Глава двенадцатая. Стычка с браконьерами

 

Днем 21 сентября Джордж, Тото и я встретили наше львиное семейство в буше. Эльса поздоровалась как всегда, Джеспэ лизнул меня и Джорджа, но, когда он хотел приласкаться к Тото, Эльса загородила ему путь. Почему‑то ее отношение к Тото изменилось, а ведь она любила его ничуть не меньше, чем Нуру и Македде. Эта перемена наступила, когда родились львята.

Ночью мы слышали рычание льва, и днем Джордж неподалеку от лагеря нашел его следы. Позднее мы с Тото пошли искать Эльсу. Она была на гряде Ворчун и не обратила на меня никакого внимания, хотя я звала ее и даже поднялась на скалу. Львята тоже не взглянули на меня. Я побыла с ними минут двадцать и отправилась домой. Может быть, объявился Эльсин супруг, и поэтому она так вела себя? Вечером Эльса не пришла в лагерь. Мы увидели семейство только на следующий день, когда они плескались в реке. Львята играли, спорили из‑за палок, плавающих в воде, а Эльса улеглась на берегу рядом с Тото и за всеми наблюдала.

Когда мы шли домой, Джеспэ, заинтересовавшись винтовкой Тото, без конца подкрадывался к нему, Эльса несколько раз вмешивалась, наконец уселась на сына и дала Тото уйти вперед.

В тот вечер мухи цеце были на редкость назойливы. Эльса зашла в палатку, повалилась на землю и замяукала, умоляя избавить ее от них. Я хотела ей помочь, но рядом с матерью уже катались, давя мух, Джеспэ и Гупа, и, когда я приблизилась, они заворчали. Я все равно стала бить мух, а Эльса облизывала сыновей, чтобы умерить их ревность. Обычно Эльса всегда была благодарна мне за помощь. И, однако, на следующее утро, когда я смотрела, как львята играют с матерью, она ни с того ни с сего раза два стукнула меня лапой.

Ночью Эльса заглянула в лагерь на несколько минут, потом целые сутки не показывалась. А когда снова пришла вместе со львятами, держалась отчужденно. Получив мясо, она утащила его в укромное местечко и вскоре удалилась.

На другой день, возвратившись с прогулки, во время которой мне попалось много свежих слоновьих следов, я увидела, как Джеспэ старательно жует мой единственный тропический шлем. Какая досада, ведь в жаркую пору мне без шлема не обойтись. Эльса в тот вечер была на редкость ласкова, словно хотела загладить вину проказника сына. Мы долго сидели вместе у реки, любуясь зимородком. Птица, как видно, ничуть нас не боялась и подходила совсем близко.

В эти дни я стала примечать, что Гупа ревнует мать не только ко мне, но и к брату. Когда Джеспэ играл с Эльсой, он старался его оттолкнуть, а если Эльса приближалась ко мне, Гупа сжимался в комок и ворчал до тех пор, пока она к нему не подойдет.

Когда уехал Джордж, я устроила себе постель в лендровере, возле которого мы привязывали на ночь козью тушу, чтобы уберечь ее от посторонних. Не могу сказать, чтобы это обеспечило мне спокойный сон, зато было хорошо наблюдать ночных животных, обитателей буша.

Особенно мне полюбилась темно‑бурая бесстрашная виверра. К великому неудовольствию шакалов, она всегда первой поспевала к добыче. Стоило ей поднять голову, как они бросались врассыпную. Если это была та же виверра, которую Джеспэ прогнал однажды, то я преклоняюсь перед отвагой львенка. Чтобы получше разглядеть виверру, я позволяла ей есть вдоволь. Гиены и шакалы не могли рассчитывать на такую щедрость.

Как‑то среди ночи меня разбудили трубные голоса слонов и треск поломанных сучьев. Великаны резвились у реки, между «кабинетом» и палатками. Они подходили все ближе, и я боялась, как бы они не явились прямо в лагерь. Эльса сидела со львятами у моего «спального вагона» и смотрела в ту сторону, откуда доносился шум. Кажется, у нее были такие же опасения. Мы все напряженно вслушивались. Вдруг я увидела, как вдоль берега передвигается громадный силуэт. Слон остановился и, казалось, целую вечность стоял неподвижно, потом наконец растаял во мраке. Эльса со львятами держалась так же тихо, как и я, и оставалась начеку, пока треск не прекратился. Потом она исчезла.

А немного погодя свет моего фонарика отразился в паре зеленых глаз. Они мало‑помалу приближались. Подумав, что это какой‑нибудь зверь приближается к козлятине, я вышла из лендровера, чтобы накрыть тушу колючими ветками. Только я взялась за ветку, как на меня набросилась Эльса. Я вернулась в машину, немного подождала и, когда мне показалось, что семейство кончило ужинать и удалилось, снова вылезла. Не кормить же шакалов! Но Эльса опять прогнала меня. Всю ночь мы состязались в бдительности. Эльса победила. И, вероятно, объелась…

В конце сентября к нам как‑то утром пришел африканец и попросил помочь прогнать двух львов, которые по соседству с его хижиной убили водяного козла. Я послала с ним объездчиков. По следам они установили, что львы провели всю ночь около добычи, а потом ушли на холмы в пятнадцати километрах от поселения. Там было их логово.

