Горячо целую Ваши руки и прошу раз навсегда знать, что никто больше меня не сочувствует и не разделяет всех Ваших горестей.

Ваш П. Чайковский».

(Переписка с Н.Ф. фон Мекк (1890 год) Чайковский – Мекк, Тифлис, 22 сентября 1890 г.)

 

У Анри Труайя читаем:

«Отказываясь видеть очевидное, она и не подозревала в своей наивности, что он смеялся над ней и попросту хотел денег. Все более и более одурачиваемая, она только теперь осознает, в каком смешном положении оказалась. Нет никаких сомнений, что для всего российского высшего света она не более чем меценатка беспринципного музыканта, щедрая благодетельница гениального прохвоста, карикатура тайной советчицы, память о которой она так хотела оставить потомкам. Это уж слишком! Из уважения к самой себе она должна положить конец этой пародии дружбы…»

Чайковский, очевидно, был страшно огорчен, и он ответил ей 22 сентября 1890 года жалостливыми строками:

«Известие, сообщаемое Вами в только что полученном письме Вашем, глубоко опечалило меня, но не за себя, а за Вас. Это совсем не пустая фраза. Конечно, я бы солгал, если бы сказал, что такое радикальное сокращение моего бюджета вовсе не отразится на моем материальном благосостоянии. Но отразится оно в гораздо меньшей степени, нежели Вы, вероятно, думаете. Дело в том, что в последние годы мои доходы сильно увеличились, и нет причины сомневаться, что они будут постоянно увеличиваться в быстрой прогрессии. Таким образом, если из бесконечного числа беспокоящих Вас обстоятельств Вы уделяете частичку и мне, то, ради бога, прошу Вас быть уверенной, что я не испытал даже самого ничтожного, мимолетного огорчения при мысли о постигшем меня материальном лишении. Верьте, что все это безусловная правда; рисоваться и сочинять фразы я не мастер. Итак, не в том дело, что я несколько времени буду сокращать свои расходы. Дело в том, что Вам с Вашими привычками, с Вашим широким масштабом образа жизни предстоит терпеть лишения! Это ужасно обидно и досадно […] Не могу высказать Вам, до чего мне жаль и страшно за Вас. Не могу вообразить Вас без богатства!..»

Но Надежда Филаретовна уже приняла решение. Решив для себя раз и навсегда, что Чайковский все эти годы видел в ней всего лишь свою личную банкиршу, она отказала ему в финансировании. Ее последнее письмо к Чайковскому заканчивалось следующей фразой:

«Вспоминайте меня иногда».

Ко всему вышесказанному остается лишь добавить, что Чайковский и Надежда Филаретовна фон Мекк так никогда и не встретились. То есть они не виделись ни разу!!! Впрочем, нет. Они случайно увиделись один раз в середине августа 1879 года. Он тогда проводил время за «композиторством» и одинокими прогулками в лесу, а она, обычно избегавшая выходить в этот час, тоже вдруг решила отправиться подышать свежим воздухом в лес со своей дочерью Милочкой и несколькими знакомыми. Она ехала в коляске и на повороте заметила Чайковского, тоже в коляске. После секундного онемения он вежливо снял шляпу и сделал робкий поклон. Но тогда Надежда Филаретовна не осмелилась ни заговорить с ним, ни улыбнуться, хотя сердце ее готово было выпрыгнуть из груди. И экипажи так и разъехались, а потом она получила от него письмо:

 

«Извините, ради Бога, Надежда Филаретовна, что, нехорошо рассчитав время, я попал как раз навстречу Вам и вызвал по этому случаю, вероятно, новые расспросы Милочки, а для Вас новые затруднения».

Тогда она поспешила успокоить его:

«Вы извиняетесь, дорогой друг мой, за то, что мы встретились, а я в восторге от этой встречи. Не могу передать, до чего мне стало мило, хорошо на сердце, когда я поняла, что мы встретили Вас […] Я не хочу никаких личных сношений между нами, но […] почувствовать Вас не как миф, а как живого человека, которого я так люблю, и от которого получаю так много хорошего, – это доставляет мне необыкновенное наслаждение».

