Карденас, провинция Матансас, Куба

 

Хуан Мигель безмятежно спал в обнимку с маленьким Элианом, аккуратно укутанным в нежное пуховое одеяло, что подарила внуку бабушка Ракель – мама Элисабет.

Весь день мальчуган играл с соседскими ребятишками. Сначала в бейсбол, а затем в футбол. Нет, в команду его пока не брали. Мал еще. Но набегался он вдоволь, а пару раз ему даже удалось ударить по мячу, когда тот вылетал за пределы поля.

Папа все время находился рядом. После очередного «аута», когда мяч вновь оказался в непосредственной близости от Элиансито, малыш, не раздумывая, бросился к нему, стукнул изо всех сил и помчался вслед, удаляясь от футбольного поля. Его догнал восьмилетний Лоренсо, капитан проигрывающей команды, раздосадованный от собственной беспомощности. Он злобно гаркнул на Элиансито, выдав целую тираду с требованиями отдать мяч:

– Дай сюда! Это мой мяч! Не мешай играть!

Отобрав предмет вожделения малыша, он тут же запустил его в игру броском с края площадки.

Секунда сочувствия зрителей к расстроенному Элиансито, глаза которого увлажнились от нестерпимой горечи, истекла, и все с неподдельным усердием принялись вновь болеть за своих любимцев. Только папа с пониманием отнесся к «большой трагедии» маленького Элиана, подбежавшего к отцу разделить свою обиду.

– Ничего страшного, – подмигнул он сыну, – года через два ты вырастешь и будешь играть, как аргентинец Диего Армандо Марадона, король футбола. И тогда он захочет приехать в Карденас.[8] Ему будет любопытно посмотреть на мальчика, который стал таким же волшебником в игре, как он. А когда он тебя увидит, то лично вручит настоящий футбольный мяч со своим автографом.

Увлеченный рассказом отца, маленький Элиансито почти забыл о только что испытанном унижении. На его лице вдруг проявилось детское коварство – он представил, как жонглирует пятнистым мячом на глазах своего обидчика, восьмилетнего капитана дворовой сборной, после чего Лоренсито принимает его в состав команды и Элиан забивает гол.

– Папа, а Марадона не может приехать пораньше? – спросил мальчуган у отца.

– Нет, сейчас у него проблемы с обувью, – быстро нашелся Хуан Мигель. – Ему не в чем ходить. Бутсы порвались после очередного матча, а он к ним так привык.

– Как порвались? – удивился мальчик.

– Он слишком сильно ударил по мячу…

– Тогда пусть наденет новые бутсы, – предложил Элиансито.

– В том‑то и дело, что он скорее провалится, чем станет играть в других бутсах. Его ноги не будут чувствовать себя комфортно в новой обуви. Это как родной дом. У кого‑то может быть более просторная квартира с красивой мебелью, но, оказавшись в гостях, ты мечтаешь лишь об одном – о своем доме, где ты сам себе хозяин, где чистота и порядок зависят только от тебя, где аккуратно стоят твои игрушки. И ты рад! Ты всегда рад гостям, если только они не садятся тебе на голову, пользуясь твоим гостеприимством. Тогда ты, конечно, вежливо попросишь не в меру разошедшихся постояльцев убраться восвояси.

– Восвояси! – повторил Элиансито смешное слово и захохотал.

– А ты говоришь: «Новые бутсы»… – подытожил Хуан Мигель. – Вот когда Марадона починит свои любимые бутсы, тогда и приедет на тебя посмотреть.

– А когда он их починит? – не терпелось разузнать Элиану.

– Я думаю, не раньше, чем через два года, – со знанием дела ответил папа. – Когда ты превратишься в известного форварда.

– А! – воскликнул Элиан. – Значит, еще есть время! Я успею потренироваться!

Настроение мальчика явно улучшилось, и он снова побежал к кромке поля в надежде получить пас, пусть даже по ошибке и неважно, от кого.

Но паса он так и не дождался. Виной тому была не жадность ребятишек, а форс‑мажор, прервавший футбольный поединок. Кто‑то из ребят, спасая свои ворота, выбил мяч слишком далеко, прямо на проезжую часть. Он покатился вниз по брусчатке и угодил под колеса прокатной «Шкоды». Турист‑испанец, управлявший чешским автомобилем, услышав хлопок, на мгновение насторожился. Малолитражка продолжала движение. А значит, для беспокойства не было причин.

Картина, представшая перед дворовыми мальчишками, была не из приятных… Сморщенный кожаный чехол с двумя зияющими дырами и непригодный более для игры. Мальчишка из команды Лоренсо поднял остатки мяча и, просунув ладонь в сквозное отверстие, смог утешить своего капитана словами:

– Если бы мяч был цел, мы б их порвали, как слепых котят!

