Дом Зерцала Премудрости на дороге в солончаки. Год спустя после победы султана Алп Арслана над христианами

 

Учителю Али исполнилось семьдесят три года. После Корана, который он знал наизусть, он жил только математикой. Все в его домашнем хозяйстве происходило с точностью водяных часов, установленных во внутреннем дворе над бассейном, в котором плавали рыбы.

Его подмастерья, бывало, говорили: «Теперь мастер моет ноги и запястья; значит, уже время для полуденной молитвы». Или: «Третий час дня, сейчас наш мастер приступит к переписыванию листов своей книги».

Капли воды в водяных часах – пять молитв, два приема пищи, двенадцать часов работы – все по порядку. Занятия сменяли друг друга с регулярностью появления созвездий на небе. Неизменным оставался и выбор блюд, подаваемых к столу во время каждого приема пищи. Никто не проявлял безрассудства и не рисковал объяснить мастеру Али, чье прозвище звучало как Зерцало Премудрости, что его молодые последователи и ученики желали бы отведать фиников, или грецких орехов, или гранатов. Поэтому им приходилось тайком покупать гранаты у соседских феллахов и съедать их вдали от хозяйского ока.

В редкие свободные часы мастер Али одевался в парадный парчовый халат и отбывал в Нишапур на верховом муле, с зонтом от солнца и черным рабом, погоняющим мула. Его дом располагался на самом краю пахотных земель к югу от долины Нишапур. Дальше простирались только солончаки. Здесь мастер Али находил абсолютное уединение, столь необходимое для его работы.

Он заканчивал трактат по «Аль‑джабр ва‑ль‑му‑кабала»[13] – единству противоположностей, – который заказал ему Великий визирь султана несколько лет назад. Помощники для удобства называли этот труд алгеброй. Их обязанность состояла в том, чтобы переписывать комментарии, продиктованные мастером, проводить экспериментальные вычисления по его просьбе и отыскивать необходимые для него сведения в других книгах. Взамен мастер Али читал им лекции по математике в течение трех часов после полудня и кормил их.

Он знал всех своих восьмерых учеников по именам, реально оценивал их способности и недостатки, и, будучи добросовестным человеком, пытался наделить их знанием настолько, насколько позволяла его собственная мудрость, чтобы после его смерти математическая наука не погибла в этой части мира, сотворенного Аллахом. Из всех восьмерых своих учеников он более всего испытывал сомнения в отношении будущего Омара, происходившего из семьи швеца палаток, присоединившегося к его домочадцам лишь десять месяцев назад.

Он полагал, что Омар обладал особым даром для решения сложных и запутанных задач и богатым воображением, весьма опасным качеством для математика.

– Математика, – достаточно часто наставлял мастер Али своих учеников, – является мостом, по которому вы можете проходить от неизвестного к известному. Другого пути и другого моста нет.

Чистую теорию неверных греков он не любил столь же сильно, сколь восхищался математикой древних египтян, которые первыми превратили цифры в своих верных слуг. Их вычисления помогали им возводить огромные сооружения.

– Йах, ходжа имам, – обратился к нему один из его учеников, – о учитель, какая польза нам от изучения пути, по которому движутся звезды? Луна дает нам меру наших месяцев, как повелел нам наш господин Мухаммад, да пребудет он с миром! Солнце дает свет. Но какой толк следить за звездами?

Учитель Али задумчиво кивнул. Он носил зеленый тюрбан, поскольку совершил паломничество в Мекку; он аккуратно подрезал свои седые усы, и его стройная худощавая фигура напоминала столб, на который крепился шатер. Он никоим образом не верил в астрологические предсказания, но, так как султан и все вельможи полагались на них, он старался не выказывать своего отрицательного отношения.

– И все же, учитель, – упорствовал ученик, – разве можно сомневаться в совершенной недостоверности утверждения, будто планета Меркурий[14], хоть и названа так греками и по‑гречески означает «ртуть», влияет на движение ртути, в то время как Солнце якобы влияет на золото, а Луна – на серебро? Я… я слышал, так говорят.