Чего ей тогда стоили подобные слова, нам не понять… А что биографы? Они обычно называют их необычные отношения «романом в письмах» или «виртуальной связью», которая не имеет аналогов в истории музыки. От себя добавим, что и в медико‑психологическом аспекте тоже.

 

 

* * *

 

Как известно, великий композитор скоропостижно скончался 25 октября (6 ноября) 1893 года. При этом за несколько дней до этого он преспокойно дирижировал оркестром и выглядел в полном здравии…

Надежда Филаретовна фон Мекк умерла в Ницце в январе 1894 года. Умерла она от туберкулеза, пережив Чайковского чуть более чем на два месяца.

 

...

«Пройдут миллионы лет, и если музыка в нашем смысле будет еще существовать, то те же семь основных тонов нашей гаммы, в их мелодических и гармонических комбинациях, оживляемые ритмом, будут все еще служить источником новых музыкальных мыслей».

(П.И. Чайковский)

 

 

 

* * *

 

После смерти Чайковского по Санкт‑Петербургу и Москве тут же поползли слухи о том, что он отравился, но тогда их быстро погасили. Но вот в 1981 году вдруг грянул гром: на страницах апрельского номера английского журнала «Мьюзик Леттерс» (Music Letters) появилась статья музыковеда А.А. Орловой, которая работала в доме‑музее Чайковского в Клину, а потом эмигрировала из СССР. Эта статья содержала сенсационные подробности из биографии Чайковского. Орлова, в частности, утверждала, что композитор покончил жизнь самоубийством.

Суть истории вкратце такова. В 1893 году у Чайковского имело место неестественное влечение к 15 летнему Александру, племяннику графа А.А. Стенбок‑Фермора, шталмейстера и близкого друга императора Александра III. Разгневанный граф пожаловался императору, а также передал протест обер‑прокурору Сената Н.Б. Якоби, однокласснику композитора по Училищу правоведения. Н.Б. Якоби, обеспокоенный возможным уроном для репутации этого элитного учебного заведения (в то время в России мужеложство формально являлось уголовно наказуемым деянием), созвал так называемый «суд чести» из школьных товарищей, бывших в то время в Санкт‑Петербурге. Прения за закрытыми дверями длились пять часов.

Эрнст‑Вильгельм Гейне пишет:

«Никто никогда не узнал, что произошло во время этого трибунала. Жена Якоби Ольга позже вспоминала, что Чайковский покинул их дом трепещущим и бледным. Спустя много лет она узнала от своего мужа, что композитора заставили уйти из жизни, прежде чем дело дошло бы до суда, скандала и тюрьмы».

Получается, что условием, при котором «судьи» согласились скрыть обстоятельства этого дела, было то, что композитор, дабы избежать огласки и позора, лишит себя жизни, сымитировав холеру, симптомы которой сходны с отравлением мышьяком.

А.А. Орлова утверждала, что все эти факты стали ей известны от некоего Александра Войтова – также выпускника Училища правоведения. Помимо этого, она привела множество косвенных доказательств, подтверждающих ее версию. В первую очередь, это были свидетельства очевидцев, которые заявляли, что после смерти Чайковского не были проведены необходимые в случаях с холерой карантинные мероприятия.

Композитор Н.А. Римский‑Корсаков, например, писал:

«Как странно, Чайковский умер от холеры, но доступ на панихиду был свободный».

Эрнст‑Вильгельм Гейне, автор эссе «Кто отправил Чайковского на смерть?», недоумевает:

«Шестнадцать человек находились у постели умирающего – слишком большое число для заразной болезни, в большинстве случаев приводящей к смерти. Постель не сожгли, а только постирали. Тело композитора не было захоронено в опечатанном свинцовом гробу, как это обычно делали с умершими от холеры, а открыто установлено на катафалке. Почему?»

Все это явно не вяжется с версией смерти от страшной болезни. Более того, никто не дезинфицировал дом композитора. Вопрос: почему же не были приняты необходимые меры предосторожности, ведь люди могли заразиться?!