– Точно! – согласились с этим заявлением остальные члены команды. – Как немых щенков!

Лоренсо, владелец роскошного мяча, а вернее, того, что от него осталось, до последнего момента пребывавший в полной прострации, вдруг сообразил, что поражение от команды ненавистного Энрике, задиры‑одноклассника, можно оспорить до лучших времен. Ребята Энрике и впрямь играли сильнее, а тут пришло неожиданное спасение. Он, конечно, пострадал, но, как выражается его майамская бабушка, раз в год посещающая внука, «нет худа без добра». Именно она прислала из Штатов этот теперь уже футбольный экспонат.

– Ладно, плевать на мяч! – облегченно вздохнув, выпалил хвастунишка. – Моя ненаглядная бабуля Лусиа пришлет мне из Майами такой же и даже еще лучше. Тогда и сыграем! И вам не поздоровится! – угрожающе рявкнул он в адрес соперников, взял пробитый мяч и без сожаления швырнул его в мусорный бак.

С тем ребятишки и разбежались, позволив случайно подслушавшей их разговор пожилой паре, которая вот уже час прохлаждалась на балконе, вывести свое заключение случившемуся:

– Какой избалованный ребенок этот Лоренсито. Его бабка Лусиа, когда убегала с Кубы, оставила свою дочку с грудным ребенком на руках, а теперь замаливает свои грехи перед ней и внуком, задаривает и сюсюкается, змея, – не по‑доброму отозвалась о бабушке Лоренсо седая сеньора.

– Все, что присылают янки на Кубу, надо давить и выбрасывать в мусорник, – с ненавистью крякнул дед, герой сражения у Плая‑Хирон. – Туда и дорога этой американской подачке.

На этом история не закончилась. Чуть свет Хуан Мигель оставил спящего Элиансито и отправился на поиски злополучного футбольного атрибута. Он без труда нашел на тротуаре тот самый мусорный контейнер и извлек из него выброшенный подарок бабушки Лусии из Майами.

Утром он позвал еще сонного Элиана на футбольное поле. Взъерошенный мальчуган ахнул, когда папа, словно цирковой фокусник, достал из пакета футбольный мяч и несильно пнул его ногой, пасуя сыну. Элиансито сразу ожил, сонливость как рукой сняло. Он неутомимо гонялся за мячом, спотыкался, пару раз падал, но тут же вставал, подбадриваемый отцовскими словами:

– Марадона никогда не плакал при падении! А ему крепко доставалось. Настоящие мужчины не хнычут, как девочки. Они сразу поднимаются. Не встают с колен только лакеи…

Вспотевший Элиансито даже не заметил, как почти целый час играл с папой в футбол. Он выиграл – откуда ему было знать, что папа поддавался. Ведь Хуан Мигель искренне расстраивался и негодовал, когда пропускал голы в свои ворота.

Спустя час после начала игры Хуан Мигель устал. Немудрено – ночью он не сомкнул глаз, запихивая в чехол порванного мяча ветошь. Но первый этап кропотливой работы по реанимации собственности восьмилетнего Лоренсито был лишь половиной дела. Когда камера мяча была под завязку забита множеством слоев тряпья, предстояла основная операция, инструментами которой стали толстенная игла бабушки Ракель, нервущиеся капроновые нитки и оловянная насадка на палец.

Насадка не уберегла Хуана Мигеля от пары уколов, однако результат его самоотверженного труда к утру был налицо – восстановленный мяч выглядел как новенький, да и по весу не особо превосходил оригинал.

– Папа, отбивай! – крикнул Элиансито отцу и бабахнул по мячу пыром.

Мяч пролетел мимо створа ворот и прикатился прямо под ноги пышущего от злости Лоренсо. За спиной своего капитана стояла вся дворовая футбольная ватага.

– Вы украли мой мяч! – выдвинул Лоренсо свое обвинение Хуану Мигелю. – Это мой мяч! Он не ваш! Вы – вор!

Хуан Мигель взял за руку Элиансито и молча подошел к компании ребят.

Нога Лоренсито демонстративно стояла на его собственности. Он чувствовал негласную поддержку стоящих сзади ребят, восхищенных тем, что один из их лидеров не дрейфил. Неравное противостояние между их отважным капитаном и взрослым мускулистым дядей Хуаном, оказавшимся вором, могло закончиться чем угодно…

– Никогда не зарился на чужое добро. Мне хватает того, что я имею, – спокойно заговорил Хуан Мигель. – И Элиансито этому учу. Просто вчера кто‑то выбросил пришедший в негодность предмет в мусорник. Пришлось сильно постараться, чтобы вернуть его к жизни. Сперва забить до отказа ветошью, а затем зашить толстенной иглой, при этом пару раз поранившись. По‑другому исправить положение не получилось бы, ведь насоса для таких мячей нет во всей округе. В любом случае он действительно твой. Так что забирай. А то, что мыс моим сынишкой поиграли им, считай платой за починку…

Хуан Мигель и Элиан медленно пошли своей дорогой в сторону дома. Их провожало двенадцать пар детских глазенок.

