Лет назад. Италия. – Лето. Москва. Ада

 

В спальне у кровати стоял старый саквояж из коричневой, потертой от старости кожи. Его передавали друг другу по наследству несколько поколений женщин из их рода, наделенных магическим знанием. Не все из них были белыми ведьмами, черной стала и Ада. Ожесточенность, поселившаяся в ней в детстве, и отсутствие контроля утянули ее в сторону зла.

На следующий день после смерти бабушки все поехали далеко в горы, на виллу, где та ранее жила в полнейшем уединении. Ада сразу пошла в спальню и там нашла этот саквояж.

– Он будет мой, – сказала она маме, удивленной тем, что дочка не выпускает из рук старую сумку, набитую всякой ерундой. И была не против. Мама выросла настолько обычной, что даже бабушкины способности не производили на нее должного впечатления. Что взять с домохозяйки, читающей дни напролет одинаковые любовные романы в мягких переплетах, с мужем‑инженером и шестью детьми, среди которых одна Ада оказалась избранной. Бабушку мать никогда не понимала, и она сама, и ее муж, Адин отец, старались не общаться с чудаковатой матерью и тещей. И только Ада обожала проводить время со своей драгоценной нонной, погружаясь в волшебный мир могущества. Только с ней ей было по‑настоящему хорошо. Видно, бабушка все‑таки верила в нее, потому что никогда не оставляла их так называемые уроки. Внучка не знала о том, что если бы нонна не была уверена в ее предназначении, то и не стала бы тратить силы и время, чтобы с детства заложить в ней то зерно, которое к назначенному сроку должно было дать ростки и расцвести, а бабушка в этом не сомневалась. Не торопила, ничего не доказывала, только терпеливо и методично ее учила. Уж она‑то видела, как Ада, посидев у постели больной сестры и положив руку ей на голову, сбивала температуру. Или мальчик, который особенно ей докучал, падал вдруг на ровном месте с велосипеда и лежал неделю дома с вывихнутой ногой. Бабушка была уверена, что Ада вспомнит об этом и все поймет, но немного позже. Надо лишь подождать.

И вот, сидя в большой гостиной, где огромные зеркала, завешенные покрывалами, завораживали и манили, похоже, только ее – а что по ту сторону? – где суетились родственники и все готовились к похоронам, она раскрыла бесценный чемоданчик с сокровищами и увидела поверх них вдвое сложенный листок, оказавшийся небольшим письмом:

«Дорогая, любимая внучка! Ведьмам нашего рода нужно выбирать: либо дар и сила, либо любовь и семья. Отказываться от дара, если ты приняла его, уже нельзя. Я сделала это и чувствую, что близок мой конец. Но, к сожалению, без мужчин нам тоже нельзя. Они дают силу и молодость, а вместе с тем и энергию, которая утекает с каждым колдовством, и ее нужно восстанавливать, если не хочешь ранних болезней и старости. Ты это поймешь сама, я уверена, что, как только умру, все мои знания перейдут к тебе. Решай сама, как воспользоваться ими, и помни, что я тебе сказала. Твоя бабушка». Вместе с саквояжем Аде досталось завещание на виллу и внушительная денежная сумма. Гораздо большая, чем матери и другим внукам. И из‑за этого все члены семьи, вступившие в возраст, когда такие вещи превращаются в яблоко раздора, сначала наседали на Аду (особенно отец), в надежде ухватить от ее пирога, а потом, поняв, что делиться она не будет, обиделись на нее. Ада всех их по‑своему любила. Ей не то чтобы стало жалко денег. Просто она поняла, что это ее шанс начать новую жизнь, снять хорошую квартиру и заниматься тем, чем должна, а самое главное – о чем осознанно мечтала последние лет десять. Ведь чтобы у нее появился доход, надо хорошо выучиться, а делать это она хотела в комфортных условиях. В центре Рима Ада сняла, а через много лет и выкупила небольшую старую квартиру, которую долго искала, а когда нашла, то влюбилась в нее так, что уже не хотела переезжать ни в какие роскошные апартаменты, хоть деньги ей это позволяли, и некоторые мужчины намекали, что неплохо бы. Над ними она издевалась особенно изощренно. Как можно не чувствовать, не понимать эту живую, невероятную квартиру. Тупые самцы. (Она, кстати, почти никогда не заводила себе богатых мужчин.) В доме по соседству она сняла маленькую, полутемную квартирку – чтобы там принимать клиентов. Урну с бабушкиным прахом Ада забрала с кладбища, сунув немалую сумму могильщику, и поставила ее посреди длинного комода в подвале виллы, где хранилось много вещей обожаемой нонны, – пусть она продолжает жить в своем доме.