Нельзя было исключить вероятность того, что Великий визирь, который покровительствовал учителю Али, направил своего шпиона под видом одного из учеников, дабы удостовериться в отсутствии контактов Зерцала Премудрости с неверными или применения им черной магии.

И Али считал таким шпионом именно Омара. По крайней мере, этот юноша мог им быть. Во‑первых, Омар сам пришел к нему, проделав весь путь пешком из Нишапура. Он сказал тогда, что желал бы учиться у самого знаменитого ученого‑математика. Странно, но Омар упорно утверждал, будто у него совсем нет покровителя. Во‑вторых, этот юноша с телом воина и неукротимой энергией льва на охоте учился вовсе не для того, чтобы самому стать учителем. Зачем же тогда он захоронил себя здесь, в уединении, на краю солончаков?

Тщательно продумав свой ответ, мастер Али заговорил бесстрастным голосом:

– Премудрый Абу Рейхан Бируни в первой главе своего трактата по астрологии называет изучение звезд наукой и говорит, что предсказание хода политических событий, изменений в благосостоянии городов, знатных и простых людей есть особое применение и использование этой науки. Так, вы можете добиться совершенства в изучении звезд, но не стать прорицателем, вы не сумеете ничего предсказывать без совершенного знания звезд.

Ученик проникся сказанным и с головой ушел в работу. Он выискивал, правда пока безуспешно, в книгах учителя некую тайную формулу, которая позволила бы ему получить золото.

– В «Ал магесте», – заметил он робко, – написано, что влияние Солнца на золото является самоочевидным, поскольку огонь или жар есть суть Солнца, и… и огонь – единственное средство приближения к сути и природе золота. Если сущность огня можно было бы сконцентрировать…

– В печи… – поддакнул его товарищ.

– …достаточной силы, – глубокомысленно добавил старший ученик.

– Это, – перебил их учитель Али, – является космографией, имеющей дело с природой астрономических и земных тел. Космография никогда не может стать точной наукой, подобной математике. Разве правоверный станет сомневаться, что премудрый Аллах, когда создавал внешний огонь и внутренний воздух, окружающий воду, в свою очередь окутывающую всю неподвижную сферу нашего мира, также создал и золото, которое сейчас находят в пределах земли? Какой истинный правоверный почувствует себя настолько лишенным мудрости, дабы попытаться заново создать то, чем Аллах уже наделил нас?

– Истинно… истинно, – забормотали ученики.

Учитель Али чувствовал себя совершенно уверенно, произнося эти слова. И Великий визирь, и сам султан уже не раз убеждались, что, несмотря на утверждения множества шарлатанов, будто они владели некой тайной, ни один из них все же не в состоянии был добыть золото из других материалов.

Али тайком поглядел на Омара, который, слушая их спор вполуха, водил пером по листу бумаги, лежавшей на дощечке. Единственный среди учеников Али, Омар иногда работал над своими записями во время дискуссий, происходивших в классной комнате.

Сначала учитель Али решил, что Омар делает заметки для памяти. Потом он задумался, а не могли ли записи этого юноши предназначаться для глаз Великого визиря султана. Похоже, Омар хранил и прятал заметки в запирающемся сундуке из сандалового дерева рядом со своей стеганой подстилкой для сна.

Внезапно вскочив на ноги, старый математик стремительно приблизился к своему ученику и взглянул на лист бумаги. Он увидел чертеж двух кубов, разделенных многими линиями, и множество цифр вокруг.

– Что это? – поразился он.

– Задача по извлечению кубических корней, – с готовностью ответил Омар.

Учитель Али вспомнил, как на прошлой неделе он дал этому отпрыску семьи швецов палаток трудное уравнение с кубическими корнями.

– И как далеко ты продвинулся в его решении? – поинтересовался он.