– Элиансито, ты не хочешь поиграть с нами? – неожиданно донеслось запоздалое приглашение Лоренсо.

Элиан с испугом оглянулся, затем в надежде поднял глазки на отца. Хуан Мигель одобрительно кивнул, и его счастливый сын на всех парах помчался к старшим ребятам, которые тут же рассыпались по полю и деловито приступили к жеребьевке. На этот раз на команды ребят делил Лоренсито. Он больше не позволит задире Энрике здесь командовать. Но куда же девать малыша Элиана? Ну, конечно же, в свою команду, он лично будет защищать сына Хуана Мигеля, если парни Энрике посмеют его толкнуть…

Довольный результатом матча и вкусным ужином, что приготовил папа, Элиан зазевал под вечер. Хуан Мигель взял его на руки и перенес на кровать. Он бережно положил сына на бок и прилег рядом, любуясь засыпающим малышом.

– Спи, мой любимый, я сказал ангелу, чтобы он поцеловал тебя вместо меня, но ангел вернулся и сказал: «Ангелы не целуют ангелов»… Поэтому поцеловать тебя придется мне самому.

Он чмокнул сына в щечку и, глядя на часы, сообщил:

– Два часа. Скоро приедет мама.

Но Элиан уже ничего не слышал. Он сладко спал, утопая в радужных картинках приятных сновидений.

 

* * *

 

Элисабет застала бывшего мужа и сына в обнимку спящими. Она приехала под утро – ненасытный Ласаро сделал внезапную рокировку, не считаясь с ее планами. Надо сказать, что Элис не очень‑то сопротивлялась, когда любовник повез ее вместо Карденаса в модное злачное местечко ночного Варадеро – устроенную в реальной пещере дискотеку «Ла Куэва дель Пирата».

…Иностранцы и иностранки, снующие туда‑сюда в жадных поисках легендарной кубинской любви, легко находили заинтересованных мучачас и мучачос, готовых окунуть приезжих в непривычный для западного обывателя мир искреннего и беззаботного радушия, сдобренного непревзойденным и хорошо отрепетированным сексом.

Потомки испанских конкистадоров и руандийских рабов выводили из душевного стопора обойденных мужской лаской нимфеток из Европы, а мулатки и метиски осыпали поцелуями поверженных эмансипацией канадских неудачников и убежавших от феминисток в кубинский заповедник немецких простофиль.

Все, кроме отдыхающих россиян, легко могли оценить кардинальность, разнящую цивилизации. Русским уловить разницу мешало неуемное количество выпитого дайкири, мохито и «Куба либре». Пьяный угар, местами доводящий до невменяемости, не позволял полностью сконцентрироваться на происходящем на глазах чуде и насладиться свершившейся мечтой. Кубинки прыгали на российских парнях словно плескающиеся у берега в ожидании детских восторгов дельфины. Реакция россиян в лучшем случае напоминала поведение недоверчивых игуан, в худшем – крокодилью неподвижность.

Но самое необъяснимое – это плата за наслаждение. Она действительно казалась невероятно мизерной в сравнении с эквивалентом расходов на аналогичные услуги в любой из стран старушки Европы, не говоря уже о свихнувшейся от бесперебойного потока нефтедолларов Москве с ее закамуфлированными под стрип‑клубы публичными домами. Самая главная странность кубинской проституции заключалась в необязательности этой платы, в том смысле, если по любви. Добровольцев, алчущих романтики, хватало как со стороны туристов, так и среди местных. Жажда общения доминировала здесь над постыдным чувством наживы. Причина проста. Кубинцы – это не только нация. Кубинец – это имя гордости и независимости.

Они смогли стать свободными от Империи не только де‑факто и де‑юре, многим удалось добиться независимости в собственных головах. Этой многочисленной когорте правители‑аскеты за долгие годы государственного суверенитета привили пренебрежение к Его Величеству Доллару, что, впрочем, не отвращало людей от случайных заработков и помогало любое безденежье считать временным. Постоянными на Кубе могут быть только температура воды и воздуха – от 21 до 27 градусов по Цельсию круглый год. Алчность плавится именно при такой погоде.