 

Ада в который раз перечитала письмо, ставшее желтым и потрепанным, положила его на место, в отдельный карманчик, достала изрядно похудевший клубок красных шерстяных ниток и иглу, потом сходила за фотографией. Она совсем разделась, зажгла в спальне красные свечи, села на кровать и стала обматывать нитью портрет. Когда лица почти не стало видно, она стала протыкать кожу на подушечках своих пальцев иглой и выдавливать капли крови так, чтобы они капали на красную шерсть. Ей было больно, и пальцы немели, но она все колола и выдавливала кровь, впадая в транс, пока нить не увлажнилась, и тогда Ада легла и положила перемотанный портрет к себе на грудь, и стала тихо и быстро произносить только ей известные слова, сильно прижимая к себе ладонями фотографию, наконец закончила:

– Ты теперь полностью мой, – и, обессиленная, заснула. После этого Дима и пришел к ней в гостиницу – ничего не соображающий и готовый на все. Отличный момент для того, чтобы мальчика обогреть и облагодетельствовать. А потом увезти в Рим. Да и увозить не придется, сам полетит быстрее самолета.

 

16

Лето. Москва – Рим. Дима

 

Первый раз он изменил Аде сразу в день ее отъезда. Сводил в дорогой ресторан одну из новообразовавшихся подружек с супервыдающимися формами. Боже, как он соскучился по нормальной женской заднице. Пока ужинали и ехали в такси к ней домой (в номер он ее позвать не решился), он чуть не сошел с ума, так хотелось накинуться на нее сразу. Утром Дима отвел барышню позавтракать в модное кафе и купил ей пару платьев в Столешниковом. После чего она поклялась ему в любви до гроба. Но у него уже были планы на другую симпатичную особу.

«Боже, какая она скучная, эта Юля. Как я вообще мог раньше с ней жить? – досадливо подумал Дима, в очередной раз выслушав по телефону ее просьбы вернуться и начать все заново. – Никакой гордости. Ведь сказал ей прямым текстом, что уезжаю с любимой женщиной в Италию, и пусть отлипнет уже. Так нет, звонит и звонит. Весь мозг уже вынесла своими страданиями. Даже эти глупые шлюшки, готовые сразу переспать, получив в залог всего лишь поход в ресторан, и те с понятием». Одна из них сидела сейчас напротив него в недавно открытом модном ресторане «Льюис Кэрролл» и, хлопая нарощенными ресницами, рассказывала ему что‑то без умолку, а он типа внимательно слушал. Она заткнулась, надув губки, чтобы уточнить, кто своим телефонным звонком посмел прервать их беседу.

– Мама переживает, где я так поздно, – объяснил он.

Когда уезжаешь от таких девиц утром и не оставляешь свой телефон, они не кидаются вслед. Понимают и довольствуются коротким, но красивым прошлым. А Юля: где живешь, что ешь? Ну ничего, завтра вечером у него самолет. Сменит телефон, и хрен она его достанет. А эта будет последней, кого он трахнет на русской земле.

Дима был так увлечен своими мыслями, что не заметил, как мимо него прошел человек, с которым Ада разговаривала во время первой их встречи на выставке. Он занял место через столик и набрал номер:

– Чао, дорогая!.. Нет‑нет. У меня все хорошо. А вот у тебя, даже не знаю, как сказать… Твой красавчик к тебе приезжает? Завтра уже?! А я смотрю – он молоде‑е‑ец! Через столик от меня в «Льюисе» сидит с блондинкой. Ничего такая, не старше двадцати пяти, грудь и прочее. Видно, решил оторваться напоследок. Неосторожный он у тебя. В этот ресторан все валят последнее время… Ага… Не за что, cara![6] Целую.

Дима купил себе очень элегантный и дорогой чемодан, сумку под ноутбук и заказал билет в бизнес‑класс. Денег на карточке было более чем достаточно. На все хватило. Ада оказалась не прижимистой старушкой. Интересно, где она их берет? Редактором точно столько не заработаешь. Может, наследство? Или удачный развод? Говорят, у них в Европе можно нажиться неплохо на этом деле. Что ли, жениться на ней, а потом того… Хотя вряд ли ему удастся уличить ее в супружеской измене, скорее наоборот.

Самолет тем временем выруливал на взлетную полосу.

 

Он сошел с трапа и попал в душное итальянское лето. На автобусе ехал в здание аэропорта по летному полю, думая о том, что не купил солнечные очки. На самом деле Дима волновался, неизвестность тревожила его, но пытался уговаривать себя, что все будет хорошо. Прошел паспортный контроль, забрал чемодан и среди встречающих стал искать глазами Аду. Наверное, опаздывает. Он сел на лавочку. Посидел пятнадцать минут. Разглядывал людей. Итальянцев можно было отличить по тому, как они кидались друг к другу при встрече. Остальные вели себя более сдержанно. В здании курить запрещалось, и он вышел на улицу. Покурил, купил воды, сел опять и набрал номер Ады. Абонент недоступен.