Местные жители могли убедиться, что в этом районе есть львы, кроме Эльсы. Я обрадовалась. Ведь теперь нельзя будет валить все на нее, если на скот нападут хищники.

В октябре мы с Билли Коллинзом решили встретиться, чтобы поговорить о продолжении книги «Рожденная свободной». Я отправилась в Найроби и привезла его в лагерь. К счастью, он не сердился на Эльсу и не боялся ее после того необычного приема, какой она оказала ему в первый раз. Я надеялась поспеть с ним в лагерь до прихода Эльсы, но мы замешкались в пути, и, когда прибыли, все семейство уже обедало у палаток. Я встревожилась. Однако Эльса очень приветливо встретила нас обоих и вернулась к мясу. Мы провели весь вечер по соседству с нею, а она, казалось, даже не замечала нас.

Джордж сказал, что всю ночь на 7 и 8 октября совсем рядом с лагерем рычал лев. Когда мы легли спать, Эльса ушла, возможно ко льву.

Дни были знойные, буш совсем высох. Даже в «кабинете», где обычно царит прохлада, было очень душно, когда мы пришли туда утром. И хотя нас отвлекали бабуины, антилопы и всякие птицы, мы все же хорошо поработали. Потом отправились искать Эльсу. Мы не нашли ее, но, когда звериной тропой возвращались домой, я вдруг почувствовала, как она и Джеспэ потерлись о мои ноги.

Эльса обращалась с Билли так же, как и с нами, но Джеспэ чрезвычайно заинтересовали его белые носки и теннисные туфли. Львенок приседал за каждой кочкой, примеряясь к броску, но мы всякий раз вмешивались. В конце концов Джеспэ это надоело, и он присоединился к сестре и брату. Вечер Эльса провела на крыше лендровера.

А утром она меня разбудила. Забралась в палатку и стала лизать сквозь разорванный накомарник. Как Эльса проникла сюда? И не успела ли она уже наведаться к Билли? Я крикнула Коллинзу и услышала ответ, что Эльса только что была у него. В это время показался Тото, он нес мне утренний чай. Эльса не торопясь соскочила с кровати, подождала, когда он откроет калитку, потом вышла, забрала львят, и все вместе затрусили к Большим скалам.

Я быстро оделась и поспешила к машине, чтобы узнать, как там Билли. Увидев его улыбающееся лицо, я успокоилась. Он сказал, что Эльса протиснулась сквозь колючую ограду и вскочила на крышу лендровера, но затем поняла, что внутрь ей не проникнуть. Тогда она отправилась ко мне.

Ни Дэвид Аттенборо, ни Джеф, который спал в той же машине, не пользовались таким вниманием Эльсы. Раньше только моя кровать и кровать Джорджа привлекали ее. Так что ее интерес к Билли должен был льстить ему. Не знаю, правда, что он сам об этом думал.

Под вечер мы отыскали семейство на гряде Ворчун. Эльса и Джеспэ спустились к подножию и очень радостно нас встретили. Эльса поздоровалась и с Македде, но, когда Джеспэ хотел потереться головой о его ноги, она оттолкнула львенка. Гупа и Эльса‑маленькая оставались на гряде, пока мы не отошли на несколько сот метров. Тут и они сбежали вниз на зов Эльсы. Продолжая прятаться от нас, они двинулись другим путем. Встретились мы уже у реки. Все три львенка сидели в воде, освежаясь после перехода, и внимательно смотрели на нас. Один Джеспэ присоединился к матери. Он был ласков, но из‑за его проказ мы вернулись домой уже затемно. Хотя Билли отказался от своих белых носков, Джеспэ приставал к нему по‑прежнему. Львенок садился перед ним на землю и задорно смотрел ему в лицо, загораживая дорогу. Билли всячески пытался обойти его, но через минуту Джеспэ снова подкатывался ему под ноги. Эльса вмешалась раз‑другой, поваляла сына по земле, но он только еще больше разошелся. Джордж шел впереди. Вдруг его сзади обхватили две лапы, и он чуть не полетел. Ребенок веселился! Лишь в лагере Джеспэ оставил нас в покое, так как обед был важнее.

12 октября Билли должен был уезжать. Как нарочно, днем нам не удалось найти Эльсу и львят. Пришлось ограничиться другими животными. Мы пошли посмотреть на водяных козлов и лесных антилоп, которые спустились к реке на водопой, и потом на даманов, дремавших на солнышке среди скал. А вечером, когда зашло солнце, мы увидели, как крохотные лемуры выходят из своих дневных убежищ.