– Я все решил.

Учителю Али это показалось сомнительным. Он знал, что греки нашли решение, но сам он не в состоянии был прийти к нему.

Поэтому учитель отпустил всех учеников и, взяв исписанный лист Омара, попросил его следовать за ним в его комнату. Удобно устроившись у окна, учитель Али стал просматривать записи, близко поднеся лист бумаги к глазам.

– Ну, я скажу тебе следующее, – сказал он наконец, – мой разум не в состоянии постичь значение этого. Я вижу только, что ты разделил кубы на мелкие части и таким образом пришел к решению, данному греками.

– Но как они пришли к этому решению? – нетерпеливо спросил Омар.

– Это, – медленно произнес учитель, – мне пока еще не дано понять.

Учитель Али помнил: ответ по этому уравнению он Омару не давал. Однако среди его бумаг хранились записи с ответом по данной задаче. Эти бумаги всегда лежали вместе с Кораном на диване подле него. Али ничего не выносил из своей комнаты, а его ученикам не дозволялось входить туда в его отсутствие. Значит, Омар либо сам сумел найти решение при помощи своего причудливого рисунка, либо тайком отыскал ответ среди его учительских бумаг.

– Вижу только, – добавил он, – что ты каким‑то образом вычислил корни куба через измерения этих пространственных площадей. Каким путем ты достиг своего решения?

– Ответ – вот тут. – Омар склонился над чертежом. – Вычтите эту долю, и эту, и эту. Добавьте эту…

– Я не слепой. Но, воля Аллаха, это же геометрия, наука неверного Евклида. Это – не алгебра.

– Нет, но все же это – решение. Я не сумел отыскать корни в алгебраическом уравнении.

Учитель Али улыбнулся. У него отлегло от сердца.

– Так ты все же не сумел дать ответ на это алгебраическое уравнение алгебраическим путем?

– Конечно. Но его ведь можно записать алгебраическими символами. Вот так. – Став на колени подле учителя и поглядывая на кубы, Омар записывал строчку за строчкой знакомые цифры. Одного взгляда на них хватило учителю Али, чтобы увидеть, как была решена его задача. Теперь ее можно было добавить к трактату.

Он ощутил восторженное возбуждение. Даже сам Харезми не касался этой проблемы в своей книге. Как удивится учитель Устад из Багдадской академии!

– А ты пытался решить другие задачи этим методом? – поспешно поинтересовался он.

Омар колебался.

– Да, и часто, – признался все же он.

– И достигал решения?

– Обычно… но не всегда.

– Могу я посмотреть твои выкладки?

Странно, но голос учителя Али, когда он задавал этот вопрос, прозвучал даже как‑то подобострастно.

Омар ответил не сразу.

– О учитель, я ел ваш хлеб – сказал он, – я сидел у ваших ног, приобретая знания, которыми вы делились с нами. Я выполнял все ваши задания. Но решения тех, других задач – они мои, и только мои, и… я приберегу их.

Казалось, что даже борода учителя Али заострилась, а взгляд застыл.

– Прибережешь их! Но с какой целью, ты, о сын Ибрагима?

Омар смотрел из окна на высушенный зноем сад, не проявляя признаков ни стыда, ни беспокойства.

– Пока не знаю, – ответил он.

Менее всего учитель Али ожидал услышать подобный ответ. В нем росло подозрение. Чем больше он размышлял, тем тверже оно становилось. Как‑то слишком уж небрежно говорил Омар обо всем этом.

– Твои выкладки, – упорствовал старый математик, – ты хранишь в том своем сундуке, который запираешь?

– Да.

– Но я‑то, я не запираю дверь в свою комнату. Я не прячу ни одной своей бумаги, там нет ничего, что бы я скрывал от вас. – Он посмотрел в глаза юноши. – Даже ответ, который получили греки в этом уравнении, находится здесь… вон там, на полу, подле тебя.