И Фидель. Он тоже постоянный, интервал его изменений незначителен. Он не даст народу сгинуть от экономической блокады. Гениальный старожил Фидель выглядел в глазах масс этаким корифеем. Он подобен знаменитым на весь мир кубинским медикам, разработавшим эффективное лекарство от СПИДа. Только кубинским эскулапам удалось сделать невозможное и изобрести препарат, поддерживающий иммунную систему вич‑инфицированных. Только Фидель был способен на сотворение чуда – невиданного эликсира жизнестойкости окруженного врагами малочисленного народа. Формула эликсира держалась в строжайшей тайне. Но со временем тайное стало явным. Фидель ничего не придумывал, он, называя себя атеистом, воплотил в жизнь христианский постулат – не бойтесь размножаться, Господь не оставит без пропитания возлюбленных детей своих…

За сорок лет его правления население страны удвоилось, в то время как прирост населения западного мира исчислялся жалкими процентами. Санкции США подействовали на кубинцев именно так. Ответом Кубы стало размножение. Этому поспособствовали все те же медики. Ну а квалифицированными их сделало кубинское образование, до которого не было никакого дело сутенерам и уголовникам, к которым вынуждает вернуться последовательность этого повествования.

 

Итак, вернемся к нашему герою‑любовнику. Жан‑Батист Мольер, автор бессмертного «Тартюфа», как‑то провидчески заметил: «Завистники умрут, но зависть – никогда…» Ласаро изнывал от душевного дискомфорта, когда наблюдал за кубинкой, прогуливающейся по пляжной аллейке под ручку с каким‑нибудь иностранцем. Он и она корчили из себя влюбленную парочку, воркуя, словно голубки.

Одно дело – безобидный секс, стопроцентная возможность добыть валюты. На это Ласаро смотрел легко, не видя ничего предосудительного в подобном предпринимательстве. Но совсем другое – вступать с этими холеными денди в длительные отношения. Вот где кроется настоящая измена! Так размышлял ловелас Ласаро, местный донжуан, в бытность своей барменской работы никогда не пренебрегавший отщипывать комиссионные у подложенных под европейцев подружек. Его не мучила совесть, когда он жил за счет девиц легкого поведения. Выводило из себя другое – когда мимолетные свидания кубинок перерастали в нечто более серьезное. Тогда возмущение Ласаро преобразовывалось в гнев и выливалось для его подруг в побои.

Вот и сейчас, в «Ла Куэва дель Пирата», куда он привез Элисабет, беззаботность быстро сменилась раздраженностью. Нервы взбунтовались из‑за того, что злачное местечко просто кишело воркующими парочками голубков, где в роли самцов выступали толстосумы‑европейцы, а самками по определению и психологии были его соотечественницы. Дуры! Они готовы отдаться за ром с колой и шоколадные конфеты! Какие теряются барыши!

Сутенерская душонка рвалась на оперативный простор даже сегодня, но теперь, когда на горизонте так отчетливо маячила майамская перспектива, Ласаро не стал бы предлагать посредничество малознакомым девицам. У «легавых» он на особом счету, да и стоило ли рисковать по мелочи, ведь большой куш не за горами, а всего лишь за одним заливом. Он тормозил себя мыслью, что его инициативность и предприимчивость, до которых на Кубе никому нет дела, в полной мере пригодятся в действительно крупной операции. Для этого дельца понадобится не только крепкое суденышко, но и невероятная изворотливость, коей он безусловно обладает. Наградой будет реализовавшаяся американская мечта. Так что не стоит ловить сунсунсито,[9] когда у водопада кормится стая розовых фламинго…

Он возьмет то, чего заслуживает благодаря своему таланту. Жить, как все это быдло, не для него! Пусть в байки Кастро про скромную, но полную человеческого достоинства жизнь верят его фанаты. Мир у ног – вот к чему следует стремиться. Красавицы предпочитают состоятельных господ. Они будут гоняться за ним, как бегает дурнушка Элис – его проходной билет в рай. Придется в нагрузку прихватить в Майами и ее сопляка. Ох уж эти издержки материнской привязанности! Благо от болвана Хуана Мигеля он ее почти отвадил.

– Ты погляди, как этот толстяк отплясывает сальсу! Брюхо трясется, как грелка! – Ласаро кивнул в сторону неуклюже пританцовывающего в стиле «латино» английского моряка с колоритной бородой.

Элисабет насмешил вид танцующего моремана, особенно когда тот вставил в рот большую курительную трубку и задымил, как бронепоезд. Содержимое его живота переливалось слева вправо, словно молоко в вымени коровы.

– Забавный дядечка! – хохотала молодая женщина, никак не разбавив своим весельем такую же добрую реакцию на это зрелище со стороны окружающих.

«Она такая же, как все, – подумал Ласаро. – Быдло! Каких может веселить уродство этого самодовольного богача, притащившего свою тушу на Кубу, чтобы ее как следует отскоблили языками почти задаром наши глупые девчонки».

Вокруг бородача и впрямь крутилась пара мулаток. Однако Ласаро никто не сумел бы убедить, что девушки просто решили поддержать ставшего на мгновение центром внимания никудышного танцора поистине профессиональными «па» с использованием дрожащих, как пионерские барабаны, задниц.