Вернувшись в лагерь, мы застали там Эльсу и Джеспэ. Эльса лежала на крыше лендровера. Билли слегка потрепал ее и погладил по голове. Обычно она позволяла это только мне.

Нам хотелось еще напоследок показать Билли самую крупную реку Кении

– Тану. Правда, для этого надо было сделать крюк километров в восемьдесят, но мы не сомневались, что он будет доволен. По пути нам попался самый большой во всей области баобаб, которому, наверное, лет восемьсот. В стволе этого дерева, довольно высоко над землей, есть огромное дупло с двумя выходами, в котором могут укрыться восемь – десять человек. Когда Джордж впервые увидел этот баобаб, в нем прятались браконьеры. До сих пор в стенках дупла торчат деревянные колья, которые служили то ли ступеньками, то ли вешалками. Выходы расширены человеческими руками очень давно, лет двести – триста тому назад. Надо сказать, что здесь чуть ли не все баобабы такие же дуплистые. Эльса всегда совала нос в каждое дупло.

Нам все время попадались зебры Греви, жирафы, жирафовые антилопы и водяные козлы. Мы не ожидали увидеть в буше столько животных, потому что в засушливое время они обычно собираются у рек.

Наконец мы добрались до Таны. В этом месте в нее вливается один из четырех притоков, которые мы пересекли по пути из Исиоло в лагерь. Здесь почти всегда можно рассчитывать на встречу с бегемотами. И на этот раз мы не были разочарованы. Восемь бегемотов, раскрывая пасти, барахтались посреди потока шириной метров в шестьсот, наслаждаясь завидной прохладой. Влажно поблескивали их массивные спины.

Вдруг послышался лай собак. Джордж схватил винтовку и побежал в ту сторону. Только он перебрался через приток Таны и пропал в пальмовых зарослях, как в реку прыгнули две антилопы. Следом за ними бросились собаки, быстро настигли их и вонзили клыки им в спину и горло. На меньшей антилопе повисли сразу три собаки. Она отчаянно отбивалась. Раздался выстрел – и одна собака ушла под воду. В ту же секунду из реки вынырнула голова человека. Увидев на берегу Билли и меня, человек снова нырнул. Я не на шутку встревожилась, ведь в Тане опасные водовороты и к тому же множество крокодилов. Да еще как раз на пути браконьера плескались восемь бегемотов. Видно, и Джордж подумал о том же. Он выпустил несколько пуль наперерез пловцу, чтобы заставить его повернуть назад. Но браконьер плыл все дальше, ни пули, ни бегемоты, ни крокодилы не могли его остановить. Вот бегемоты скрылись под водой. Сейчас разыграется трагедия… Но пловец, следуя за антилопами и собаками, благополучно выбрался на противоположный берег и исчез в буше.

Появился второй браконьер, тоже с собаками. Они догоняли маленькую антилопу, которая напрасно искала спасения в реке. Вот одна собака вцепилась ей в морду, пытаясь задушить, а другая повисла у нее на спине. Джордж убил обеих собак, и антилопа отважно поплыла дальше, но метров через сто пошла ко дну.

Я побежала к Джорджу, захватив для него патроны. Он рассказал, что чуть не наступил на одного браконьера, который прыгнул в реку прямо у него из‑под носа. Джордж выстрелил в воздух, чтобы остановить его, но преступник нырнул под воду и скрылся за поворотом. Это был тот самый браконьер, который испугался меня с Коллинзом.

Теперь все было тихо, и Тана катила свои воды, увлекая погибших животных – преследуемых и преследователей. Грустно, что этот трагический эпизод оказался последним впечатлением, которое Билли увез из Кении. Но ведь это один из многих случаев, только никто их не отмечает. Еще одно напоминание, что надо покончить с браконьерством, если мы хотим сберечь животный мир Восточной Африки.

Хорошо, что наиболее прозорливые африканцы понимают, как велика ценность диких животных для страны. Только сотрудничая с африканцами, можно сохранить, последние убежища крупного зверя.

 

Глава тринадцатая. ТАМ‑ТАМ

 

К середине октября Джордж вернулся в лагерь, и несколько дней жизнь текла без всяких происшествий. Но вот однажды ночью с Больших скал донеслось грозное рычание. Это свирепая львица и ее супруг возвещали о своем прибытии. Эльса тотчас ушла со львятами за реку.

На следующее утро Джордж увидел Свирепую. Она стояла на Больших скалах, ясно вырисовываясь на фоне неба, и скрылась лишь после того, как Джордж подошел метров на четыреста.

Вечером Эльса наведалась в лагерь, быстро поела и исчезла на двое суток. В это время я сменила Джорджа в лагере. Отсутствие Эльсы беспокоило меня, я отправилась искать ее, но не нашла. А рано утром мы увидели в лагере следы львят. Странно, что мы ничего не слышали. Выследить львят нам не удалось, потому что отпечатки их лап затерялись среди следов слонов и носорогов.