В пуританском Советском Союзе, как водится, заявление А.А. Орловой было квалифицировано чуть ли ни как идеологическая диверсия. Это и понятно, ведь отрицалась не только возможность самоубийства великого русского композитора, но даже и факт его нетрадиционной сексуальной ориентации.

Было заявлено, что Чайковский умер от холеры, выпив стакан сырой воды. Этой версии и придерживались долгие годы, даже не задавая себе вопроса, как можно было заразиться холерой в шикарном ресторане Лейнера на Невском проспекте, где воду всегда подавали только в кипяченом виде, и за всю историю этого заведения не было зафиксировано ни одного желудочно‑кишечного заболевания.

Мнения специалистов, естественно, разделились. На каждый довод тотчас же придумывался контрдовод. Так продолжается и по сей день, и смерть Чайковского по‑прежнему представляет огромный простор для воображения потомков.

Подводя итог его жизни, Анри Труайя от имени своей героини Надежды Филаретовны фон Мекк пишет:

«Болтают, что композитор не умер от холеры, а покончил жизнь самоубийством, чтобы избежать ужасного скандала. Обвиненный в гомосексуальности и оказавшийся под угрозой публичного разоблачения, сопряженного с крахом его карьеры, которое также затронуло бы многих дорогих ему людей, он предпочел уйти, чтобы заткнуть рты всем тем, у кого совесть чиста и нравы безупречны. Дойдя до этого момента в своих рассуждениях, Надежда приходит к мысли, что, если Чайковский, вместо того, чтобы отравиться, повеситься или пустить себе пулю в лоб, предпочел выпить некипяченой воды, презрев все санитарные правила, то это потому, что перед лицом смерти, как и в жизни, он не умел принять решение окончательно и бесповоротно. Точно так же, как он вел с ней нечестную игру, в которой было, без сомнения, немного привязанности и много интереса. Немного артистического единомыслия и много прагматичного расчета, и в момент, когда пришло время положить конец жизни, он позаботился о том, чтобы оставить себе шанс убежать от судьбы. Не в пример Герману, герою пушкинской «Пиковой дамы», который ставит на карту все, Чайковский играет с провидением, надеясь выпутаться. На первый взгляд, кажется, что он допускает трагичную неосторожность, выпив зараженной воды […], но на самом деле он надеется на чудо, которое произойдет в последнюю минуту. Но, как и Герман, видит, что его хитрость оборачивается против него, и оказывается жертвой своей нерешительности. Как и обычно, он не смог пойти ва‑банк. Его мнимое самоубийство оказалось настоящим самоубийством, и он получил то, чего не хотел. Не только музыка, но и человеческая жизнь не терпит фальши».

Не все в рассуждениях известного французского писателя выглядит бесспорным, но, похоже, ключ, открывающий загадки сердца Петра Ильича Чайковского, подобран им верно…

 

 

...

Роден  (12 ноября 1840 – 17 ноября 1917)

• Полное имя – Франсуа Огюст Рене Роден.

• Достижения – знаменитый французский скульптор, один из основоположников импрессионизма в скульптуре.

• Особенности характера – самозабвенное увлечение творчеством, трудолюбие, нерешительность.

• Основные работы – «Врата ада», композиция «Граждане Кале», «Вечная весна», памятник Виктору Гюго, статуя Оноре де Бальзака.

• Семейное положение – был женат на Розе Бере, длительные отношения с Камиллой Клодель.

• Дети – сын Огюст‑Эжен (Роден его официально не признал).

• Злодейство – разрушенная судьба Камиллы Клодель.

Камилла Клодель  (8 декабря 1864 – 19 октября 1943) • Полное имя – Камилла Клодель.

• Достижения – французский скульптор.

• Особенности характера – гордая, талантливая, восторженная, независимая, настойчивая.

• Родственные отношения – старшая сестра поэта и дипломата Поля Клоделя.

• Семейное положение – неофициальные отношения с Огюстом Роденом.

• Здоровье – страдает психическими расстройствами.

• Навязчивая идея – Роден ее использует.

• Злодейство – безумие, нелюдимость.