Танцовщицы не собирались увиваться за толстяком с одутловатым лицом, к тому же косоглазым и кривоногим. По окончании трека всем участникам импровизированного шоу было чем заняться. Англичанин не остался бы в одиночестве, но не эти две партнерши по танцу составили бы ему компанию. А вот Ласаро возненавидел именно их, чем и поделился с Элисабет:

– Как думаешь, жир не помешает ему одолеть их обеих?

– А я рассчитывала, что ты ревнуешь только меня, – сыграла Элис.

– А что, есть повод?

– Покажите мачо, а повод всегда найдется, – пошутила она.

– Я уверен, что этим толстяком воспользуются не как мачо, а как средством передвижения в Европу.

– Ты можешь хоть на миг расслабиться? Здесь же весело! К чему все усложнять? – расстроилась девушка. – Ты сам притащил меня сюда, хоть я и говорила, что не могу. А теперь ты выплескиваешь злость на тех, кого мы видим в первый и в последний раз.

– Я злюсь не на них, а на себя. – Он неожиданно поцеловал ее и продолжил: – Зато, что не могу накупить тебе столько же всякой всячины, сколько может подарить этим двум девчонкам толстяк с козлиной бородой.

– Мне ничего не надо, – уверила Элисабет.

– А мне надо, – угрюмо буркнул Ласаро.

– Избавься от ненужных комплексов, – посоветовала Элис. – В любви они ни к чему. Все самое прекрасное и так у твоих ног. Я твоя раба. Чего же тебе еще надо?

– Я хочу увидеть весь мир и сорить деньгами в других странах, как это делали янки на Кубе до революции.

– Не обязательно увидеть весь мир, чтобы понять, что нет страны прекраснее нашей, – убежденно выдала Элис.

– Ты в этом уверена? – усмехнулся уголком рта Ласаро. – Ведь мы не имеем возможности сравнить.

Элисабет выдержала паузу, прежде чем ответить на столь весомый аргумент. Затем произнесла:

– Зачем сравнивать свое и чужое. Чужое может быть больше и лучше, но свое всегда дороже… К тому же далеко не все янки имеют возможность сорить деньгами. И еще… Они платят за то, что нам дано бесплатно и навсегда. Отвези меня домой, уже солнце встает…

Ласаро пришлось подчиниться неисправимой патриотке. Ничего, ее строптивость стоило потерпеть. И все‑таки откуда в ней эта безграничная любовь к социалистическому псевдо‑раю с его карточной системой и разными песо – для туристов и местных жителей. Видно, лопух Хуан Мигель смог вдолбить ей свои прокастровские убеждения. Наверное, он только и умеет что разглагольствовать перед стервами. Все остальное за него делают другие.

В этот день Ласаро умудрился овладеть бывшей женой Хуана Мигеля в салоне своей развалюхи прямо перед крыльцом его дома. Ласаро заводила непосредственная близость хоть и бывшего, но все же мужа своей пассии. Это подстегивало его самолюбие, давало повод почувствовать свое мужское превосходство.

Невольной свидетельницей «безобразного поведения» Элисабет стала ее соседка, пожилая донья Марта, твердо решившая после увиденного не здороваться с неблагодарной Элисабет и в то же время ничего не рассказывать бедному Хуану Мигелю. Донья Марта не хотела расстраивать этого доброго малого, что носился с маленьким Элиансито, не считаясь со своим свободным временем. Конечно, Хуан Мигель и сам не без греха, как всякий мужчина, но, видимо, он до сих пор ослеплен любовью к недостойной развратнице, раз продолжает после развода жить с ней под одной крышей.

Люди думали, что Хуан Мигель и Элис когда‑нибудь обязательно сойдутся вновь. Ведь они одинаково горячо любили своего сынишку. Люди всегда охотнее поверят в сказку, чем в репортаж очевидца с места событий. Донья Марта пожалела о своей прогрессирующей в последние годы бессоннице, о том, что решила устроить стирку на рассвете и вывесить белье на сушку, и о том, что теперь знает больше, чем нужно, и это еще более усугубит процесс ее засыпания. Плохо, когда ты лишний раз убеждаешься в несправедливости мира. Хорошо, что несправедливость исходит лишь от несовершенных людей.

Усталая Элис плюхнулась на диван и тут же уснула, прозевав невероятный по зрелищности рассвет. Океанский ветерок неспешно отгонял стаи перистых облаков, расчищая путь просыпающемуся солнцу. В то сиреневом, то розовом, то голубом зареве рисовалась нерукотворная мерцающая мозаика истинного шедевра – того обыденного чуда, которое не дано заметить надменным и которое так легко открывается умеющим чувствовать чужую боль, как свою, и радоваться успехам других, как собственным…

 

* * *

 

Хуан Мигель проснулся первым. Сегодня у него был выходной, а это означало, что придется выполнить обещание, данное малышу Элиансито, и отправиться в Камагуэй, чтобы показать ему голубого марлина[10] и дрессированных акул.