Вечером семейство явилось, но Эльса вела себя как‑то странно. Гупа, Эльса‑маленькая и я для нее не существовали, все внимание принадлежало Джеспэ. Бедный Гупа старался и так и сяк. Ложился на спину лапами кверху, когда приближалась мать, а она перешагивала через него и шла к Джеспэ.

Примерно в половине девятого начала рычать чета диких львов. Все семейство насторожилось, но только Эльса и Джеспэ затрусили к «кабинету». Гупа и Эльса‑маленькая отправились было за ними, однако вскоре вернулись доедать свой обед. Но когда сердитое рычание послышалось совсем близко, оба львенка сломя голову кинулись вдогонку за матерью, которая уже переправилась через реку.

Я убрала остатки мяса. И хорошо сделала, так как львиный дуэт длился всю ночь.

На следующий вечер мы с Македде увидели, как чужая львица поднялась на Большие скалы и уселась на вершине. Несомненно, это она, Свирепая… Здесь впервые я как следует рассмотрела ее в бинокль. Она намного крупнее и темнее Эльсы и красотой не отличается. Львица глядела в нашу сторону. Вдруг совсем рядом раздались трубные звуки, и, казалось, в одну минуту весь буш заполнили слоны. Мы что есть духу помчались в лагерь. Весь вечер было слышно, как слоны то трубят, то с шумом втягивают воду. А на Больших скалах, точно заведенная, рычала свирепая львица. Всю ночь мы не сомкнули глаз, и Эльса, естественно, не появлялась.

Утром мы направились по следам Свирепой и ее супруга. Они ушли вверх по реке в район, который мы считали постоянной обителью этой четы. Эльса, несомненно, проведала об их уходе и вечером явилась со львятами в лагерь. Пока дети не принялись за обед, она не обращала на меня внимания, но потом была ласкова как всегда. Похоже, она нарочно вела себя так, чтобы львята не ревновали.

Было очень душно, край неба то и дело озаряли молнии. А вскоре после того как я ушла спать, подул сильный ветер. Деревья скрипели, хлопала палатка. Упали первые капли дождя, и хлынул ливень. Он не переставал всю ночь. Мы совсем не ожидали такого потопа. Стойки у нас на палатках не были закреплены как следует и сразу же упали. Весь остаток ночи я возилась с ними, чтобы не дать палатке рухнуть совсем. А под ногами у меня разлилась настоящая река.

Наконец наступил рассвет. После долгой холодной ночи я мечтала о чашке горячего чая, но это было безнадежно, так как дрова совсем отсырели. Все наши люди провели ночь примерно так же, как и я. Палатка Джорджа тоже осела, внутри нее тихо мяукала Эльса. Вскоре она вышла оттуда, с нею были Джеспэ и Гупа, порядком испачканные, но сухие. Эльсу‑маленькую даже ливень не заставил войти в палатку. Я увидела ее за колючей оградой, промокшую насквозь.

Надо было разбирать отсыревшее имущество и переносить его в машины, спасая от львиного семейства. Джеспэ тотчас взялся помогать мне и оборонял каждый ящик, за который я бралась. Когда я наконец управилась с этим делом, Эльса, Джеспэ и Гупа забрались вместе со мной в мою палатку. Даже Эльса‑маленькая решилась сесть у самого входа, где полог прикрывал ее от дождя.

Четверо суток лил дождь, только вечерами выдавались короткие перерывы. Во время ливня уже в нескольких шагах ничего нельзя рассмотреть. В этой части Кении дожди выпадают очень неравномерно. В горах осадки достигают около двух тысяч пятисот миллиметров в год, а прилегающие равнины получают всего триста семьдесят пять миллиметров.

Хотя лагерь Эльсы расположен в полупустыне, кругом немало речушек, которые берут начало в горах по соседству. Наша река разлилась сильнее, чем когда‑либо, рокочущий красноватый поток затопил оба берега. В кабинете вода поднялась до самого стола. Чего только сюда не нанесло, прибило даже целую пальму, вырванную с корнями. Хорошо, что Эльса со львятами на этом берегу и для них запасено довольно пищи.

В три дня выжженный буш вокруг лагеря пышно зазеленел. Но сухие, ломкие кусты точно надорвались в своем стремлении поскорее выпустить на свет несметное количество цветов, уже через три‑четыре дня землю под ними сплошь усеяли опавшие разноцветные лепестки.