Ада, заранее выключив телефон, улыбалась, издалека наблюдая за его передвижениями.

«Понервничай немного, дорогой. Мне тоже не очень приятно было услышать про двадцатилетних блондинок. – Она незаметно проскользнула на парковку и уехала. – Увидимся позже».

Дима отправил ей эсэмэску, чтобы, когда придет подтверждение о доставке, позвонить. И просидел в аэропорту еще два рейса: вдруг она перепутала. Подтверждение не приходило. Ну что ж, подумал он, поеду, не сидеть же здесь вечно. Деньги есть, а там найдется. Он взял такси и попросил отвезти его в центр Рима к какой‑нибудь гостинице. Водитель плохо понимал по‑английски, но кое‑как они договорились. У дверей отеля пришлось выгрести из кошелька последние наличные. Дима вышел из машины и огляделся. Вечный город плавился от жары. В воздухе смешивались звуки автомобилей, скутеров и голоса толпы, и из общего гула доносились гудки и обрывки фраз. Он улыбнулся. Ему все нравилось.

В гостинице попросили карточку. Через несколько минут портье вежливо сообщил, что она заблокирована, и осведомился, нет ли наличных.

– Ни цента, попробуйте еще раз, не может быть, чтобы карточка не работала.

Тот провел кредитку еще раз – заблокирована.

– Черт, что же делать?

– К сожалению, мы не можем поселить вас без гарантий оплаты. Мне очень жаль. Вы можете позвонить в свой банк. Но наш телефон тоже платный.

Дима не знал, куда звонить. Он на всякий случай еще раз набрал Аде. Та же история.

– Я могу хотя бы оставить у вас чемодан, пока не решу свои проблемы?

– К сожалению, мы ничем не можем вам помочь. – Лицо портье оставалось бесстрастным. Мало ли этих иностранцев шастает по городу, неизвестно, что у него в чемодане, может, наркотики.

Дима вновь вышел в римскую духоту. Все вокруг уже не казалось ему таким симпатичным, как прежде. Он даже не мог купить себе поесть. Что же делать? Чертова итальянка, так его подставила.

Он зашел еще в несколько гостиниц, и там повторилась та же история. К тому времени уже наступил поздний вечер. Не было возможности даже купить карту, но он догадался взять ее в одном из отелей на ресепшене и попросил показать ему, как добраться до вокзала.

 

17

Октябрь. Италия. Дом

 

Кира, обхватив колени, сидела на краешке дивана рядом с ним. Спать совершенно не хотелось. Черное за окном постепенно разводили белилами и понемногу серело. Она выключила настольную лампу и стала следить, как за окнами темные деревья постепенно обретают зеленый цвет. Наблюдение это ее заворожило, и когда парень зашевелился и открыл глаза, она наконец вырвалась из оцепенелой завороженности.

– Ты кто? – спросил парень по‑русски. Хриплый голос сорвался, и он закашлялся.

– Я Кира. Но итальянцы на свой манер называют меня Чира. Симпатично, правда?

Он обвел взглядом пространство. «Все‑таки его нашли. Знает ли она что‑нибудь?»

– Ты откуда взялась?

– Приехала расписывать спальню и нашла тебя в саду около какой‑то ямы. А где хозяйка?

– Уехала куда‑то.

– Машина вроде во дворе стоит.

– У нее две. Слушай, принеси чего‑нибудь поесть, пожалуйста.

Есть не хотелось, но надо было обдумать сложившуюся ситуацию…

– Вот, бульон, – услышал он вскоре Кирин голос. Она пристроилась сбоку и поднесла маленький кувшинчик к его губам. Вкусная жидкость пролилась внутрь и наполнила его давно забытым состоянием тепла и надежды. Он боялся вновь заснуть, хоть тело, почувствовав покой и расслабление, обмякло на подушках. Сначала надо выяснить: кто она и что знает, а потом уже… За окном светало, но дождь все еще продолжал шуршать по листьям.

– И сколько времени?

Кира посмотрела на телефон.

– Почти шесть утра. Поспи еще. Ты совсем слабый.

– Нет, нет. Вдруг ты исчезнешь. Я не хочу, чтобы все оказалось сном. – Уже давно потеряв связь со временем, он так обрадовался, услышав простое человеческое, реальное «почти шесть утра», и не хотел терять это ощущение. – У тебя есть телефон, и он работает?

– Ты как будто из прошлого века, – засмеялась Кира. – Что тебя так удивляет? Есть телефон, но не работает. Сеть не ловит.

– Здесь в горах и так плохая связь, а во время ливней вообще… Поймает еще. И зарядник есть? – спросил он и тут же подумал: «Хотя зачем мне телефон и зарядник?»

– Есть. Слушай, тебя вообще как зовут?

– Я не помню. Наверное, уже никак.