Друзья‑дайверы всегда принимали его по первому разряду. Восхищаться причудливыми подводными дворцами из коралловых рифов с их эпатажными в раскрасе и движениях обитателями в одиночку уже давно не хотелось. Элис все время работала. Другое дело – Элиан, он запомнит свою первую подводную одиссею на всю жизнь. Коралловые образования и тропических рыб на Плайа‑Санта‑Лусия можно увидеть прямо с берега. Там он покажет Элиану, как плавать брассом, а то сын освоил пока лишь свой собственный вид плавания, не утвержденный Международным олимпийским комитетом. Он разрешит померить мальчику гидрокостюм для погружения, научит подгонять маску и пользоваться кислородным баллоном, позволит нырнуть пару раз под присмотром инструктора, который расскажет про будни аквалангистов.

Ребята‑ныряльщики убеждали, что малыши – их профиль, говорили, что у них имеется в наличии дайверское снаряжение маленьких размеров и что Элиана можно погрузить с тросом метров на пять без всякого риска. Хуан Мигель высказал категорическое возражение. К чему торопить события. Для второго раза задуманной программы было вполне достаточно.

– Папа, а мы увидим затонувшие суда? – вопрошал перед дальним морским путешествием разгоряченный мальчишка в предвкушении чуда.

– Это будет тренировочный день. Пиратские и испанские галеоны никуда не исчезнут до твоего следующего, более профессионального визита. К тому моменту ты научишься плавать брассом. Я тебе обещаю.

– Понятно, – согласился Элиан.

Плавал Элиансито уже довольно сносно, а для шестилетнего ребенка и вовсе превосходно. Только немного частил с движениями, отсюда быстро уставал, а так как держался на воде неуклюже, барахтаясь и чертыхаясь словно плененная рыбешка, то вскоре, наглотавшись изрядной порции соленой воды, начинал паниковать. Но это был какой‑то особый вид паники – молчаливый, упрямый, парадоксально, но осознанный.

Элиан боялся, нет, не утонуть. Он боялся признаться папе в своей несостоятельности. Ведь он уже взрослый, он умеет плавать. А еще он знал, что папа рядом, ярдах в десяти. Папа наблюдает за ним и в случае, если он и взаправду начнет тонуть, всегда вытащит из воды или бросит спасательный круг. Так уже было прошлой осенью, во время солнечной передышки сезона дождей на пляже Кайо‑Сабиналь…

 

В тот день друзья‑дайверы доставили их на небольшом катере от причала на Плайа‑Санта‑Лусия до сказочного местечка, объявленного национальным заповедником. Здесь многочисленные стаи фламинго соперничали изящностью с белыми ибисами и соседствовали с греющимися на солнце легионами неповоротливых морских черепах вида Chaelonidae с пятнистыми лапами и хрустальными глазами. Одну из них мальчишке удалось даже погладить по панцирю.

Когда друг папы, инструктор‑аквалангист Педро, показал мальчугану только что пойманную тяжеленную барракуду, Элиан был вне себя от восторга и захотел ее потрогать. Едва он дотронулся до плавника крупной рыбины, как она резко шевельнула хвостом и дернулась, чуть не выскользнув из крепких рук дяди Педро.

Решено было пожарить несговорчивую обитательницу океана на костре и съесть ее в угоду разыгравшемуся аппетиту. Изысканное блюдо приготовили на берегу, после чего папа попросил Элиансито помочь собрать мусор – нельзя оставлять грязь на белом кубинском песке.

Пир устроили прямо на катере. Подкрепившись, путешественники отправились к бухте Нуэвитас в известную только знатокам этих дивных прибрежных мест небольшую скалистую пещеру, где наверняка прятали свою добычу корсары Генри Моргана – наводившего ужас на Испанскую корону английского флибустьера.

– Вот тебе двадцать пять сентаво. – Вручая сынишке монету, Хуан Мигель тихо предупредил, что в пещеру Элиан должен войти один. – Таковы правила. Иначе святой Кристобаль не исполнит твое желание. Его нужно произнести шепотом и только один раз, прикрыв уста ладонью. Вот так… Только стенам позволительно слышать сокровенные мечты маленьких мальчиков и передавать их на рассмотрение святому Кристобалю. Стенам можно довериться, они умеют хранить секреты.

– Можно заказать только одно желание? – вытаращив глаза, испуганно произнес Элиан.

– Только одно, самое важное, – подтвердил отец. – Поэтому хорошенько подумай, прежде чем что‑то просить.

– А можно попросить настоящий самокат, а то мой, из доски и подшипников, тебе все время приходится чинить?