Внезапный переход от уныния засухи к бурному расцвету тотчас отразился на жителях буша. В тот же день, как начались дожди, прилетели ткачики. Они принялись чинить свои старые гнезда над нашими палатками и сооружать новые. Сквозь дробь дождя доносилось их щебетание, ливень им был нипочем. В два‑три дня гнезда были готовы, а еще через неделю я нашла на земле первую светло‑бирюзовую скорлупу. Потом много дней земля была покрыта голубовато‑зеленым ковром, на котором ярко выделялись бесчисленные алые козявки, неожиданно выползшие из нор во влажном песке. Они всегда появляются после первых дождей и затем быстро исчезают.

Ровно через месяц после прилета черноголовых желтых ткачей мне пришлось взять на свое попечение птенца, который вывалился из гнезда. Он был почти голый, редкие перья только‑только выпустили пушинки на самых кончиках. Малыш казался совсем беспомощным, когда я подняла его, чтобы согреть на ладони. Впрочем, как ни слаб был птенец, в нем таилась неистребимая воля к жизни, и он непрерывно требовал еды. Бои целыми днями ловили кузнечиков, а ему все было мало. Я посадила его в гнездо, которое поместила по соседству с другими, надеясь, что ткачи усыновят найденыша, но из этого ничего не вышло. И пришлось мне каждые два часа, вооружившись пинцетом, скармливать ему наш очередной улов – два десятка кузнечиков, у которых мы отрывали ноги и голову. Эта пища пошла птенцу на пользу, и уже на второй день он встретил меня громким чириканьем, высунув из гнезда свою лысую головку. Я подвесила гнездо, как положено, отверстием вниз, чтобы оно было защищено от дождя и чтобы его внутренность, выстланная пухом ощипанных нами цесарок, не засорялась пометом. Нельзя было не восхищаться чистоплотностью птенца: он спускался к самому выходу, высовывал хвостик наружу и ронял помет на землю. Если он сидел у меня на ладони, то в критический момент начинал суетиться, пока не находил удобного места на пальце, откуда можно было все сделать, не опасаясь испачкать меня.

Джордж приметил, что у ткачей есть определенный ночной распорядок. Часто он просыпался оттого, что все птички вдруг начинали сонно щебетать, а затем по палатке, словно капли дождя, барабанил помет. И снова все стихало. За ночь это повторялось два‑три раза, так что ткачи и в этом деле действовали коллективно.

Я назвала птенца Там‑Там, что на языке суахили значит «милый». Ночь он проводил в своем гнезде, которое я помещала на противомоскитной сетке. Здесь птенец был защищен от дождя, и я могла успокоить его, если он проснется и закричит. Там‑Там держал гнездо в чистоте, утром я находила на полу аккуратные дорожки помета. Как только взрослые подавали голос, Там‑Там сейчас же отзывался, и уж больше мне не было покоя. Никакие почесывания не могли заставить его забыть голод. Но где найдешь насекомых в такую рань, когда всюду лежит роса? Однажды я попробовала угостить Там‑Тама желтком. Он жадно проглотил его, а часом позже я с ужасом заметила, что прозрачная кожица на шее птенца оттопырилась и желток комком застрял в глотке. Я попробовала сделать массаж – не помогло. Два часа не спускала я Там‑Тама с ладони. Наконец комок рассосался. Правда, у птенца получился запор, но я быстро вылечила его жирными кузнечиками.

Особенно разыгрывался аппетит у Там‑Тама вечером. Самое неудобное время для сбора кузнечиков, ведь в эти часы мы были заняты львиным семейством. Но однажды задача решилась сама собой. Войдя в палатку, Эльса повалилась на землю – ее совсем одолели мухи цеце. Там‑Там сидел у меня на руке, мне некуда было его деть, и я стала ловить мух на Эльсе другой рукой. Вдруг мне пришло в голову угостить мухами Там‑Тама. Птенец набросился на них с такой жадностью, что я сразу припасла целую кучу мух ему к завтраку.

Прошло три дня. Там‑Там оперился, и стало видно, что это самочка. В один день нижняя часть ее тельца покрылась мягчайшим пухом, а желтая кайма вокруг клюва исчезла, если не считать совсем маленьких пятнышек в уголках.

На четвертый день я подвесила гнездо на изгороди возле палатки, чтобы птенец мог насладиться утренним солнышком. Как всегда, Там‑Там отчаянно горланил, требуя еды. На крик прилетели взрослые, и в несколько минут около гнезда собралось двадцать пять самок и пять самцов. Наконец одна самка юркнула в гнездо и оставалась там минуты две. Я не знала ее намерений и на всякий случай вытащила птенца из гнезда. Пусть уж все происходит на моих глазах. Малыш запрыгал по веткам и очутился на земле среди высокой травы. Несколько самок окружили его и повели сквозь эти джунгли к реке.

Мне казалось, что Там‑Там летает еще недостаточно хорошо и может стать жертвой коршунов, которые все время кружили над лагерем. Да и змеи меня тревожили. Накануне Джордж застрелил у самой палатки кобру, которая явно искала выпавших из гнезд птенцов. Поэтому я посадила Там‑Тама в гнездо, подвесив его возле стола в «кабинете». Пичуга уже знала свое имя. Стоило мне позвать ее, как она появлялась у входа и, возбужденно чирикая, исполняла какой‑то танец. Там‑Там бесстрашно садился на мою ладонь, но дальше стола и пишущей машинки не уходил.