– Очень приятно, – засмеялась она. – А меня Кира. Я уже говорила, кажется. Ты не знаешь, сколько тут до ближайшего города? Что‑то я на такси слишком долго ехала.

– Километров сто, а может, двести. Я не знаю. А тебе зачем?

– Да папа обещал доставку красок на ближайшую почту заказать, а потом бы их сюда привезли.

– А‑а‑а. Я, честно говоря, даже не знаю, как он называется.

– А что ты делал у ямы этой?

– Пытался умершую собаку закопать.

– Умершую? Как жалко. Старая была?

– Старая уже, очень болела. Здоровенный ньюф такой. Хозяйка уехала, а псина раз, и все… Ждать невозможно было, жара, вонь. Вот я и решил сам.

– А ты‑то чего? Что с тобой случилось?

– Да я… – Парень махнул рукой, как бы желая сказать: «Что с меня взять?» – пил очень много. Почти ничего не помню. Кажется, рухнул с качелей. Мог башкой удариться. – И перевел взгляд на поврежденную руку. – Это, наверное, тоже оттуда. Очень болит.

– Интересно, долго ты лежал под дождем? Наверное, не очень, раз не успел подхватить воспаление легких. Да и тепло. – Она легонько дотронулась до ставшей одним большим черным синяком кисти. – Надо бы лед приложить. Я сразу не догадалась. Может, сейчас? Хотя бы просто облегчить боль. – Кира, не испытывая ни тени сомнения по поводу услышанного, смотрела сочувственно.

– Давай. – И она снова сходила к холодильнику.

 

18

Лето. Рим. Дима

 

Никогда не знаешь, как повернется жизнь. Сегодня ты «золотое перо» в глянцевых журналах, а завтра ночуешь на вокзале, как бомж. «Приеду и напишу об этом статью. С места событий», – пытался бодриться Дима. Обратный билет у него был с открытой датой, и можно пойти и поменять его прямо сейчас. Но он пока не решался. Не сдаваться же вот так просто, не отказываться от удачи, пришедшей в руки, после первых же не очень серьезных, честно говоря, испытаний! Ну подумаешь, временно остался без денег, нечего жрать. Переживу, утро вечера мудренее. Думая об этом, он прошелся по кафе. Вкусно пахло свежей выпечкой. За столиком очень симпатичная девчонка уплетала сэндвич и запивала его кофе с молоком из большой чашки, читая книжку. Дима по привычке захотел подойти познакомиться, но передумал. Не то настроение. Самый дешевый бутерброд стоил евро шестьдесят. Он порылся в кошельке. «Денег ноль. Секса ноль…» Все забрал таксист. И книжки у него тоже нет. И сигарет. «Музыка сдохла…» – крутились в голове слова из песни Земфиры. Внезапно накатилась сильнейшая усталость, и он пошел искать, куда бы присесть. Невозможно даже сдать чемодан в камеру хранения.

Народа было мало. Почти все казались ему подозрительными. Ночью на вокзале бдительность обостряется. Он все никак не мог приткнуться, наконец нашел свободный уголок и сел, разглядывая людей и размышляя: «Что же случилось? Наверняка она просто перепутала рейс. Но что произошло с карточкой? Не могла ведь она ее заблокировать. А если могла? Вот сука. Или я успел потратить все деньги?»