Омар не повернул головы к столу, на котором лежал Коран и бумаги с записями, где хранилось решение этого уравнения, полученное греками. Но при этом юноша и не выказал ни малейшего удивления. Если Омар и рылся в вещах учителя, то сумел сейчас проявить самообладание либо дипломата, либо шпиона.

Отпустив своего ученика, учитель Али склонился над вычислениями кубических корней и провел часы за их изучением. К изумлению учеников, он совершенно забыл о послеполуденных лекциях. Али попытался подступиться к решению другой подобной задачи по методу Омара, но безуспешно. Он не смог методом геометрии решить уравнение алгебры, у него не получалось ориентироваться в трехмерном пространстве.

– Даже Авиценна не сумел бы сделать этого! – подумал он раздраженно. – И все же…

Смутная мысль промелькнула в голове старого Али. Дело и смысл всей его жизни, его алгебра всегда выручала там, где не могла справиться простая арифметика. А что, если эта нелепая геометрия греков помогает решить подобным же образом задачи, непосильные алгебре? Что, если эта некая, до сих пор не изведанная область познания пойдет дальше, и перешагнет три измерения геометрии, и станет иметь дело с числами, суть бесконечности?

Учитель Али с омерзением отбросил в сторону перо и бумагу.

Он только впустую потратил время. Все это было не что иное, как постыдная игра воображения, не имеющая никакого отношения к точной науке – математике. «Омар, – решил он, – просто воровски проник в мою комнату в мое отсутствие и обнаружил тут решение задачи. А зная ответы, придумал все эти вводящие в заблуждение кубы». Вероятно, у него ничего больше и нет, и он ничего не запирал там, в своем сундуке. Скорее всего, он шпион и хранит в сундуке лишь свои донесения до тех пор, пока ему не удастся попасть с ними в Нишапур или как‑то иначе переслать их.

Придя к этому заключению, учитель Али отложил записи Омара, поглядел из окна на водяные часы, тревожно вскрикнул, когда увидел, что до вечерней молитвы осталось всего ничего, и поспешил к бассейну, чтобы успеть вымыть ноги и запястья.

Неделей позже старому математику опять представился случай поразмышлять об Омаре.

В полдень у его ворот остановилась лошадь. Лошадь сопровождали полдюжины пеших слуг. Коверный раб поспешил раскатать узкую ковровую дорожку от лошади до ворот дома учителя Али, в то время как другой раб побежал объявить, что с визитом к учителю Али пожаловал Тутуш.

Вслед за рабом, объявившим о его прибытии, появился и сам Тутуш. Весь кругленький, похожий на перекатывающийся мячик, закутанный в шелка, с огромным тюрбаном насыщенного бирюзового цвета и с ошеломляющими модуляциями в голосе.

Не успел он закончить раздавать указания своей собственной свите, как тут же начал убеждать рабов учителя Али в необходимости заботиться о здоровье их выдающегося господина. Когда же сам учитель Али наконец появился во всем блеске, весь одетый в иссиня‑черное, Тутуш рассыпался в радостных восклицаниях и своими коротенькими ручонками стал сжимать хозяина в объятиях.

– Хвала и слава Всевышнему, повелителю обоих миров, что здоровье всемирно известного Зерцала Премудрости неизменно! Да пребудет сие Зерцало незапятнанным в течение бесчисленных лет! Да продолжит он отражать свет мудрой зрелости… столетия… на нас, бедных рабов невежества!

На это хвалебное приветствие учитель Али возразил с подобающим ему смирением. Но Тутуш отмахивался от любых возражений:

– Нет, разве не известно в Нишапуре, что ваша честь поднялся выше Хорезми в своих знаниях и мудрее этого глупого Устада из Багдада? Разве сам Авиценна обладал большим научным познанием!