А на следующий день птенец вдруг вылетел из гнезда и скрылся в зарослях. Из кустов доносилось его чириканье, но, как я его ни звала, выходить оттуда он не хотел. Мы надеялись, что голод все‑таки заставит Там‑Тама вернуться, но птенец то ли не понимал по молодости, что надо лететь ко мне за едой, то ли ждал, что приемная мать сама должна подойти. Я уже начала тревожиться. Его надо было поймать, но тут пришла Эльса со львятами и помешала нам. Пока мы сумели увести семейство к палаткам, где их ждал обед, уже стемнело.

Теперь Там‑Там сидел на самой макушке дерева. Из‑за густого кустарника мы не могли туда пробраться, и я была в отчаянии. Ведь ночью птенцу не спастись от хищников. Тогда мы стали вырубать кусты. Там‑Там сидел спокойно и не улетел, даже когда мы наклонили ветку, на которой он обосновался. И вот наконец пичуга у меня в руке.

Я отнесла ее в палатку и стала кормить мухами, которых снимала со спины Эльсы. Странно было ощущать у себя на ладони это крошечное, почти невесомое существо, у которого под мягким пушком так часто билось маленькое сердечко, и в то же время другой рукой гладить Эльсу и чувствовать, как нежно она отвечает на мою ласку. Я очень привязалась к Там‑Таму, но долго ли птенец захочет оставаться со мной? Рядом целое поселение сотен оживленно щебечущих, веселых птиц. Его место там, к нам он попал чисто случайно.

На завтрак Там‑Там получил вволю мух цеце, потом я опять посадила его в гнездо, висевшее на солнышке. Тотчас прилетели две самки и стали по очереди забираться внутрь. Вскоре Там‑Там высунулся из гнезда и под присмотром обеих самок полетел к прибрежным зарослям. Целый час мы наблюдали, как они перепархивают с дерева на дерево в окружении других ткачиков. Иногда кто‑нибудь из взрослых приносил букашку, мы даже видели, как одна из воспитательниц за что‑то клюнула малыша. Нам нетрудно было узнать Там‑Тама по его размерам и куцему хвостику, ведь в стае он был единственным птенцом. Кстати, где же остальные? Сидят в гнездах, пока не достигнут полной самостоятельности? Самки явно не собирались покидать Там‑Тама, и мы оставили его на их попечении. Вечером разыскать его нам не удалось. Хорошо, если приемные мамаши определили Там‑Тама на постой в какое‑нибудь гнездо, решив и впредь заботиться о приемыше.

Через неделю дожди кончились, и на каждом шагу мне стали попадаться детеныши всевозможных тварей. У реки на солнце нежились маленькие пестрые варанчики, которые, завидев меня, тотчас ныряли в пенистый поток. В воде возле «кабинета» плавали две черепашки размером с монету

– точное повторение взрослых черепах с тарелку величиной, которых я часто видела на камнях на противоположном берегу. Но самая удивительная «детская» попалась мне как‑то утром, когда я пошла гулять по берегу реки. В заводи, по соседству с одним из бродов Эльсы, доявились какие‑то исполинские головастики. Они стояли я воде торчком, усиленно загребая хвостами. Я присмотрелась: крокодилята! Длина – сантиметров пятнадцать – двадцать, значит, им от силы два‑три дня. Испещренная черными пятнами грязно‑серая шкурка была отличным камуфляжем. Они держались возле самого берега и время от времени карабкались на крутой откос. Я насчитала девять штук на квадратном метре. Кажется, один играл роль караульного: он иногда заплывал в реку, но сразу же возвращался обратно.

Крокодилята все время норовили положить свои несоразмерно большие головы на плавающий камыш и, чтобы удержаться на поверхности, непрерывно перебирали лапками. Задние лапки у них были широкие и неуклюжие, но больше всего меня поразили глаза, светло‑коричневого цвета, размером с горошину, чуть мутноватые, но с ясно различимой вертикальной щелью зрачка. Выпуклые надбровные дуги и крупные шишки на конце морды придавали крокодилятам забавный вид. Зрение у них, видимо, было отличное, так как малейшее наше движение заставляло их нырять, хотя мы стояли метрах в шести или семи от них. А вот разговор и щелканье камеры на них не действовали.