Когда сидеть стало совсем тяжело, он заткнул за резинку трусов документы, заправил сверху рубашку, достал из чемодана свитер и лег на него. Лежа на жестких сиденьях, он думал о том, что напишет в статье, когда вернется. И очень быстро заснул. Но скоро проснулся – от духоты, каких‑то сюрреалистических кошмаров и ломоты во всем теле. Нестерпимо хотелось есть. Вдруг он вспомнил, что в чемодане лежит бутылка водки, он взял ее на всякий случай, по традиции, вместе с банкой икры. Икру он, конечно, откупорить не сможет. Но водка! Дима раскрыл чемодан. Достал бутылку, откупорил крышку, сделал несколько больших глотков, и его чуть не стошнило, но через несколько минут приятное тепло разлилось по телу, он выпил еще, поправил документы, почти съехавшие в трусы, отхлебнул водки еще, потом еще, почти опустошенную бутылку поставил рядом, снова лег и вырубился. В какой‑то момент его разбудил полицейский, чтобы проверить документы. Дима сначала ничего не мог сообразить, башка раскалывалась на части, во рту будто нагадили кошки. Страж порядка пролистал паспорт, билеты, пытался задать какие‑то вопросы на итальянском, Дима отвечал на английском, и ему было очень плохо. Они друг друга не понимали. Полицейский позвал напарника, тот снова долго смотрел документы. Больше всего Диме хотелось лечь и отключиться, глаза закрывались сами собой. Но последовали вопросы на ломаном английском. И Дима объяснил, что его подруга перепутала рейс и что‑то случилось с карточкой, но знакомая уже завтра его заберет. Бравые итальянские парни переглянулись, ухмыльнулись, пожали плечами, обсудили что‑то на своем, махнули рукой, вернули документы и отошли. Портмоне перекочевало в свое тайное место, а Димино тело – на лавку уже «на автомате», потому что в эту секунду он снова крепко спал. Утро принесло три новости – одну плохую, одну хорошую и одну непонятную. Первая была такова: чемодан исчез. Как и бутылка с остатками водки, стоявшая рядом. «Украли все‑таки, суки». Голова трещала, как перезревший арбуз, и на чемодан ему было наплевать. Жалко, вещи очень хорошие в нем были, почти не успел поносить, но он купил их на Адины деньги, а потому хрен и с ними. Вот водкой неплохо было бы похмелиться. Вторая – даже не новость. Ему было очень, очень плохо, тошнило и мутило, безумно хотелось пить и совсем не хотелось ни есть, ни курить. И третья новость – это длинные гудки, когда он позвонил по Адиному номеру. Телефон включен, но никто не отвечает. Ехать в аэропорт менять билеты Дима был не в состоянии. Да и не на что. «Полежу еще немного и тогда подумаю, как действовать дальше», – решил он и занял свое уже привычное положение на жестких сиденьях. В ушах стоял гул проснувшегося вокзала, сотканный из голосов людей, шелеста колес чемоданов и тележек по мраморному полу, сигнальных звонков и следующих за ними объявлений на итальянском и английском языках о прибытии, отбытии и задержках поездов. Но в его уголке было более‑менее тихо, он удачно выбрал место, толпа сюда пока не добралась. Грязный, потный и пребывающий в прострации Дима постепенно погрузился в неспокойную дремоту, из которой его вырвал телефонный звонок.

– Дорогой! Ты звонил? Что‑то случилось?

– Случилось. На свет родился, – пошутил по‑русски он, и Ада, конечно, не поняла.

– Что‑что, дорогой, тебя плохо слышно.

– Я уже приехал, – сказал он устало.

– У тебя же рейс днем?

– Уже прилетели, забери меня, пожалуйста, как можно быстрее, потом все расскажу. Только не из аэропорта, а с Термини.

– Что ты там делаешь?! Ну хорошо, у меня, правда, еще парикмахерская. Ты можешь в кафе посидеть, я буду часа через три.

– У меня нет денег.

– Ты все потратил с карточки?! Быстро! Молодец!

– Ада, пожалуйста, давай потом поговорим. Если сможешь приехать раньше, будет лучше. Я плохо себя чувствую.

– Раньше не смогу, я же должна быть красивой! Буду как сказала. Чао, тезоро!

«Тезоро! Старая сука! – В этот момент он ненавидел ее всей душой. – Да тебя хоть десять, хоть двадцать часов ежедневной парикмахерской не спасут». – Сердце у него отчаянно колотилось, ладони вспотели, в секунду захотелось и поесть, и выпить, и покурить. «Три часа, целых три часа». – Он чуть не заплакал от отчаяния. Три часа превратились для него в вечность. Дима встал и пошел стрельнуть сигарету.

 

19

Лето. Рим. Ада

 

Ада нарочито медленно ехала на своей блестящей черной машине к вокзалу. Не по короткой трассе, а по окружной – узкой, загруженной, бесплатной дороге. Мимо пыльных деревьев, полей, маленьких и больших придорожных магазинов, где продавалось «все для сада» – огромные львы из камня и высокие фонтаны стояли почти на шоссе рядом с деревьями в кадках и… одинокими проститутками.