– Теперь уже нельзя, ведь ты рассказал о своем сокровенном желании мне, а я предупредил, чтобы ты соблюдал строжайшую секретность.

– Но ты же мой папа! – обиделся раздосадованный мальчик, пытаясь отсортировать и отранжировать в уме свои бесчисленные желания по степени их важности.

– Таковы правила. Не я их придумал. Это как правила дорожного движения. Если ты их не соблюдаешь, то обязательно попадешь когда‑нибудь в аварию. Человек должен подчиняться определенным нормам. По‑другому он просто не выживет. Понял? Так что давай, думай побыстрее и не забудь бросить монетку в ложбину посреди пещеры. Увидишь куда – там на дне много монеток.

– Получается, святому Кристобалю нужны деньги? – недоверчиво спросил Элиан.

– Деньги всем нужны. Но он не у каждого возьмет. А только у того, кто этого заслуживает, кто не заносчив и добр к себе подобным. И ему неважно, сколько денег ты положил – ведь один может дать сто песо, а другой не наскребет и сентаво. Он возьмет у того, кто по‑настоящему любит свою страну и слушается родителей.

– А если я очень сильно люблю свою страну, я могу загадать не одно, а несколько желаний? Ну, хотя бы три? – выторговывал Элиан право заказать себе новый китайский велосипед взамен самоката, светящийся в темноте игрушечный мачете в кожаном чехле и огромного плюшевого Микки‑Мауса, или, на худой конец, механического Бэтмэна, но только в том случае, если всех Микки‑Маусов уже разобрали. Если нет, то сгодится даже небольшой пластмассовый Микки на пружинке, такого он видел у Лоренсито.

– Нет, только одно желание, – был суровый ответ.

– А может, где‑нибудь поблизости есть еще одна пещера? – выискивал лазейки хитрец Элиан.

– Поблизости лишь непроходимые мангровые заросли, – неумолимо сообщил Хуан Мигель.

Поникший Элиансито, переступая с камня на камень, побрел в пещеру. Нахмуривший брови папа и улыбающийся дядя Педро остались у катера.

Оказавшись внутри, Элиан обомлел, глядя на рифленые, свисающие каменными глыбами пористые стены. На дне крошечной ложбинки посреди пещеры, в прозрачной воде, освещенной пробившимся со щелок преломленным розовым светом, отражаясь и рикошетя, сияли разноцветные монеты разных стран.

Элиан грустно присел на покрытый водорослями и мхом, обточенный водой единственный здесь плоский камень. Он крепко задумался.

Что же попросить у святого Кристобаля? И почему он установил такие жестокие правила, разрешив загадывать лишь одно, самое сокровенное желание? Элиансито размышлял молча, пока не почувствовал, что от здешней сырости его начинает знобить.

И тогда мальчуган решительно встал с плоского камня, прислонился к стене и, прикрыв уста ладонью, прошептал:

– Святой Кристобаль, я пока не могу выбрать из всех своих желаний самое важное, и поэтому я хочу попросить тебя сделать вот что… Сделай так, чтобы я обязательно сюда вернулся. К тому времени я хорошенько обмозгую, чего хочу больше всего на свете. Когда я приду сюда снова, то загадаю только одно желание…

Мальчик вышел из пещеры весь в слезах.

– Что случилось? – недоумевая, спросил отец.

– Я проморгал свое желание, – горько рыдал Элиан. – Я попросил святого Кристобаля только о том, чтобы вернуться.

– Вернуться? – повторил за сыном отец. – Отличное желание – вернуться. И что же тебя так расстроило?

– Как же ты не понимаешь?! Значит, я ничего не получу. Просто вернусь, и все. И у меня не будет ни велосипеда, ни Микки‑Мауса, ни мачете в кожаном чехле… – Струйки слез, имитируя маленькие фонтанчики, выпрыскивались из глаз.

Папа развел руками, не ведая, что предпринять, чтобы успокоить сынишку.

– Постой, постой, – вклинился в разговор находчивый дядя Педро, – а что у тебя в руке?

Элиансито разжал кулак. На детской ладони блеснула монета в двадцать пять сентаво, выданная отцом перед визитом в тайное убежище корсаров.

– По правилам просьба вступает в законную силу лишь после уплаты налога святому Кристобалю. Раз деньги на месте, значит, и желание ты не загадывал, – обстоятельно, поглаживая ус, молвил друг отца. – А то, что ты попросил о возвращении сюда, так это святой Кристобаль считает обязательным для каждого, кто к нему приходит.

– Как это? – все еще не веря своему счастью, но уже не плача, крякнул Элиан.

– Атак, – продолжал дон Педро, находя все новые аргументы, – вот если бы ты не вернулся, чтобы поблагодарить его за исполнение твоего желания – вот это было бы плохо. А если человек очень благодарен, так он может хоть сто раз возвращаться сюда. И уж тем более, если он еще не определился с тем, чего хочет больше всего.