Мы принесли из лагеря мясо и протянули им на палке. Крокодилята отнеслись к нему равнодушно. Так же приняли они червяков. Их не привлекали ни жуки, ни стрекозы, ни головастики. Но едва Джордж «заговорил» на крокодилий лад «имн‑имн», как малыши сбились в кучу и повернули головы на звук. Подойти ближе они не посмели, среди камышей им было спокойнее. Значит, они не глухие, слышат и нашу речь, и щелканье камеры, просто эти звуки им ничего не говорят. Скорлупу яиц, из которых они вылупились, мы не нашли. Возможно, крокодилята появились на свет на противоположном берегу, но туда мы не могли перебраться из‑за разлива. Через два дня мы застали в этой заводи всего двух крокодилят, а в следующий раз лишь одного.

Как только чуть подсохло, приехал Джордж и привез с собой пятерых объездчиков. Постоянные обходы должны были пресечь браконьерство. Для кордона мы выбрали место подальше от лагеря Эльсы. Джордж наблюдал за его устройством и прокладкой новой дороги. Мы рассчитывали, что главная часть работы будет сделана за две недели. Потом мы будем все реже навещать Эльсу, чтобы львята учились охотиться с нею и вели действительно дикую жизнь. Наше затянувшееся пребывание в буше привело к тому, что они слишком привыкли жить в лагере. Правда, мы не сделали их ручными, и только Джеспэ по‑настоящему привык к нам, а в общем, все дикие инстинкты львят сохранились. И уж, конечно, Гупа и Эльса‑маленькая терпели нас только потому, что мать подчеркивала свое дружелюбие к нам.

Интересно, сумела ли Эльса каким‑то образом внушить им, чтобы они не причиняли нам зла (у них вполне хватило бы на это сил), или же они просто подражали ей. Скажем, если бы Джеспэ не сдерживал себя, он во время игры или в приступе ревности легко бы мог нас поранить. Но львенок хорошо владел собой. А когда у него бывало дурное настроение, он предупреждал нас об этом.

Гупа вел себя более холодно, но и он не задевал никого, пока его не трогали. Эльса‑маленькая была по‑прежнему робкой; правда, к нам она уже относилась спокойнее.

Странно, что ни один из львят никогда не влезал следом за матерью на крышу лендровера. А ведь они с обидой смотрели на нее снизу, когда она забиралась туда, спасаясь от их приставаний. Львята отлично лазали по деревьям, так что им ничего не стоило бы вскочить на капот, а оттуда на кабину, как делала в детстве Эльса, но почему‑то лендровер был для них запретной зоной.

Когда Джордж уезжал, Джеспэ и Гупа устраивались в его палатке, и, если он возвращался вечером, там становилось тесновато. Меня это беспокоило, ведь Джордж любил спать на низкой кровати, а мало ли что может случиться, когда под боком лежат и Эльса, и Джеспэ, и Гупа. Но львы вели себя на диво хорошо. Если Джеспэ кусал Джорджа за пальцы ног, тому было достаточно крикнуть «нельзя», и львенок тотчас оставлял его в покое.

Однажды ночью Эльса, повернувшись во сне, опрокинула кровать Джорджа, он упал на Джеспэ – и тот хоть бы что. Гупа, который спал у изголовья, даже не пошевельнулся. Вот насколько львята с нами освоились.

Среди ночи из‑за реки донеслось рычание чужого льва. Эльса встала и увела львят с собой. Возможно, это приходила свирепая львица, потому что на следующий вечер семейство съело свое мясо возле самой палатки и здесь же были зарыты в землю внутренности, что вовсе не обрадовало Джорджа. Вскоре снова во мраке послышалось рычание, и Эльса увела детей за реку. Переправляться им пришлось вплавь, так как река была все еще глубокой. Утром, обнаружив следы чужой львицы возле самого лагеря, мы поняли, что наши львы рисковали не зря.

Через день, возвратившись с прогулки, мы застали за ужином Эльсу и двоих львят, Джеспэ с ними не было. Впрочем, мы тут же его отыскали. Он стоял за палатками и уписывал жареную цесарку, которую стащил у нас со стола. Вид у него был такой озорной, что мы не могли не рассмеяться. Одно нам было непонятно, почему он предпочел жареное мясо сырому. А на следующий день мы снова удивились, когда, наткнувшись на семейство в буше, увидели, что львята сосут мать. Им было уже по десяти с половиной месяцев, и вряд ли они что‑нибудь извлекали из сосков.

К этому времени у Джеспэ и Гупы появились первые признаки зрелости

– нежный пушок на шее и вокруг морды. Выглядели они очаровательно, хотя у них и был теперь слегка запущенный вид.

Эльса радостно приветствовала нас. Джеспэ оттер ее в сторонку, чтобы мы и его погладили. Она посмотрела на нас, потом одобрительно облизала своего сына.

Мы вернулись в лагерь вместе с ними. Здесь лежали остатки вчерашнего ужина, но Эльса не захотела их даже нюхать, она потребовала свежего мяса. Немного спустя за рекой заворчал леопард. Эльса быстро побежала на голос. Минут через пятнадцать львята последовали за нею. Молодец Эльса, сама защищает свой участок!

