Возобновляя свое обращение к волынским князьям, автор перечисляет Ингваря и Всеволода Ярославичей и Мстиславичей: Романа, Святослава и Всеволода. Он призывает их выступить за Русскую землю.

Ингварь (Ярославич) и Всеволод (Ярославич) и все трое Мстиславичей (Роман, Святослав и Всеволод — князья волынские)! Не худого гнезда соколы (не плохой вы выводок соколов), (но) не по праву побед расхитили (добыли) себе владения! Где же ваши золотые шлемы и копья польские и щиты (на что употребляете вы ваше оружие)? Загородите (же) полю ворота (замкните русские границы со степью) своими острыми стрелами за землю Русскую, за раны Игоревы, буйного Святославича!

Обращаясь к полоцким князьям, автор прежде всего указывает на общую беззащитность от „поганых“ южных (по Суле) и западных (по Двине — у Полоцка) границ Руси. Он вспоминает безнадежную попытку Изяслава Васильковича Полоцкого одному защитить свои границы от врагов Руси и его одинокую кончину на поле битвы.

Уже ведь (пограничная река) Сула не течет серебряными струями для города Переяславля (не служит для Переяславля Южного защитой от нападений половцев), и Двина (другая пограничная река — на северо-западе) болотом течет для тех грозных полочан (не служит защитой для жителей Полоцка) под (боевым) кликом поганых (литовцев; иными словами: пограничная Сула и пограничная Западная Двина превратились в болотистые речушки, не служат преградами, на них не оказывается сопротивления). Один (только) Изяслав, сын Васильков, позвонил своими острыми мечами о шлемы литовские (вступил в сражение с литовцами), прибил славу деда своего Всеслава (потерпев поражение, погубил, тем самым, славу своего предка — „деда“ — Всеслава Полоцкого — славу Полоцкого княжества), а сам под (своими) красными щитами на кровавой траве был прибит на (пролитую) кровь мечами литовскими (вместе) со своим любимцем, а тот и сказал: „Дружину твою, князь, птица (хищная, питающаяся мертвечиной) крыльями приодела, а звери кровь (павших и раненых) полизали!“. Не было тут (в этой битве) ни брата (его) Брячислава (Изяславича), ни другого (брата) — Всеволода. Так, в одиночестве, изронил (он) жемчужную душу из храброго тела через золотое ожерелье. Уныли голоса, поникло веселие, трубы трубят городенские (в знак сдачи города).

Описав слабость полоцких князей в защите своих собственных границ, автор обращается с призывом ко всем князьям полоцким (потомкам Всеслава) и ко всем остальным русским князьям (потомкам Ярослава Мудрого) прекратить взаимную вражду, признать, что обе стороны потерпели в этом междоусобии поражение и погубили славу, перешедшую к ним от дедов.

Ярославичи и все внуки Всеслава (Полоцкого. Две ветви князей, постоянно враждовавшие)! Уже склоните стяги свои (в знак вашего поражения) и вложите (в ножны) свои поврежденные (в междоусобных битвах) мечи. Ибо лишились вы (подлинной боевой) славы ваших дедов. Ибо вы своими крамолами стали наводить язычников на землю Русскую (на владение Ярославичей), на достояние Всеслава (на Полоцкую землю). Из-за (вашей) усобицы ведь настало насилие от земли Половецкой.

Безнадежность усобиц автор показывает на примере судьбы родоначальника полоцких „всеславичей“ — Всеслава Брячиславича Полоцкого.

На седьмом (на последнем) веке (языческого бога) Трояна (т. е. напоследок языческих времен) кинул Всеслав жребий о девице ему милой (попытал счастья добиться Киева). Он хитростями оперся на коней (потребованных восставшими киевлянами) и скакнул (из подгороднего „поруба“ наверх) к городу Киеву и коснулся древком (копья) золотого (княжеского) престола киевского (добыв его ненадолго не по праву наследства и не „копием“, т. е. не военной силой, а древком копия — как в столкновениях между своими). Скакнул от них (от восставших киевлян — своих союзников) лютым зверем в полночь из Белгорода, объятый синей (ночною) мглою; поутру же вонзил секиры, — отворил ворота Новгорода, расшиб славу (основоположника новгородских вольностей) Ярослава (Мудрого), скакнул волком до (реки) Немиги от Дудуток (под Новгородом). На Немиге (не мирно трудятся) — снопы стелют из голов, молотят цепами булатными, на току жизнь кладут, веют душу от тела. У Немиги кровавые берега не добром были посеяны: посеяны костьми русских сынов (вместо мирного труда — война на Немиге).

Всеслав князь людям суд правил, князьям города рядил (властвуя, следовательно, над судьбой и простых людей, и князей), а сам (не имея пристанища) ночью (как тогда, когда бежал из Белгорода) волком рыскал: из Киева дорыскивал ранее (пения) петухов до Тмуторокани, великому Хорсу (богу солнца) волком путь перерыскивал (до восхода перебегая ему дорогу). Для него (в его престольном городе) Полоцке позвонили к заутрене рано у святой Софии в колокола, а он в Киеве (в заключении) звон (тот принужден был) слышать. Хоть и провидящая душа (была у него) в храбром теле, но часто (он) от бед страдал. Ему провидец Боян давно (еще) припевку, разумный, сказал: „Ни хитрому, ни умелому, ни птице умелой суда божьего не миновать“ (как ни „горазд“ был Всеслав, но вся его неприкаянная жизнь была судом и возмездием божиим за его усобицы).

Лирически отвлекаясь, автор вспоминает первых русских князей, их многочисленные походы на врагов Руси и противопоставляет им современные ему несогласия между братьями Рюриком и Давидом в сборах на половцев.

О стонать Русской земле, помянув первые времена (еще до Всеслава Полоцкого) и первых князей (очевидно, Олега, Игоря, Святослава, Владимира)! Того старого Владимира (Святославича) нельзя было пригвоздить к горам киевским (так часто он ходил в походы на недругов Русской земли); вот ведь (и) теперь встали стяги (приготовившись к походу) Рюрика (Ростиславича), и другие (его брата) Давыда (Ростиславича), но врозь у них развеваются полотнища (нет между ними согласия). (Забыты, следовательно, походы первых русских князей на врагов Руси; в нынешних походах нет между князьями согласия). Копья поют! (Слышатся звуки битвы!).