Учителю Али пришлось тяжко, когда наступил его черед в ответ славословить гостя. Как только они уселись на гостевом ковре, перед ними разложили фрукты и шербет. С одной стороны, он никак не мог прервать речевой поток Тутуша, с другой, он очень мало знал о своем посетителе. Он знал лишь то, что Тутуш являлся доверенным лицом Великого визиря, который, в свою очередь, патронировал и учителя Али. В Нишапуре поговаривали, будто Тутуш коллекционирует бирюзу, тончайший фарфор и старые рукописи. Но он не удостоился ни единого титула, и никто, казалось, не помнил, где он жил.

После часового обсуждения того, как идет работа над книгой учителя Али, Тутуш попросил позвать к нему некоего Омара Хайяма. Учитель Али насторожился. Когда Омар появился из сада и уселся на углу гостевого ковра, с почтением сложив руки, спрятав их в рукава, Али стал украдкой внимательно наблюдать за общением между гостем и своим учеником.

– В прошлом месяце, – как бы невзначай начал Тутуш, – мы получили новости с Востока. Роман Диоген, император христиан, был захвачен собственными людьми и ослеплен ими с такой жестокостью, что умер от раны.

Омар нахмурился. Это напомнило ему о сражении, в котором он потерял своего молочного брата.

– Как странно, – добавил Тутуш, кинув взгляд на Омара, – что этого правителя пощадил наш господин, султан, да продлятся его дни и будет он жить вечно. Но затем его убили собственные же люди? Кто бы мог предсказать подобный исход? – И Тутуш снова посмотрел на Омара.

– Никто, – заметил Омар. Казалось, от него ожидался именно такой ответ.

Когда Омара отослали и оба пожилых человека остались одни, Тутуш впервые замолчал и, перебирая бусы из слоновой кости, висевшие на его шее, видимо, размышлял о чем‑то важном.

– Верите ли вы, – лениво спросил он, – в науку предсказания? Действительно ли это возможно, о учитель, предсказывать то, чему суждено произойти?

Но учителя Али трудно было заманить в подобную ловушку, и менее всего это удалось бы секретному агенту его всесильного покровителя.

– Я верю, что все возможно с помощью Аллаха, если на то будет его воля. Что касается меня, мое убогое знание посвящено совершенствованию лишь моей книги.

Тутуш пробормотал что‑то в знак согласия.

– Предположим, некий человек предсказал три события. Возможно ли, ищу я ответа у вашей мудрости, чтобы все три события наступили и это было бы случайным совпадением?

Тут даже мастер Али не сумел удержаться от комментария:

– Два события из трех могли наступить случайно, но три уже никогда. Тем не менее где найти такого прорицателя, который вдруг да проявит подобную глупость и сделает этакое тройное предсказание?

– Где?! Разве среди ваших учеников нет по крайней мере одного, кто искусен в составлении гороскопов? А как же этот юноша, с кем я говорил только сейчас?

– Омар? – Борода учителя Али странно затрепетала, словно он подавил улыбку. – Это последнее, что я мог бы ожидать от него.

– Душа моя! Тогда чем же он занимается?

– Он решает кубические уравнения с такой же легкостью, как вы, достопочтенный мой гость, передвигаете бусинки из слоновой кости по шелковой нити.

– Хэй? Значит, он и это умеет? А что поделывает он в часы досуга?

– Он читает все мои книги; в одиночестве бродит по краю пустыни; ест гранаты, и играет в нарды, и говорит слишком мало. И, – учитель Али добавил, не без злого умысла, – он делает вычисления, которые прячет в своем сундуке.

– Но зачем молодому человеку бродить по пустыне? Воля Аллаха, наша кровь, о Зерцало Премудрости, уже водяниста и не так кипит после стольких прожитых лет, но кровь этого птенца горяча. Возможно, этот школяр отыскал себе милую в вашей дикой местности.

– Здесь в округе нет других женщин, кроме прачек, а они старые карги, и у них полно блох и бородавок.