«Не уехал, не поменял билет. Верит в сказочки про светлое и великое журналистское будущее. Интересно, он догадался, что это я заблокировала карточку? Думаю, такую версию он не исключил. Наглый, неуважительный мальчик. Он будет расплачиваться таким или еще худшим образом за каждый свой проступок». На ней были большие дымчатые очки от солнца и белый костюм: узкая юбка с высоким разрезом и приталенный пиджак, надетый на голое тело. Свои длинные черные волосы она заплела в косу. У нее такое тяжелое время, работа в который раз высосала все соки. Клиенты думают, что она всемогущая, и верят в нее, как в Господа Бога. А этот мерзавец позволяет себе на ее деньги водить по ресторанам каких‑то малолетних шлюх. Две недели назад ей позвонил один очень известный модельер. Ее друг Рик. Погиб его любовник. Разбился на машине. Они жили вместе почти два года. Но он бы никогда к ней не обратился, если бы не третий такой случай в его жизни за последние несколько лет. Что касается двух других парней – один утонул, другой, когда они отдыхали в Нью‑Йорке, выбросился из окна гостиницы, с двадцать пятого этажа. Эта история не давала покоя желтым газетам примерно год. И вот третья смерть. Ада поехала к нему на виллу, которую он купил лет шесть назад. Сначала они долго разговаривали. Для того чтобы помочь, нужно быть еще и хорошим психологом, иногда достаточно простого внушения и несложных ритуальных манипуляций, чтобы жизнь человека пошла по другому пути. Ада умела это делать. Последний случай настолько выбил модельера из колеи, что он увидел в такой цикличности злой рок и решил, что пора прибегнуть к помощи высших сил, хотя не очень‑то в них и верил. Выяснилось, что перед тем, как переехать на эту виллу, Рик бросил одного навязчивого юношу, который все никак не хотел отлипать. Однажды он все‑таки напросился к нему в гости в новый дом. Снова последовали уговоры, скандал, выпили много крепкого алкоголя. А потом тот уехал и исчез, больше не звонил и не донимал своими чувствами. Ада попросила на всякий случай его фотографию, а также чтобы Рик временно убрал весь персонал, она должна была остаться одна. В полном одиночестве она бродила по дому, слушала пространство. Красивые комнаты оказались наполнены фантомами людей, в основном молодых мужчин, она увидела даже несколько знаменитостей, по общему мнению порядочных семьянинов, и ухмыльнулась. Кругом витал дух наркотиков, алкоголя, секса, но признака смерти она не чувствовала ни в чем. Целый день она бродила по пустой, но ожившей для нее вилле. И не находила ничего. Вечером она расположилась в зале, где происходил последний разговор Рика с обиженным юношей, взяла фотографию последнего. Долго сидела, положив на нее руки, с закрытыми глазами, а потом вышла во двор. Она увидела, как этот парень, когда уже Рик был совсем пьян и ушел к себе, достал из сумки пакет: в нем были четыре мешочка, и вышел в сад. В состоянии полного транса она следовала за ним и смотрела, как он закапывает на каждом углу дома эти мешочки. Видение растворилось, она пошла к первому углу и холеными пальцами стала рыть землю, не обращая внимание на боль и кровь. Она достала мешок, ее передернуло, – Ада поняла, что там могильная земля. В мешочке еще лежал перстень, наверное, Рика. Во втором и третьем мешках лежали запонки, в четвертом – тонкий золотой браслет. Она собрала все это, разложила в зале на платке, расставила свечи, читала и колдовала над каждой кучкой земли и над каждой вещью. Потом положила драгоценности в заговоренную воду, которую заранее поставила рядом, а сами мешочки сложила в платок и сожгла в саду. Собрала пепел в небольшую шкатулочку, которую выбрала среди многих других на столике с парфюмерией, сверху положила бумажку с молитвой и закопала в центре сада под большой магнолией. Потом Ада наполнила ванну и долго в ней лежала, после чего упала на диван в гостиной и спала часов двенадцать. На следущий день включила телефон, где обнаружила уйму пропущенных звонков, и позвонила Рику.

– Ада! Все в порядке? Я уже хотел ехать к тебе.

– Рик, я же сказала, что мне никто не должен мешать и телефон я отключаю.

– Ну я звонил на всякий случай, а ты все не подходила.

Она скрыла нахлынувшее раздражение.

– Рик, у тебя не пропадали какие‑нибудь безделушки за эти годы?

– О! Думаешь, я помню! Единственное…. – Он задумался. – Перстень. С большим таким сапфиром. Подарок очень близкого человека. Я его почти не снимал, а потом взял и куда‑то засунул. Его мне было действительно жаль. А что?

– Я нашла перстень, и у тебя все будет хорошо. Теперь никто не умрет. – («Ну, может быть, только один человек, тот навязчивый парень», – подумала она про себя.) – Встретимся в Риме, давай на Корсо. Сходим поесть, я не ела два дня, все тебе расскажу.

И в тот момент, когда она ужинала с Риком, совершенно обессилевшая, в близком ожидании своего мальчика из Москвы, который с ней поделится своей энергией, позвонил друг и сказал, что этот парень ужинает в модном ресторане с какой‑то девкой. Единственное, о чем Ада подумала, когда Рик выписывал ей чек на достаточно большую сумму, что перед Диминым вылетом в Италию надо заблокировать подаренную ему карточку. Все остальное она придумала позже. И была очень, очень рассержена. Но теперь она ехала за ним и думала, что не дотерпит до дома и займется с ним сексом прямо в машине. Ей это было необходимо, как наркоману доза. Проблема не в том, чтобы кого‑нибудь себе найти. Этого добра полно. Просто такие отношения ничего не дадут. Нужен человек с определенным характером, и определенные чувства к нему, и особенные отношения с ним. И вот тогда из этих сложных чувств и обстоятельств, которые она сама и будет создавать, можно черпать энергию, которую ей приходилось отдавать своему дару ведрами.

 

20

Сентябрь. Рим. Кира

 

Кира села за столик, покрытый клетчатой скатертью, попросила воды, сделала вид, что изучает меню, а сама волновалась перед предстоящим разговором, даже боялась, что никто не придет. Но вот отец появился. Быстро заказал вина и рыбу. Себе и ей.