Ночью рычал лев, и, когда рассвело, мы проследили отпечатки его лап до Больших скал. Видимо, львят что‑то напугало, потому что 24 ноября они отказались плыть с матерью через реку, ей пришлось дважды возвращаться за ними, прежде чем они решились. На том берегу семейство затеяло отчаянную возню. Эльса катала Джеспэ по земле, словно мяч, что ему очень нравилось, а бедный Гупа неуклюже прыгал между ними, всячески стараясь обратить на себя внимание. Когда я подошла с фотоаппаратом, Гупа заворчал на меня, получил от Джеспэ затрещину и притих. Даже в забавах чувствовалась разница в нраве львят. За обедом, как всегда, все обиды были забыты.

Джордж подстрелил цесарку. Я хотела отдать ее Эльсе‑маленькой и подошла к львятам, пряча птицу за спиной. Выждав, когда Эльса‑маленькая на миг оторвалась от еды, я показала ей цесарку. Она тотчас смекнула в чем дело и уже не спускала с меня глаз, продолжая есть вместе с братьями. Я отошла в сторону, бросила птицу за куст так, чтобы братья не видели, и стала показывать ей рукой на цесарку. Она мигом сорвалась с места, схватила добычу и спряталась в зарослях, где могла насладиться в одиночку.

На следующий день мы обнаружили семейство на камнях за рекой напротив «кабинета», над большой заводью, в которой одно время жил огромный крокодил. Львята, видимо, оробели, и Эльса одна переправилась к нам. Она схватила тушу, которую мы принесли, и поплыла с нею обратно, теперь уже выше по течению. Берег там был намного круче, зато как будто не водились крокодилы.

Семейство явно еще не успело проголодаться. Львята от мяса отказались и затеяли игру на деревьях. Они пробирались по свисающим над рекой сучьям, стараясь столкнуть друг друга в воду. Потом к ним присоединилась и Эльса. Она стала показывать львятам, как поворачивать на ветке, как переходить с одного сука на другой.

Уже стемнело, а они все еще не прикасались к мясу. Боясь, что оно достанется чужакам и Эльсе придется драться из‑за него с кем‑нибудь, Джордж решил забрать его.

Но сначала надо было переманить семейство на нашу сторону, а то они не дадут притронуться к мясу. Джордж отошел подальше и переправился незаметно для них, а я стала приманивать их цесаркой. Хитрость удалась, все четверо приплыли ко мне. Но едва Джордж подошел к туше, как Эльса тотчас вернулась защищать ее. Джорджу долго пришлось задабривать Эльсу, прежде чем она позволила ему переправить мясо на наш берег. Однако и теперь она не отстала, а поплыла рядом, недоверчиво поглядывая на него. Львята взволнованно метались по берегу, но матери на помощь не поспешили. Странно, ведь обычно они не боялись реки, да и уровень воды теперь намного понизился. Впрочем, позднее они целиком себя реабилитировали. Как только стемнело, мы услышали, что к солонцу пришел носорог. Эльса помчалась туда вместе со львятами, и по хрюканью носорога мы поняли, что они обратили его в бегство. Молодцы, не побоялись такого крупного и свирепого зверя!

Когда Джеспэ бывал в игривом настроении, он любил потешать всех. Выбрав день, когда он был особенно оживлен и всех задирал, я положила на свисающую над рекой ветку деревянный поднос. Что он придумает? Джеспэ мигом влез на дерево, прижал качающийся поднос лапой и попытался ухватить его. Это ему удалось, и Джеспэ, держа поднос в зубах, стал осторожно спускаться, то и дело останавливаясь, чтобы проверить, воздаем ли мы должное его ловкости. Наконец он достиг земли и принялся важно расхаживать со своим трофеем, пока Эльса‑маленькая и Гупа не положили конец представлению, набросившись на брата.

Отпуск Джорджа подходил к концу. Кажется, теперь самое время уезжать из лагеря. Эльса уже взяла верх над свирепой львицей и сможет отстоять свой владения. Браконьеры, по‑видимому, ушли отсюда и, надо надеяться, не покажутся здесь до следующей засухи. А к тому времени объездчики сумеют справиться с ними, ведь кордон почти готов и патрули уже несут службу по берегам реки.

И львята уже превратились в сильных молодых львов, пора им охотиться с матерью, вести естественный образ жизни. С каждым днем они становились все ревнивее. Как бы наша любовь к Эльсе не толкнула их на какой‑нибудь проступок.

Но к разлуке их надо приучать постепенно. Первый раз мы решили уехать на шесть дней, но из‑за сильных дождей я попала в лагерь лишь на девятый день. Мне очень трудно пришлось без Джорджа, надо было самой вытаскивать грузовик и лендровер из грязи. На это у нас ушло два дня.

На выстрелы Эльса не явилась. Следов ее нигде не было видно, правда, их могло смыть дожде