Лицо Тутуша скривилось в гримасе. Он напоминал человека, искавшего сад, а оказавшегося на пустом внутреннем дворе, но который все еще надеется обнаружить там хоть какой‑то цветник.

Бусинки щелкнули под его пальцами, карие глазки блеснули.

– Ах‑ах. Какой странный студент! Много умеет и много молчит. Возможно, его дар от Невидимого… или, может быть, от дьявола… Поручите тому, кого вы знаете, установить, не практикует ли кто‑нибудь здесь тайное применение искусств дьявола. Сможете ли вы проверить, есть ли дар у этого юноши из семьи швецов к глубочайшему и запредельному? И необходимо выяснить, каковы его устремления. Напишите обо всем на бумаге, запечатайте ее и отошлите этого юнца ко мне с этим посланием. Через месяц, накануне пятницы. Пусть прибудет к Такинским воротам Нишапура.

– А теперь, – Тутуш, набрав воздуха, поднялся с улыбкой, – я, тот, кто собирает знания, вынужден покинуть ваш дом, где обитает это самое знание. Увы, я доставил вам множество хлопот.

Когда его гость наконец отбыл, учитель Али провел какое‑то время, обдумывая произошедшее. Его, учителя Али, просят понаблюдать за Омаром. И оценить его способности. А ведь он, учитель Али, склонен был подозревать Омара в подглядывании и слежке за своим домом. Тутуш, этот странный человек, велел изложить результаты наблюдений на бумаге. Мучило старого математика и еще одно сомнение. Не умудрились ли эти двое обменяться какими‑то тайными посланиями под самым его носом?! Недоумевал он и по другому поводу. Почему Омара следовало отослать в Нишапур?! Учитель Али во всем видел или искал какой‑то подвох.

Все же к концу месяца учитель Али так и не выведал секреты Омара. Он не мог понять, почему его ученик проявлял безразличие к обычной рутинной алгебре и все так же стремился решать новые задачи. Несомненно, Омар ни в коей мере не зависел от пособничества темных сил. Юноша добивался своего, выводя собственные математические формулы. Все это было так, но этого оказалось недостаточно, чтобы удовлетворить ревнивое любопытство учителя.

В последний вечер он пришел к Омару и хотел заставить его разговориться, как в тот день, когда речь между ними зашла о корнях куба.

– Когда ты возвращаешься к Устроителю Мира? – небрежно спросил он.

Низам ал‑Мулк, Устроитель Мира[15], был Великим визирем султана Алп Арслана, властителем этих мест и покровителем учителя Али, а также Тутуша.

– Возвращаюсь? Я ни разу в жизни не видел его.

– Тогда, во имя Аллаха, почему ты здесь?

Омар объяснил все очень просто. Он пришел учиться. После смерти отца Омар нашел новую семью в доме своего молочного брата Рахима. Но когда он возвратился с войны, семья Рахима встретила его плохо. Они стали видеть в своем приемном сыне человека, приносящего в дом одни беды. Словно со смертью Рахима Омар утратил право находиться в их семье. Родственники Рахима отобрали у него и Зою, чтобы продать ее на невольничьем рынке.

После всего случившегося ему стало совсем невыносимо блуждать по улицам Нишапура, где он когда‑то весело проводил время с Рахимом. Поэтому он и отыскал дом выдающегося преподавателя, надеясь погрузиться в новую работу.

– И какова должна стать эта работа? – настаивал учитель Али. – В какие ворота ты выйдешь, покидая Академию, чтобы войти в мир и начать дело? Но сначала надо разобраться, как мудрость сама попала в наш скромный маленький мир.

Самую большую мудрость поведали пророки, их, естественно, никто не учил ей, но они постигли ее и проникли в мир Невидимого.

Пророки явились первыми среди обладателей мудрости. Вторыми идут философы, которые благодаря изучению откровений пророков и благоприобретению в совершенстве овладели научными знаниями и способны объяснить обычным людям то, что было сокрыто от них. Первым в порядке хронологии среди высших пророков был Моисей, вторым Иисус из Назарета и третьим наш господин Мухаммад. Это неоспоримо.