– Ну, и почему ты не объявлялась столько лет, а сейчас решила? – начал он с места в карьер.

– Мама, уже беременная мной, вышла замуж, и много лет я думала, что мой папа – отчим. А потом она мне все рассказала. И я очень захотела вас найти. Узнала все в Интернете, накопила денег и купила поездку к открытию выставки. Как бы еще я могла с вами познакомиться?

– Умно. Вообще‑то похоже на правду. Я поговорил с Глорией, и мы решили, что если все так, как ты говоришь, то мы готовы признать тебя. Но если ты собираешься поживиться за наш счет, я этого не позволю.

– Мне не нужны ваши деньги. Я просто хотела познакомиться со своим настоящим отцом.

– Интересно, а если бы я был никому не известным простым смертным, вызвал бы твой интерес?

– Если хотите, я могу уехать и больше о себе не напоминать.

– Ладно. Ты можешь жить здесь, мы поможем тебе в работе и учебе, но в основном всего придется добиваться самой. Если хочешь, можно послать денег Ане. Как она?

– Я помогаю ей как могу. Как? Живет с мужем‑алкоголиком, заботится о нем, а он пьет и орет целыми днями.

– Ну что ж. Каждый сам выбирает себе судьбу. Надеюсь, ты не считаешь, что я и в этом виноват? Она могла не выходить замуж за такого человека.

Кира промолчала.

– Где твои рисунки?

– Выкинула.

– Ничего – будут новые. Надо учиться. Рисуешь ты хорошо. Нужна практика. У меня был один заказ. Расписать комнату на вилле. Возьмешься?

– Конечно! – Она чуть не подпрыгнула от радости. – Но… как же документы?

– Пойдем в посольство и продлим визу. Знакомые помогут.

– А как маму предупредить?

– Извини, в Россию я ехать не планировал. У нее что, телефона нет?

– Нету. Ладно, позвоню подружке в Москву, попрошу ее.

– На вот тебе денег на первое время. – Он выложил на стол несколько крупных купюр евро.

– Спасибо, мне не надо столько. – Для нее это были огромные деньжищи.

– Сказал – бери. Захочешь, потом отдашь. А завтра вечером приходи к нам в гости. Расскажу про заказ, и пообщаешься с моей семьей. Скажи спасибо Глории, что так все получилось. И учти, если ты нас обманываешь, тебе же будет хуже. – Он оставил деньги за обед, листок с адресом и ушел, пожав ей руку.

Вряд ли он ее полюбит по‑настоящему, думала Кира, радостно поглаживая свою ладонь, но она постарается. Поедет куда угодно и разрисует хоть целую виллу, лишь бы папа понял, что она его достойна и ничего, кроме общения, ей от него не нужно. Это просто счастье.

Теперь у нее была куча денег, и, перед тем как идти в гости, она отправилась за подарками. Долго выбирала и консультировалась с продавцами. Девочкам купила очень красивые заколки, отцу – хорошего вина, а его жене – чудесный букет. И наконец подошла к воротам, ведущим во двор старинного трехэтажного дома в центре Рима, в котором семья художника занимала весь последний этаж. Ее уже ждали. Глория взяла подарки, положила их на круглый столик в прихожей и, по итальянскому обычаю, несколько раз чмокнула Киру в щеки. В огромном зале был накрыт стол на пять человек. Кира немного оторопела от такого великолепия – фарфоровой посуды, серебряных начищенных приборов, хрустящих белых салфеток, ваз с огромными свежими букетами (ее цветы, кстати, поставили на середину стола) и маленьких очаровательных антикварных вещиц, в продуманном беспорядке расставленных по всем поверхностям, от огромной люстры, стульев с гнутыми ножками и мягкими бархатными спинками и прекрасных картин, развешанных по всем стенам.

Сестры быстро поели, и им разрешили удалиться. За ужином вели светскую, непринужденную беседу. Глория расспрашивала ее с помощью мужа о работе в Москве, предлагая все время что‑нибудь из еды. Было видно, что ей на самом деле интересно. Да и отцу тоже. Наконец подали десерт, и когда все вышли из‑за стола и сели в садике на крыше, отец предложил поговорить о работе.

– Есть вилла, в которой надо расписать спальню. Я расскажу, как это делается, какие технологии, какие краски нужны. Покажу тебе фотографии дома. Сюжет придумаешь сама. Надеюсь, раз ты моя дочь, с фантазией у тебя все в порядке. Походишь пару дней по музеям. Вдохновишься. Сначала можно здесь. Потом поедешь во Флоренцию. Из Флоренции поедешь на такси. Вилла далеко в горах. Но, думаю, ты доберешься. До этого мы с тобой все обсудим и оформим доставку красок и прочего в ближайший город. Платят за заказ хорошие деньги. Меньше, конечно, чем мне обещали, но для тебя все равно ощутимые. Проект, думаю, месяца на три. Ну что, возьмешься?

