и которые владели 70% корпоративных богатств и половиной всей американской промышленности. Фактически верхушка корпоративной Америки заняла на экономической лестнице то место, которое до гражданской войны занимал 1% плантаторских семейств южных штатов. По сравнению с предвоенным периодом разрыв между 10% самых богатых и 10% самых бедных американцев изменился мало, оставшись примерно на том же, очень высоком уровне (верхним 10% принадлежало около 70% собственности всего общества)²⁵.

Большинство американских исследователей, соглашаясь с тем, что разрыв в положении экономических классов в США на протяжении всего XIX в. не сокращался, оставался очень глубоким и что большинство рабочих и фермеров постоянно должно было сводить концы с концами, вместе с тем указывает, как минимум, на три важных фактора, которые серьезнейшим образом влияли на социальные взаимоотношения в США, делали их во многом не похожими на взаимоотношения классов в европейских странах. Во-первых, жизненный уровень нижних социальных классов в США при всех трудностях их положения был в среднем в полтора раза выше жизненного уровня английских тружеников, не говоря уже о нижних классах других европейских стран. Это обусловило неизменно высокий и постоянно возраставший уровень трудовой иммиграции из Европы в США. Во-вторых, сохранявшийся на протяжении всего XIX в. огромный государственный фонд свободных западных земель позволял значительной части простых американцев превращаться в мелких сельских собственников, а у еще большей части поддерживал надежду на изменение к лучшему своего социального статуса. Т.е. у нижних классов американского общества было больше социального оптимизма, нежели у нижних классов европейских стран. В-третьих, большинство американских тружеников, как промышленных, так и сельских было привержено либерально-индивидуалистической идеологии (главное кредо которой - успехи и неудачи индивидуума зависят от него самого),

²² См., напр.: Walton G. M., Rockoff H. History of American Economy, New York, 1998, p. 245; Sellers Ch. The Market Revolution. Jacksonian America 1815 - 1846. New York, 1991, p. 238.

²³ Bailyn B., Donald D. H. et al. The Great Republic: A History of the American People, v. 1. Lexington - Toronto, 1981, p. 332 - 333.

²⁴ Цит. по: Бурстин Д. Американцы: демократический опыт. М., 1993, с. 262.

²⁵ Puth R. C. Op. cit., p. 390; Story R. Social Class. - Encyclopedia of American Social History. Ed. K. Cayton, E. G. Gorn, P. W. Williams, v. 1, New York, 1993, p. 474.

Стр. 50

Стр. 51

лей сегодняшнего дня, была бы откровенно антиисторична. Но антиисторично и дальнейшее некритическое следование концепциям и подходам американистики советского периода. Подлинно научный выбор заключается в новом изучении содержания и соотношения различных тенденций рабочего движения США на разных исторических этапах. Особенно нужно подчеркнуть значение объективного соотнесения и выявления реального удельного веса различающихся тенденций рабочего движения. В советский период повышенный интерес к радикальным "антикапиталистическим" тенденциям редко сопровождался указанием на их реальный удельный вес: их значение, как правило, серьезно преувеличивалось. Также должны быть пересмотрены гиперкритические оценки "консервативных" тенденций: эти тенденции, конечно, не способствовали росту революционного сознания, но их успех во многом помог достижению американским пролетариатом более высокого жизненного уровня в сравнении с уровнем жизни рабочего класса любой другой страны. Кроме того, невозможно сбрасывать со счета того, что альтернативные исторические способы борьбы за изменение и улучшение как социально-экономического, так и политического положения пролетариата потерпели очевидную глобальную неудачу.

Социальная история XIX в. не исчерпывалась конфликтом труда и капитала, как и рабочим движением, более того, другие социальные конфликты и движения на большинстве этапов (за исключением конца XIX в.) имели реально большее значение. Их история заслуживает пристального изучения с современных исследовательских позиций, при этом важнейший вопрос заключается в выявлении реальной исторической роли, реального влияния и удельного веса самых разных социальных классов и групп, слоев и движений. Особое внимание, как представляется, стоит уделить средним и мелкособственническим слоям, которые в советский период изучались крайне слабо. Пристального внимания заслуживает история расово-этнических групп и конфликтов, как и тендерная история, которая вышла на одно из ведущих мест в современной исторической науке США. Здесь, впрочем, следует вновь предостеречь от механического следования исследовательским интересам, акцентам, тематике американских историков. Например, их повышенный интерес к тендерной тематике и женскому движению привел, на мой взгляд, к тому, что реальное значение, удельный вес "женского вопроса" и тендерного конфликта в американской истории оказались в обобщающей картине истории США преувеличенными. В работах