Что касается философов, то тут существуют самые различные мнения. По своему невежеству я могу назвать лишь Платона и Аристотеля и затем нашего учителя Авиценну. Они вплели нити познания и мудрости в покрывало наших бедных умов.

После философов идут поэты. Но искусство поэзии опасно. Задача поэта состоит в том, чтобы разбудить воображение и, таким образом, заставить большое казаться малым, а мелкое – значительным. Пробуждая гнев или любовь, ликование или отвращение, поэзия может принести в этот мир как великое, так и ничтожное.

Но раз поэт будит воображение и не может внести ясность в понимание, значит, искусство поэта менее благородно, нежели у философа. Какие строки поэта сумели пережить своего певца?

Но плоды работы математика, – сказал в заключение учитель Али, – никогда не умирают. Он один достигает доказуемой истины, он, и только он строит единственный мост, связующий неизвестное с известным. Поскольку алгебра – самая благородная отрасль математики, я надеюсь, ты посвятишь себя и свой дар вычислениям и объяснению алгебраических уравнений третьего порядка.

Омара взволновал интерес, проявленный к нему старым учителем.

– Я думал… – он искал слова, чтобы яснее передать свою мысль, – есть другие задачи. Если только наш разум способен постичь их решение. Если бы мы могли измерить параметры движения звезд…

– Звезд?! Но это же астрологи пытаются определить влияние планет на дела человеческие.

– Но задачи ведь и у них все те же…

– И это говоришь ты… ты, мой ученик… Утверждаешь, будто задачи в моей книге подобны и сходны тем, которыми занят какой‑то там астролог владыки? Это – безумие… я сожалею, что мне довелось… услышать твои слова…

– И все же истина одного не отличилась бы от истины другого, если бы можно было прийти к ней.

Учитель Али вздохнул и задумчиво оглядел собеседника:

– Сын мой, ты еще слишком молод для таких тщетных желаний. Со временем ты непременно узнаешь следующее – то, что является результатом изучения одной науки, вовсе не может служить доказательством в другой. Если астролог султана прибегнет к математической истине…

Невероятным образом борода учителя Али вдруг затряслась, гортанный звук вырвался из его горла, и он расхохотался. Немедленно устыдившись подобного проявления эмоций, он добавил уже серьезно:

– Боюсь, наши мысли идут разными путями. Я желал бы… я многое бы отдал, лишь бы сделать так, чтобы ты продолжил свои занятия математикой и выбрал бы эти ворота в мир. Это – единственный мост от известного к неизвестному. Что ж, завтра я передам тебе письмо, которое ты доставишь в Нишапур, где, возможно, ты найдешь себе покровителя. Да будет твое путешествие приятным!

Омар замешкался и не отреагировал, когда учитель поднялся. Столь много своих раздумий хотелось бы юноше доверить старому математику, но как немного он сумел сказать. Он чувствовал, как очередная дверь закрывается для него.

Когда ученик ушел, учитель Али взял перо и лист ценной, белой бумаги и принялся писать:

«Для меня совершенно очевидно, что мой ученик Омар Хайям уже равен по своим способностям мудрецу Устаду из Багдада. Он владеет методом, благодаря которому способен приходить к решению всех без исключения задач, но в чем состоит этот метод, я не знаю.

Для меня совсем неясно, как он намерен применять свои дарования, поскольку этот юноша все еще пребывает в рабстве у своего воображения.

Молю Аллаха Всевышнего, дабы это его знание, взлелеянное в моем доме, оказалось на пользу моему покровителю, которого вы знаете и у которого нет более преданного раба, чем я, недостойный Али».

Когда чернила высохли, он сложил лист и тщательно запечатал его на сгибах расплавленным воском, прижав сверху свою печать. Он адресовал послание господину Тутушу.

 

Глава 2