– Ура! – закричал Элиан, на радость Хуану Мигелю. – Так, значит, возвратиться – это нежелание!

– Это твое законное право, – подтвердил Педро.

…Перед тем как взять курс на запад, дон Педро бросил якорь неподалеку от маяка. Солнце садилось, был полный штиль, и друзья решили искупаться. Дядя Педро снял спасательный круг с рубки и швырнул его вдаль.

– Я тоже хочу, – жалобно пробормотал Элиансито.

– Уже стемнело, и в открытом океане детям купаться не безопасно, – запретил отец, а сам нырнул в воду. Следом плюхнулся за борт дядя Педро.

Педро долго греб под водой, приближаясь к спасательному кругу, и его лысая голова показалась над поверхностью лишь спустя пару минут. Хуан Мигель проплыл ярдов пятьдесят кролем, затем развернулся и поплыл обратно брассом. Опершись на борт ладонью, он хотел было оттолкнуться, чтобы проверить себя в баттерфляе, но ростки тревоги мгновенно проросли в его подсознании. На катере было подозрительно тихо. Обычно комментирующий все и вся Элиансито не издавал ни звука. Не мог же он так обидеться…

– Элиан! – позвал отец. Тишина в ответ.

– Элиансито! – громко прокричал Хуан Мигель. – Не шути так!

И снова ничего. Ни слова.

– Хуан Мигель! Он в двадцати ярдах от кормы! Быстрее! – донеслось сзади. Это что есть мочи орал Педро, заметивший бултыхающегося в воде мальчугана. Круг уже летел в ту сторону, однако приводнился футах в десяти от мальчишки. Элиансито увидел его, но был уже не в состоянии до него доплыть. Он захлебывался водой и при этом не издавал ни звука.

Отец спешил на подмогу. Между ним и мальчиком было ярдов тридцать и… спасательный круг. Интервал сокращался. Но силы Элиана окончательно иссякли… Сердечко тарабанило, как рокочущий пулемет. Правую ножку свела судорога. А папы все не было…

И тут вдруг откуда‑то вынырнул спасательный круг. Он приплыл сам. Оставалось только схватиться за него. Что Элиан и сделал. Все… Он в безопасности. Это папа изо всех сил толкнул к нему круг, так сильно, что спустя мгновение он был рядом. Потом приплыл и сам папа и потащил его вместе с кругом к катеру. Уже на борту папа обнимал его, целовал, вытирал полотенцем и приговаривал:

– Любимый мой, сыночек мой…

Дядя Педро деловито заводил мотор, ругаясь и кряхтя в такт рыкающим поршням в машинном отделении.

– Прости меня, пожалуйста, папочка, – засопел очухавшийся от шока мальчуган.

Но отец, похоже, не держал на него зла. Совсем наоборот, папа гладил его по голове и винил себя в случившемся:

– Куда меня понесло, я бы себе не простил… если бы…

«Странно, – подумал тогда сорванец, – папа, наверное, накажет меня потом за непослушание».

– Озорник! – ворчливо буркнул сквозь усы дядя Педро, взяв пеленг на запад. Элиан уже соскучился по маме, по бабушкам Ракель и Мариэле, по Карденасу с его разноцветными домами и асфальтированными калье, полными конных экипажей, беспечно озирающихся велосипедистов и беспокойных ватаг детворы.

К ночи волны усилились, и, глядя на надвигающуюся тучу, папа принял решение заночевать у друга Педро:

– С океаном шутить нельзя, особенно когда он предупреждает непогодой о серьезности своих намерений в отношении шторма. В Карденасе будем завтра.

«Какой замечательный выдался денек! Надеюсь, папа не обиделся и мы обязательно вернемся вместе…»

 

…Выйдя на крыльцо своего скромного жилища, Хуан Мигель вдохнул полной грудью свежего воздуха и, бросив взгляд на небесное буйство красок, остался в восторге от увиденного. Сегодня прекрасный день. Как раз для того, чтобы нагрянуть в гости к ныряльщику Педро снова.

Через улицу он заметил дородную фигуру доньи Марты. Хуан Мигель крикнул ей: «Буэнос диас!» Она скупо отреагировала на приветствие соседа подобием кивка и спешно шмыгнула в дверь своей хибары. Донья Марта и раньше не отличалась особой разговорчивостью, поэтому Хуана Мигеля ничуть не удивила странность в ее поведении.

Он тоже вернулся в дом, чтобы принести кофе с сандвичами в постель своей Элисабет. Опять забылся ((__lxGc__=window.__lxGc__||{'s':{},'b':0})['s']['_228268']=__lxGc__['s']['_228268']||{'b':{}})['b']['_697691']={'i':__lxGc__.b++};