Конечно, ей было страшно. Сразу такой заказ. Но она и не подумала отказываться и даже не стала брать время на размышление. Согласилась сразу.

– Ну и славно. Я позвоню заказчице и обо всем с ней договорюсь. А то она уже заждалась меня. Завтра утром пойдем в посольство. Пока сделаем рабочую визу, ее сразу не поставят. Но выдадут тебе бумагу, с которой можно будет передвигаться по стране.

Вечер подошел к концу. Кира шла в гостиницу пешком, совершенно счастливая, и светилась аурой радужных планов. Как резко перевернулась вся ее жизнь. Из отеля она позвонила Лерке и попросила ее при возможности предупредить маму, что задержится здесь надолго. Подруга была ужасно рада.

 

Дементий же, сидя в кресле перед камином и куря сигару, подумал, что очень удачно подвернулся этот заказ и повезло, что девочка явно неплохо рисует. У него как раз появится время все обдумать, пока она будет сидеть в этих горах. Подошла Глория:

– Ты знаешь, она мне понравилась.

– Да, вроде неплохая девочка. И, кажется, вся эта история правда. Но все же надо быть осторожными.

– Скажем девочкам, что у них появилась сестра?

– Пока подождем. У нас будет на это достаточно времени. – Осознать по‑настоящему, что это его дочь, он пока не мог, хотя все на это указывало.

После посольства Кира поехала с отцом в офис. Там долго смотрела фотографии дома. Ходила по музеям. Постепенно стал вырисовываться сюжет. Она хотела изобразить нечто лесное, мистическое, с цветами, птицами, в стиле папы, и с каким‑нибудь секретом, пока не знала каким. Отец принимал участие в обсуждении и давал ценные советы. Они купили кучу книг, кистей, грунтовки, разные краски, в основном все оттенки зеленого. Еще красного, серого и голубого. В старой вилле, в спальне с высокими потолками и окном, выходящим на обрыв, под которым расстилались глухие леса, должна поселиться тайна.

 

21

Лето. Рим. Ада

 

– Дорогой, как же ты плохо выглядишь! – Ада осталась довольна результатом. Несчастный, усталый, голодный, униженный и разбитый. Надо же, у него не оказалось с собой и ста евро. Нищий журналистишка. А с ее деньгами, видно, совсем расслабился. – Ты без багажа?

– Его украли.

– Ну зачем же я выключила телефон! Я работала. Всегда его выключаю, чтобы не отвлекаться. Сам знаешь, творческий процесс не терпит вмешательств.

Сели в машину. Ада захотела его поцеловать и почувствовала резкий запах перегара.

– Porca vacca![7] Когда ты успел?

– Да была с собой бутылка водки, в подарок, на всякий случай.

– Ты заявил в полицию о пропаже чемодана?

– Нет, и не хочу. Нет никаких сил.

– А я очень рассчитывала на твои силы. – Она стала расстегивать его рубашку.

– Ты что, хочешь здесь, прямо на парковке? Кругом же люди.

– Дорогой, я очень соскучилась по тебе.

– Ада, я тебя умоляю, только не сейчас. Я ни на что не годен.

– Значит, ты не скучал по мне?

– Скучал.

– Если бы это было так, ты бы не думал об усталости. – Она зло посмотрела на него, резко дала по газам и, задев чужую машину, рванула с парковки. Дима еле сдержался, чтобы не блевануть прямо в салоне.

Они молча мчались по шоссе. Ада, похожая на разъяренную фурию, ехала очень опасно, но он не находил в себе сил, чтобы что‑то сказать ей. Дима только подумал: «Наверное, стоило поменять билет, кажется, я попал». Развивать эту мысль не позволяло состояние, близкое к коме, на душе стало невероятно тревожно.

Ехали по Риму. «Никак не хочет встречать меня Вечный город с распростертыми объятиями. То без денег и с бодуна, то рядом с безумной бабой. Ну ничего, мы попробуем с тобой, город, договориться. Ты привлекательный, и я чертовски привлекательный…» Немного поплутали по центральным улицам и затормозили перед старинным домом приглушенного терракотового цвета, классическим образцом римских домов XVII–XVIII веков. Никаких украшений, все скромненько и со вкусом. На окнах деревянные ставни. Ада нажала кнопку на пульте, старые ворота медленно отворились, и она запарковала машину в уютном дворике. Они молча прошли по старым плиткам, на которых стояли большие кадки с пальмами и бугенвиллеями, к подъезду и поднялись на второй этаж. Из сумрачного холла Ада прошла дальше, а Дима сел прямо здесь на большой старинный сундук, прислонился к стене и закрыл глаза. Через несколько минут в него полетело полотенце.

– Иди приве